Извращенцы вечно звонят среди ночи с просьбой сделать им минет или заняться с ними полноценным сексом. Еще и поэтому мало радости в ночных сменах — все время приходится беседовать с подобными придурками. Вот почему администрация не любит, чтобы женщины у стойки дежурили поодиночке (хоть и спокойно ставит их в ночь) — к ним больше пристают. Набравшиеся клиенты нередко требуют, чтобы кто-нибудь из служащих вестибюля удовлетворил их орально. Официантам и барменам постоянно делают недвусмысленные предложения. Некоторых просят за деньги подняться ночью в номер. Пара знакомых мне ребят соглашались оказать такую услугу. Однако все эти игры слишком опасны.
Аппетиты женщин, что останавливаются в отелях, отнюдь не меньше мужских. Дамочка, которая швырнула в закрывшуюся за мной дверь кофе, вовсе не редкость. Официантов и работников бара неизменно лапают и приглашают в номера. Недавно приятель из Нью-Йорка рассказал мне про одну бизнес-леди. Она заявила, что в течение недели будет нуждаться в помощи старшего лакея, и три дня напролет с ним трахалась. Интересно, пришлось ли ей за это платить.
Но особенно неприятно, когда звонят не из гостиницы. Нас кто только не донимает — далеко не одни бывшие гости, которым нужны рецепты. Недавно названивал какой-то астматик; по-видимому, он наблюдал за отелем или жил неподалеку и ходил мимо, чтобы выяснить, кто из портье сегодня у стойки. Звонил только тогда, когда дежурила одна девушка. И запугивал ее — говорил «я вижу тебя», описывал, во что она одета, а потом внезапно бросал трубку. Мы даже обратились в полицию, но в подобных ситуациях она почти бессильна.
Звонят и разные психи, в том числе склонные к суициду. Их речи устрашают, порой повергают в шок. Наверное, они набирают наш номер, поскольку знают, что по нему ответят в любое время, и остро нуждаются в собеседнике. На подобные случаи у нас всегда под рукой телефон «Самаритян»[9], хотя чаще всего звонящий хочет лишь поговорить. На прошлой неделе мне довелось ответить чокнутому, который заявил, что наложит на себя руки, — потом меня мучили кошмары. По меньшей мере пару последующих дней. Человек был пьян и нес какой-то бред — твердил, что он вот-вот проглотит таблетки. Случай из тех, когда жаждешь чем-нибудь помочь, однако понятия не имеешь, с чего начать. Я попросил его рассказать о девушке, которая ушла от него с их ребенком. А в конце концов уговорил дать мне его адрес, и Деннис связался с полицией. Понятия не имею, чем закончилась эта история — мы не наводим справки и не просим держать нас в курсе дел, — но Деннис уверил меня, что парень не покончил с собой. Сказал: если человек действительно задумал уйти из жизни, то берет и уходит; не названивает посторонним людям и не рассказывает, что сейчас наестся таблеток. В противном случае его желание довести дело до конца не столь велико. Женщины же, по мнению Денниса, принимают таблетки, когда знают, что домой кто-то явится. И лишь потому, что они больше мужчин нуждаются во внимании. Не знаю, прав ли он, но мысль, что я отговорил ненормального добровольно отправиться на тот свет, греет мне душу. Когда подумаю об этом, даже сплю крепче.
Кстати, о сне: поверить не могу, что Теренций до сих пор на желтом диване. По-видимому, он из категории самых назойливых Людей в халатах.
— Вы никогда не пробовали принимать снотворное, а, Теренций? — спрашиваю я из желания сказать ему что-нибудь эдакое.
— Снотворное — это вообще особый разговор. — Теренций наклоняется вперед и раздвигает ноги. Стараюсь смотреть ему в глаза и не замечать того, что скорее всего открылось взору.
— Серьезно?
— Да, — отвечает Теренций. — Я принял целых две таблетки, но толку от них совершенно никакого.
— М-м-м. — Киваю.
— Очень любопытно, — произносит Деннис.
