Очаровательная дикарка

Глава 2

Покинув Карлтон-хаус, Дэймон сел в карету. Хмурое выражение, не сходившее с его лица, свидетельствовало о том, что он пребывал в расстроенных чувствах. До сегодняшней встречи с Элеонорой молодой человек нисколько не сомневался, что ему удастся увидеть ее вечером. Он намеревался поговорить с ней без свидетелей и даже пошел на некоторый риск, дабы устроить аудиенцию. Однако Дэймон готов был поклясться, что уж никак не собирался целовать ее.

Ему всего лишь хотелось попытаться как-то преодолеть враждебность, испытываемую Элеонорой по отношению к нему, чтобы прошлое, связанное с неприятными воспоминаниями, осталось далеко позади. Ну и, конечно, выяснить, насколько серьезны ее чувства к принцу Лаззаре.

«Ну, скажи на милость, зачем же ты поддался неистовому желанию снова ощутить вкус ее губ? — сухо размышлял Дэймон. — Кому, как не тебе, лучше знать, что не стоит играть с еще тлеющими углями».

Но даже, несмотря на риск обжечься, он не сожалел о содеянном. Сейчас он вспоминал не только ее губы — пожалуй, Элеонора интересовала его гораздо сильнее, чем он ожидал, и Дэймон не переставая, думал о ней. Вся трепещущая в его объятиях, такая соблазнительная, полная жизни, излучающая свет, она по-прежнему сводила его с ума.

Еще ни одна женщина так не распаляла его страсть, и вряд ли кому-нибудь, кроме Элеоноры, это было под силу. Сегодня вечером она околдовала его точно так же, как два года назад.

Дэймон почувствовал, как карета вздрогнула, когда его тучный друг, мистер Отто Гиэри, тяжело опустился на кожаное сиденье возле него.

— Хвала небесам, больше не надо притворяться и играть на публику! — облегченно вздохнув, заявил Отто, как только карета отъехала от Карлтон-хауса. — Умоляю тебя, впредь не втягивай меня ни в одно из этих скучных дел.

В ответ на его причитания Дэймон, вынужденный, наконец, оторваться от мыслей об Элеоноре, скривил рот в усмешке.

— Ты ведь прекрасно знаешь, почему я притащил тебя туда сегодня вечером: чтобы ты хоть немного пришел в чувство, находясь подальше от своей больницы, иначе ты просто рискуешь похоронить себя заживо в вечных заботах о своих больных. Не сомневаюсь, что те два года, пока меня здесь не было, ты только тем и занимался, что работал, работал, работал…

Одергивая края своего шейного платка, Отто почувствовал, как копна его ярко-рыжих волос упала на глаза.

— Мне нравится проводить с пациентами столько времени. А вот в светском обществе наоборот… Не знаю, Дэймон, как ты можешь их терпеть? Я и не думал, что ты настолько привязан к Принни.

— И правильно делал. Однако именно его королевское высочество может оказать тебе такие услуги, которые мне просто не под силу. И до тех пор, пока он заинтересован во мне, так как я финансирую его многочисленные развлечения, он, чтобы сделать мне одолжение, возьмет тебя, под свое покровительство и будет всячески содействовать твоей деятельности.

Отто снова вздохнул.

— Чертовски жаль, что для ведения дел в клинике нужна уйма денег.

Дэймон не понаслышке знал, сколько денег уходит на содержание частной клиники, поскольку сам около шести лет назад пожертвовал крупную сумму из своего состояния. Сначала он профинансировал медицинские исследования, которыми занимался Отто, а затем помог ему открыть больницу в районе Марлебоун на севере Лондона.

Благодаря упорному труду, преданности своему делу и неоспоримому медицинскому таланту, Отто Гиэри стал одним из самых уважаемых докторов Англии. Однако, добившись покровительства со стороны регента, он смог бы рассчитывать на еще большее признание, а самое главное, финансовую поддержку и щедрые пожертвования от состоятельных представителей британского общества.

— Мне почему-то с трудом верится, — многозначительно сказал Отто, — что твой сегодняшний визит сюда был вызван лишь, желанием добиться попечительства регента.

При свете лампы, освещавшей карету, Дэймон заметил, что Отто внимательно изучает его лицо.

— А какая еще может быть причина? — уклончиво произнес Дэймон.

— Ну, возможно, ты влюбился в одну благородную молодую леди, а?

— Да, года два назад.

Дэймон окинул его пронзительным взглядом, а Отто, забавляясь, продолжал:

— Последние четыре дня ты просто не мог найти себе места, и был крайне раздражителен, что совсем не похоже на тебя, мой добрый друг. Уж я-то сразу вижу, когда ты притворяешься, а когда нет. И если бы меня как врача попросили поставить диагноз, я бы сказал, что твои симптомы вызваны ожиданием встречи с леди Элеонорой.

Уголки губ Дэймона чуть приподнялись в иронической усмешке.

— Как тебе удалось догадаться? Отто засмеялся.

— Старина, ты что же, позабыл, что я слишком хорошо тебя знаю?

Дэймон не мог с ним не согласиться. Они знали друг друга уже давно, но встретились при довольно печальных обстоятельствах — Отто тогда ухаживал за смертельно больным семнадцатилетним Джошуа, братом-близнецом Дэймона.

— Должен признать, леди Элеонора удивительно красива, — заметил Отто, прощупывая почву. — Тебе сегодня удалось с ней поговорить?

— Да.

— И?.. Это все, что ты можешь мне сказать?

— Рассказывать, в общем-то, не о чем. — У Дэймона не было ни малейшего желания распространяться о своих чувствах к Элеоноре, тем более что он сам не до конца понимал, что именно сейчас к ней испытывает.

— Но тебе же не все равно, что Лаззара ухаживает за ней, — заявил Отто.

Это было правдой. Узнав, что итальянский принц добивается руки Элеоноры, Дэймон решил возвратиться в Англию на неделю раньше, чем изначально планировал. Он справедливо считал, что вольности, которые Лаззара допускал в отношении женщин, и его репутация развратного повесы могут ранить сердце Элеоноры, и потому просто хотел защитить ее. Однако, увидев ее в сопровождении породистого красавца, сегодня вечером Дэймон неожиданно испытал приступ ревности, и это привело его в замешательство — ведь он больше не претендовал на руку и сердце Элеоноры.

— Ты прав, мне это совершенно не нравится, — тихим голосом признался он.

Отто недовольно поджал губы.

— Осторожнее, друг. Будет лучше, если ты станешь держаться от Элеоноры как можно дальше. Надеюсь, ты не хочешь никого ввести в заблуждение относительно своих намерений, начав вдруг проявлять к ней слишком живой интерес.

— Склоняю голову перед твоей удивительной проницательностью, — ответил Дэймон, стараясь выглядеть равнодушным, хотя на самом деле не мог не согласиться с советом друга.

