Русалка лежит на кровати, скрутившись калачиком и так и не раздевшись.
— Зачем? — всего один вопрос, на который хватает сил. А сам взглядом по напряженному лицу с потекшей тушью, шее с пульсирующей жилкой, груди, открытой слишком глубоким вырезом, стройным ногам в разорванных чулках. И злость накатывает новой волной. — Чем ты думала, а? Ты же взрослая, умная девочка, а повела себя…Черт!
Приваливается плечом к дверному откосу. Он не знает, что делать. Выпороть бы ее хорошенько или послать к чертовой матери. Пусть катится к своему отцу. Они стоят друг друга. Но гребаное сердце внутри мешает мыслить здраво, как и всегда все анализирующий мозг, выруливающий в совсем не те мысли. Например, что он до одури хочет свою жену. И что этому дикому, раздирающему его в хлам, желанию плевать на все факты и обстоятельства. Ему просто нужна эта девчонка, въевшаяся под кожу. Увяз он в ней и ничего не может с этим поделать – ее только с мясом из себя выдирать. И это адски больно, потому что он уже начал и нихрена не получается.
— Ты хоть понимаешь, что только что сделала? — устало и без злости, потому что надоело до чертиков. Все надоело.
Русалка садится на кровати. Бретелька платья падает с плеча. А она смотрит в стену напротив.
— Я не дура, Крутов, — говорит тихо. — И видела документы. Липа чистой воды, хотя качественная очень. Твои юристы хорошо поработали, можешь им премию выписать.
Улыбается вымученно.
— А ты, как Гурин…только деньги-деньги-деньги… — вскидывает голову и смотрит своими невыносимыми глазами цвета расплавленного золота. — Куда тебе столько? У тебя же никого…С собой заберешь, как Гурин?
Тимур качает головой.
— Деньги – всего лишь бумажки, Крутова, — намеренно выделяет фамилию, которая теперь и ее тоже. Русалка вздрагивает и вдруг выпрямляется, словно до нее только сейчас доходит смысл всего, что между ними происходит. — Надо будет, еще заработаю. Не в них ведь дело, а в том, что ты сделала. Ты предала меня, Стася. И я хочу знать, зачем?
— Я… — резко встает, дергает молнию на боку. — Дурацкое платье, — жалуется, всхлипнув. И платье пытается снять, но у нее не получается: молния не поддается, пальцы дрожат.
Тимур в два шага оказывается рядом. Рывком сдирает кусок ткани, не расстегивая, швыряет на пол. Русалка порывисто обнимает Тимура и утыкается носом в его грудь.
— Я не хотела…Я не думала…я…И Кирилл сказал…
Тимур напрягается, отстраняет от себя Русалку, смотрит в ее покрасневшие глаза.
— Что сказал Кирилл?
— Сказал, что я могу помочь, — вздыхает. — Тебе помочь. А мне просто нужно было увидеть Гурина. Просто…
Она не договаривает, потому что Тимур понимает сам. Русалка шла к Гурину, чтобы убить. Поэтому взяла пистолет. Ей не нужны были документы, только оружие. А Кирилл просто использовал ее, чтобы вычислить «крысу». Сыграл Русалкой в темную, его, Тимура, женой, рискнул. Сукин сын.
— Я виновата, прости, – шмыгает носом жена, выдергивая из непростых мыслей.
— Ох, Русалка, — а у самого внутри все дрожит от колючей ярости и противного страха. Ему даже представлять не нужно, что было бы – выстрели она в собственного отца. Он точно знает – сдох бы вместе с Гуриным, но ни за что не позволил бы ей сесть в тюрьму. Выдыхает с шумом. Она не собиралась его предавать. С одним разобрались. Что дальше? Прикрывает глаза, переводит дыхание.
— Тим… — зовет она тихо.
— Что с платьем, Русалка?
Она не хочет говорить. Тимур чувствует, как напрягается спина, как Русалка разворачивает плечи и как каждая клеточка ее красивого тела просто вопит, что она соврет.
— Даже не думай мне лгать, Стася. Выпорю.