— Да? — спрашивает Теренций. — А знаете, я давно понял, что они редко действуют. Может, я один из тех, кому много спать просто-напросто не требуется.
— Гм, — произносит Деннис.
— Маргарет Тэтчер, например, спокойно обходилась четырехчасовым сном в сутки, — добавляет Теренций.
— Это многое объясняет, — говорит Деннис.
Теренций смеется.
В то время как он держится за бока, чересчур бурно восхищаясь остроумием Денниса, к отелю подъезжает большой белый фургон. Деннис мгновенно встает с места и щелкает пальцами, подавая знак Патрику: следуй за мной. Прибыли утренние газеты, и Деннис с Патриком идут помогать развозчику внести в отель связки. Судя по всему, Деннису по душе это занятие. Минут десять он стоит на улице и болтает с развозчиком, а Патрик тем временем, пыхтя, таскает внутрь тяжелые стопки газет. Может, потому, что развозчик объезжает все первоклассные гостиницы и в курсе последних новостей, Деннис так любит перекинуться с ним словечком. Узнать все сплетни. Я наблюдаю, как он смеется, болтает, явно отпускает шутки, дышит на руки. На Патрика ни один, ни другой не обращают внимания; поворачивают головы и замечают его, только когда с работой уже покончено. Деннис похлопывает разносчика по плечу и возвращается в вестибюль.
— Черт, ну и колотун! — говорит он, до сих пор дыша на замерзшие руки. — Похоже, в «Клариджез» был сегодня пир горой. По всему Мейфэру пьяные люди в шикарных смокингах ловят такси. Джефф, — указывает на улицу, где только что стоял фургон, — говорит, наверное, вечеринка была киношная или что-то в этом роде; клянется, будто видел, как вверх по улице шла, чуть пошатываясь, парочка звезд. Давайте-ка заглянем в газеты, может, в них что-нибудь об этом пишут.
— Вообще-то разворачивать газеты не положено, — напоминаю я. — Гости должны получить их свеженькими.
— Ерунда, — отмахивается Деннис, уже вооружившись ножницами. — Никто ничего не заметит.
С появлением развозчика газет о Теренции забыли. Он наконец решает уйти.
— Поверить не могу, что уже почти утро, — говорит он, глядя на газеты. — Наверное, мне следует хотя бы снова прилечь, даже если уснуть так и не получится.
— Счастливо, — произносит Деннис.
— Спокойной ночи, — говорит Теренций.
— Спокойной ночи, — отвечаю я.
— Не очень перетруждайтесь, — с полуулыбкой желает Теренций, входя в лифт.
— Не будем, — говорит Деннис, когда двери лифта закрываются. — Слава тебе Господи.
— Да уж, — подхватываю я. — Я думал, он никогда не умотает.
— Тебе-то чего плакаться? — спрашивает Деннис. — Не ты выслушивал историю всей его долбаной жизни!
— Немного досталось и мне.
— Какое там досталось! Ты сматывался по любому чертову поводу, только бы не разговаривать с проклятым отморозком. Нет, честное слово. В следующий раз, когда мы опять будем дежурить в ночь вместе, как только спустится еще один зануда в халате, твоя очередь с ним беседовать. Я чуть умом сегодня не тронулся.
— Не такой уж он и занудный, — говорит Патрик едва слышно.
— Что? — Деннис резко поворачивает голову.
— Не сказал бы, что он слишком занудный, — повторяет Патрик.
— Еще и какой! Чертов онанист, — заявляет Деннис. — А почему это ты не чистишь обувь?
— Ой! — восклицает Патрик.
— Вот тебе и «ой», — говорит Деннис, передразнивая его. — Не самое ли время собрать туфли и приняться за чистку? Или ты забыл, что входит в твои обязанности?
— Нет, сэр, — бормочет Патрик.
— Да, сэр, — говорит Деннис, кивая на лестницу. — И поживей! Людям скоро вставать. За работу! Сию минуту.
