Робин сохранил свою непринужденную манеру, но его начинали угнетать его юбки. И правда, казалось, будто старый джентльмен ничего не делает, а в обществе поползли слухи о том, что как только Ренсли сможет встать с постели, он начнет судебное дело против мнимого кузена. Робину вовсе не улыбалось до бесконечности играть роль юной леди. Он надеялся, что Черное домино осталось в памяти Летти, но проходили дни, а у него по-прежнему было мало случаев встретиться с ней. То она где-то каталась, то уехала с визитами, то ей просто нездоровилось. Когда же они, наконец, встречались, Летти была рассеянной и не желала пускаться в откровенности. Под глазами у нее залегли тени: тетушка говорила, что удивляться тут нечему, коли она теперь редко ложится в постель раньше полуночи. Робину оставалось лишь надеяться, что именно Черное домино был причиной такого беспокойства.
Прюденс об этом не думала; сейчас ее больше занимали собственные дела, и она выказала мало интереса, даже когда Робин заговорил с ней о том, как изменилось поведение Джона. Робин заметил его частые отлучки. На все вопросы Джон отвечал уклончиво, и поэтому юноша немедленно заподозрил тут руку милорда Бэрхема. Прюденс спокойно ответила, что, весьма возможно, они скоро обо всем узнают.
Она была права, вскоре милорд явился с утренним визитом на Арлингтон-стрит и восторженно расцеловал ручки леди Лоуестофт. Он желал конфиденциально побеседовать с сыном.
Миледи высказала предположение, что bon papa вновь затевает некую авантюру, игриво погрозила милорду пальчиком и оставила мужчин одних.
Робин бросил на отца быстрый взгляд, тронув браслет на запястье.
– Да, сэр?
Милорд кружевным платком смахнул с рукава невидимые пылинки.
– Время пришло, мой Робин. Для тебя есть важная работа.
– Хвала Господу! Неужели я наконец сброшу с себя эти юбки?
– На короткое время, сын мой, только на короткое время! Немного терпения! Я открою тебе чудесную тайну.
– Я весь внимание, сэр! Позвольте мне услышать об этом!
Милорд уселся у окна. В его глазах был тот особенный блеск, который так хорошо знал Робин, а на губах играла самодовольная улыбка. Похоже было, что миледи не ошиблась: затевалась некая новая авантюра.
– Сын мой, я предвижу благополучный исход дела. Теперь все становится просто. Я устроил все с изумительной тонкостью. Ты можешь сказать, что я дергаю за веревочку тут и за веревочку там и куклы двигаются.
– Господи! Неужто и я – одна из этих кукол?
– Ну разумеется, Робин! – нежно произнес его лордство. – Я подготовил сцену, а ты сыграешь в ней героя. Ты должен благодарить меня!
– Должен, сэр? Но у меня нет привычки играть героя.
– Я предназначил для тебя роль, которая полна романтики, – провозгласил милорд. – Без сомнения, ты станешь меня благодарить.
– Что же, рассказывайте, сэр. Вы становитесь интересным.
– Я становлюсь опасным, Робин, – опасным, каким могу быть только я один. Я – Немезида, по меньшей мере! А ты – ты орудие в моих руках. Ты спасешь леди и убьешь негодяя.
– Где моя шпага? – легкомысленно вскочил Робин. – Вы меня заинтриговали, сэр. Но кто же эта леди?
Милорд с удивлением посмотрел на него.
– Кто же, как не дама твоего сердца, сын мой? Разве я стал бы выбирать другую?
Робин выпрямился. Легкомыслие в один миг оставило его, и он быстро спросил:
– О чем вы?
– Я восхищаюсь ею! – Милорд сделал весьма характерный для французов жест, поцеловав кончики пальцев. – Она очаровательна!
– Кто?
Глаза милорда расширились.
– Ну, разумеется Летиция, – произнес он с упреком. – Неужели я бы послал тебя спасать кого-то другого? Неужели ты... неужели ты бы мог думать, что я не знаю? Сын мой, сын мой. Ты меня огорчаешь. Положительно, огорчаешь.
– Примите мои извинения, сэр. Я думаю, вы знаете все. Но о каком спасении идет речь и кто этот негодяй?
– Эй, полегче, мистер горячая голова, не торопись! Ты узнаешь все. Завтра вечером ты спасешь ее; негодяй – мой бедный друг мюнхенских времен.
– Как? Опять Мэркхем! Вы сошли с ума, сэр, он никогда не решится на это во второй раз. Да и она не согласится!
– Ты недооцениваешь мое влияние, Робин. Вспомни, что и твоя Летти, и мистер Мэркхем всего лишь марионетки.
Робин сорвался с места.
– Да что это за дьявольщина? Если вам не трудно, будьте со мной откровенны, сэр!
Милорд сложил вместе кончики пальцев.
– Завтра вечером она вместе с моим мюнхенским другом бежит из Воксхолл-Гарденс.
– Она убегает! – Робин был будто громом поражен. – И вы мне говорите, что сами же это и устроили!
– Разумеется, – ответил милорд. – Я сам все это придумал. Меня следует поздравить.