И чтобы показать, что не бросает слов на ветер, до боли сжал ее попку. Она тихо ойкает и заливается румянцем. А по коже мурашки табуном. Тимур улыбается, пропускает между пальцами прядь ее волос, вдыхает аромат и морщится.
— Да пристал там один мажор, — кривится, как будто ящик лимонов съела. — Потанцевать пригласил, пока я ждала там…Потанцевали…а он большего захотел…подстерег меня у выхода и…ничего не было, Тим…
Она еще что-то говорит, но Тимур уже не слушает. Запах не дает покоя. Чужой. Мужской.
— Твою мать, – сквозь зубы, заглянув в ее янтарные глаза.
И видит в них только слезы.
— А платье я сама порвала. Случайно. И чулки. Дорогие, а качество фигня полная. Слышишь, Тим? Прости…
«Ничего не было», — повторяет он мысленно. Еще один пункт разрешили. Остается еще парочка, но сейчас…
— Ох, Русалка… — подхватывает на руки и перекидывает через плечо.
Ему чертовски не нравится, как она пахнет. Чужим мужчиной. И с этим надо срочно что-то делать. Все остальное перетерпит как минимум до утра.
Русалка взвизгивает. Изворачивается, молотит руками по его спине.
Откуда только силы нашлись?
Тимур приносит ее в ванную.
Открывает воду на всю и буквально заталкивает Русалку в кабинку. Сам влезает следом, отрезая ей пути к отступлению.
— Чокнутый, — отфыркивается Русалка. — Я знала, что ты…
— Ты меня еще не знаешь, — перебивает Тимур, вспенив на мочалке мыло. — Я злой и страшный серый волк, — а у самого смех рвется из груди пополам с невообразимым облегчением.
— Ты собираешься меня мыть?
Русалка даже перестает отфыркиваться и уклоняться от тугих струй.
Но вместо ответа Тимур принимается намыливать Русалку.
Нежно мочалкой по пульсирующей венке, щекочет камушки позвонков и в маленькие ямочки на пояснице «заглядывает», пальцами касаясь каждого шрама.
А хочется губами. Чтобы забрать ее фантомную боль, слизать эти чертовы отметины с ее нежной кожи.
Но вместо губ мочалкой оглаживает попку, ныряя в развилку между упругих полушарий и чуть ниже, между влажных складочек и обратно, вверх, к высокой шее, ощущая сбившийся пульс. Чтобы спустя удар сердца повторить свое путешествие, кончиками пальцев ловя ее разгорающееся наслаждение.
И Русалка выгибается навстречу его ласке, подставляя свое тело его рукам. И тихо постанывает, почти мурчит от удовольствия.
И Тимуру это нравится настолько, что он готов проделывать это со Стасей, пока вода в душе не закончится или пока она не устанет.
Он сто лет не получал удовольствия от простого душа с женщиной. Впрочем, он ни с кем никогда не принимал душ, да еще чтобы кого-то мыть. Даже с Белкой. Она почему-то считала это глупостью из бульварных романов.
А это просто крышесносно.
Нет, не заниматься сексом. Хотя Тимур с трудом сдерживается, чтобы не войти в нее прямо сейчас, наполняя собой до остатка.
Потрясно просто ласкать свою женщину, наслаждаясь ее стонами и отзывчивостью. Это будоражит, доводит до критической точки. Эрекция болезненно упирается в ширинку брюк, а желание огнем растекается по венам, заменяя кровь.
— Тиим… — стонет Русалка, когда Тимур касается мочалкой ее груди с уже призывно торчащими сосочками.
— А у тебя веснушки, — улыбается он и разворачивает Русалку к себе лицом. Смывает пену с ее груди, намеренно задевая большим пальцем ее болезненные соски, сжимает грудь другой ладонью. — Даже здесь, — обводит пальцем темный сосок. С ее губ слетает не то стон, не то хрип. Она перехватывает его запястье, переплетает пальцы, сжимая сильнее грудь.