Патрик несется вверх по ступеням. Говоря по правде, поздновато он бежит собирать обувь: следовало уже вовсю чистить ее по меньшей мере с час. Его удача, что сегодня суббота и туфель выставят не так много; а чуть позже ребята, приехавшие по делам в Сити, не начнут требовать обувь назад, боясь опоздать на деловую встречу за семичасовым завтраком. Если бы день был будний, Патрика уже сейчас ругали бы на чем свет стоит. Остается надеяться, что никто из гостей не спешит на утренний самолет.
За окном стало заметно светлее, но о том, чтобы идти домой, рано и помышлять. Усталость валит с ног, во рту металлический привкус, мысли в голове путаются. Яркий свет начинает резать глаза, и немного знобит. Кладу в рот еще несколько таблеток проплюс и пытаюсь проглотить их без воды. Черт, ну и горечь. Очень надеюсь, что они мне помогут. Что-то слишком рано я вымотался и препаршиво себя чувствую. Не мешало бы размяться.
Деннис просматривает газеты в поисках заметки о вечеринке в «Клариджез». Патрик спускается с лестницы, в руках — затягивающиеся шнурками мешки с туфлями. В общей сложности семь штук, и все, по его словам, — мистера Мастерсона. Паренек удаляется в свой угол у тележки, расставляет обувь, и мы с Деннисом подходим на нее поглазеть.
— А они не от ведущего дизайнера, — говорит Патрик, поднимая пару туфель. — Никогда не слышал ни о каком Лоббе, а вы?
— Все эти туфельки изготовлены вручную, специально для него, — говорит Деннис, беря туфлю и разглядывая ее. — Эти штуковины стоят огромных денег, сынок. Смотри и учись, Патрик, смотри и учись. — Улыбается. — И поосторожнее с ними.
— Не беспокойтесь, сэр, — отвечает Патрик, нюхая кожу. — Здорово пахнут.
— Эй-эй, ну, это уж слишком, — говорит Деннис. — А заказы на завтрак ты собрал?
— А вы не говорили, — заикаясь, лепечет Патрик, внезапно краснея и покрываясь испариной. — Правда, вы ведь не…
— Я за ними схожу, — говорю я. — Мне не помешает размять кости, а то вот-вот засну.
— Ладно, — отвечает Деннис. — В следующий раз, — обращается он к Патрику, — попробуй одновременно собрать и то и другое. Увидишь: сэкономишь массу времени.
Отправляюсь за заказами на завтрак. Вообще-то это дело обслуживания номеров, но в нашем отеле по той или иной причине их должны собирать люди из фойе. Забавно: с постояльцев требуют, чтобы они вывешивали на двери списки вечером, до половины двенадцатого, а мы никогда не приходим за ними раньше четырех тридцати. Слишком заняты с пьяными и проститутками, чтобы помнить еще и о заказах. В общем, если ты вывесишь список до рассвета, завтрак наверняка получишь.
Сегодня выходной, поэтому карточек должно быть гораздо больше, чем в будни. В течение рабочей недели большинство деловых людей поднимаются на рассвете и уходят в седьмом часу, поэтому редко завтракают в отеле. В субботу же, если ты не дома, святое дело побаловать себя чем-нибудь жирным, жареным или омлетом и бокалом шампанского.
Когда ходишь по коридорам в это время суток, всегда немного не по себе. Темно и тихо, и если бы не безумолчный храп, сопровождающий тебя повсюду, можно было бы подумать, что вокруг ни души. Храп фантастически разный по высоте и громкости: мужской баритон, более высокий дамский, но встречается и такой, сравнить который можно лишь с криком чудища болотного. От него дрожат картины на стенах.
Собрав карточки, иду вниз по ступеням и вдруг слышу: на пятом этаже кто-то скребется. Останавливаюсь, напрягаю слух, пытаюсь лучше уловить звук сквозь хор храпа. Поджимаю пальцы на ногах. Всматриваюсь во тьму, гадая, что за тварь сбежала от Рентокила. Официантские брюки жутко колют кожу, но печалиться по этому поводу нет времени. Крадусь на цыпочках в дальний конец коридора.
