Отель Вавилон

23.00–24.00

Патрик ведет меня в мужской туалет. В отделении, где установлены писсуары, похоже, произошло убийство. Кровь повсюду. На выложенном плиткой полу блестящие лужи; на стенах разводы и растекшиеся капли; по стенкам одного из писсуаров медленно ползут вниз здоровые сгустки. Посреди этого кошмара лежит молодой человек в полосатом костюме. Брюки спущены до лодыжек, два передних зуба выбиты.

Сначала нам с Патриком кажется, что человек мертв или по крайней мере почти умер, как вдруг по нечленораздельному мычанию мы понимаем: он еще жив. Вздыхаем с превеликим облегчением. Вот только можно ли пострадавшего двигать? В том, как он лежит перед нами с голым членом, есть что-то крайне унизительное, но я боюсь усугубить его страдания. Постоянно слышишь: не прикасайтесь к раненым!.. И все-таки хоть что-нибудь, по-моему, предпринять необходимо.

— Патрик, — говорю я. Мы оба смотрим на беднягу широко раскрытыми глазами. — Сбегай в хозяйственную службу, принеси одеяло. Хотя бы прикроем его.

— Да, точно, уже бегу, — заикаясь, отвечает Патрик, довольный, что получил какое-никакое указание.

— «Скорая» в пути, — вбегает в туалет Деннис. — О Боже! Не могу видеть кровь. Черт! — Машет перед своим лицом рукой. — А губы-то как посинели!

Смотрю на лицо парня. В самом деле. По-видимому, он отдал-таки Богу душу, поэтому губы и потемнели.

— Господи, — бормочу я, наклоняясь вперед. — Надо сделать ему искусственное дыхание.

— К черту, — говорит Деннис. — Я ухожу, а то все тут облюю. — На вид Деннис человек крепкий, но железными нервами, как видно, не наделен. — Подожду на улице «скорую», встречу и провожу их.

Опускаюсь на колени в кровавой луже и кладу руку на разбитый рот пострадавшего, стараясь вспомнить, чему полгода назад нас учили на обязательных курсах по оказанию первой помощи. Я сидел в заднем ряду и комкал бумажные листы, на которых делал записи. Обхватываю нос парня губами и вдуваю в ноздри воздух. Смотрю на его грудь — вроде бы поднимается. Опять выдыхаю ему в нос, размышляя, не следует ли понадавливать на сердце или сделать массаж. Еще один вдох. Пострадавший слабо кашляет. Губы уже не такие темные. Тут в двери вбегает команда «скорой» — люди в зеленых костюмах и черных ботинках. Один говорит нечто типа «уступите место».

Выхожу из туалета немного не в себе. Человек был на волосок от смерти. Понятия не имею, правильно ли я поступил или делал то, что совершенно бесполезно. В вестибюле собралась небольшая толпа. Трагедия — лучший способ привлечь внимание хмельных зевак.

— Так-так, — говорит Деннис, внезапно взяв под контроль собственные чувства. — Не толпитесь здесь, смотреть не на что.

Вскоре люди из «скорой» выносят накрытого красным одеялом пострадавшего. Теперь он как будто в сознании, бормочет какой-то бред.

— Как он? — спрашиваю я у одного из медиков.

— Жить будет, — отвечает с улыбкой человека, через руки которого прошел не один подобный пациент. — Поскользнулся, когда мочился. Сильно ударился, лишился двух зубов.

— А, понятно, — говорю я.

— Ему крупно повезло, что вы вовремя подоспели, — произносит медик. — Сделали «рот в рот»?

— Гм, вдохнул в него пару раз воздух.

— Все могло закончиться гораздо печальнее. Хорошо, что он в стельку пьян. Утром почувствует себя намного хуже.

— Ага, — отвечаю я.

— Вам бы привести себя в порядок. — Медик кивает на мои брюки, все в липких пятнах крови. — А то распугаете клиентов. — Улыбается, похлопывает меня по спине и выходит.

Господи, думаю я, надо срочно покурить. Идти вниз в курилку нет сил, и я бреду на улицу. На дворе почти ночь, вряд ли кто-нибудь заметит пару бычков на асфальте. Стою, прижавшись спиной к колонне. К отелю подъезжает патрульная полицейская машина. Наверное, они всегда являются туда, откуда вызвали «скорую помощь», особенно в первоклассные гостиницы. Медики и копы работают сообща; этим ребятам, по-видимому, уже рассказали, что преступлением тут не пахнет. Один полицейский, по-моему, даже улыбается. Да уж, истории о вдрызг напившихся парнях, которые поскальзываются в уборной и разбивают себе башку, слышишь не каждый день. Наверное, если бы они увидели его, когда он лежал в луже собственной крови, не слишком бы веселились.

Бросаю окурок на асфальт и давлю ногой. Поднимаю голову и вижу, что вслед за копами в отель входят две «подушки» Денниса. Их ни с кем не спутаешь. Длинные ноги, длинные волосы, короткие юбки… Красивых девушек всегда сопровождают, в противном случае это проститутки. Следую за ними внутрь. Они такие проворные, что к тому моменту, как я обмениваюсь парой фраз с полицейскими, девицы уже в баре.