Дэймона тянуло к девушке с непреодолимой силой, ее чары таили опасность: раз вкусив эту сладость, от нее уже невозможно было оторваться. Элеонора оставила в его душе прекрасный и настолько глубокий след, что на протяжении последних двух лет он, как ни пытался, не мог выбросить ее из головы. И действительно, с тех пор как пролетели несколько счастливых недель их бурного, но короткого романа, его жизнь стала похожа на бланманже — такая же рыхлая и бесформенная. И это несмотря на то, что после их разрыва он провел много времени в интересных поездках и смог претворить в жизнь свои честолюбивые стремления, которые давно вынашивал.

Дэймон опять нахмурил лоб и повернул голову к окну, устремив взгляд на темные улицы Лондона. До сегодняшнего вечера он был абсолютно уверен в том, что справился с чувством к Эль и с непреодолимым желанием увидеть ее снова. Возможно, именно этой убежденностью частично можно было объяснить то, почему сегодня вечером он рискнул ее поцеловать. Второй же причиной было стремление доказать самому себе, что ее присутствие не вызовет в нем ни малейшего интереса. Однако неблагоразумный эксперимент привел к абсолютно противоположному результату.

Огонь любви, когда-то вспыхнувший между ними, не только не погас, но разгорелся с новой силой. Дэймон вдруг понял, что сейчас эта девушка представляла для него, еще большую опасность и его решение отдалиться от нее, было поставлено под угрозу.

И очень кстати, что Элеонора все еще сердита на него за то, как он обошелся с ней. Вряд ли она сможет когда-нибудь простить его за недостойное поведение.

Вообще-то Дэймон очень сожалел о том, что причинил ей столько боли и страданий, и никогда не снимал с себя ответственности за печальный разрыв их отношений. С другой стороны, Дэймон прекрасно понимал, что никогда бы не решился на брак с Элеонорой, поскольку совершенно не был уверен, что сможет дать ей то, чего она хочет.

Вероятно, во время их первой встречи он был просто ошеломлен веселой красавицей с черными, как смоль, волосами, ее живым умом и нежной улыбкой. И поначалу Элеонора действительно всецело завладела его существом. Благодаря ей жизнь снова приобрела яркие краски, возможно, впервые с тех пор, как Дэймон потерял своих родных. Но еще более удивительным было то, что он ощущал почти сверхъестественное чувство единения с ней, — родство душ, сравнимое лишь с тем, которое он когда-то испытывал со своим братом-близнецом.

Именно по этой причине, являющейся, по мнению Дэймона, главной, он, поддавшись порыву, и попросил ее руки. Кроме того, испытывая к Элеоноре настоящую страсть и понимая, что дело может не ограничиться только лишь поцелуями, Дэймон не хотел опорочить доброе имя девушки и, чтобы не поставить под удар ее репутацию, попытался узаконить их отношения.

А спустя неделю последовало ее застенчиво-милое признание в любви, что привело его в полное замешательство. Как только Дэймон понял, что чувства охватывают Элеонору все сильнее, а его еще с более бешеной силой тянет к ней, он предпринял некоторые шаги, повлекшие за собой разрыв их отношений. Просто он не хотел усугублять ее боль, позволив без памяти влюбиться в него, здраво рассудив, что чем быстрее они расстанутся, тем скорее она придет в себя.

«Тебе следует извлечь урок из прошлого», — настойчиво предостерегал его внутренний голос. Отто был прав, и Дэймон понимал: он должен держаться от Элеоноры как можно дальше. Другими словами, после того как он снова встретился с ней, нужно сделать вид, что ничего не произошло, и продолжать жить дальше.

Однако ему не давала покоя мысль о том, что Элеонора беззащитна перед принцем Лаззарой. Этот очаровательный повеса на деле был простым охотником за приданым и самым обычным ловеласом. В Италии за ним тянулся длинный шлейф разбитых женских сердец. Кроме того, Лаззара погубил репутацию одной порядочной женщины, сняв с себя всякую ответственность за содеянное.

Конечно же, Дэймон понимал, что Лаззара вряд ли рискнет обесчестить Элеонору, поскольку ее семья была довольно влиятельной. Тем не менее, он беспокоился, что принц может ранить нежное сердце Элеоноры так же, как когда-то сделал он сам, что она влюбится, выйдет замуж, а потом будет страдать от непостоянства мужа.

Уголки губ Дэймона слегка опустились. Он осознавал, что испытывал желание защитить Элеонору, но также хотел смягчить муки собственной совести и хоть в какой-то мере освободиться от чувства вины.

Дэймон тщетно пытался выбросить из головы мысли о ней до тех пор, пока Отто, сменив тему разговора, не перешел к рассказу о своем любимом детище — драгоценной клинике, чему Дэймон был очень рад. Не опечалился он и оставшись в полном одиночестве. Знаменитый друг-доктор попрощался и покинул его у своего дома в Марлебоуне, расположенного неподалеку от больницы, а карета продолжила путь к особняку Рексхэмов на Кавендиш-сквер в Мэйфэр — самом фешенебельном районе, где проживала большая часть британской аристократии.

Несколько поколений семьи Дэймона жили в этом доме, однако, войдя внутрь, он не услышал ничего, кроме звенящей тишины, мало, чем напоминавшей о счастливых днях его детства. Когда-то давно, когда они с братом Джошуа были мальчишками, здесь отовсюду доносился их веселый жизнерадостный смех.

Теперь же коридоры казались печально пустыми и напоминали о горе, с которым Дэймон впервые столкнулся в возрасте семнадцати лет, потеряв любимого брата-близнеца, скончавшегося от туберкулеза, этой губительной болезни, не поддающейся лечению.

Смерть брата потрясла Дэймона до глубины души, ведь они всегда были неразлучны. А вскоре после этого произошел несчастный случай: на море во время шторма погибли родители, и Дэймон неожиданно лишился самых близких ему людей, а самое страшное — почти утратил способность испытывать какие-либо эмоции. С того дня он очень глубоко спрятал все свои чувства, никого не пуская в свой внутренний мир, стараясь ни к кому не привязываться и держа окружающих на расстоянии вытянутой руки. Он намеренно отталкивал от себя любого, кто хотел к нему приблизиться.

Дэймон чувствовал себя беспечно-свободным человеком, полагающим, что в этой жизни ему уже нечего терять. В течение последующих десяти лет при каждом удобном случае он будто бросал вызов судьбе и успел нажить себе дурную репутацию.