В honour-баре горит свет. Судя по шуму, крыса должна быть огромная. Поворачиваю за угол, ясно различаю звук открывающейся дверцы холодильника и вижу бродягу. Стоит ко мне спиной, голова в мини-баре — ищет спиртное.
— Эй! — кричу я, устремляясь вперед, будто наделен полномочиями и выполняю свою прямую обязанность. — Какого черта вы тут делаете?
Бомж резко дергается и ударяется головой о дверь холодильника. Замечаю в сторонке шеренгу пустых бутылок — очевидно, незваный гость явился не только что и спокойно пьянствует.
— А, черт, — произносит он, с трудом шевеля языком и пытаясь сфокусировать на мне зрение. Явно готов. — Я просто… — Умолкает. Его застукали в ту минуту, когда он шарил в холодильнике, пытаться выкрутиться — никакого толку. Поднимает грязные руки в перчатках «без пальцев», будто у нас перестрелка. — Я спокойно уйду. Только, пожалуйста, не звоните в полицию.
— Живо! — велю я, хватая его за спинку куртки. Гремят стеклянные бутылки. — Что у вас в карманах?
— Э-э… ничего, — отвечает бомж.
— Достаньте все, что в них есть, — говорю я.
— Не имеете права, — протестует он.
— Либо я, либо полиция, — заявляю я.
— Ну, ладно. — Бродяга засовывает руки в карманы и извлекает из них бутылочки «Бомбейского сапфира». Множество: шесть из левого и того больше из правого. Ставит их на пол.
— Еще что-нибудь? — спрашиваю я.
— Больше ничего, — отвечает он.
— А во внутренних карманах?
— Гм…
— Выкладывайте все, — приказываю я. — Или лучше вызвать полицию? Я сделаю это с превеликой радостью.
— Нет, — говорит бомж. Пошатываясь, расстегивает куртку и извлекает из карманов бутылочки «Пенхалигон».
— Шампунь? — удивляюсь я. — Зачем вам понадобился шампунь?
— Не знаю. — Бродяга пожимает плечами. — Дверца шкафа была открыта, вот я и поживился.
— Н-да, — произношу я, а «гость» ставит рядом с «Бомбейским сапфиром» пластмассовые бутылочки и кладет три кусочка мыла. — Для чего вам «Бомбейский сапфир»?
— Он мне нравится. Мой любимый напиток.
— Ясно. Не пойму, где, но, кажется, я вас уже видел.
— Видели. — Бродяга кивает, глядя в пол.
— Вы здесь не впервые.
— Приходил пару раз.
— На этой неделе.
— Возможно.
— И каждый раз воровали «Бомбейский сапфир»?
— Наверное, — отвечает он, точно подросток.
— Наверняка, — говорю я.
— Думайте что хотите.
— И буду.
— Доказать все равно ни черта не получится.
— Получится, — возражаю я. — Я обнаружил вас здесь, когда вылазили по холодильнику, ваши карманы были набиты спиртным. Разве все это не говорит само за себя?
— Доказать — ничего не докажете, — стоит на своем бомж.
— Докажу, — заявляю я. Но тут останавливаю себя. Какого черта мне нужно? Чего ради я пытаюсь образумить опустившуюся личность в четыре сорок пять утра? Должно быть, это одна из самых парадоксально алогичных составляющих нашей работы. — Ну ладно. Пошли.
— Куда?
— На выход.
— О нет, — стонет бомж.
— На выход, говорю. Вы не имеете права тут находиться. Идемте.
Бомж и не пытается устроить скандал. Поворачивается, прихватывает пару бутылочек джина «Бомбейский сапфир» и следует за мной к лифту. Решаю промолчать, Тони будет вне себя от радости, когда узнает, что вор вычислен, так что не расстроится по поводу еще двух исчезнувших бутылочек. Едем вниз молча. Чем ниже спускаемся, тем больше замкнутая кабина заполняется несносной вонью. Когда двери наконец раскрываются на первом этаже, я счастлив, что могу вдохнуть свежего воздуха. И где-то сожалею, что не позволил бродяге оставить себе шампунь «Пенхалигон».
