Глава 6
Вышла — и сразу в пекло. Люди пробегали мимо меня, спеша по своим делам, в такую жару любителей «просто погулять» в центре города нет. И куда теперь? Домой идти нельзя — придётся всё рассказывать. Да и с щекой, судя по тому, что она всё ещё горела, нужно было что-то делать. Вытащила зеркало, осмотрела лицо и ахнула: помимо красно-опухшего пятна, крепкая рука Кулабуховой наделила меня ещё и яркой царапиной, видимо от кольца, с уже запёкшейся кровавой корочкой. Чёрт! И как с такой рожей по улицам разгуливать? Пришлось спешно распускать волосы, завешивая ими израненную щёку, как шторой, и молиться, чтобы Городова была дома.
Дверь мне открыла тётя Люся и, опережая мой вопрос, кивнула себе за плечо:
— Проходи, Аль, она в комнате.
А вот Ленка встретила меня более насторожено — она-то знала, что я должна быть на работе:
— Ты почему тут в такое время?
— Уволилась.
— Как?! — синхронно ахнули обе Городовы.
— Можно я посижу пару минут? — я тяжело опустилась в кресло, откинула на спинку голову и закрыла глаза.
— А это что?!
Мне даже глаза открывать не нужно было, я и так поняла, что Ленка увидела мою щёку.
— Кулабухова постаралась.
— Дай-ка, — тётя Люся взяла меня пальцами за подбородок и развернула к свету, — давно?
— Минут тридцать. Пока дошла…
— Лен, неси мясо из морозилки…
— Тёть Люсь, Лен, подождите, — я снова встала на ноги, — душ приму, можно?
Прохладные струи приятно скользили по коже. Я залезла под воду с головой, направляя душ прямо в лицо. Уж слишком резво моя жизнь сорвалась в галоп. Ещё весной всё было спокойно, размеренно, правда серо и скучно, как в болоте, но без сюрпризов. А теперь… Я повернула головой по кругу в одну сторону, затем в другую, сделала воду холоднее для бодрости.
— Аль, вылезай, надо со щекой что-то делать. — Ленка по-хозяйски запёрлась в ванную. — Вот полотенце и футболка.
Я вернулась в комнату через пару минут в выданной футболке и с полотенцем на голове. Тётя Люся деловито усадила меня перед собой, обработала царапину, которая снова кровоточила после душа, наложила толстый слой какой-то целебной заживляющей мази, заклеила огромным куском пластыря, ответив на мой протест «это пока», а потом вручила мне замороженный кусок мяса, завернутый в льняную салфетку:
— Приложи и держи, — видя, что я всё выполнила чётко, сказала: — а теперь рассказывай.
Говорила я долго, потому что для лучшего объяснения сегодняшнего инцидента пришлось начинать со встречи с Мелеховым. Городовы слушали с открытыми ртами, а я, словно гостья на ток-шоу, сначала поделилась секретами прошлого своей семьи, а уж потом, как начальница, теперь бывшая, обвинила меня в «браконьерстве в её охотничьих угодьях».
— Вот стерва завистливая! Думает, раз деньги есть, то всё можно?! — выдала тётя Люся, а мы с Ленкой с усмешкой переглянулись, воодушевлённые такой реакцией Городовой-старшей. — И что ты теперь делать будешь?
— Ну, насчёт работы, я сама планировала увольняться, просто чуть раньше получилось… — Я перевернула мясо другой, более холодной стороной и поморщилась, когда, не рассчитав силу, сильнее, чем нужно было, прижала его к щеке.
— Я про крёстного твоего, — уточнила тётя Люся.
На этот вопрос у меня не было ответа, сама ещё толком не понимала, что делать с внезапно появившимся в моей жизни Мелеховым, его предложением и открывающимися возможностями. Ведь был ещё Демид…
— Не знаю, — честно ответила я. — Для начала нужно старикам сообщить, что крёстный нашёлся. Да и про работу тоже… Хорошо хоть следующая неделя по графику у меня должна быть выходной. Время есть — что-нибудь придумаю.
— А я бы поехала… — Ленка мечтательно смотрела в потолок. — Питер всё-таки, не наше захолустье…
— Кто тебя там ждёт? — скептически спросила дочь Городова-старшая. — Одна, в чужом городе…
— Уж лучше одной, чем в этой дыре, где все друг друга знают и, как говорится, спят под одним одеялом, — огрызнулась Ленка.
— Поговори мне ещё!
Я проторчала у Городовых до самого вечера, валялись с Ленкой на её кровати, перемывая знакомым и бывшим одноклассникам кости. К тому времени, как мне было пора уходить, припухлость и краснота с щеки сошли, осталась только царапина.
— И что ты своим скажешь? — поинтересовалась Ленка, показывая пальцем на неё.
— Скажу, что об угол коробки неудачно зацепилась. Как думаешь, сойдёт за правду?
— Старики может и поведутся, а вот Демид — вряд ли…
— Ладно, придумаю что-нибудь. Лишь бы до дня рождения зажило.