Но такое общественное мнение его вполне устраивало. До тех пор пока Дэймон не повстречал Элеонору Пирс, жизнерадостную и красивую богатую наследницу. Они познакомились во время ее первого выхода в свет, где она появилась в сопровождении неотрывно следящей за ней тети, почтенной леди Белдон…

Слуга открыл ему дверь и стал освещать путь фонарем. Дэймон поднялся по ступенькам широкой лестницы. Миновав длинный коридор, он свернул направо, туда, где были хозяйские покои, потом вошел в спальню, не останавливаясь, подошел к окну и распахнул его настежь. В течение последних двух лет на двери дома висел замок, окна были закрыты ставнями, а мебель покрывали холщевые чехлы. Затхлый запах, которым все еще были пропитаны комнаты, не исчез даже после тщательного проветривания. Его природа не имела ничего общего со зловонием смерти или болезней, которое обычно исходит от больничных палат, но этот нежилой дом казался мертвым, и Дэймона коробило от его затхлости.

Повернувшись, виконт небрежно сбросил парчовый сюртук и, ослабив узел шейного платка, налил себе крепкого бренди. Его мысли все еще витали где-то далеко, и он неторопливо погрузился в глубокое кресло с высокой спинкой, стоящее у камина. Весело потрескивал огонь. Вежливый стук в дверь, однако, тотчас вывел Дэймона из состояния задумчивости. В ответ на приглашение войти на пороге спальни появился пожилой человек.

— Я могу быть вам полезен, господин? Дэймон неодобрительно посмотрел на слугу.

— Уже поздно, Корнби. Я же сказал тебе не дожидаться меня сегодня вечером.

— Так точно, сэр.

— Но ты ведь редко прислушиваешься к моим приказаниям, не так ли?

— Но не в эту минуту, мой господин. Какой же я слуга, если буду уклоняться от выполнения своих прямых обязанностей, когда мне заблагорассудится?

Дэймон не мог сдержать улыбку, на мгновение, представив, как седовласый Корнби вдруг забыл о своем долге — такое вряд ли могло случиться. Он начал служить семье Стаффордов много лет назад, задолго до болезни Джошуа, и старательно ухаживал за умирающим юношей. В благодарность за верную службу Дэймон охотно оставил Корнби у себя сверх положенного срока.

Однако Корнби продолжал исполнять обязанности слуги и дворецкого. Несмотря на свой почтенный возраст, он сопровождал виконта во время поездок. И надо сказать, Дэймон зачастую был просто счастлив, что рядом с ним находился близкий человек, такой, каким был Корнби. Этих двух людей связывали давние дружеские отношения, практически лишенные официальности, обычно принятой между хозяином и слугой.

— Осмелюсь спросить, остались ли вы, довольны сегодня вечером своим нарядом, милорд? — поинтересовался Корнби.

— Да, вполне.

И в ту же минуту слуга заметил сюртук, небрежно ниспадающий складками со спинки стула. Испуганно вскрикнув, он недовольно заворчал:

— Ну, нельзя же быть таким небрежным, милорд! Ведь это одеяние стоит больших денег.

Аккуратно подняв одежду — великолепно сшитый вечерний сюртук от известной фирмы «Уэстон», слуга слегка разгладил богатую парчу.

— Вообще-то, мой господин, я просто поражен. Но, в конце концов, возможно, эта вещь уже отслужила свое. Побывать на именинах Принни — особенное событие, ведь так? Мне показалось, что сегодня вечером вы прихорашивались перед зеркалом дольше, чем когда-либо.

Дэймон стрельнул взглядом в старика. Он действительно одевался в этот вечер с особой тщательностью, готовясь к встрече с Элеонорой, но никак не мог предположить, что его усилия станут столь заметными.

— Только не надо путать слова. Я не прихорашивался.

— Как скажете, сэр.

Стараясь придать своему лицу, строгое выражение и не сводя со старика угрюмого взгляда, Дэймон сказал:

— Я хочу, чтобы ты уяснил, Корнби: я плачу не за то, чтобы ты отпускал замечания о моем поведении.

— Слушаюсь, милорд.

— И очень хочется надеяться на то, что в течение следующих десяти-двадцати лет ты будешь хоть изредка проявлять чуточку больше уважения к своему хозяину.

— Думаю, это у меня вряд ли получится, милорд. Знаете пословицу: «Горбатого могила исправит»?

Дэймон печально покачал головой.

— Я должен буду пересмотреть срок твоей службы, Корнби. Напомни мне завтра утром отстранить тебя от твоих обязанностей.

— Да вы уже уволили меня две недели назад, перед самым отъездом из Италии, сэр. Забыли?

— Так почему же ты все еще здесь?

— Потому что я вам нужен. Кто же будет заботиться о вашем благополучии при таком ограниченном штате прислуги?

— Это больше не проблема, — ответил Дэймон. — Вернувшись в Лондон, мы наняли достаточно прислуги.

— Но ведь никто из них не осведомлен так хорошо, как я, о ваших пристрастиях, милорд.

«Да, тут он абсолютно прав», — признался себе Дэймон.

— Сэр, прошу меня простить, — добавил Корнби, — но можно я повешу на место ваш сюртук?

— Ну, разумеется.

И пока Корнби вешал его одежду в гардеробной, виконт неторопливо отпил глоток бренди.

Возвратившись, слуга многозначительно взглянул на бокал со спиртным, который Дэймон держал в руке.

— Мы начинаем раньше в этом году, милорд?

— Нет, мы не начинаем раньше. Я просто решил пропустить стаканчик перед сном.

— Я заказал бочку лучшего бренди, как вы и просили.

— Очень хорошо.

Вообще-то Дэймон редко злоупотреблял спиртным, но раз в год, в день смерти брата, он основательно напивался, тщетно пытаясь залить свою печаль. Роковая дата уже маячила на горизонте. Этот день должен был наступить через две недели, но пока было рановато приступать к обычному ежегодному ритуалу скорби. Дэймону вообще было неприятно, что кто-то ему об этом напоминает, пусть даже этот кто-то и его верный слуга.

— Корнби? — произнес Дэймон, взглянув на слугу поверх бокала.

— Да, милорд?

— Я увеличу твое жалованье в несколько раз при условии, что ты оставишь меня в покое.

— Да мне и так грех обижаться на свое жалованье, сэр. Если не возражаете, я откажусь от дальнейших денежных вознаграждений, только бы иметь удовольствие время от времени досаждать вам своими советами.

— Если бы это происходило лишь время от времени, я бы относился к этому более хладнокровно, — чуть слышно прошептал Дэймон, не скрывая раздражения, хотя оба прекрасно понимали, что он говорит это шутя. Дэймону претило раболепие, с которым большинство слуг пресмыкались перед своими хозяевами-аристократами.

С учтивой невозмутимостью Корнби продолжал стоять перед виконтом, ожидая дальнейших распоряжений, и когда таковых не последовало, осторожно поинтересовался:

— Вы уверены, что я не могу вам быть, чем-нибудь полезен, сэр?

— Знаешь, окажи мне одну-единственную услугу — подготовь одежду для верховой езды к семи утра.

«Элеонора наверняка будет с утра в Гайд-парке», — предположил Дэймон. Эль была великолепной наездницей и очень любила по утрам проехаться резвым галопом. И если она будет кататься с этим итальяшкой голубых кровей… Имел он на это право или нет, но Дэймон считал, что просто обязан удостовериться в том, что она не потеряла голову от этого повесы.