— Твою мать! — восклицает Деннис, когда мы идем по вестибюлю. — Неужели это снова ты, Спайк? — Закатывает глаза. — Сколько еще раз нам придется вышвыривать тебя отсюда, прежде чем ты возьмешь в толк, что не должен тут появляться, черт тебя подери? М-м-м? Сколько? — По-моему, у Денниса талант воздействовать на бомжей так, что они принимают застенчивый вид. Спайк начинает переминаться с ноги на ногу, смотрит в пол. — Не беспокойся приятель, — говорит Деннис мне. — Я сам его выпровожу. — Берет Спайка за плечо и ведет к двери. — Проваливай. В следующий раз позвоним в полицию. Точно тебе говорю, дружище. Это не шутка.
Наблюдаю, как Деннис выводит Спайка на улицу. Швейцар держится с забулдыгой не грубо и не пренебрежительно; они даже задерживаются у парадной и о чем-то разговаривают. Деннис засовывает руку в карман, достает купюру и протягивает бомжу. Потом похлопывает его по спине, веля идти своей дорогой.
— Ты что, дал Спайку денег? — спрашиваю я, когда Деннис входит в отель и направляется к столу.
— Что? Я?! — восклицает он, делая вид, что поражен. — За кого ты меня принимаешь?
— Гм, — произношу я, прекрасно зная, что швейцар врет.
Сидим какое-то время в тишине. Разбавляет ее лишь шум из Патрикова угла. Он до сих пор чистит обувь. У меня начинает урчать в животе. С удовольствием съел бы чего-нибудь. С минуты на минуту явятся повара готовить завтрак. За обе щеки умял бы бутерброд с беконом. Сходить вниз, к ребятам из обслуживания номеров, что готовят целую ночь куриный салат, клубные сандвичи и гамбургеры? Если честно, я всегда был уверен, что кулинары они не ахти какие. И воды-то толком вскипятить не могут.
Несу заказы на завтрак и к тому моменту, когда возвращаюсь, заканчиваю составлять в мыслях список тех, кого за бутерброд с беконом убил бы — на первой позиции моя бывшая подружка. Через вращающуюся дверь проходят повара. Двое, приехали одновременно. Оба кажутся худыми и озябшими, когда идут по вестибюлю.
— Доброе утро, — говорит один.
— Доброе? — спрашивает Деннис.
— Лично для меня — да, — произносит второй повар.
— Через сколько минут можно будет прийти за беконом? — спрашивает Деннис, будто прочтя мои мысли.
— Да-да, — подключаюсь я. — Через сколько?
— Через пять — десять, — отвечает более высокий повар.
— Фантастика. — Деннис потирает руки. — Мы скоро спустимся.
Вообще-то эти ребята не обязаны делать для нас бутерброды, но делают. На них ответственность за приготовление завтраков, которые часов в восемь потребуют все клиенты. Надо отварить сосиски и нарезать бекон, чтобы позднее осталось лишь разогреть их.
Мой рот наполняется слюной. Еще немного, и я, чего доброго, съем собственную руку. Я и не знал, что так зверски голоден. Все теряют терпение при виде поваров, ну точно как собаки Павлова.
Звонит телефон.
— Здравствуйте, ресепшн.
— Почему мы здесь? — раздается из трубки потусторонний женский голос.
— Прошу прощения, — говорю я.
— Почему мы здесь? Кто мы? — спрашивает клиентка.
— Простите, не имею понятия, — отвечаю я и кладу трубку.
— Кто это был? — интересуется Деннис.
— А, та чокнутая. Несколько дней безвылазно сидит в номере, — произношу я, мечтая о беконе. — И задает идиотские вопросы.
— А-а, — протягивает Деннис.
Снова раздается звонок.
— Алло? — говорю я.
— Вы бросили трубку, — заявляет постоялица.
— Гм, простите, — бормочу я, не чувствуя и капли раскаяния.
— Никто так со мной не обходится. Никто. Я сейчас спущусь. — Связь прерывается.
— Тьфу ты! — досадую я. — Чокнутая скоро будет здесь.