Опасный маскарад

Глава 3 МИЛЕДИ ЛОУЕСТОФТ

Кто-то тихонько поскребся в дверь, и мисс Мерриот крикнула: – Войдите.

В ее просторную спальню вошел мистер Мерриот и двинулся прямо к камину, перед которым стояла Кэйт.

– Ну, моя дорогая, ты ее поцеловала на ночь? – обратился он к сестре.

Мисс Мерриот сбросила туфли и ответила ему в том же тоне:

– Как, ты наконец расстался с большим джентльменом? (Мистер Мерриот пристально глядел в огонь, губы его медленно сложились в улыбку, а на щеках появилось что-то вроде румянца.) Боже, детка! И все из-за мамонта? Это крайне респектабельный джентльмен, дорогой мой.

Мистер Мерриот поднял глаза на сестру.

– Я думаю, что не хотел бы оказаться у него на пути, – заметил он несколько непоследовательно. – Но я бы доверился ему.

Мисс Мерриот засмеялась:

– Будь мужчиной, Питер, умоляю.

– Увы! – ответил мистер Мерриот. – Я чувствую себя женщиной.

– О, Прю, дорогая моя Прю, ведь он здравомыслящий виг! Неужели ты бы вышла за него замуж?

– Думаю, ты будешь смеяться, Робин. Мог ли ты представить, чтобы я влюбилась через два часа после знакомства? А, ты завидуешь росту этого джентльмена. Не так ли?

– Мой рост, дитя мое, сослужил мне хорошую службу. Я уверен, что именно маленькие мужчины – самые умные. Кстати, поздравляю, ты отлично владеешь шпагой.

– По крайней мере, старый джентльмен выучил меня одной-двум полезным штучкам, – невозмутимо ответила леди и закатала рукав камзола, показывая пятно на рукаве рубашки. – Мой последний стакан с мамонтом пошел в рукав, – сказала она, улыбаясь.

Брат ответил ей улыбкой.

– Что ж, этим вечером у нас было довольно работы, – заметил он. – Посмотрим, что будет завтра. Покойной ночи, дорогая, пусть тебе приснится твой мамонт.

– Но, видит Бог, мне и надобен мамонт по моему сложению, – сказала мадам Прюденс.

– А тебе пусть приснится твоя крошка, Робин.

Она вышла, напевая какую-то старинную песенку. Она видела, что ее брат беспокоится в ожидании завтрашнего дня, но ей самой была свойственна некоторая флегматичность и безмятежность, которая хорошо гармонировала с ее крупной статью. Прюденс взирала на жизнь спокойно и уверенно.

Истина была в том, что она слишком привыкла ко всяким опасностям, чтобы тревожиться по пустякам, и, конечно, они с Робином часто менялись одеждой, и поэтому она научилась не бояться запутанных ситуаций. Она полагалась на свою находчивость; когда же та ей изменяла, приходилось звать на помощь родителя. Невозможно было ходить его путями, не испытывая восхищения перед его фантастической изобретательностью. Прю относилась к отцу с любовью, хотя и не без доли иронии. Его непредсказуемость скорее забавляла ее, чем тревожила. Вообще-то девушка обычно соглашалась плясать под его дудку, но в семье считалось, что она не особенно любит приключения. Робин же, хоть возмущался таинственностью, которой любил окутывать себя отец, откровенно наслаждался сюрпризами судьбы. А его шалости и вызывающая дерзость становились причиной разнообразных передряг. Вместе с тем он относился к жизни серьезно, что было чуждо его сестре. У Робина бывали восторженные увлечения, и жизнь волновала его больше, нежели забавный спектакль.

Похоже было, что Робин принял эту последнюю авантюру близко к сердцу. Разумеется, он был заинтересован больше, чем полагала его сестра. Прюденс надеялась, что он бросился в эту авантюру только из любви к приключениям и по приказанию отца. Она помнила, как он плакал после сражения при Каллодене, положив ей голову на колени. Это было в их старом доме, в Перте. Робин плакал от ярости и горя и смахивал с глаз слезы с проклятиями и клялся больше не ввязываться в безнадежные дела.

