Отель Вавилон

22.00–23.00

Деннис без труда достанет постояльцу «еще одну подушку», если сам того желает, ему так выгодно или возникает такая необходимость, однако не особенно это афиширует. У него есть выход на парочку высококлассных жриц любви, но он вызывает их лишь для избранных и дорогих гостей. Если бы не мистер Мастерсон, а кто-то другой попросил его достать проститутку, боюсь, Деннис поднял бы свой весьма короткий вздернутый нос, прикидываясь, что ничего не понимает. Даже отказался бы от денег. Сейчас же к нему подошел сам мистер Мастерсон, и Деннис засуетился.

Странные люди американцы. Вроде бы богобоязненные и строгих правил, а развлечься со шлюхой всегда не прочь. То ли потому что у них денег куры не клюют, то ли потому, что они удаляются от дома на столь огромное расстояние, — так или иначе здесь они все помешаны на проститутках. Просьба мистера Мастерсона, как и то, что он раскошеливается на невообразимо дорогое виски, — обычное дело. Японцы точно такие же: обожают виски и шлюх.

Впрочем, должен отметить: покупают секс в основном люди в возрасте; молодых современных ребят это не слишком интересует. Может, дело в различиях между поколениями. Сходят с ума в гостиницах по большей части те, кому за пятьдесят и у кого есть дома жена и дети. Толстяки с кредитной картой своей компании в кармане и привычкой курить сигары. Они с удовольствием выкладывают наличные.

Из европейцев услугами проституток пользуются чаще всего немцы. Французы и итальянцы обычно не проявляют к ним особого интереса, вероятно потому, что не возят с собой наличных. Русские, странное дело, приходят со шлюхам и соотечественницами. Может, они прихватывают пару девиц с собой или находят их здесь, но вечером в отель являются непременно в компании с Наташей. У англичан другой заскок: они предпочитают гомосексуальные связи. Знаю, это прозвучит странно, однако уже на первых стадиях опьянения ребята-англичане начинают приставать к работникам бара. Пара наших постоянных клиентов все время заказывают мальчиков по вызову, и, поскольку никто не догадывается об их развлечениях, мы не возражаем. То, что происходит в стенах номера, касается исключительно клиента. Особенно если он платит две тысячи за сутки.

Почти не сомневаюсь, что желающим Деннис достает и наркотики. Героин вряд ли, а пара граммов кокаина, «спид» или экстази наверняка попадают через него к клиентам каждый вечер. Но далеко не ко всяким — лишь к людям богатым, тем, кто оставляет в отеле немалые деньги и, разумеется, благодарит самого Денниса приличными чаевыми. Чтобы консьерж оказал тебе услугу, надо быть человеком определенного сорта и знать, как именно обратиться с просьбой. Иначе останешься при своих интересах. Консьержи — люди особого склада, а пятизвездочный отель, как никакое другое сообщество, на редкость уверенно живет двойной моралью.

Деннис что-то бормочет, договариваясь об «еще одной подушке» по телефону. Время от времени весело смеется, по-видимому, над какими-то шутками. В вестибюле шумно: люди приезжают и уезжают, направляются в бар и выходят оттуда. Но больше всего народа теперь в ресторане. Вечерние часы не для серьезных дел — пора, когда можно надеяться, что уже «теплые» клиенты выложат хорошие деньги за хорошие напитки.

Вспоминается невероятная история, свидетелем которой я был, работая в другом отеле: ирландский танцор Майкл Флэтли, дабы произвести впечатление на красавицу блондинку с пышным бюстом, однажды заплатил целых три с половиной тысячи фунтов за бутылку десертного вина «Шато д’Икем» 1921 года. Отделавшись от нее, сомелье прыгал на кухне от радости. Вино простояло у него в погребе более года. После того как он подал его клиентам, мы с приятелем словно бы случайно прошли мимо — чтобы взглянуть, довольны ли они. Уж не знаю, как должен выглядеть человек, пьющий мелкими глотками недельный заработок, только мне показалось, танцор и его подруга были не в особенном восторге. Самое удивительное, целых полбутылки вина они оставили. Наверное, спешили заняться делами поинтереснее. Видели бы вы, какая толпа ринулась убрать со стола; потом мы все, причмокивая, угощались вином. Было ощущение, что вливаешь в себя напиток богов, честное слово.

