Отель Вавилон

05.00–06.00

Мы с Деннисом сидим и смотрим на лифт, ожидая сумасшедшую женщину. Может, зря я говорю, что у нее не все в порядке с головой, но она провела в отеле вот уже трое суток, и никто, за исключением ребят из обслуживания номеров, ее не видел.

Временами у нас поселяются люди, жаждущие сладкого уединения, но в основном это мужчины и в большинстве случаев — обеспеченные наркоманы, которые запираются и в тиши балдеют от героина, либо кокаинисты, что компанией устраивают трехдневную вечеринку, а выписываясь, напоминают извлеченные из могил трупы. Помню, как-то раз в трех наших «люксах» разместились три новых русских. Ребята привезли с собой трех невообразимо хорошеньких девушек и сумки, набитые кокаином. Занавесив окна в номерах, новые русские не показывались нам на глаза весь уик-энд. Заказали за все это время около тридцати бутылок «Кристаль» и почти ничего из еды. Когда они уезжали в воскресенье, я все подумывал, не вызвать ли «скорую»: вид у них был жутко болезненный.

Мы с Деннисом не отрываем глаз от лифта, а тот все отсчитывает этажи. Но вот звенит звонок, лифт приезжает на первый этаж, двери раскрываются. Мы морально подготавливаемся. Ничего. Женщины нет. Деннис откидывается на спинку стула, а я засовываю в рот еще одну вонючую мятную конфету.

— Передумала, — предполагаю я, глядя на закрывающиеся двери лифта.

— Похоже на то, — соглашается Деннис.

— Ну и слава Богу, — говорю я.

— М-м-м, — произносит Деннис.

— Как думаешь, за беконом идти не пора? Мой желудок того и гляди начнет поедать сам себя.

— Гм. — Деннис смотрит на часы. — Подождем еще пару минут.

Опять чешу ноги. Чем скорее я окажусь дома, тем быстрее скину с себя эти брюки. Интересно, как самочувствие парня, что поскользнулся на собственной моче. Наверное, кому-то из нас следует позвонить в больницу и справиться о его состоянии.

— Как-по-твоему, оклемался тот тип из туалета? — спрашиваю я у Денниса.

— Что? А, да, не сомневаюсь, — отвечает он. — В противном случае с нами бы связались.

— Да, — киваю я. — Правильно. Как успехи с туфлями, Патрик?

— Осталась всего одна. — Патрик машет в мою сторону блестящей туфлей. — Я почти закончил.

— Перед тем как понесешь их наверх, покажи мне, — говорит Деннис.

— Намекаете на то, что я не знаю, как чистить туфли? — с нотками обиды в голосе спрашивает Патрик.

— Нет, — говорит Деннис. — Просто мы должны соответствовать неким требованиям, вот и все.

— Ну ладно. — Патрик смеется.

Их разговор прерывается подобием песни, льющейся со стороны лестницы: «Да-да-да-да-да-да, Нью-Йорк! Нью-Йорк!» Мы поворачиваем головы и видим вышагивающую по ступеням, точно танцовщица, сумасшедшую женщину. На ней махровый халат, но он не запахнут, а под ним совершенно ничего. «Да-да-да-да-да-да», — поет она. «Да-да-да-да-да-да». Сгибает ножку в колене. «Да-да-да-да-да, Нью-Йорк! Нью-Йорк!» Мы с Деннисом так ошеломлены, что застыли на месте. Патрик продолжает чистить туфлю, но его взгляд прикован к женщине, а рот раскрыт. Она же как будто никого не видит и не замечает, куда идет. Смотрит перед собой, голова высоко поднята, в глазах демонический свет. Создается впечатление, что она затерялась в мире шоу-бизнеса. Лицо белое как простыня, под глазами ярко-красные мешки, сильно осветленные волосы стоят дыбом. Картина, быть может, показалась бы смешной, если бы не была столь ужасной.

Женщина продолжает спускаться по ступеням, не прекращает петь «Нью-Йорк, Нью-Йорк» и театрально сгибать ноги. Я оказываюсь в поле ее зрения и словно становлюсь ее зрителем — единственным. Женщина покачивает голыми бедрами и стягивает с руки воображаемую перчатку, точно стриптизерша в ночном клубе. Поднимает ее над головой, бросает в меня. И, поскольку я не спешу поднять вещицу, как будто огорчается. «Нью-Йорк, Нью-Йорк!» — поет она. Потом вдруг резким движением скидывает с себя халат. Стоит передо мной совершенно голая и вопрошает:

— Вот так поинтереснее, правильно?

