Отпущение грехов

Глава 37

Эви

Эзра больше не злится. Я обещала, что буду хорошей девочкой, и я думаю, он мне верит. Я следую за ним, когда он направляется к двери, засунув пистолет за пояс. Я не хочу, чтобы он оставлял меня одну.

— Просто побудь здесь, — Эзра смотрит на меня. — Я вернусь через час. У тебя есть мой телефон, у тебя есть Дэйв, снаружи Джонни. Запри дверь.

— Пожалуйста, не уходи.

Он вздыхает и устало трет лицо.

— Эви, я не могу взять тебя с собой, и уверен, что, черт возьми, ты не собираешься в клуб. Я скоро вернусь, — он открывает дверь и бросает на меня последний взгляд. — Не смей выходить. — Дверь захлопнулась. — Запри ее. Сейчас же, — кричит он с другой стороны.

Я быстро запираю замок и смотрю на Дейва, который лежит на своем месте и смотрит на меня. Я опускаюсь на кушетку, и Дейв оказывается рядом, положив голову мне на колени.

— Что же нам теперь делать? — спрашиваю я, а он медленно виляет хвостом.

Я включаю телевизор и просто жду. Спустя полтора часа Эзра все еще не вернулся. Не сомневаюсь, что есть причина, по которой он не хотел, чтобы я пошла с ним. И она мне не понравится. Что, если он лжет мне? Меня сжигает невероятное желание узнать чем он занят. Сегодня вторник. Бросаю взгляд на часы. Каждый вторник, в пять часов, он идет в местный «Старбакс», заказывает латте и кого-то ждет. Я смотрю на дверь, и знаю, что мне не надо уходить. «Он хочет, чтобы ты верила в его ложь, маленькая убийца». Я должна знать, что он делает, и почему бы мне не пойти и не проверить?

— Хочешь на прогулку? — спрашиваю я, отталкивая Дэйва. Он крутится вокруг меня, прыгает и лает, бесконечно виляет хвостом. Я быстро застегиваю поводок, и мы выходим из квартиры.

Городские рабочие убирают с тротуара свежий снег. Дэйв скулит, когда его лапы ступают на влажный снег. Я дергаю за поводок, заставляю его идти. Я не дура, я вижу, как из черной Audi на улице выходит парень. Чувствуется, что он следит за мной. Я знаю, что он все расскажет Эзре, но я ведь просто гуляю с собакой.

Чем ближе мы подходим к «Старбаксу», тем неспокойнее у меня на сердце. Есть некая романтика в слежке за ним, когда он не знает, что я рядом. Я замедляю шаг и останавливаюсь у окна. Отсюда виден стол, за котором всегда сидит Эзра. Он смотрит на телефон, одной рукой держа чашку. Я улыбаюсь, затем меняя опаляет волной ярости. Эта рыжая, Джен, только что подсела к нему за стол. Она скрещивает ноги, ее серое платье сдвигается высоко на бедра. Эзра взглянул на нее и наклонил голову, прежде чем посмотреть в телефон.

Дейв скулит и тянет за поводок.

— Прекрати! — шиплю я.

Я вижу, как Джен проводит своими мерзкими пальцами по его руке. И во мне поднимается желание отрезать ей пальцы. Она поправляет волосы и смеется. А мне хочется затолкать грязную тряпку ей в глотку, чтоб она заткнулась.

Дэйв рычит, сильнее оттягивая поводок, и у меня возникает соблазн отпустить эту проклятую собаку. Эзра улыбается этой девке, ее словам. Он никогда так не улыбается мне. Он любит ее. А я люблю его. И все, что он делает, принадлежит мне. Я хочу, чтобы он любил меня, а не ее. Джен встает и подходит к Эзре, наклоняется и целует его в щеку. Я убью ее. Он трахнул ее прямо перед окном — то, чего никогда не делал со мной. Он держал свой член внутри нее. Он сделал ее своей. И он все еще хочет ее, хотя и спас меня. Я его грешница, но она — его грех. «Ты должна убить его, Эвелин. Он лжец, он использует тебя. Он встал между тобой и твоей миссией. Даруй, наконец, Ханне покой. Убей его». Я не хочу его убивать. Я люблю его. «Кого ты любишь больше, Бога или Эзру? Убей его».

Я чувствую, как у меня на глазах появляются слезы. Я иду обратно, пробираюсь по оживленному и переполненному тротуар. Дэйв рычит впереди, виляя хвостом. Я чувствую себя виноватой, потому что бедный Дэйв останется без хозяина. Я должна буду заботиться о нём, это было бы правильно, и тогда у меня останется частичка Эзры.

— Пожалуйста, не заставляйте меня его убивать, я люблю его, — умоляю я, когда добираюсь до его дома.