С дорогим спиртным всегда так: гадаешь, неужели оно и правда стоит столь бешеных денег. В нашем погребе несколько сортов бренди по тысяче восемьсот фунтов, бокал продают по семьсот, и мне интересно, неужели оно действительно такое, как его расписывают. Какими методами определяют, настоящие ли это напитки, ума не приложу. И уверен, что порой нам подсовывают и подделки, а мы спокойно продаем их клиентам. Бывает, кто-нибудь заказывает дорогое вино и, едва попробовав, решает, что оно ему не нравится. Сомелье хватается за голову, идет к клиенту и уверяет его, что вино не отдает пробкой. Заявляет: либо вы слишком пьяны, либо не в состоянии оценить напиток, потому что у вас нет вкусовых сосочков. Шучу, ничего подобного он, естественно, не позволяет себе, но я сотню раз наблюдал, как краснолицые джентльмены средних лет машут на бутылку руками и требуют заключения эксперта.

О том, чтобы спиртное — в бутылках с пробками или крышками — раскупалось, заботится не только работник погреба. Стоимость вина, что хранится в наших подвалах, равняется государственному долгу небольшой страны, поэтому каждую отдельную бутылочку следует любить, холить и лелеять. Никому не хочется, чтобы по его недосмотру испортился напиток стоимостью пять тысяч хотя бы в единственной бутылке. Заботиться о нем — огромная ответственность.

Мужчина и женщина средних лет, покачиваясь и притворяясь трезвыми, идут по вестибюлю. Она, в туфлях с высокими тонкими каблуками, постоянно спотыкается на блестящем мраморном полу, партнер крепко обнимает ее за талию, стараясь удерживать в перпендикулярном положении. Она настолько пьяна, что кивает пальме в горшке, очевидно, принимая ее за нечто одушевленное. По-видимому, отдохнула парочка на славу.

«А у меня вечер, можно сказать, только начинается», — размышляю я, глядя сквозь вращающуюся дверь на улицу. К отелю подъезжает такси. Патрик суетливо подбегает к парадному входу. К стойке с улыбкой ожидания на лице направляется невысокий бизнесмен-японец. Втягиваю голову в плечи и заставляю себя подняться на ноги. О черт. Ну сколько можно!

— Добрый вечер, сэр.

Бедняга кланяется, не подозревая, что я отфутболю его и ему придется снова усесться в такси и ехать вверх по улице в «Беркли». Он явился к нам из аэропорта и надеется, что после утомительного шестнадцатичасового полета сразу вселится в номер. А я, естественно, знаю, что ничем не смогу ему помочь. Клиент напрасно отдает багаж Патрику, который водружает его на тележку, и достает паспорт. Делаю все, что положено: прикидываюсь, будто внимательно рассматриваю паспорт мистера Ямамото, набираю его фамилию на компьютерной клавиатуре и тут подхожу к ключевому моменту, когда следует принести извинения:

— О! — Притворяюсь неприятно удивленным. — Надо же! — В эту минуту клиенты настораживаются. — Мне очень и очень жаль, сэр, — продолжаю я. — Похоже, произошло чудовищное недоразумение. В отеле целый день проводили ремонтные работы. Видите ли, мы не можем поселить вас в заказанный номер.

Очень важно убедить человека в том, что, когда он звонил, мы могли сказать с полной уверенностью: непременно предоставим вам номер, однако позднее возникли непредвиденные обстоятельства, из-за которых приходится нарушить данное обещание. Словом, что мы не поселяем бедолагу в нашем отеле исключительно по воле Божьей, а не потому, что Линнет снова приняла чрезмерно много заказов.

Мистер Ямамото опять кланяется и делает шаг назад. Советую ему поехать в «Беркли», и он благодарит меня за помощь. Патрик выносит его вещи на улицу, Деннис ловит такси, а я звоню в «Беркли» и говорю, встречайте, мол, следующего. Итак, я заработал за вечер уже шестьдесят фунтов. За каждого отправленного в «Беркли» клиента начальство платит мне двадцатку. Тони останется доволен.