Прюденс было все равно, сидел ли на троне Карл из рода Стюартов или Георг из рода Ганноверов; она подозревала, что и их отцу это тоже было безразлично. Он просто любил все героическое. Вихрь восстания закружил их семью, – но Бог знает, во имя чего оно совершалось. Они запутались в его сетях, прежде чем поняли, что произошло. Их отец стал мистером Кольни. Он произнес великолепную речь, и вдруг они все превратились в якобитов. Год назад, проживая во Флоренции, они были совершенными французами. Еще раньше существовал некий игорный дом во Франкфурте, владелец которого внезапно исчез, захватив сына и дочь, чтобы участвовать в дележе пирога, состряпанного Морицем Саксонским.

Французы, немцы, якобиты – для Прюденс было все одно.

Но к Англии она относилась иначе. Прю увлеклась этой страной. Англия стала для нее родным домом. Несомненно, в ней заговорила кровь матери – крупной, красивой и веселой женщины, которая умерла в Дьеппе, когда Робин был совсем маленьким.

Она сказала об этом Робину на следующее утро, перед отъездом в Лондон.

Робин рассмеялся – он накладывал грим:

– Дорогая, ты просто воплощение английской тяжеловесности.

– Мне тоже так кажется, – сказала мисс Прюденс. Ее взор упал на Джона, который складывал бритвенный прибор.

– Ба, дитя мое, ты побрился? Да у тебя еще ни волоска на подбородке!

На лице слуги появилась мрачная улыбка.

– Не худо было бы вам обоим быть поосторожнее, – произнес он. – Вы просто суете шеи в петлю. Джентльмен с сонными глазами все подмечает, уж поверьте мне.

– Ты что, испугался этой горы? – спросил Робин. – Я запросто обведу его вокруг пальца.

Слуга посмотрел на хозяина с глубокой любовью.

– Ох уж и хитры вы, мастер Робин, но и большой джентльмен не так глуп, как вы думаете.

Прюденс уселась на стул лицом к спинке, подперев подбородок ладонью. Она взглянула на Джона.

– А где сейчас старый джентльмен? Физиономия слуги осталась невозмутимой.

– Хоть я с ним и прожил много лет, но ответить на такой вопрос не возьмусь.

– А сколько ты с ним прожил, Джон?

– Я попал к нему в услужение, когда вас обоих еще на свете не было.

Робин положил заячью лапку для румян и встал.

– Да уж ты у нас все больше помалкиваешь, а, Джон? А может быть, ты знаешь, что он сейчас вытворяет?

– Может, и знаю, а может, и нет, – уклончиво отозвался тот. – Что миледи наденет сегодня?

Робин спустился в обеденную залу через двадцать минут – в белом платье и в розовых лентах. На голове сегодня оказалась соломенная шляпка с розочками и лентами. Прюденс была в строгом костюме – светло-коричневые брюки для верховой езды и камзол цвета кларета, она несла в руках тонкую мантилью, которую потом накинула на плечи «мадам».

Мисс Летти не терпелось пуститься в путь. Вскоре они отправились: Робин и юная леди скромно уселись в карете, а лжемистер Мерриот и сэр Энтони поехали верхом, в качестве эскорта.

Само собой, разумеется, пошли расспросы. Прюденс была готова к ним и отвечала без запинки. Она рассказала о поместье в Камберленде – это показалось ей достаточно отдаленным местом – и о большом путешествии на континент. Само собой, сэр Энтони в свое время тоже бывал там. Они на равных обсуждали иностранные города. Прюденс выказала прекрасное знание этих мест. В самом деле, она чуть ли не наизусть знала большую часть Европы и, кроме того, проявила большую осведомленность в отношении заведений, малодоступных для прекрасного пола. Она заметила, как приподнялись в удивлении прямые брови ее собеседника, и приготовилась к следующему вопросу.

– Для ваших лет вы повидали необычайно много, мистер Питер, – заметил сэр Энтони.