Любовь — это грех. Эзра был моим. И когда она прижала свои грязные губы к его щеке, он не оттолкнул ее. Он улыбнулся, потому что хочет, чтобы она оказалась голой и прижатой к его окну. В моем сердце разгорается ненависть, его удары все сильнее отдаются в ребрах, пока я думаю об этом. Мой разум — беспорядочная вереница из лжи и предательства, ярости и спутанных мыслей. Раньше я считала, что он дьявол или Бог, теперь же я думаю, что он всего лишь нечестивый, бесполезный человек. Извращенец, шлюха. Принадлежащей к тому сорту мужчин, которых я убиваю, потому что это мое предназначение. Я должна помнить о своей миссии … Он заставил меня поверить, что моя религия бессмысленна. Он принудил меня подвергнуть сомнению мои мотивы. Я могу любить Эзру, но я должна убить его.

Когда я поднимаюсь по лестнице в его квартиру, по моему лицу текут слезы. Я не хочу его убивать, но у меня нет выбора. Я собираюсь сделать то, что должна был сделать уже давно. Я поддалась дьяволу, и я согрешила. Я согрешила. Я совершила грех. Греховное деяние… но теперь я сделаю все правильно.

Как только я вхожу в квартиру, Дэйв стряхивает снежинки со своей шерсти и запрыгивает на диван.

— Мне очень жаль, Дэйв, — шепчу я, подходя к комоду и открывая ящичек для косметики. Беру тональную основу, аккуратно наношу ее на лицо, маскируя каждое пятнышко, любую морщинку. Затем достаю тени и кистью провожу над веками. Я трачу много времени, вырисовывая идеальную линию по контуру глаз черной подводкой, стараюсь нанести на ресницы толстый слой туши, и, наконец, прежде чем покинуть комнату, я крашу губы кроваво-красной помадой. Я похожа на фарфоровую куклу, на что-то хрупкое и ценное. И это то, чего хочет Эзра. Образ обманчив. Дьявол был ангелом, прекрасным ангелом, и он обрёк все человечество на ад.

Дэйв не переставал бродить по квартире и скулить с тех пор, как мы вернулись. Думаю, он мог услышать голос моего маленького демона и теперь злится.

— Прости меня, Господи, за то, что я сбилась с пути истинного, — шепчу я, открывая бутылку виски и доставая флакон из косметички. — Прости меня за то, что этот человек осквернил мое тело. Прости меня за то, что я поверила в его ложь.

Я бросаю кубики льда в стакан, а затем наливаю виски, наблюдая за тем, как янтарная жидкость заполняет пространство между кубиками, и как тает лед. Беру флакон, открываю его и высыпаю порошок в напиток. В моем животе растет тяжелый ком, пока я смотрю, как растворяется яд. Я не хочу этого делать. Но после я засовываю пустой флакон в свой кошелек. — И прости Эзру за грехи, которые он совершил. Аминь.

Последние слова отдаются болью…

Я смотрю в окно и вижу, как он подходит ко входу здания. Мысленно начинаю отсчет. Один. Два. Три … Я опираюсь на барную стойку, скрестив ноги. Одиннадцать. Двенадцать. Тринадцать. Мое сердце гулко стучит в груди, внутри все дрожит в ожидании. Я встряхиваю волосы и поправляю прическу, прежде чем откинуться назад. Кладу одну руку на холодную гранитную столешницу, держа бокал, и жду. Сорок пять, сорок шесть, сорок семь. Секунды кажутся вечностью, и часть меня задается вопросом, хватит ли у меня сил сделать это. Я смотрю на напиток и борюсь с соблазном вылить его в раковину. «Не делай этого, Эвелин».

В состоянии, близком к агонии, я отсчитываю сто двадцать секунд, пока жду, когда он придет ко мне, к своей маленькой убийце. Я слышу звон его ключей, щелчок блокировки, как скрипит дверь, когда он открывает ее.

Он входит в кухню, останавливается, когда видит, что я сижу за столом. Красота делает всех мужчин слабыми, даже богов. Его глаза сузились, и он бросает ключи на столешницу.

— Чем занимаешься, Эви?

— Жду тебя, — усмехаюсь. — Где ты так долго был? — спрашиваю я, улыбаясь еще шире. Картинка того, как они с Джен улыбаются друг другу, вновь вспыхивает в моей голове, и я испытываю еще большее желание влить этот гребаный напиток ему в горло и посмотреть, как он задыхается. «Потерпи, Эвелин».

Эзра обхватывает мой подбородок, как обычно, и проводит большим пальцем по нижней губе.

— Что я говорил о вопросах, маленькая убийца?

Я держу выпивку, кубики льда стучат о стекло.

— Я приготовила тебе выпить. — Биение пульса отдается в ушах, я знаю, если он догадается, что я сделала, он изобьет меня, изнасилует и убьет. Если он все узнает, до рассвета мое тело уже будет на дне Гудзона.

Его взгляд встречается с моим и не дает мне пошевелиться. Он склоняет голову на бок, на его губах играет легкая улыбка.

— Как мило с твоей стороны.

Эзра походит и берет из моей руки бокал. Он уверенно смотрит на меня обвиняющим взглядом, его глаза блестят.

Я не могу дышать.