— Будет сделано, сэр. А что, намечается еще какое-нибудь мероприятие?..

— Умоляю, иди спать, Корнби, — сказал Дэймон, не оставляя слуге ни единого шанса еще что-либо выпытать об Элеоноре. — У тебя такой вид, словно ты вот-вот свалишься с ног, а я не хочу брать на душу грех за твою безвременную кончину.

— Хорошо, милорд. Как пожелаете. — И уже подойдя к двери, Корнби, немного помедлив, сказал: — Должен признать: хорошо снова быть дома и пользоваться правом, спать на добротной английской кровати. А эти хитрые заграничные штуковины, называемые матрацами, вряд ли даже блохам да вшам придутся по вкусу. Доброй ночи, милорд.

В ответ на пожелание слуги Дэймон слегка кивнул головой. Действительно, до чего же хорошо снова очутиться в своей родной кровати после продолжительного пребывания на чужбине. Однако он уже предчувствовал, что будет чертовски сложно заснуть после страстных поцелуев, которыми он осыпал Эль. Сегодняшняя встреча всколыхнула слишком много воспоминаний о прошлом, как приятных, так и не очень.

До знакомства с Элеонорой Дэймон полностью контролировал свои эмоции по отношению к другим женщинам. Испытав на собственной шкуре столько горя и страданий, он запретил себе влюбляться, дабы больше никогда не познать боль от утраты того, кто тебе небезразличен.

Однако Эль, казалось, излучала жизнь, и он был настолько сильно ею очарован, что упорно не хотел замечать признаки все более возрастающей между ними близости, пока не наступил день ее рокового признания в любви. Теперь девушка представляла серьезную опасность для его неуязвимых чувств, и эта опасность вскоре усугубилась известием о еще одной смерти — его дальняя родственница, кузина Тесс Бланшар, потеряла своего возлюбленного в битве при Ватерлоо. Глубокое потрясение и опустошенность, которые тогда испытывала Тесс, вызвали в Дэймоне горькие и беспощадные воспоминания о собственной утрате и панический страх, что и его опять может постичь горе, если он все же женится на Элеоноре.

И это было главной причиной, по которой он тогда оттолкнул ее от себя. Дэймон знал, что невыносимые мучения и ощущение пустоты, которые он испытал после трагической смерти брата и безвременной кончины родителей, могли бы быть во сто крат сильнее, если бы он расстался с Элеонорой после того, как зарождающееся между ними чувство стало глубже и сильнее.

Дэймон сделал так, чтобы она сама разорвала их помолвку, так как считал, что джентльмену недостойно первому бросать женщину. Поэтому он появился со своей бывшей любовницей в публичном месте, где Элеонора наверняка могла его увидеть.

На самом же деле Дэймон не изменял ей. Просто он заставил девушку поверить в обратное, заклеймив себя в ее глазах как самого вероломного мерзавца на свете.

Спустя неделю он покинул Англию, чтобы пощадить чувства Элеоноры и избавить ее от боли и унижения.

К счастью, его длительные поездки по Европе не были совершенно бесцельными, а имели вполне определенную цель, и ее достижение явилось своеобразным бальзамом для измученной души Дэймона. После трагической и бессмысленной смерти родных он полностью замкнулся в себе и потерял вкус к жизни. И только благодаря дружескому участию и поддержке своего друга Отто Дэймон обрел смысл существования, помогая врачам спасать людей, пораженных страшной болезнью, которая унесла жизнь его брата. Усилия виконта увенчались успехом, и это вызвало в его душе если не гордость, то, по крайней мере, определенное чувство удовлетворения. То, что ему удалось сделать, превзошло все его надежды. Тем не менее, не было ничего удивительного в том, что недавно Дэймон понял: он мечтает о возвращении на родину. Два месяца назад он решил, что уже достаточно скитался и пора вернуться домой, к прежней жизни. Слухи же, касающиеся ухаживаний Лаззары за Элеонорой, только ускорили его отъезд.

И вот он оказался на званом вечере, и опять грозно встал вопрос: что делать с Элеонорой.

Дэймон не хотел бы возвращаться к уже перевернутой странице жизни, снова сблизиться с девушкой, а потом покинуть ее, тем самым, причинив новую боль. Однако он также не мог взять и бросить ее на произвол судьбы. Только не сейчас, когда за ней волочится этот казанова, который может стать ей непутевым мужем и принести Элеоноре одни несчастья. Она заслуживает большего.

Дэймон искренне хотел, чтобы она была по-настоящему счастлива и смогла осуществить свои мечты о замужестве и детях. Она была достойна будущего, от которого он отказался, намеренно публично предав ее. И если он когда-нибудь женится, то только чтобы продолжить свой род, и этот союз будет для него не чем иным, как браком по расчету.

Однако Дэймон был уверен, что принц Лаззара не подходил под определение мужчины ее мечты. А значит, мрачно размышлял молодой человек, делая последний глоток бренди, он обязательно пойдет в парк завтра утром и, если повезет, застанет там Элеонору с ее царственным ухажером.

Только так Дэймон мог защитить девушку от блудливого дамского угодника, обхаживавшего это прелестное, жизнерадостное создание, которое, как виконт однажды думал, могло бы стать его женой.

По возвращении домой в Портман-плейс Элеонора проводила тетушку наверх и с минуту задержалась на пороге ее спальни, чтобы пожелать спокойной ночи.

— Я рада, тетушка, что вам понравился вечер, — искренне произнесла Элеонора. — Синьор Векки такой милый, правда?

— Это действительно так. — Беатрис вся зарделась при упоминании о пожилом родственнике Лаззары. — Синьор само обаяние. Я подозреваю, что шарм присущ всем итальянцам независимо от возраста.

— Возможно, вы правы.

Душу девушки, согревала мысль о том, что, быть может, она станет свидетельницей многообещающего романа между ее знатной тетушкой и известным итальянским дипломатом. С тех пор как шесть лет назад Беатрис овдовела, она не проявляла ни малейшего интереса к мужчинам, кем бы они ни были. Но сейчас было очевидно, что в ее поле зрения попал синьор Векки, который, как и она, овдовел. А, кроме того, было очень, похоже, что и он, в свою очередь, не остался к ней равнодушным.

Однако румянец сошел с лица Беатрис, когда она внимательно и с любопытством посмотрела на свою воспитанницу.

— А ты, моя милочка, получила удовольствие от вечера? Ты, как мне кажется, выглядишь не слишком расстроенной из-за возвращения Рексхэма.

— Конечно же, нет, — уклончиво сказала Элеонора. — Пусть идет ко всем чертям — мне все равно.

— Так оно и будет, можешь не сомневаться, — резко произнесла Беатрис, — но да будет тебе известно, что порядочным девушкам не пристало употреблять такие грубые слова, как «черт».