– Двадцать лет – это не так мало, сэр, – возразила она. По правде говоря, ей было не двадцать, а все двадцать шесть, но она знала, что в мужском костюме выглядит совершенным юнцом. – Я жил за границей с родителями несколько лет – до смерти матери. Она не выносила английского климата.

Сэр Энтони вежливо склонил голову и затем пожелал узнать, где мистер Мерриот собирается остановиться в Лондоне.

– Моя сестра должна навестить миледи Лоуестофт, сэр. Я ее спутник и полагаю, что ее милость устроит и меня тоже. Может быть, вы знакомы с нею? – спросила Прюденс.

– О, леди Лоуестофт знают все, – ответил сэр Энтони. – Если она не сможет принять вас или вам надоест это дамское царство, помните, дорогой мальчик, что мой дом в любое время к вашим услугам.

Прюденс покраснела от удовольствия и искоса взглянула на большого джентльмена. Это было неожиданно. Похоже, сэр Энтони проявляет к ней симпатию. Девушка серьезно поблагодарила джентльмена и узнала, что он владеет домом на Клэрджес-стрит.

Они въехали в Лондон уже в сумерках. Прюденс еще держалась в седле, но уже очень устала. Вначале необходимо было возвратить под отчий кров мисс Летти. Там же они оставили и сэра Энтони. Время было позднее, что послужило им оправданием – спасители явно не желали входить в дом. Правда, мисс Мерриот пообещала навестить Летицию в самое ближайшее время. Карета довезла их до Арлингтон-стрит и остановилась у дверей дома миледи Лоуестофт.

Прюденс соскользнула на землю со вздохом облегчения. Робин тронул ее за плечо:

– Ты умница, милый брат. Ну, теперь путешествию конец.

– Это лишь короткая остановка, – поправила брата Прюденс. – Не сомневаюсь, что окончательно обосноваться нам удастся только на том свете.

Чернокожий грум ввел их в гостиную. Это был просторный зал, сверкающий желтой парчой и позолотой. Миледи, похоже, была неравнодушна к новомодной французской мебели. Грум ушел доложить своей госпоже о прибытии гостей, а мисс Прюденс осмотрелась с комической гримасой.

– Клянусь небом, кажется, миледи Лоуестофт ни чуточки не изменилась, это все та же добрая, старая Тереза де Брютон, – заметила она.

Дверь распахнулась и тут же затворилась опять. В комнату вошла леди в огромном шелковом кринолине – леди с черными, узкими, как прорези, глазами на худом подвижном лице и в напудренном парике. На шее и на руках сверкали украшения. Леди стояла спиной к двери, не выпуская дверной ручки, и переводила взгляд с одного гостя на другого. Глаза ее стали еще уже, лицо просияло. Она засмеялась.

– Так кто же из вас мужчина, дети мои? – спросила она.

Прюденс отвесила поклон.

– С вашего позволения, я, мадам. Миледи быстрыми шажками двинулась к ней.

– О нет! Разве я тебя не знаю, душенька? Ну, Прю, дорогая моя! – Она обняла Прю и расцеловала в обе щеки. Робину тоже достался поцелуй, и юноша вернул его с большей ловкостью, чем его краснеющая сестра. Прюденс не любила светских ритуалов.

– А где же bon papa[2], дети мои? – вскричала леди, все еще держа их за руки.

– Мы надеялись, мадам, узнать это от вас, – сказал Робин.

Она вопросительно поглядела на них, склонив голову к плечу.

– Ах вот как? Вы не имеете о нем сведений?

– Это так, мадам. Мы потеряли старого джентльмена по дороге. Или он нас, – ответила Прюденс.

Миледи снова расхохоталась.

– Как бы я желала, чтобы он прибыл вместе с вами! Но этого нельзя ожидать! Да, он писал мне. Я вам расскажу... Но позвольте, вы устали! Вы должны сесть. Сюда, на кушетку. Мисс Мерриот... tiens[3], мне не выговорить такой фамилии! Прю, ангел мой, – шоколаду? Марта сама его приготовит. Вы помните Марту, да?