Деннис треплется по мобильному, излагает историю о «перебравшем клиенте со спущенными штанами» брату в «Дорчестере». Складно рассказывает. Прошло всего-то десять минут, а байка уже звучит, как остальные, по части которых Деннис великий мастер. Проходя мимо, слышу, как закатывается его брат.

Иду в недра отеля, надеясь раздобыть чистые брюки. Знаю, где-то есть шкаф, в котором хранят партию черных брюк, какие носят коридорные и официанты.

Внизу непроглядная темень. Прохожу мимо курилки, кухонных помещений и столовой для персонала. И ступаю на незнакомую мне территорию. Отель — настоящий лабиринт из коридоров и небольших комнат. Тут тускло горят лампы, пахнет хлоркой, капустой и дешевым табаком. Запах сладковатый и сильный. Кажется, если вдохнешь поглубже, тебя тут же вырвет. Дышу не полной грудью. Прижимаю ко рту руку и иду все дальше и дальше, на ходу открывая шкафы и проверяя, что в них. В нескольких первых — высокие стопки свернутых полотенец, скатертей и салфеток; некоторые чисто белые, другие старомодные, с цветными краями, каких я не видел несколько лет. Дальше по коридору — запасы уборщиков. Целые полки банок с моющими средствами и желтыми пластмассовыми бутылками «Сиф», швабры, ведра и пакеты, набитые ярко-розовыми резиновыми перчатками. Наконец натыкаюсь на уборщика — он набирает то, что ему требуется.

— Добрый вечер, — произношу я. Белки его глаз поблескивают в полутьме. — Не подскажете, где можно найти запасные брюки?

Человек не отвечает. Моргает, сверкая белками.

— Брюки? — повторяю я, всматриваясь в его лицо, чтобы уловить хоть тень реакции. Видимо, он не говорит по-английски.

Уборка в отеле — работа в основном для беженцев или незаконных иммигрантов. Администрация с удовольствием нанимает этих людей, делая вид, что документы для нее вообще ничего не значат. Работодателей не смущают даже подделанные паспорта, они без раздумий берут на службу и людей с временными номерами в системе государственного социального страхования. В Соединенном Королевстве такие правила: когда ты подаешь заявление на получение номера социального страхования, тебе выдают карточку с временным номером: на ней так и написано «ВН». Дальше стоит дата твоего рождения. Пока проверяют, имеешь ли ты право работать в стране, у тебя временный номер. Такие у большинства гостиничных уборщиков, и люди работают с ними порой по нескольку лет. Налоги с них могут взять лишь в чрезвычайных обстоятельствах, впрочем, вряд ли это греет им душу — деньги они получают в прямом смысле смешные.

Вы не поверите, если узнаете, какой в этой системе царит бардак. Отели перечисляют деньги прямо на счета работников, и никому нет дела, что счета эти открыты на имена посторонних людей. Бывали, конечно, случаи, когда, устраивая облаву на нелегалов, в отели внезапно являлись представители министерства внутренних дел, которые в два счета доказывали, что половина гостиничных служащих работают незаконно и носят совсем не те имена, под какими их здесь знают. В результате подобных рейдов человек по тридцать высылают из страны. Но не судите строго гостиничное начальство. Если у человека есть пара рук, которыми он может мыть и чистить, какая, к черту, разница, откуда он? К тому же на места уборщиков, на ночные смены, жуткие условия работы и низкую оплату охотников найти не так-то просто.

Разыскать человека в отеле не всегда легко. На ум приходит история с одной колумбийкой: у нее был временный номер социального страхования и студенческая виза. По закону ей разрешалось работать не более двадцати часов в неделю, она же, хоть бумаги и составлялись в соответствии с нормами, работала все сорок и получала фактически вдвое больше, чем по документам. То есть за полный рабочий день, а не за полсмены. Как-то раз в отель пожаловали ребята из министерства внутренних дел и сказали, что желают видеть эту колумбийку. К счастью, у нее в тот день был выходной. Ребята попросили прислать им копии паспортов всех наших служащих, в том числе и ее, однако забыли оставить номер факса. Дня два мы просто ждали, что последует, но не случилось ничего, люди из министерства больше не появлялись. Сама колумбийка, кстати, тоже.

В ночных уборщиках нет почти ничего привлекательного или экзотического. У нас работают марокканцы, кенийцы, несколько курдов из Ирака, но больше всего людей из Бангладеш. Я сказал, что самый тяжкий в отеле труд у горничных? Забудьте об этом: нет работы хуже, чем у ночных уборщиков. Их смена начинается в одиннадцать вечера и заканчивается в семь утра. Все это время они вылизывают кухни, чистят серебро, драят полы, моют туалеты и прочие помещения. Работа им ненавистна. В бизнесе, где кое-кто помимо нищенской зарплаты получает и чаевые, этим людям сверх положенного не перепадает ни пенни. Потому что им запрещено не только общаться с постояльцами, но и показываться им на глаза.