Раздается звонок лифта, и в вестибюль выходит человек в костюме. Он не сразу замечает обнаженную женщину — увлеченно поправляет галстук. Когда же его взгляд падает на нее, клиент резко тормозит и смотрит на чокнутую во все глаза. Она не обращает на него внимания или вообще не видит; во всяком случае, бровью не ведет.

— Доброе утро, сэр, — говорю я остолбеневшему постояльцу.

— Доброе утро, — отвечает тот чуть слышно.

— Выписываетесь?

— Гм, да, — говорит он. — Номер четырнадцать.

— Четырнадцать, — повторяю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Одну минутку.

Женщину, похоже, ничуть не трогает то обстоятельство, что зрителей прибавилось. Она, как прежде, покачивается из стороны в сторону, сверлит меня взглядом и тихонько напевает «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Халат лежит у ее ног белой лужей.

— Как будете платить, сэр? — спрашиваю я.

— Что? — произносит клиент, пялясь на голую танцующую женщину. — А, да, — добавляет он, собираясь с мыслями. — У меня «Виза».

— «Виза», — повторяю я.

— Да, — говорит уезжающий гость, шаря в верхнем кармане пиджака.

— Брали что-нибудь из мини-бара, сэр? — осведомляюсь я.

— Гм, да, — отвечает он. — Бутылку красного вина.

— Только бутылку вина?

— Да.

— А орешки или что-нибудь еще?

— Нет.

— Тогда, сэр, с вас триста восемьдесят пять фунтов семьдесят центов.

— Замечательно, — бормочет клиент, протягивая кредитную карточку.

— Желаете взглянуть на счет?

— Н-нет, — медленно отвечает он. — Мне бы не опоздать на самолет.

— Да, конечно.

Иду в служебку и вставляю карту в считывающее устройство. Чувствую взгляд безумной на своей спине. И слышу повторяющееся «Нью-Йорк, Нью-Йорк».

— Приятно провели у нас время, сэр? — спрашивает Деннис, пытаясь завести обычный разговор.

— Да, спасибо.

— Вы в нашем отеле впервые? — героически продолжает Деннис.

— Что? Нет, — говорит клиент. — Уже в третий раз.

— В третий? — удивленно произносит Деннис. — Можно сказать, вы наш постоянный клиент.

— Да, — отвечает уезжающий. Когда я выхожу из служебки, на его лице облегчение. Он быстро ставит закорючку в чеке, хватает сумку и мчится к выходу.

— А квитанция вам не нужна, сэр? — спрашиваю я.

— Нет, — отзывается он. — Оставьте у себя.

— Может, вызвать вам такси?

— Нет, благодарю, — говорит клиент, уже проходя через вращающуюся дверь.

— Хорошо, — бодро произношу я. — Деннис, — обращаюсь к швейцару, ухитряясь говорить тем же тоном, — по-моему, пора вызвать полицию, или «скорую помощь», или кого-нибудь еще.

— Пожалуй, — отвечает он так же весело, — обратимся в службу «девять-девять-девять».

— Да, позвони им. — Улыбаюсь. — Прямо сейчас.

Медленно выхожу из-за стойки, глядя сквозь украшение из тропических цветов в глаза голой танцующей женщине. Кивками и глуповатой улыбкой как будто одобряю ее песню почти без мелодии. Осторожно приближаюсь к умалишенной, медленно наклоняюсь и поднимаю халат. Она дерзко тычет в меня пальцем, как какая-нибудь стриптизерша. Потихоньку выпрямляюсь и накидываю халат ей на плечи в попытке сохранить хоть малую толику ее достоинства, но женщина начинает пронзительно кричать. Разворачивается и пытается скинуть с себя халат.

— Сними с меня эту дрянь! Сними! Сними! — верещит она. Голос у нее звучный и какой-то дьявольский. Такое впечатление, что бедняга одержима бесами.

На разговаривающем по телефону Деннисе нет лица.

— Слышите? — спрашивает он. — Думаю, тут дело серьезное. Что-то типа наркотического психоза.

Поднимаю руки и отступаю назад. Связываться с женщиной небезопасно. Больше не желаю чего-либо предпринимать. И потом, если уж ей так хочется попеть голышом в вестибюле, почему я должен быть против?

