Только открывшись, я понимаю, как в этом нуждалась! Нуждалась не в том, чтобы его обвинить, а тупо разделить с ним свою беду. Разделить с тем, кто всегда знал, как меня утешить. С тем, кого я так сильно любила, что приложив к ране, наверное, могла исцелиться. Но не стала прикладывать. Мне была нужна эта боль, чтобы найти в себе силы поставить точку в нашей истории. Боль я вывозила. Ежесекундный страх за него – нет.
– Нет, Мир. Но в тот момент, когда я лежала после чистки в палате, напуганная, в какой-то ненормальной горячке… Ты даже себе представить не можешь, как был мне нужен. Я думала, что умру, если ты не приедешь. Что справилась со всем в одиночку, я поняла лишь пару недель спустя. Но именно это осознание дало мне силы поставить точку в нашей истории. Иначе я бы никогда не решилась уйти. Так и ждала бы, медленно теряя вкус к жизни, когда ты выберешь нас, а не войну. А ты выбирал ее снова и снова и врал, что это уж точно в последний раз.
– Та командировка и была последней, – отрывисто замечает Мир. Вскидываю ресницы, впиваясь в его лицо недоверчивым больным взглядом. Сглатываю подкатившую горечь.
– Ну, сейчас-то что уже это обсуждать? Ничего не изменишь.
– Блядь, Вика… – Мир двумя руками проходится ото лба к затылку. – Ну, как так, а? Тебя вообще ни на минуту нельзя оставить!
– То есть это я виновата? – проговариваю, с трудом заставляя подчиниться дрожащие губы.
– Я же говорил, что все под контролем! Зачем ты себя каждый раз накручивала?!
– Под контролем?! – взвизгиваю я, морщась от того, насколько истерично звучит мой голос. – Я всю свою жизнь провела в военных городках. Тебе рассказать, сколько цинковых гробов я повидала? О каком долбаном контроле ты говоришь?! Ты сам-то хоть в это веришь?
Нет. Но, конечно, ни за что в том не признается, повторяя изрядно осточертевшее:
– Я хотел чего-то добиться в этой гребаной жизни. Это был единственный доступный мне социальный лифт.
Да. Я тысячу раз это слышала. Ровно столько же, сколько и его обещания, что вот теперь он, сто процентов, завяжет.
Обхватываю себя за плечи, разгоняя ладонями выступившие мурашки. Я никогда не сомневалась в том, что поступила правильно. Рядом с ним меня самой не становилось. Я растворялась в преследующем меня страхе. Я превращалась в тень себя. Чем дольше Мир не выходил на связь, тем меньше и слабее я становилась.
Да, может быть, кто-то мог относиться к этому легче. Я не могла – так его любила. Мне было всего восемнадцать, когда мы начали встречаться. И двадцать, когда расстались. Мне недоставало силы, опыта, мудрости… Черт, кого я обманываю? Я бы даже сейчас, став изрядно циничнее и сильнее, вряд ли бы смогла с этим справиться.
– Вик…
– В-все н-нормальн-но, – уверенно киваю я, не замечая даже, как отчаянно стучат зубы. А на щеках, как стигматы на теле праведника, выступают слезы.
– Вик!
Мир в два шага преодолевает разделяющее нас пространство и легонько встряхивает меня, обхватив чуть повыше локтей.
– Я с-сейчас. П-просто дай м-мне с-секунду.
Вяло трепыхаюсь, задыхаясь в пряной горечи его парфюма. В моих воспоминаниях он даже напомаженный пах иначе. Но это не отменяет того факта, что мне нравится его новый аромат.
– Твою мать! Посмотри на меня!
Послушно запрокидываю голову. Режусь о бутылочное стекло его глаз, ненавидя себя за то, что никак не могу совладать с эмоциями. Господи, я же взрослая тридцатилетняя женщина! Да, в моем прошлом было много боли, но так на то оно и прошлое… Я давно оставила его позади.
Слизываю соль с губ, не смея разорвать зрительный контакт. Мир, наверное, уже вообще не рад, что со мной связался.
– Да не пугайся ты, – смеюсь. – Я не знаю, что это за финт сознания. На самом деле я давно уже это прогоревала и отпустила.
– Что-то не похоже, – все сильнее хмурится, шаря взглядом по моему лицу.
– День выдался богатым на эмоции.