Мне исполнился двадцать один год. Сегодня, седьмого июля. Полное совершеннолетие. Теперь мне можно… всё? Хотя, понятное дело, ограничения в желаниях и поступках выставляется не паспортом и возрастными критериями, а по большей части самим человеком, его мироощущением и внутренним пониманием «это правильно» и «это можно». Так вот мне теперь — можно! И в то, что сегодняшний день станет незабываемый, верилось на сто процентов.
Ба и дед, дождавшись моего пробуждения, расцеловали в обе щёки, тискали, охали, а некоторые, не будем показывать в сторону бабушки пальцем, даже слезу втихаря смахнули. Забравшись с ногами на табурет, я с удовольствием уминала на завтрак ещё горячие оладушки с яблочным повидлом:
— Ба, дед, вы не обидитесь, если сегодня вечером я отпраздную с Демидом и Ленкой, а с вами — в любой другой день?
— Ну, у нас с бабушкой и так каждый день праздник, — дед решил высказаться за обоих, — потому что ты с нами. Нам другого и не надо. Правда, Мария?
Бабушка лишь молча кивнула и погладила меня по плечу. А дед продолжил:
— Аля, ты поела? Пойдём, подарки ждут!
Подарочки! Кто же их не любит?! На «большой сюрприз» я не рассчитывала — лет с пятнадцати старики дарили мне деньги. Не заоблачные суммы, но на новую пару обуви или наряд от Маринки-модельера (это в последние годы) хватало. Меня усадили в кресло, я в предвкушении довольно лыбилась и потирала руки, как вдруг дед положил на журнальный стол передо мной ключи с брелоком в виде красного цветка с четырьмя лепестками. Посмотрела на ключи, потом на деда, на бабушку:
— Что это?
— По большому счёту это даже не подарок, скорее возвращение законному владельцу, — старики переглянулись, враз став серьёзными. — Это ключи от квартиры… твоего отца. Вы жили там…
Дед не договорил, запнулся. А я, застыв маской «ожидание чуда», продолжала пялиться на него с выпученными глазами, не понимая, в каком месте нужно смеяться.
— И вот ещё. — Рядом с ключами дед выставил стопку с пачками денег, долларами, его руки заметно дрожали, от чего неровная башенка рассыпалась по столу. — Там… Сдавал я её все эти годы, чтобы пустой не стояла… а по весне ремонт затеял… освежил, так сказать. Ты, Алюшка с мебелью сама разберись…
Я откинулась в кресле, пытаясь таким образом отступить на шаг. Всё это выглядело как гротеск, заставляя меня ещё больше растеряться и усомниться в реальности происходящего. Смотрела на стариков непонимающе, лихорадочно пытаясь найти ответ на вопрос «Что, чёрт возьми, здесь происходит?!». Бабушка расценила мой ступор по-своему:
— Аля, если не хватит, ты говори, это ещё не все деньги.
— Да, внуч. Мы с бабушкой на себя ни копейки из тех денег не потратили. А потом люди умные подсказали, я доллары покупать стал. — Дед смотрел на меня довольный, гордился своей прозорливостью. — Сколько накопилось — всё твоё.
Радости не было, счастья тоже. Огорошена, растеряна — да. А ещё наружу рвалось «Почему?!». Всё своё детство, как только начала более-менее рассуждать о жизни, воспринимать тяжесть быта, понимала, что достаток нашей семьи невысок. Что есть пенсии стариков, что не бедствуем, но и шиковать не на что. Что все эти годы чувствовала себя если не обузой для них, то очень серьёзной «статьёй расхода». И на мечту о журналистике рукой махнула, потому что даже мысль не шевельнулась, что потянем платное обучение, и работать пошла, чтобы карманные деньги у них не брать. И теперь получается… Почему раньше не сказали? Не доверяли? Думали, промотаю?.. Чувствовала, как начало потряхивать, да ещё эти взгляды деда и ба выжидающие, ждущие реакции моей, радости. И как быть, если нет её, радости этой, разочарование только, да волной поднимающееся чувство несправедливости? Отдышалась, собираясь с мыслями, понимая, что разборки сейчас ни к чему, остыть надо, обдумать. На холодную голову с дедом переговорить, не сегодня.
— Вы не думайте, что я не рада, — наконец выдала я, — огорошили вы меня, в себя прийти не могу. — Подалась вперёд, стала трясущимися руками собирать деньги обратно в стопку, машинально считая пачки. — И что, прям жить там могу?
— Ну, — переглянулась с дедом, теперь говорила бабушка, — можешь, конечно. Только мы думали, ты с нами останешься, пока учёбу не закончишь… Да и вообще, можешь не спешить…
Я сгребла всё своё добро со стола в охапку и пошла к себе в комнату. Вывалила пачки денег и ключи на стол, рядом с коробкой от Motorola, которая до сих пор была не вскрыта. Села на стул, подпёрла руками голову и, глядя на всё это богатство, подумала: «И что мне со всем этим делать?»