— Да, тетушка, — скрывая улыбку, прошептала Элеонора. Ее знатная родственница была чересчур уж придирчивой, когда дело касалось манер, однако Элеоноре всегда хотелось сделать тетушке что-нибудь приятное в знак благодарности за то, что много лет тому назад она приняла ее в свою семью.

— Надеюсь, возвращение Рексхэма не станет препятствием для ухаживаний принца Лаззары, — заметила тетушка.

— Не вижу причины, почему это могло бы произойти. Рексхэм больше мной не интересуется, как, впрочем, и я им. — Ни при каких обстоятельствах она бы не проболталась о том, что всего лишь четыре часа назад Дэймон целовал ее в парке, как не призналась бы и в том, что, очарованная тем сладостным мгновением, ответила на его страсть с бесстыдным желанием.

— Элеонора, ты собираешься утром прокатиться с доном Антонио?

— Да, в десять.

Беатрис удивленно подняла брови.

— Что-то поздновато для тебя, не так ли?

— Для меня да, но его высочество не желает рано подниматься.

— Так или иначе, не забудь взять с собой одного из наших конюхов, так, на всякий случай.

— Я так и сделаю, — тут же согласилась Элеонора.

— Ну, тогда доброй ночи, моя милая.

— И вам спокойного сна, тетя, — ответила девушка, уверенная в том, что ей-то вряд ли сегодня ночью удастся крепко заснуть. Она была очень рада, что их первая встреча с Дэймоном уже состоялась, однако своим поведением он вызвал в ней болезненно-мучительное чувство сожаления и одновременно какой-то неистовой страсти.

Попрощавшись с тетушкой, Элеонора не поцеловала ее в щечку и даже не пожала Беатрис руки, поскольку леди Белдон считала такие проявления нежности дурным тоном.

Наверное, размышляла Элеонора по пути в свою спальню, расположенную в соседнем крыле дома, именно строгая сдержанность тети вызвала у нее такую бурную реакцию в ответ на ухаживания Дэймона два года назад.

Девушка воспитывалась в атмосфере практически полной изоляции, находясь под присмотром очень строгих наставниц. Родителей Элеоноры, барона и баронессу Пирс, связывали холодные узы брака по расчету, и, следовательно, ни о каких чувствах привязанности друг к другу, равно как и к своим детям, не могло быть и речи. К тому же Маркус, любимый брат Элеоноры, который был почти на двенадцать лет старше ее, провел большую часть времени, пока она была маленькой, в школе-интернате и университете.

После смерти родителей, погибших в результате ужасной дорожной аварии, Маркус стал ее законным попечителем, однако Элеонора переехала жить к сестре своей матери, виконтессе Белдон, поскольку ее титул, положение и связи были наиболее подходящей перспективой для опекунства над десятилетней девочкой.

Родословная, высокое положение в обществе и чувство собственного достоинства не позволили тете Беатрис отдать Элеонору в школу-интернат, где, возможно, та обрела бы близких друзей. И даже сейчас, несмотря на популярность в высшем обществе, девушка имела весьма ограниченный круг близких знакомых. Ее лучшими друзьями были Дрю Монкриф, герцог Арден, и Хит Гриффин, маркиз Клейбурн, которые относились к ней как к сестре.

Изогнув губы в насмешливой улыбке, Элеонора размышляла о том, что с тех пор, как ей исполнилось восемнадцать, и состоялся ее первый выход в свет, она стала объектом обожания многочисленных поклонников. Стоило ей достигнуть совершеннолетия, как ее богатство и родословная тотчас привлекли их внимание.

Маркус очень боялся, что его сестра по неопытности может стать жертвой какого-нибудь охотника за приданым, а тетушка Беатрис мечтала о том, чтобы девушка сделала выбор, который ожидают от большинства наследниц, — вступила в брачный союз, где на первом месте фигурировали бы родословная и богатство, а не взаимные чувства. Однако у Элеоноры было абсолютно четкое представление о своем будущем, основанном только лишь на любви.

А на своем первом балу она встретила очаровательного негодяя — лорда Рексхэма.

Впервые несколько дней его ухаживания она дала ему решительный отпор и сделала это исключительно из принципа. Все женщины до одной были влюблены в него, и, понимая это, Элеонора ужасно хотела доказать, что она не все и вполне способна устоять перед его натиском. Однако очень скоро не устояла и совершенно растаяла от его чар. Ни один знакомый мужчина не мог сравниться с Дэймоном. Он был таким мужественным, таким загадочным и даже опасным, и это очень возбуждало Элеонору.

Она никак не могла позабыть день, когда он впервые поцеловал ее. Это случилось во время прогулки по парку, расположенному в загородном имении Белдонов возле Брайтона, на великосветском приеме, который устраивала каждый год ее тетушка. Сначала Дэймон мило любезничал с ней, отчего голова Эль закружилась, и внутренняя оборона была слегка сломлена.

— Вы, милорд, слишком хороши, чтобы это принесло вам счастье, — сказала тогда Элеонора со смехом. — Вам не миновать жестоких сражений.

Он ответил с обворожительной улыбкой:

— О, сколько мне пришлось пережить этих сражений! Но ради возможной победы не грех и повоевать.

C этими словами он неожиданно обнял девушку и страстно прильнул к ее губам, повергнув в состояние шока, неизведанного сексуального волнения и нежной покорности.

Однако после довольно долгого оцепенения в душе Эль вновь сработала защитная реакция, побудившая ее немедленно доказать этому наглецу, что она не позволит относиться к себе легкомысленно. И Элеонора изо всех сил толкнула его в грудь. Ошеломленный, Дэймон попятился и неуклюже споткнулся о бортик фонтана. Потом раздался всплеск — виконт широко раскрыл от удивления глаза, тяжело плюхнулся в воду и плашмя растянулся в фонтане, до нитки промочив свой великолепный вечерний наряд.

— Надеюсь, это умерит ваш пыл, милорд, — мягко сказала Элеонора, стараясь скрыть неровное дыхание.

Оправившись от потрясения, он громко расхохотался.

— Если вы так думаете, мисс Пирс, стало быть, вы меня совершенно не знаете.

Ее милая агрессия не только не охладила пыл молодого человека, но явно подлила масла в огонь, побудив его в дальнейшем быть более изысканным в проявлении своих чувств. Его пылкий, захватывающий поцелуй был далеко не последним за время их романа, но после этого случая Дэймон никогда не позволял себе запрещенных ласк.

Расслабившись от сладких воспоминаний, Элеонора закрыла глаза и, приблизив пальцы к губам, нежно до них дотронулась.

Да, теперь она хорошо понимала, что с ее стороны было серьезной ошибкой поддаться чувственному очарованию Дэймона и отдать ему свое сердце. И еще большей иллюзией была надежда, что, полюбив ее, он положит конец ее одиночеству. Их короткий роман был подобен яркому пламени, которое вспыхнуло и в одно мгновение погасло, потушенное жестокой изменой.