— Итак, все в порядке, — нараспев Сообщает Деннис. — Приедут через несколько минут.

— Всего через несколько минут?

— Да, — отвечает он.

— А до тех пор?

— А до тех пор наслаждаемся представлением.

— Что ж, ладно, — напряженно и странно высоким тоном произношу я.

Женщине надоело смотреть на меня, теперь ее занимает люстра над головой. Танцуя, безумная ходит по кругу с запрокинутой головой и размахивает поднятыми руками. Не пойму, что она сейчас поет; скорее всего песню собственного сочинения. Мы с Деннисом смотрим друг на друга. Он пожимает плечами и крутит пальцем у виска. А я рад хотя бы тому, что она нашла себе другую публику.

Полиция сдерживает слово: копы приезжают буквально несколько минут спустя. Осторожно приближаются к обнаженной женщине, шаг за шагом, но она ничегошеньки не замечает. Продолжает пялиться на потолок и извиваться в танце царицы Савской.

— Прошу прощения. Эй, прошу прощения, — говорит одна из полицейских. Потом поворачивает голову ко мне. — Как долго она здесь?

— Минут десять, — отвечаю я. — А до этого трое суток просидела, не выходя, в номере.

— Трое суток? — переспрашивает женщина-полицейский.

— Да.

Она поднимает халат и собирается надеть его на чокнутую.

— Я на вашем месте не делал бы этого, — предупреждаю я.

Слишком поздно. Женщина-коп накидывает халат на плечи ненормальной, и начинается сущий ад. Та разражается криками. Держать ее здесь нельзя — скоро от воплей проснутся остальные постояльцы. Полоумная падает на пол и катается по нему так, будто от халата вспыхнула ее кожа.

— Надо забрать ее, — говорит женщина-коп. — Отвезем в больницу, пусть проверят, что за наркотики она приняла.

— Хорошо бы, — произносит Деннис. — У нас своих дел хватает.

— Не знаете, как ее имя? — спрашивает коп.

— Гм, я могу посмотреть, — отвечаю я. Проверяю списки. — Клэр Паркер.

— Клэр, послушайте, — говорит женщина-полицейский. — Мы с коллегами хотим вам помочь.

Клэр, по-видимому, не помнит даже собственного имени; продолжает кататься голая по полу вестибюля. Через вращающуюся дверь входит еще один коп, у него в руках нечто вроде смирительной рубашки. Боже, как все жутко. Если бы я угодил в комнату сто один[10], меня бы встретили там ребята типа этих. Я даже смотреть на происходящее не могу, только слышу, как помешанную пытаются поймать. Сначала, судя по звукам, она неистово бьется и мечется, потом ее хватают и облачают в смирительную рубашку. Прекрасно знаю, что по-другому ее отсюда не вытащить и не привести в чувство, но приятнее от этой мысли не делается. В ту минуту, когда я нахожу в себе силы повернуть голову, безумную выводят из вестибюля. Она до сих пор оглушительно визжит и выкрикивает ругательства. И пытается сбежать, дергая стройными белыми ногами. Тщетно.

Едва ее вытаскивают на улицу, в отель входит новый постоялец. Наверное, только что прилетел откуда-нибудь и явился к нам прямо из аэропорта. На его лице потрясение и страшный испуг.

— Боже праведный, — бормочет он, опуская сумки. — Что с ней?

— Не захотела платить по счету, — заявляет сидящий у противоположной стены Деннис. — Такие вот у нас порядки.

— Ого, — произносит сбитый с толку гость.

— Не беспокойтесь. — Утешительно улыбаюсь. — Он шутит. Как ваша фамилия, сэр?

Регистрирую совершенно растерянного и обеспокоенного мистера Армстронга, который явно мучается вопросом: можно ли останавливаться здесь на целую неделю? Когда я сообщаю, что ему придется подождать, пока подготовят номер, он изъявляет желание поселиться в другом отеле. Я говорю: если вы хотели сразу расположиться в номере так рано утром, должны были сделать предварительный заказ. Мистер Армстронг умолкает и медленно идет в ресторан, где намерен посидеть до завтрака. По выходным его обычно подают с семи утра, но я обещаю сходить на кухню и попросить поваров, чтобы сделали исключение.

Кухня снова ожила. Плиты включены, гремит посуда, слышны голоса. Запах жареного бекона смешивается с вонью хлорки. Два повара успели не только поставить вариться сосиски и положить на сковороды бекон, но еще и наделали кучу бутербродов и приготовили бак омлета.