– Бог мой, толстуха Марта! – сказал Робин. – Я пил ее шоколад в Париже десять лет назад!

– Это она, душенька, только стала еще толще – о, просто гора! Вы не поверите своим глазам. Подумать только, что ты это помнишь, а ведь ты был тогда еще малыш, damin[4], и четырнадцати не было, правда? Но такой зловредный! А потом мы виделись в Риме, да?

– О нет, леди Лоуестофт, это было в посольстве... Мы тогда были... Кем же мы были? О, да, конечно, то был польский джентльмен с двумя сыновьями. А до этого, помнится, была та маленькая кутерьма в Мюнхене.

Миледи рассмеялась снова. Затем она окликнула пажа и послала его с приказаниями к Марте.

– Значит, старый джентльмен писал вам, мадам? – спросила Прюденс. – И сообщил, что пришлет нас?

– Сообщил? Роберт? Mon Dieu[5], да разве его когда-либо можно было понять? Конечно, все, что он написал, было очень таинственно, и никаких имен.

Прюденс фыркнула.

– Да уж, в этом мы не сомневаемся. Но вы поняли?

– A vrai dire[6], я догадалась – я знаю Роберта. О, он мог на меня положиться! Это связано с восстанием, нет? – Она чуть понизила голос, ее глаза были острыми, как булавочки.

Робин приложил палец к губам.

– Не буду скрывать, мадам. Я полагаю, что есть приказ о моей поимке.

Ее яркие губы сложились в трубочку, и она сморщила нос, тихо присвистнув.

– Значит, он и вашу голову сунул в петлю?

– Ах, мадам, говоря по правде, я был и сам не прочь. Прюденс была достаточно надежно спрятана в Перте.

Миледи с сияющей улыбкой повернулась к Прюденс.

– А я думала, что ты была в самой гуще боя, дитя мое. Но это хорошо. Где же вы обретались после восстания? Позвольте, ведь все это давно кончилось, а вы только сейчас появились у меня!

В глазах Робина мелькнуло горестное выражение.

Вместо него ответила Прюденс:

– Робин спасался в горах, миледи.

– В горах? – Миледи чуть подалась вперед. – С принцем, нет?

Робин сделал нетерпеливое движение. Он нахмурился сильнее.

– Некоторое время.

– Ходили слухи, что он скрылся. Это правда?

– Он в безопасности – во Франции, – кратко ответил Робин.

– Бедный молодой человек! А ваш bon papa? Куда же направился он?

– Господи, мадам, вы это спрашиваете у нас? – засмеялась Прюденс. – Во Францию, может быть, а может быть, он все еще в Шотландии. Кто знает?

Дверь отворилась, и паж; пропустил вперед толстуху Марту с подносом в руках. Это и правда была женщина-гора, с необъятной талией и круглым, как луна, лицом, на котором сияла улыбка. Как и ее госпожа, она взглянула на одного, на другую и разразилась смехом, от которого ее тело заколыхалось, как желе. Она поспешно поставила поднос и прижала руки к груди:

– Ой ля-ля! И подумать только, маленький мсье одет дамой!

Робин величественно подплыл к ней и низко склонился в реверансе:

– Ваша память изменяет вам, Марта. Я – Прюденс!

Она игриво шлепнула его по руке:

– Моя память, как бы не так! Нет, нет, мсье, у вас пока не хватает росточка, чтобы стать мадемуазель!

– О злючка! – шутливо простонал Робин и расцеловал ее.

– Марта, все должно быть в полной тайне, ты понимаешь? – настойчиво сказала ее хозяйка.

– Bien madame, я не забуду. – Марта приложила палец к губам. – Стойте, я сама буду обслуживать ненастоящую мадемуазель. – Она деловито спросила: – Джон все еще с вами?

– Как можно сомневаться? – ответил Робин.

– Тогда все прекрасно. Никто ничего не заподозрит. Пойду займусь спальнями.

Она ушла вразвалку, через некоторое время она уже была в комнате Робина и бранила Джона за какую-то провинность.