Сами понимаете, работают они без азарта и, разумеется, кое-как. А иногда прячутся в укромном уголке и засыпают. Недавно в комнате для персонала я наткнулся на парня, который забрался в шкаф и отдыхал, прямо стоя в нем. Когда я работал в «Савое», мне приходилось регулярно совершать великие обходы — осматривать подземные коридоры под Темзой, удостоверяться, что никто не затаился там, отлынивая от дел. Здесь следить за людьми проще, потому что отель не столь крупный, тем не менее они и тут находят уйму мест, где могут спокойно вздремнуть, разные углы и щели. За всеми ведь не уследишь.

Текучка среди ночных уборщиков непомерно высокая, и они часто болеют, по-настоящему и нет. Только не осуждайте их. Бедняги в профессиональном тупике и никогда из него не выберутся. Карьерный рост для них невозможен, ни один не получит более достойную работу. Их удел — мыть и чистить, потому они и задерживаются здесь — кто на три года, а кто всего на три дня. Разницы нет. Никто не знает их имен. Получают уборщики жалкие гроши и выполняют самую черную работу. В гостиничном бизнесе море жестокости. Чем выше ты стоишь, тем лучше живешь. Если же находишься на самом дне, ты ничтожество.

Наклоняюсь и тереблю штанину; засохшая кровь и материя отлипают от колен. Уборщик тотчас понимает, что я ищу. Ведет меня в другой коридор и открывает шкаф, полный тонких скверно пошитых черных брюк. Улыбаюсь и благодарю его, он растворяется во мраке. Пять минут роюсь на полках и наконец выбираю брюки, которые, кажется, будут мне впору. Снова иду по лабиринту коридоров и выхожу к кухне. Заглядываю в нее. Там почти никого, только двое уборщиков моют пол да еще парочка чистят огромные кастрюли и миксеры.

В раздевалке для персонала, слава Богу, ни души. Вхожу, скидываю с себя брюки и надеваю чистые. Они из дешевой ткани, и у меня начинают чесаться ноги. Свои брюки сворачиваю и кладу в пакет «Сейнзбериз», который висит в моем шкафчике. Замечаю, что до сих пор не снял с внутренней стенки фотографию бывшей подруги. Пора бы. Не представляю, что буду делать с грязными брюками. Наверное, сдам их за счет отеля в химчистку.

По пути в вестибюль сталкиваюсь с Рентокилом[8]. В отеле пропасть разных гадов; обязанность этого человека — не допустить, чтобы их развелось слишком много и чтобы клиенты узнали, сколько под ними крыс, мышей и тараканов.

— Добрый вечер, — произносит он. У него в руках клетки. Наверное, собрался разложить приманки у входов в кухни.

Вообще-то проверять, не попалась ли в крысоловку покрытая шерстью тварь, — задача уборщиков. Рентокил же приходит раз в неделю, примерно в это время, когда поваров уже нет, смотрит, на местах ли ловушки, кладет в них новые приманки и определяет, не грядет ли очередное нашествие. Один из отелей, где я работал прежде, как-то заполонили клопы. По-видимому, кто-то из клиентов привез их в чемодане, и в считанные дни паразиты распространились по всем помещениям. Забавно, что жалоб поступило всего ничего. По сути, к стойке спустились и выразили недовольство лишь несколько покусанных постояльцев. Нам велели не подавать вида, что мы знаем о клопах. Приходилось качать головой, изображать на лице недоумение и тревогу. Метод вроде бы действовал. До тех пор, пока проблему не решили.

Практически во всех крупных отелях водятся разные твари. Уничтожить их невозможно — здания огромные, часто старые, и в них сколько угодно мест, где паразитам удобно размножаться. Не раз видел собственными глазами, когда обслуживал клиентов во время пятичасового чаепития, прошмыгивавших вдоль плинтусов мышей в ресторанных залах «Клариджез». А в «Савое» полчища крыс. Он стоит на берегу реки, половина «Савоя» под землей, под Темзой, потому отель и кишит этими мерзостями. Служащим все время приходится держать ситуацию под контролем. А тараканов пруд пруди во всех гостиницах, где мне доводилось работать. Только благодаря стараниям горничных усатые гады не разгуливают по номерам.

— Как дела? — спрашиваю у Рентокила. Как его имя, я понятия не имею. Знаю одно: он уничтожает здесь паразитов уже более пяти лет.

— Дел хватает, — отвечает Рентокил, приподнимая клетки. — Только что поймали жирную крысу в винном погребе. — Улыбается. — Вот, несу новые ловушки.

— Замечательно. — Улыбаюсь в ответ. — Просто замечательно.

— Ага. — Рентокил шмыгает носом. — Ну, еще увидимся.

— Увидимся. — Он продолжает путь, а я, поджимая пальцы на ногах, успеваю заглянуть в крысоловки.

— А, да, — добавляет Рентокил, снова останавливаясь и поворачивая голову. — Поспеши наверх. По-моему, гудит пожарная сигнализация.

— Пожарная сигнализация? — переспрашиваю я. — Я ничего не слышу.

— Знаю. — Рентокил снова шмыгает носом. — Это-то и плохо, если вдруг в самом деле пожар, так ведь? — Идет в противоположную сторону к ближайшему дверному проему.