Дергаю плечом в попытке ненавязчиво сбросить его руки, но Мир оказывает этому неожиданное сопротивление. Не рассчитав силы противодействия, по инерции въезжаю в его грудь мокрым носом. С губ рвется глуповатый смешок. Я задираю голову, надеясь спасти шуткой дурацкую ситуацию, в которой мы оказались. Но вновь увязаю в его глазах… Сейчас они – не стекло, они – топкое болото, в котором я медленно, но необратимо увязаю. Спасаясь, встаю на цыпочки. Обхватываю его бугрящиеся мышцами предплечья, чтобы не упасть. Мир резко выдыхает, а я втягиваю в себя его воздух, приоткрыв губы. Скольжу дальше по плечам. Укладываю ладонь на короткостриженый затылок. Прическа у него другая, да, но здесь почти та же длина, что и десять лет назад. Боже, я же все-все про него помню… И ничего не знаю.
– Вика…
Ой, да заткнись.
Я просто не могу не узнать, каковы на вкус его поцелуи. Такие же, как я помню? Пользуясь тем, что Мир находится в моем доступе, быстро пробегаюсь кончиком языка по его губам. В голову ударяет кровь. Ну, вот и все, да? Узнала? Отшатываюсь назад. На вкус его губы – как яд. Безответные…
Ничего-ничего. Это тоже следовало пережить. Унижение – хорошая прививка на будущее.
Я почти смиряюсь с тем, что в очередной раз выставила себя полной дурой, когда Мир рывком притягивает меня к себе. После встряхивает, так что клацают зубы, обжигает, пожалуй, ненавидящим взглядом и целует теперь уж однозначно по собственной инициативе.
«Ну, вот. Другое дело…» – мелькает последняя здравая мысль. А потом меня враз покидают и мысли, и сомнения, и страхи. Я просто растворяюсь в этом. Я впитываю в себя. Стону тихонько, царапаю его затылок, невнятно бормочу что-то… Заворачиваюсь в него. Я такая маленькая, а он такой большой и сильный. Я слабая, а ему все по плечу. Меня сминает его подавляющая бешеная энергия. Он как ураган, который закручивает в себя все, что встает на его пути. Я просто становлюсь его частью.
Губы болят, воздуха отчаянно не хватает, и я беззастенчиво ворую его. И воздух, да, и Мира в целом. Я ворую.
Это так странно. И больно… И так бесконечно все равно. В том смысле, что мне все равно, насколько это неправильно по отношению к его нынешней девушке. В конце концов, тут все зависит от угла зрения. С моей стороны все ровно так, как и должно быть.
– Вик, малышка, черт…
– М-м-м?
– Нас занесло.
Хлопаю ресницами в не слишком успешной попытке переварить, куда он клонит.
– А, да? Да. Точно.
Отхожу на шаг. Ошалело тру лицо ладонями, не боясь испортить макияж, на который потратила целый час утром в глупом стремлении не ударить лицом в грязь при встрече. Мозг, находящийся в коме все это время, в авральном режиме включается в работу. Что мы имеем? В конечном счете Мир поцеловал меня сам. И это может значить равно столько, сколько и ничего. А значит, сейчас крайне важно повести себя правильно. Не знаю, получилось бы это у меня, не прерви нас появление секретарши.
– Мирослав Игоревич, у вас встреча с Колесниковым через минуту.
– Буду! – хмурится. – Вик…
– Да-да, я уже ухожу.
– Потом все обсудим.
Да-а-а, потом. Спасибо тебе, господи. На подкашивающихся ногах прохожу через приемную к лифтам. Не помня себя, спускаюсь. И решаюсь пройтись до дома пешком, чтобы все осмыслить и хоть чуть-чуть остудить разгорающийся под кожей пожар. Пожалуй, настолько сбитой с толку я ощущала себя лишь один раз в жизни. Когда Мир впервые привез меня в свою квартиру и… ничего не стал делать. А я же всю дорогу настраивалась, что вот, дескать, сейчас случится мой первый раз! И он всеми силами потворствовал моему заблуждению. То рассеянно гладя мою коленку, то развязно целуя в лифте. А стоило нам очутиться в квартире, Мир выдал мне футболку и велел идти спать,
– Спать? – переспросила я, не сумев скрыть разочарования в голосе. – Ты привез меня к себе… спать?
– А ты что думала, я на тебя с порога наброшусь?
Как-то так я и думала, да. Покраснела…
– С любой другой я бы так и сделал, – заметил Мир. – Но не с тобой.
– Потому что ты не хочешь меня так сильно?
– Скорее наоборот, – смеется невесело. – Хочу так, что боюсь спугнуть.
Я во все глаза на него уставилась. Вот это… комплимент. Он что, серьезно?
– Я не из пугливых.
– Ага. Тем не менее, мы не будем спешить.
– А что будем?!