Должен признать, японцу я искренне сочувствую. Так долго болтался в небе, наконец приземлился — и на тебе. В отеле для него нет места. Впрочем, бизнесменов из Японии, которые путешествуют по одному, мы все время спроваживаем. Линнет даже специально это делает. Как только количество заказов превышает допустимый предел, она просматривает список, решая, кого поселить в более удобном номере, а кого отшить. Если, делая заказ, человек говорит, что едет по какому-то очень важному делу, его вероятнее всего разместят в «полулюксе». Если с нами связываются через бюро путешествий, результат будет тот же. Для нас немаловажно оставаться на хорошем счету у крупных компаний и турагентств. Людей же, приезжающих поодиночке всего на сутки, — чаще всего это бизнесмены-японцы, — мы выдворяем в большинстве случаев. Для постоянных клиентов стараемся что-нибудь придумать, а тех, кто планирует остановиться на несколько суток, вообще принимаем с радостью. Чего всеми силами стараемся избегать, так это чтобы отель тратил деньги впустую, или того, что может отрицательно сказаться на прибыли. В общем, опять-таки страдают главным образом предприниматели из Японии.

— Доброй ночи, сэр, — говорит Деннис, махнув японцу рукой. — Приятного отдыха. — Снова звонит его трубка. Он отвечает самым что ни на есть веселым голосом. Беседа длится недолго. — Проклятие, — бормочет Деннис, нажимая на кнопку. Похоже, с «подушками» сегодня проблемы.

Трезвонит телефон на стойке. Это набравшийся постоялец звонит пожаловаться на отдел обслуживания номеров. Насколько я понимаю, клиент более часа назад заказал клубный сандвич, до сих пор не получил его и возмущен тем, как работают люди на кухне. У меня так и вертится на языке: ничего удивительного. Ребята в кухонных помещениях почти дошли до точки. Приготовили две тысячи блюд — для раннего завтрака, завтрака, ленча, чаепития, раннего ужина, ужина, бутерброды, канапе на четыреста персон, закуски для бара; меньше всего на свете им хочется возиться сейчас с каким-то долбаным клубным сандвичем для нажравшегося болвана, который осилит только половину и захрапит прямо на диване, не подумав раздеться. Но я не говорю ни слова, о котором в будущем непременно пожалел бы, а уверяю придурка, что схожу и выясню, в чем дело.

Отправиться на кухню в этот час вечера — все равно что пойти на прогулку по влажным джунглям в бассейне реки Амазонки. Жара там стоит такая и столько пара, что рубашка тотчас прилипает к телу. Еще один долгий день на исходе, но напряжения и безумной суеты не убавляется. Шеф выкрикивает последние команды, обращаясь к измотанному младшему повару, тот орет на помощников. А на тарелке под лампой медленно испускает дух кусок наперченной говядины.

Работники тоже еле живы. Их блестящие белые лица напоминают лики призраков. Темные мешки под глазами в голубом свете неумолимых неоновых ламп кажутся кровоточащими ранами. Бескровные щеки и лбы напоминают о тварях, что живут под камнями и почти не видят солнечного света. Впрочем, не избалованы солнцем и здешние обитатели.

Невысокий темноволосый грузчик, который, хоть и проработал тут пять лет, до сих пор прескверно говорит по-английски, натирает пол вонючим дезинфицирующим средством. Вокруг суетятся повара, роняя очистки и брызгая кровью с мяса на считающийся вымытым пол. Два парнишки в белых одеждах приводят в порядок столы, на которых делали закуски, двое других моют шкафы, где хранятся продукты, еще один шагает к кладовым — двум огромным круглым бочкам, что стоят стенка к стенке. В них морковь, лук, лавровый лист, фенхель и запасы курицы или говядины. Бочки моют и чистят щетками раз в два дня, потом опять заполняют продуктами.

Гул такой, что не разбираешь слов, даже когда кричат. Из-за скрежета металла, плеска воды, которой моют сковороды, непрерывных распоряжений, выкрикиваемых шеф-поваром, возможности спросить у кого-нибудь, где человек из обслуживания номеров, мне так и не удается. В небольшой комнате, в которой принимают заказы клиентов, никого. В конце концов я кладу руку на плечо кухонному грузчику, и он поворачивает голову.

— Обслуживание номеров? — ору я почти ему в ухо.

Он не произносит ни слова. Зато подносит к губам два пальца с воображаемой сигаретой, и мне все становится ясно.