Прошло два года, и теперь, если Элеонора и сожалела об их разрыве, то эти мысли были скоротечны и обычно посещали ее во время одиноких ночных часов. Сожаление ощутимо притуплялось, когда она вспоминала о том, что за несколькими удивительными неделями беспечного счастья и радости, которые подарил ей Дэймон, последовали месяцы ужасных страданий и боли. А еще девушку успокаивала мысль, что было бы гораздо тяжелее, если бы его неверность обнаружилась уже после того, как их обвенчали.

«Нет, — думала Элеонора, подходя к двери своей спальни, — я обязательно выйду замуж, но только при условии, что будущий муж подарит мне настоящую, неугасимую любовь».

Горничная, ожидавшая ее, помогла раздеться и приготовиться ко сну. Элеонора отпустила услужливую девушку, забралась в постель, но не сразу потушила огонь в лампе, а взяла с прикроватного столика маленькую книжку в кожаном переплете.

Недавно изданное произведение под названием «Советы молодым леди, как завоевать сердце мужчины и выйти за него замуж» было написано неизвестным автором-женщиной. Однако Элеонора знала из первых уст, что автор книги — близкая подруга детства сестер Лоринг, некая Фэнни Ирвин, покинувшая отчий дом в возрасте шестнадцати лет, чтобы стать одной из самых известных лондонских куртизанок.

В своей книге Фэнни делилась секретами не только о том, как удачно выйти замуж, но и как сохранить страсть на долгие годы, когда мужчина и женщина уже соединены узами супружества. Короче говоря, о том, как заставить мужчину потерять рассудок от любви.

Элеонора рассказала о книге нескольким своим друзьям и преподнесла ее в качестве подарка своей невестке Арабелле. Слава о скандальной книжке распространилась со скоростью света, и теперь почти вся женская половина аристократического общества Лондона только и делала, что с большим волнением говорила о «Советах».

Многие из знакомых молодых леди ее круга, те, кто вместе с ней появились на первом балу, были уже замужем. Но, несмотря на это, им ужасно хотелось испробовать мудрые советы анонимного автора на своих мужьях. И, конечно же, книга не могла не интересовать новоиспеченных невест и их мамаш, стремящихся подыскать им подходящую партию. Для них «Советы» были как валерьянка для кошек.

Элеонора была слишком горда, чтобы пользоваться подобными советами и увлекаться интригами, в которых было что-то недостойное, только для того, чтобы заполучить себе мужа. Но влюбиться ей все же очень хотелось, и очень хотелось встретить человека, который будет любить ее. Эль совершенно не прельщала перспектива завершить свой жизненный путь одинокой старой девой, ведущей пустую затворническую жизнь. Не хотела бы она стать, как тетушка Беатрис, вдовой, никогда не знавшей радостей любви.

А значит, подытожила свои размышления Элеонора, нужно быть хозяйкой своей судьбы, самой позаботиться о будущем, и оптимальный вариант для этого — принц Лаззара.

Было очевидно, что ей нравился этот красивый, страстный итальянец голубых кровей, хотя у Элеоноры не было полной уверенности в том, что он когда-нибудь сможет полюбить ее так, как она бы того желала, как не было уверенности и в том, что он будет сохранять ей верность после брака. Но девушка все же решила позволить принцу ухаживать за ней, в надежде на то, что ей удастся завоевать его искреннюю любовь, воспользовавшись советами из книги Фэнни.

Однако Элеонора никак не рассчитывала на то, что в ее жизнь снова ворвется Дэймон, и как раз в самом начале ее зарождающегося романа с принцем.

«О, ну почему Дэймон не задержался за границей еще на несколько месяцев?» — спрашивала себя Элеонора, испытывая при этом недовольство. Даже если ей и удастся больше не встречаться с ним в городе, она знала, что невольно будет сравнивать и Лаззару, и других своих поклонников со своим бывшим женихом, и сравнение, скорее всего, будет не в их пользу.

В Дэймоне было все то, что она больше всего ценила в мужчине. Во-первых, острый ум. Во-вторых, настойчивость — с каким страстным напором он тогда ухаживал, добиваясь, чтобы она принадлежала ему одному! А еще то, что он никогда не смотрел на нее, как на беспомощный хрупкий цветок, и не опекал ее назойливо, как это делали большинство ее поклонников. Ему, казалось, было совершенно безразлично, бедна она или богата, он никогда не интересовался ее состоянием. Зато поддразнивать и шутить над Элеонорой, иногда зля ее, Дэймону, похоже, доставляло огромное удовольствие. И все же обижаться на него было невозможно, потому что делал он это любя, как ее родной брат Маркус и близкие друзья Хит и Дрю.

Понимая, что мысли о Дэймоне опять овладевают ею, Элеонора захлопнула книгу, потушила лампу и, укутавшись в одеяло, закрыла глаза. Ее по-прежнему терзало раскаянье в том, что она так легко поддалась очарованию Дэймона. Но это в последний раз, больше этого не повторится! Она никогда не позволит себе даже думать об этом дьяволе во плоти. Просто возьмет, и не будет думать!

Но едва Элеонора забылась сном, как тут же увидела его. Это был удивительно отчетливый сон, похожий на реальность, переполнивший ее чувственным желанием и острой тоской. Объятия Дэймона во сне были настойчивыми, страстными, такими нежными, что, казалось, душа готова была покинуть тело, и такими волнующими, что хотелось зарыдать. И Элеонора проснулась среди ночи со слезами на глазах и с жестокой болью в сердце.

С минуту девушка лежала в темноте, разрываемая тоской по тому, что она навсегда утратила, отвергнув Дэймона. Это было не только сладкое чувство первой любви, но и прекрасная зарождающаяся дружба. Она поняла, что навсегда потеряла настоящего друга и, наверное, идеального мужа.

Интересно, думал ли о ней когда-нибудь Дэймон, вспоминал ли так же, как она все еще вспоминает о нем? Несмотря ни на что Элеонора чувствовала, что он ей, как никто, духовно близок.

«Совершенно очевидно, что я его больше абсолютно не волную», — думала Элеонора, испытывая отвращение к себе. Перевернувшись на другой бок и взбив подушку, она еще раз поклялась себе забыть о нем.

У нее была теперь цель, и она должна любыми путями достичь ее. Воспользовавшись советами из книги Фэнни, она обязательно заставит принца Лаззару влюбиться без памяти, и это будет верным средством избавиться от тоски и бесконечных воспоминаний о бессердечном мерзавце, разбившем ее мечты.

Проснувшись рано утром, девушка вновь повторила в уме свой план, оделась, позавтракала и стала готовиться к прогулке с принцем.