Как только я завожу разговор о полном английском завтраке для утомленного мистера Армстронга, который сидит в ресторанном зале, появляется шеф-повар. Рановато он сегодня. По-видимому, намечается свадьба или что-то в этом роде. Было время, и я работал под его началом. Старый придурок по имени Мэтью. Начинаю описывать ему ситуацию, но он отмахивается от меня, прикидываясь, что из-за шума ничего не может разобрать.

— Пожалуйста, — слышу я собственный голос. — Это всем нам будет на руку.

— Меня не волнует, что будет тебе на руку, — заявляет он. — Правила есть правила, нарушать их запрещено. До семи часов завтраков для гостей не будет. Пусть подождет.

Мне так все надоело и я настолько устал, что тут же иду прочь из кухни. На пороге приостанавливаюсь, поворачиваюсь и показываю шефу средний палец. Тот делает вид, что ничего не замечает, но я-то знаю, что он меня видит. Только мне от этого не легче. Иду в столовую для персонала, где надеюсь сделать для себя и Денниса по бутерброду с беконом. Здесь человек семь уборщиков из Бангладеш. Болтают, поглощая какое-то блюдо с карри, которое готовят — точнее сказать, разогревают — специально для них. Никто не обращает на меня внимания, когда я подхожу к плите и смотрю, чем наполнены подносы из нержавейки. Обнаруживаю на сковороде несколько ломтиков бекона. Пока ярко-розовые — масло еще не успело нагреться. Их поставили на плиту самое большее минуту назад. Рядом гора тостов из белого хлеба, поджаренных какое-то время назад, упругих, как батут. Намазываю два тоста маслом и делаю бутерброды — Деннису, разумеется, с коричневым соусом. Я достаточно много раз готовил ему сандвичи и прекрасно знаю его вкус. Кладу бутерброды на картонные тарелки и иду к выходу. В дверях сталкиваюсь с врачом из Ирака, с которым недавно беседовал. Улыбаюсь. Он отворачивается. Мы не говорим друг другу ни слова.

Возвращаюсь в вестибюль. У Денниса в руке трубка гостиничного телефона. Одна из его обязанностей — связываться примерно в это время с аэропортом и спрашивать, задерживаются ли какие-то рейсы, чтобы знать, как нам расселять прибывающих рано утром гостей. В субботу это не столь важно, а среди недели, когда надо проконтролировать, чтобы номера вовремя освободили и убрали, а из Хитроу к нам валят бизнесмены, дорога каждая минута. Нельзя заставлять измученного ньюйоркца томиться в ожидании.

Деннис заканчивает разговор.

— В Вашингтоне снег, — сообщает он. — А в Париже туманно, тем не менее самолеты, по-видимому, прилетят вовремя.

— Хорошо, — говорю я.

Очевидно, Деннис не задумывается о том, что мне все равно. До конца моей смены — единственный час, и я уж постараюсь больше не дергаться и не забивать себе голову. Надеюсь даже, съев бутерброд, пойти и малость вздремнуть на столе в служебке. Что не возбраняется скоту Бену, позволительно и мне.

— Бекон? — спрашивает Деннис, подходя к стойке.

— Угу, — отвечаю я. — Для тебя — с твоим любимым коричневым соусом.

— В один прекрасный день ты станешь для кого-то отличной женой, — говорит Деннис, следуя за мной в служебку, чтобы там позавтракать.

Некрасиво будет, если кто-нибудь увидит нас в вестибюле с набитыми ртами, впрочем, поэтому-то, как я все время себе напоминаю, нам и выделили служебное помещение. Решив подкрепиться сандвичем или чипсами, мы все время уходим туда, поэтому там вечно воняет. Деннис расправляется с бутербродом в три укуса. Он из тех людей, кому жаль тратить время на пережевывание пищи. Я подхожу к делу более основательно: смакую каждый откушенный кусочек. У меня в руке еще полбутерброда, когда раздается звонок на стойке. Выхожу и вижу женщину, которая швырнула в дверь кофейник, когда я отказался с ней переспать. Рядом ее муж.

— Доброе утро, — говорю я.

— Доброе утро, — отвечает она, глядя в сумочку с таким видом, будто не произошло ничего из ряда вон выходящего. Но ей, видимо, все же неловко, и щеки ее слегка краснеют.