– Только не мне, сэр! – с горечью сказал Робин.
– Именно тебе, дитя мое. Ты, наконец, оценишь меня. Садись, и я все тебе расскажу.
Робин опустился на стул.
– Продолжайте, сэр. Осмелюсь предположить, что один из нас – сумасшедший. Зачем вы устроили – если вы не врете – столь преступное дело?
Милорд задумался.
– Мне это кажется самым поэтическим способом мести, – объяснил он. Он покачал головой и нежно улыбнулся серебряной пряжке на своей туфле. – Немезида! – вздохнул он. – Мой мюнхенский друг думал, что со мною можно не считаться; а я этого не прощаю. Он вообразил, что может согнуть меня – меня, Тримейна-оф-Бэрхем, – в бараний рог. Он осмелился – ты содрогаешься? – он осмелился грозить мне. Он думает, что я лишь пешка в чужих руках. Я склонен сожалеть о нем в глубине души. Но это была наглость. – И милорд сурово покачал головой.
– Мэркхем что-то узнал о вас? – нахмурился Робин. – О том письме?
Милорд поднял на него глаза.
– Сын мой, ты частично унаследовал мою быстроту ума. Да, у него было то письмо, о котором я тебе говорил. Где он его раздобыл, не знаю. Я прямо признаю это. Это совершенно не важно, а то бы я узнал. Он принес его мне домой. Он требовал денег. – Его светлость засмеялся при этом воспоминании. – Он, конечно, быстро все сообразил, несомненно... Но он не знал, что выбрал себе в противники человека сверхъестественных способностей. Он показал мне мое собственное письмо; он сказал мне, что знает, что я и есть Кольни; и, видимо, ожидал, что я буду поражен страхом.
Улыбка мелькнула на лице Робина. В его глазах горел тот же огонек, и сейчас отец с сыном были удивительно похожи.
– Клянусь, он был разочарован, сэр.
– Боюсь, что так, мой Робин. Но был ли я напуган? Может быть, под моим хладнокровием скрывался страх? Нет, сын мой! Я чувствовал невероятное облегчение. Наконец-то я узнал, где находится мое письмо. Я не боюсь опасности, которую вижу. Мой мюнхенский друг – его манеры приводят меня в ужас, я потрясен таким отсутствием воспитания! – сам предался в мои руки.
– Ну и дурак же он! – заметил Робин. – Но вправду сказать, он ведь вас не знает, сэр!
– Никто не знает меня, – с суровым величием проговорил милорд. – Но неужели он не мог разглядеть во мне нечто величественное? Нет, он восторгался своим убогим умишком! – Я поразил его словно небесная кара – настолько этот Мэркхем ниже меня, а он даже не мог оценить манер, с какими это было сделано. Я бы желал, чтобы он был более достоин моей вражды. Заметь, мой сын, недостатки его рассудка! Он надеялся получить у меня письменное обещание на выплату громадной суммы в день, когда я буду признан Тримейном-оф-Бэрхем!
– Хм-м... – произнес Робин. – Какой оптимистический джентльмен. А вы ответили?..
– Мне пришлось открыть ему глаза. Я развеял его иллюзии. И в то же время в моем мозгу стал складываться такой изощренный план, что у меня чуть не перехватило дыхание. Ты помнишь, сын мой, о тех бумагах, которые я сохранил?
– Бог мой! – сказал Робин. Его отец начал всерьез пугать его. – Я о них помню.
– Там была одна, написанная – никогда не догадаешься кем – этим глупым Хамфри Грейсоном. Так, пустяк: некое обещание, которое он так и не выполнил. Но вполне достаточное для моих целей.
– Гром и молния! Грейсон участвовал в восстании?! – вскричал Робин.
– Можно сказать, что когда-то он подумывал об этом. Но это ничем не кончилось. Он ведь один из тех людей, которые всегда смотрят, куда ветер дует. И это глупое письмо я отдал мистеру Мэркхему в обмен на свое собственное, которое потом и сжег. Ты начинаешь понимать, сколько изощренности в моем плане, Робин?
– Я еще очень далек от этого, сэр. Говорите яснее! Должен ли я понять, что вы отдали Мэркхему в руки письмо, чтобы он вынудил Летти выйти за него?
Милорд кивнул.
– Ты все прекрасно понял, сын мой. Робин побагровел.
– Вы ждете моего одобрения, сэр? Вы думаете, что я могу восхищаться столь гнусным замыслом? Боже ты мой, но неужели не было другого способа выманить у него эту бумагу?
– Ну, не меньше дюжины! – с небрежностью ответил его отец. – Я отверг их: все они были слишком неуклюжи. Притом я хочу, чтобы Мэркхем больше не мешал мне. Будет гораздо лучше, если он умрет. Этим займешься ты. Заметь еще, в каком виде я представлю тебя твоей даме – в облике героя. Это замысел не-вероятного изящества, я не мог устоять! – Он снисходительно улыбнулся. – До сих пор в ее глазах ты – женщина; у нее нет возможности влюбиться в тебя. И если ты явишься сейчас перед ней в мужской одежде, она может даже рассердиться. Но я устраиваю так, что ты будешь ее спасителем. Одним словом, я обеспечиваю тебе романтический ореол, одновременно удаляя последнее препятствие на своем пути. Когда я думаю об этом, сын мой, я начинаю – пусть еще слабо – прозревать масштаб моего гения.