Элеонора была явно не в духе, ей было неспокойно, но когда его высочество заехал за ней ровно в десять, она изобразила на лице приветливую, лучезарную улыбку. И едва девушка села в его элегантный фаэтон с высоким сиденьем, сопровождаемая молодым конюхом тети, стоящим сзади на облучке, как карета помчалась по переполненным улицам в Гайд-парк. Элеонора завела веселую беседу. Она внимательно наблюдала за тем, как неловко принц управляет великолепной парой серых породистых лошадей.

— У вас такие резвые рысаки, — заметила Элеонора, досадливо поморщившись, когда Лаззара неудачно ударил хлыстом по мордам лошадей.

— Да, это правда. Резвость — это первое требование, которое я предъявляю к своим лошадям. Этих двух я купил в «Таттер-соллз».

Маркус наверняка назвал бы Лаззару неумехой или употребил словечко похуже. Подозревая, что она намного лучше принца обращается с поводьями, Элеонора очень хотела взять вожжи в руки. Но она промолчала и не стала предлагать себя в роли возницы, так как прекрасно помнила мудрый совет Фэнни: ни одному мужчине не понравится, если какое-то дело получается у женщины лучше, чем у него. А Элеонора хотела вызвать восхищение принца, а не оскорбить его самолюбие.

Она была спокойна, когда они подъехали к воротам парка и свернули на широкую Роттен-роу, усаженную ровными рядами деревьев. Взволнованные рысаки, казалось, поумерили прыть.

Однако сердце девушки внезапно учащенно забилось при виде наездника, приближающегося к фаэтону принца. Она узнала Дэймона.

«Этого еще не хватало!» — недовольно подумала Элеонора.

Когда Дэймон остановил коня и вежливо приподнял высокую бобровую шапку, приветствуя их, Лаззара вынужден был остановиться и ответить на приветствие наклоном головы.

Элеонора тоже грациозно кивнула, любуясь широкими плечами Дэймона, мужественность которых подчеркивал элегантный бордовый сюртук, а также гордой посадкой на великолепном вороном жеребце. Дэймон всегда считался прекрасным наездником, и любовь к верховой езде была еще одной их общей страстью. Сердце Эль вновь сжалось от очередного наплыва воспоминаний об их восхитительных совместных прогулках по сельской местности, которые они часто совершали в самом начале помолвки.

— Леди Элеонора, какой приятный сюрприз, — было первое, что произнес Дэймон. — Какая неожиданность случайно встретить вас здесь в этот час.

Элеонора слегка прищурила глаза. Дэймон ведь прекрасно знал, что ей очень нравилось бывать в парке каждое утро, независимо от погоды.

— Это такая неожиданность для вас, милорд? Неужели?

— Я знаю, что вы предпочитаете ездить верхом, а не в карете. К тому же ваши прогулки обычно начинаются на два часа раньше.

Делая вид, что ее совершенно не удивляет осведомленность Дэймона о ее личных пристрастиях, Элеонора подарила ему ласковую улыбку.

— Однако я также люблю ездить и в карете, милорд. Особенно в компании такого любезного господина, как принц Лаззара, — многозначительно ответила она, но не для того, чтобы польстить самолюбию принца, а скорее, чтобы напомнить Дэймону, что рядом с ней джентльмен и она не одна.

— Не сомневаюсь, — ответил Дэймон, — что принц Лаззара просто счастлив, находиться в обществе такой очаровательной девушки, как вы.

— Безусловно! — произнес принц, наконец-то присоединившись к разговору.

Дэймон приветливо взглянул на него.

— Ваше высочество, — сказал он, дружелюбно кивнув головой, — совсем недавно я провел много приятных месяцев в вашей стране.

— О, — учтиво ответил итальянец. — Вы посетили наши замечательные города? Рим? Флоренцию? Неаполь?

— Да, но в основном я был на юге…

Элеонора молча слушала, как два аристократа любезно беседуют между собой. Девушка желала одного — чтобы Дэймон поскорее исчез. Боже мой, ну почему он не понимает, что она больше не хочет иметь с ним ничего общего?!

Эль облегченно вздохнула, когда принц Лаззара, наконец, закончил разговор о своей стране, кивнул головой и хлестнул вожжами серых коней, отчего те сорвались рысью с места.

Элеонора боролась с желанием оглянуться и посмотреть, провожает ли Дэймон взглядом их карету, однако она и так чувствовала, что он глядит ей вслед.

Карета набирала скорость, и когда лошади перешли на быстрый галоп, Элеонора схватилась за боковые поручни. Внезапно фаэтон накренился. Последовал сильный удар.

Отброшенная в объятия принца и от неожиданности открыв рот, Элеонора услышала, как позади нее закричал конюх и затем кубарем полетел с подножки. В следующий момент, шокированная происходящим, она поняла, что заднее колесо оторвалось от кареты.

Обезумев, испуганные лошади понесли галопом по Роттен-роу, набирая скорость, раскачивая фаэтон и не обращая внимания ни на экипажи, ни на всадников, встречающихся у них на пути. Принц Лаззара не только потерял контроль над лошадьми, но и выронил вожжи, вцепившись в поручни обеими руками.

Отчаянно стараясь не потерять равновесие, Элеонора сделала резкий выпад, что позволило ей схватить вожжи, после чего упряжка свернула с аллеи на траву, устремившись прямо к вязам. Сердце Элеоноры гулко стучало, когда она изо всех сил тянула на себя вожжи, однако она чувствовала, что не сможет остановить взбешенных лошадей и предотвратить катастрофическое крушение.

Объятая страхом, она неясно услышала стук копыт и увидела, как совсем близко промелькнул бордовый сюртук Дэймона. Не сбавляя скорости, он наклонился к ближайшей лошади и попытался схватить поводья. К удивлению и радости Элеоноры, ему удалось изменить направление бега перепуганных лошадей.

Совместными усилиями они, в конце концов, замедлили ход фаэтона, и карета, подпрыгивая, остановилась. Некоторое время Дэймон оставался в том же положении и, желая успокоить дрожащих серых лошадей, разговаривал с ними тихим ласковым голосом. Потом его темные глаза встретились с голубыми глазами девушки, пронзая ее насквозь.

— Боже, Эль, как ты? — настойчиво спросил он, от волнения его голос сделался резким.

Ее сердце по-прежнему гулко стучало. Она кивнула головой.

— Все в порядке, — ответила Элеонора, тяжело переводя дыхание. Она выпрямила спину и постаралась принять достойный вид — довольно нелепая задача, учитывая тот факт, что кожаное сиденье перекосилось под неестественным углом.

— Благодарю вас за спасение!

Дэймон какое-то время, не отрываясь, смотрел на нее, а потом удивленно поднял брови, насмешливо изогнув уголки рта.

— О, я думаю, благодарить меня преждевременно. С твоей быстрой реакцией ты наверняка управилась бы и сама.

Странно, но ее сердце моментально оттаяло при этой фразе, и яркий румянец покрыл девичьи щеки.

— Да уж… — вдруг послышался неуверенный голос итальянца. — Это было очень смело с вашей стороны, донна Элеонора.