– Потихоньку тебя ко мне приучать. Иди сюда…
Он приучал меня к себе где-то месяц. И за это время от моей невинности не осталось ничего, кроме тонкой пленки слизистой – столько он всего заставил меня испытать, пережить и прочувствовать своими ласками. Я жутко стеснялась своей неискушенности. А Мир находил в ней какой-то особенный и только ему понятный кайф. Таруте нравилось пробуждать мою чувственность и постепенно меня раскрепощать. Со временем я стала для него по-настоящему плохой девочкой. Да-да… Мир не сидел на сухом пайке все это время. Он кончал. Сначала тупо на меня, когда мы занимались петтингом, потом, когда зашли дальше – в рот. Но это не спасло меня в наш первый раз от его дикого напора. Было больно, тяжело, изматывающе… Мир знал, что уедет наутро, я – нет. И потому все никак не могла взять в толк, почему он взбирается на меня, наверняка понимая, что с каждым новым заходом мне все больнее – по свежей-то ране. Впервые он, не сдержавшись, обрушился на меня в полную силу. Потом он так делал, лишь возвращаясь, или, наоборот, перед тем как уехать. Мир даже мог ничего мне не говорить – по тому, как мы трахались, я понимала, что нас с ним ждет утром. И, наверное, поэтому я всегда ему отвечала с неменьшей жадностью и азартом. Каждый наш секс перед его отъездом был будто последним… Каждый.
Интересно, а каким бы он был сейчас?
Вот если бы нам никто не помешал в его долбаном кабинете!
Стоп. А я бы ему дала? Вот так запросто? Дала бы, что, правда?!
Почему нет? Потому что у него девушка.
И? Что прикажете? Просто с этим смириться? А если это мой шанс?
Шанс на что, Завьялова?! Ну, какого черта ты опять начинаешь, дурочка?!
Шанс его вернуть.
За-чем?
Затем, что чувствую – он мой человек.
Она тоже так думает.
Почему меня должно это волновать? В конце концов, они даже не женаты. А у нас, вполне возможно, в скором времени родится ребенок.
Так ты его для себя рожаешь, или для того, чтобы с помощью сына привязать желанного мужика?
Для себя! Но если он вернется…
Ты не знаешь, как будет! Ты не знаешь его, пойми!
Я, наверное, хочу узнать…
Наверное?! Наверное, Вик? Ты серьезно? А как же твое «я очень быстро устану всем доказывать, что он не зря меня выбрал»?
Есть мужчины, которые стоят того, чтобы держать себя в тонусе.
Ой, все! Ты просто сама не знаешь, чего хочешь.
Да, потому что еще помню, как было больно…
Думаешь, сейчас что-то изменилось?
Не знаю. Просто без него вообще… никак. Разве это жизнь?
Так, в воспоминаниях о прошлом и спорами с самой собой проходит полуторачасовая дорога до дома. Я бы сказала, что и вовсе ее не заметила, если бы так сильно не гудели ноги. Поднимаюсь в квартиру, открываю дверь. Взгляд цепляется сначала за мужские кроссы, стоящие в углу, а потом и за их владельца, вышедшего меня встречать. Ч-черт. Я же говорила, что хочу побыть одна. Ну, какого фига, Валера? Видно, этот вопрос отчетливо проступает в моих глазах, раз он поясняет:
– Я бы ни за что не вытерпел до завтра. После такого тизера могла бы и догадаться.
Валера старательно держит лицо, но я-то вижу, что на самом деле парень очень сильно волнуется.
– Ясно.
Выигрывая время, отворачиваюсь к шкафу, чтобы повесить пальто. Разуваюсь. Прячу лоферы в обувницу. А Валерка так и не привык убирать обувь с прохода. А ведь я его просила, и не один раз, следить за этим.
– Так что там? – поторапливает. – Ты меня бросаешь? – натужно смеется.
– Я бы не стала называть это так.
– То есть я угадал, что ли? Вик, ты шутишь?!
– Нет. Послушай, Валер. Ты мне дорог, правда-правда. Но я не любою тебя так, как ты этого заслуживаешь.
– Ой, не надо вот только лить мне в уши это дерьмо! Вас, что, всех на каких-то курсах учат этим тупым отмазам?!
– Это не отмаза! И она не тупая. Я пытаюсь быть с тобой искренней.
– Ты пытаешься меня кинуть!
– Расстаться. Я хочу расстаться.
– Почему? Это из-за моей матери, да? Она что-то тебе сказала?!
– Да нет же. Юля вообще ни при чем. Она чудесная, и всегда на твоей стороне.
– Тогда что?!
– Я хочу попробовать родить. Мир согласился. Не хочу тебя втягивать в заботы о чужом ребенке. Это нечестно.