Он подходит ближе и хватает меня за бедра. Разводит колени и оказывается между моих бедер. Жар от его тела распространяется по моей коже, и я почти жалею о том, что собираюсь сделать, потому что я буду по нему скучать. Его пальцы трогают мою кожу, пока он подносит стакан к губам. Мое сердце бешено колотится в груди, руки мелко дрожат. Один большой глоток, больше ничего не нужно, и этот танец с дьяволом закончится. Мой грех будет отпущен, и я очищусь в глазах Господа.

Стакан касается его губ, а затем он останавливается и смеется. Он протягивает мне бокал и прижимает прохладный край стекла к моей нижней губе. Я плотно сжимаю губы, когда он сильнее подталкивает стеклянную грань к моему рту. Закрываю глаза, мой пульс теперь угрожает разорвать мои артерии. Его рука движется к моему лицу, и он стискивает мою челюсть.

— Выпей, — его брови приподнимаются, — маленькая убийца.

Я отворачиваюсь от него. Хочется зарыдать, ведь он обо всем догадался, и сегодня вечером я окажусь на дне Гудзона. Холодные струйки пота стекают по моей коже. В панике я смотрю на дверь, пытаясь разработать план, как добраться до выхода. Я знаю, что Эзра никогда не выпустит меня из этого дома живой.

— Пей. Он еще сильнее сжимает мою челюсть и трясет мое лицо.

— Пей — рычит он, в его глазах зарождается буря, в которой сверкает холодная угроза смерти.

Стакан выскальзывает из его руки и падает на пол. Осколки разлетаются во все стороны. Я пытаюсь спрыгнуть с барной стойки, но он ловит меня рукой и прижимает к своей груди. Мне остается только прокручивать в голове, как он возьмет осколок стекла и перережет мне горло, или, может быть, он вытащит пистолет из-за пояса джинсов и выстрелит мне в голову. Он, вероятно, завернет мое тело в ткань — простыни, на которых он трахался с этой рыжеволосый шлюхой, он обернет ими мое мертвое тело и закинет в багажник. Он проедет по мосту, а затем бросит меня в реку, наблюдая с широкой усмешкой, как меня будет поглощать глубина. И я отправлюсь в ад, потому что не успела освободиться от грехов. Страх, пульсирующий внутри, вызывает у меня головокружение и тошноту.

На его лице появляется гримаса, когда он зажимает в кулаке мои волосы и кладет другую руку мне на плечо. Его сердитый взгляд находит мои глаза, и он так сильно сжимает, что я изгибаюсь от боли. Он дергает меня за ноги, и я падаю. Инстинктивно я пытаюсь удержать себя на ладонях, и они приземляются на кухонную кафель. Я пытаюсь не удариться подбородком о пол, но в ладони впиваются осколки стекла. Пол мокрый и скользкий от пролитого виски, и когда я пытаюсь уползти от него, мои руки начинают скользить. Эзра усаживается на мою спину и всем весом наваливается на меня. Я чувствую, как он наматывает мои волосы вокруг запястья, и, конечно же, натягивает их, прежде чем прижать мое лицо к мокрому полу.

Он возит меня лицом по полу, как собаку, пометившую ковер, и я чувствую каждый крошечный кусочек стекла, впивающийся в кожу. «Он собирается изуродовать тебя, Эвелин. Он это сделает, чтобы ты вновь не поддалась соблазну». И я надеюсь, он оставит шрамы. Надеюсь, он сделает меня уродливой. Эзра сильнее прикладывает меня лицом о мокрый пол, и я чувствую, как под моей щекой хрустит стекло.

Каждый раз тяжело выдыхая, он наносит удары по моей шее. Его теплые, мягкие губы касаются моей шеи, и он целует её, одновременно с ударами по моему телу.

— Лизни, дорогая, — сладко говорит он мне на ухо, поворачивая мое лицо, чтобы заставить губы коснуться мокрого пола.

Я пытаюсь оттолкнуть его. Я кричу, я плачу, я лежу под ним. Ощущаю вкус виски на губах. Отравленный виски, предназначенный унести его жизнь, теперь заберет мою.

— Лижи, — приказывает он и снова толкает мой рот к полу.

Спирт жжет рваные порезы на щеке. Я знаю, что яд просачивается в кровь, и я чувствую, как начинает выворачивать желудок. Мой пульс шумит в ушах, а тело дрожит. Я умру через пятнадцать минут, я буду мертва. И хотя некоторые люди могут обрести покой в свои последние минуты, я не смогу. Не существует успокоения в смерти, когда знаешь, что отправляешься в ад.

Я чувствую, что Эзра опускается рядом со моим лицом.

— Сопротивляешься концу, Эви, — он нежно гладит мою щеку. — Я практически чувствую твой страх, — шепчет он мне в шею. Его тело приподнимается, и я слышу звон пряжки ремня и шорох одежды. Когда меня окутывает теплом его обнаженного тела, я улыбаюсь. В извращенном смысле это меня успокаивает, я знаю, что умру не в одиночестве. Но, более того, я приветствую это, потому что даже в смерти я буду принадлежать ему.