«Я, кажется, совсем позабыла о своем попутчике», — подумала Эль, кляня свою невнимательность и отрывая взгляд от Дэймона.

Дон Антонио, пытаясь выпрямить спину, выглядел весьма жалко.

— Я ваш должник, лорд Рексхэм, — добавил он, явно недовольный, что ему приходится благодарить.

— Вы потеряли колесо, ваше высочество…

— Могли бы об этом и не упоминать, милорд, — довольно чопорно пробормотал принц.

Конюх тетушки Белдон подбежал к ним, схватил под уздцы лошадей, охая и прося прощения у своей хозяйки за то, что не удержался на облучке.

Элеонора поспешила сначала успокоить слугу, а потом утешить самолюбивого принца, уверенная, что Фэнни в данной ситуации вполне одобрила бы ее поведение.

— Конечно же, вы бы легко сами спасли нас, если бы поводья не выпали из ваших рук, ваше высочество.

— Да, действительно, я бы так и сделал, — ответил Антонио сдержанно-прохладным тоном в ответ на ободряющую улыбку Элеоноры.

Наблюдая за происходящим с высоты седла своей лошади, Дэймон чувствовал, как сжимаются его челюсти. Он видел, как Элеонора льстит этому мерзавцу с нежной и очаровательной улыбкой на лице, и эта сцена начинала сильно его раздражать. И это в тот момент, когда он все еще сжимается в страхе при мысли о ее возможной смерти. Подведя свою лошадь ближе, виконт протянул девушке руку.

— Позвольте мне отвезти вас домой, леди Элеонора. Ее брови удивленно изогнулись.

— Вы же не думаете, что я настолько забуду о приличиях, что поеду вместе с вами верхом?

У Дэймона чуть не сорвалось с губ, что именно так она и делала раньше, но он сомневался, что Элеонора захочет разглашать такие интимные подробности их прошлых отношений в присутствии своего спутника. Виконту ничего не оставалось, как чуть слышно ответить:

— Ну, возможно, вы согласитесь в виде исключения, пока не починят фаэтон принца Лаззары.

— Возможно, — ответила Элеонора. — Правда, мы можем без труда найти какую-нибудь карету. А вот и вдовствующая графиня Хевиленд в своем четырехместном экипаже, — сказала Элеонора, повернувшись к принцу. — Леди Хевиленд близкая подруга моей тети, ваше высочество. Без сомнения, она любезно согласится отвезти нас домой в своей карете, как только закончит утреннюю прогулку по парку.

— О, это прекрасная идея, моя синьорина, — ответил принц ласковым голосом, поднося руку Элеоноры, затянутую в перчатку, к губам. — Сожалею, что доставил вам столько неприятностей.

— Да что вы, какие пустяки, — сказала Элеонора, по мнению Дэймона, позволяя своей руке задержаться в руке принца намного дольше, чем нужно.

— Но ваша жизнь была в опасности. Можете не сомневаться, я как следует, отчитаю слуг.

— Может, слуги тут ни при чем, ваше высочество, и вашей вины тут тоже нет. Просто такое нередко случается. К тому же небольшая встряска внесла разнообразие в этот день.

Лицо принца выразило недоверие сказанному, однако он улыбнулся.

— Вы слишком великодушны, донна Элеонора.

— Вовсе нет. Если желаете, — прибавила она, — мой конюх распряжет ваших рысаков и отведет их обратно в стойло. Это недалеко отсюда. А потом вы сможете отдать распоряжения о ремонте вашей кареты, не беспокоясь о лошадях.

Дэймон сомневался, что его высочество волнуется о лошадях, несмотря на их превосходную породу. Но принц кивнул в знак согласия и махнул рукой конюху. «Мудрое решение», — подумал Дэймон. Он понимал, что девушка никогда бы не бросила ни слугу, ни животных в таком отчаянном положении.

Когда Элеонора оглянулась вокруг, собираясь спуститься, Дэймон слез с коня и подошел, чтобы помочь ей.

Однако Эль наотрез отказалась от его услуг.

— Спасибо, лорд Рексхэм, но я не беспомощна, — заявила она, карабкаясь вниз.

— Конечно же, вы не беспомощны, — тихо ответил Дэймон, улыбнувшись высказыванию, которое не совсем соответствовало действительности. — Вы самая небеспомощная женщина из всех, кого я знаю.

Казалось, он потерял год жизни, видя ее в такой опасности, но это стоило того, ибо теперь он знал, на что способна Элеонора, чтобы спасти экипаж и бесхарактерного принца. Чувство восхищения и гордости за смелый поступок Элеоноры переполняло сейчас душу Дэймона, поскольку, возможно, только у одной женщины из тысячи хватило бы силы духа попытаться остановить несущихся на полном ходу запряженных лошадей.

Элеонора была не в восторге от его комплимента, судя по хмурому взгляду, который она метнула в его сторону, терпеливо ожидая, пока принц вылезет из кареты. Было очевидно, что ей неприятна похвала за проявленный героизм, ведь это могло смутить ее спутника.

Принцу, казалось, тоже было не по вкусу нежелательное вмешательство. И когда Элеонора взяла его под руку, он бросил в сторону Дэймона надменный взгляд, который говорил о явном мужском превосходстве. Возможно, на самом деле Лаззара и страдал от унижения, оттого, что проявил слабость на глазах девушки, оказавшись беспомощным перед лицом опасности. Но зато именно он, в конце концов, получил утешительный приз — ее искреннюю улыбку.

Дэймон, сощурив глаза, наблюдал, как Элеонора и Лаззара направились к четырехместной карете, принадлежавшей, по словам Эль, леди Хевиленд. «Да, Элеонора права, — подумал виконт раздраженно. — Такое нередко случается, это просто неприятность, но для принца, наоборот, невероятно счастливая случайность проводить Элеонору домой».

Дэймон вспомнил о своих намерениях, которые он собирался осуществить сегодня утром, садясь в седло. Он вынужден был признать, что потерпел фиаско. Ему не удалось выяснить, насколько серьезными были чувства Элеоноры к итальянскому ухажеру. Сейчас виконт был убежден в том, что предчувствия его не обманули — брак с Лаззарой может обернуться для Элеоноры настоящим бедствием. Однако Дэймон подозревал, что попытка открыто предупредить Элеонору о пристрастии принца к женщинам и о его распутном образе жизни, возможно, не даст желаемого результата. Тем более что девушка вряд ли поверит информации, исходящей из его уст, поскольку его беспокойство о ней отдает кислым вином и чисто мужской ревностью.

Но, несмотря на это, размышлял Дэймон, задумчиво нахмурив брови, он просто обязан вмешаться и разлучить Элеонору с ее благородным поклонником. Конечно, она не будет благодарить его за столь нежелательное вторжение, но ее горячий гнев — это небольшая цена, которую придется заплатить, чтобы обезопасить ее от боли.