Снова иду по длинному темному коридору и обнаруживаю в курилке двух человек. Первый — ночной уборщик, пришел немного раньше положенного. Сидит в зеленой спецовке и читает арабскую газету.

— Добрый вечер, — говорю ему я.

Человек настолько потрясен, что вообще не отвечает. Еле заметно кивает в знак того, что услышал мои слова, и вновь утыкается в газету. Рядом с ним, ссутулившись и, очевидно, уснув, сидит как раз тот парень, который отвечает за обслуживание номеров. Мирно посапывает и даже как будто улыбается. Не желаю его тревожить. Быть может, эти минуты — самые счастливые для него за целый день. А пьяный клиент наверняка уже не помнит про свой клубный сандвич. С другой стороны, может, и помнит. Тогда минут через несколько непременно спустится к стойке и устроит мне сцену. Осторожно прикасаюсь к плечу парня и легонько его тереблю. Он шире улыбается, ложится на скамейку спиной и растягивается на ней во весь рост, наверное, забыв, где находится. Потом вдруг открывает глаза, рывком садится, в ужасе смотрит на меня и бормочет с французским акцентом:

— Черт, блин, прошу прощения. — Теперь он выглядит моложе, чем когда спал. На вид ему лет двадцать.

— Гм… Ты из обслуживания номеров? — произношу я, больше подсказывая ему, чем спрашивая.

— Да-да. Простите.

— Клубный сандвич, — говорю я.

— Блин. — Паренек шлепает себя по лбу.

Не успеваю я добавить и слова, как он вскакивает со скамьи и выбегает из курилки. Выхожу за ним следом и вижу: он уже в другом конце коридора, мчится на кухню.

— Добрый вечер, — говорю я уборщику, собираясь закрыть за собой дверь.

— Добрый вечер, — очень нерешительно отвечает он.

Возвращаюсь в вестибюль. Тут по-прежнему людно. Хорошо, что в мое отсутствие за теми, кто явился в бар, присматривал Деннис.

Когда время близится к закрытию, туда непременно устремляются потоки охотников пить допоздна. По установленным правилам, если ты постоялец отеля, можешь сидеть в баре хоть до утра. На деле же, скажу по правде, все зависит от того, что именно вы пьете и согласен ли Джино вас терпеть. Посторонних людей положено выпроваживать до половины двенадцатого, однако, если они не шумят и делают приличные заказы, их никто не трогает. В некоторых более отдаленных от центра местах, например в отеле «Хэлсиен», что в Холланд-парке, бары открыты гораздо дольше, чем повсюду в центральных гостиницах. Бар «Хэлсиен» был спрятан от глаз полиции и находился в подвальном помещении; там каждую ночь засиживались до рассвета. У нас же некоторые из особенно упрямых любителей выпить обходят закон простым способом: снимают в отеле номер, в который даже не заглядывают, и пьянствуют себе, сколько душе угодно. Лично я таких гостей люблю. Беру с них плату за номер, который, я знаю, нет нужды убирать и в который могу поселить клиента даже рано утром. Жаль, отель набит до отказа — пьяниц сегодня не примешь при всем своем желании.

Деннис, похоже, немного приуныл, и я подхожу к нему, желая спросить, все ли в порядке. Замечаю, что Патрик снова направился в туалет для клиентов. Но и не думаю окликать его. По большому счету мне наплевать, увидит ли его в уборной постоялец. Думаю, в столь поздний час это не так уж страшно. Деннис говорит, что в баре полно народа — в основном люди с вечеринки, что проходила в танцевальном зале. По его мнению, ночка будет не из легких.

— Нашел «еще одну подушку»? — поддразниваю его я.

— Не спрашивай, — досадливо и без капли веселья отвечает он. — Я попросил, чтобы прислал и двух женщин, обе должны были приехать полчаса назад. И обе опаздывают.

— Двух? — спрашиваю я. — Ну и аппетиты у нашего друга техасца.

— Не думаю, что он возьмет и ту, и другую, просто хочу предоставить ему возможность выбора.

— Какая предусмотрительность.

— Хорош язвить, — говорит Деннис.

— Я не язвлю, — отвечаю я.

— Все равно.

— Господи! — кричит Патрик, несясь к нам. Его и так бледное лицо сейчас белое как простыня. — Идемте со мной. По-моему, надо вызвать «скорую».