Тут уж Робин никак не мог удержаться от смеха. В самом деле, как это похоже на старого джентльмена – выбрать такой извилистый и запутанный путь. Но ставить Летти в ужасное положение, играть на ее струнах... нет, это непростительно.
– Я думаю, вы хотели мне добра, сэр, но я должен осудить ваши методы. Я бы мог получить эту бумагу, не вмешивая в это дело Летти.
– Но как примитивно! Какой грубый план, когда сравнишь его с моим! – запротестовал милорд. – И ты забываешь, что я предусматриваю и смерть Мэркхема. Человек с такими отвратительными манерами не достоин жить в одно время со мной. Ты должен признать справедливость этого утверждения.
Мы сомневаемся, чтобы Робин мог увидеть это дело в том же свете. Он думал лишь о той роли, которая предназначена бедной Летти, и чувствовал, как в нем растет возмущение.
– И Мэркхем держит это письмо как меч над ее бедной головкой? И он настолько жесток, что использует ее страх за жизнь отца? И он заставил ее согласиться на новый побег? Боже мой, сэр, вам не нужно опасаться, что он останется жив! – Робин поднялся и заходил взад и вперед по комнате. Его юбки шелестели, а кринолин колыхался в такт широким шагам, которых не могли бы повторить ни одна женщина. – О, я знаю, что мне делать! Без этого я, возможно, и стал бы колебаться. Мне нелегко убить врага, даже вашего врага, сэр. Но последнее меняет все. Я признаю изящество вашего замысла, сэр, но не просите меня восхищаться планом, в котором моей Летти отведена столь тяжкая роль. Когда назначен побег?
– Завтра. Я узнал это от вашего бесценного Джона. Они будут менять лошадей в Бэрнете необычайно поздно. Все сделалось очень просто. Летиция вместе со своим знакомым едет в Воксхолл-Гарденс. Что может быть легче, чем затеряться там в толпе? Пройдет некоторое время, прежде чем ее отсутствие будет замечено. Воксхолл – это мой мюнхенский друг очень удачно придумал. Ты, Робин, можешь без всяких затруднений остановить их у Финчли-Коммон. Ты, разумеется, будешь в маске. Детали оставляю на твое усмотрение. Не сомневаюсь, что ты сделаешь все к моему удовольствию.
Робин сдался.
– Сделаю! – Глаза горели. Тревога за Летти несколько утихла, ее вытеснила радость предстоящей схватки. Юноша потянулся и в восторге раскинул руки. – Ах, снова взяться за шпагу! – сказал он, делая воображаемый выпад. – Не пистолеты – нет, нет. Это уж очень примитивно. Разве я не ваш сын?
Милорд заразился его энтузиазмом.
– Да, Робин, да. Я замечаю в тебе свои черты. Убери этого мюнхенского приятеля! Не снимай маски: ты должен еще какое-то время быть тайной для Летиции, но теперь уже недолго! Убери Мэркхема с моей дороги, и ты увидишь, как быстро я добьюсь обещанной цели! Я, Тримейн-оф-Бэрхем!
– А вы и в самом деле...
– Вот так же думал и Мэркхем, – сказал милорд. – И вы все так. Есть лишь один человек, кто знает обо мне правду. И этот факт доставляет мне бесконечное наслаждение. Я ничего не говорю: скоро все и так станет известно. – Он взял свою треуголку. – Оставляю тебя наедине с твоими планами, Робин. Смотри, ничего не напутай. Никто не должен догадаться, кто ты. Изобрази грабителя и возьми с собой Джона... Нет, меня не интересуют эти мелкие детали, ты сам их продумаешь на досуге. По моим подсчетам, – не думаю, что ты станешь сомневаться, – они должны уехать из Воксхолл-Гарденс в девять вечера, может быть, чуть позже. Это не важно. Аи revoir, сын мой! Хоть это и лишнее, все же желаю тебе успеха!
Милорд помахал сыну рукой и исчез в соседней комнате. Там он встретил дочь, которая только что вернулась с утренней прогулки с Чарльзом Белфортом.
Bon papa снисходительно потрепал ее по щеке и весело сказал:
– Прюденс, дочь моя! Ты явилась слишком поздно, чтобы услышать о моем плане. Твой брат в полном изумлении.
– Бог ты мой! – без особого энтузиазма отозвалась Прюденс, глядя ему вслед. Она немного посмеялась – отец всегда умел ее развеселить. Прюденс вошла в гостиную и увидела Робина, в раздумье кусающего ногти.
– Чем это так доволен старый джентльмен, Робин? – спросила она. – Нам предстоит работа?
Он поднял глаза и оглядел ее.
– А тебе этого хочется? Готовится одно спасение и одно убийство!
– Ты меня поражаешь, – отозвалась Прюденс, присаживаясь на краешек стола. – Можешь на меня рассчитывать; похоже, тебе понадобится помощь. Что дальше?