— Дааа, — выдыхает, закатив глаза. — Вот так, дааа…
Тимур прижимает Русалку к стенке кабинки. Она стонет, подается ему навстречу, раскрытым лоном трется о его бедро. Тимур выдыхает хрипло, и достает с полочки шампунь, предвкушая ее реакцию.
И она не заставляет себя ждать.
Русалка распахивает глаза, с изумлением наблюдая, как Тимур вспенивает на ладонях шампунь, и смеется.
У его жены мягкие и длинные, до самой попы, волосы. Медные. Они струятся между пальцами и походят на лаву, извергающуюся из жерла вулкана. И пахнут теперь мятой.
— Я хочу тебя, — шепчет Русалка, когда Тимур смывает ее волосы, прижимается к нему, потираясь о его твердый член. И тянется к его губам.
Поцелуй пахнет кровью и отдает горечью. Глубокий, страстный. Словно она целует его в последний раз. Словно завтра уже не наступит. Тимур подхватывает ее под попу, а она обвивает его ногами таким привычным движением, что Тимур рычит, уже не сдерживаясь. Снова прижимает Русалку к стенке, покрывая поцелуями шею, плечи, грудь.
Вода бьет в лицо, обжигает.
И Тимур не выдерживает, чихает. Русалка взрывается хохотом. Ничего у них не выходит. Страсть, мгновение назад грозившая смести все вокруг, растекается по венам нежностью и весельем. Они брызгаются водой, наскоро целуясь в тесной кабинке, смеются. А потом Русалка охает и стенает, рассматривая себя в зеркале. Грудь, ноги, бока покрывают наливающиеся багрянцем пятна, перечеркнутые белесыми нитями шрамов. Она едва не плачет и отчего-то ругает любовные романы с их бредовыми фантазиями.
Тимур же посмеивается, наблюдая.
Позже в спальне растирает ее нежную кожу спасительной мазью. И она лежит рядом, горячая, податливая, нежная, снова мурлычущая от удовольствия.
— Я не понимаю, что ты во мне нашёл? – бормочет Русалка, устраивая голову у него на плече и закинув на него ногу и руку.
— Себя, — с улыбкой отвечает Тимур, но она уже тихо сопит, теплым дыханием щекоча шею.
А через два дня ему снова нужно лететь. На этот раз в немецкую клинику, откуда дал деру Вадик. А чтобы Русалка не скучала, докупил кучу рисовальной ерунды к тому, что уже имелось у нее. Оказалось, там было далеко не все необходимое, а раньше она стеснялась его просить. Просто сама невинность, надо же.
Тимур полмагазина скупил, наверное, ничерта не разбираясь в названиях, видах, мягкостях и твердостях. Запутался, и решил не мудрить долго – покупал все, что попадалось под руку. И радовался как ребенок, наблюдая, с какими сияющими глазами Русалка разбирала его покупки. Как визжала и прыгала от радости, обнимая его и поминутно повторяя: «Спасибо». Надеялся, что это займет ее, и она не заметит, как пролетит время, пока он решит дела в Германии.
А сам три дня не находит себе места, разбираясь с видеозаписями, которые почему-то оказались стерты, опрашивая персонал. И считал минуты, когда окажется в номере. Чтобы набрать номер и услышать ее голос. И слушать, слушать, слушать. Как она будет рассказывать, какой замечательный пейзаж написала. Или портрет. Или натюрморт. И лишь в самом конце тихо шепнет, что соскучилась. И спросит, когда он прилетит, и он не выдерживает – возвращается раньше. Плюет на все дела, вызвав недоумение взбудораженных ним врачей и немецких полицейских. Но ему все равно. Оставляет весто себя Погодина – пусть разбирается и вину заглаживает. Сам Тимур больше и дня не мог вынести без Стаси.
Она стоит на журнальном столике, ловко балансируя на кончиках пальцев как балерина. Рыжие волосы всклокочены, его белая рубашка перемазана краской. А тонкие руки порхают над стеной, как кисти над холстом. Впрочем, стена его гостиной и была холстом. И на нем небрежными мазками рождалось нечто. Изогнутое тело, закованное золотой чешуей, распахнутые крылья, сверкающие алым, длинный хвост и словно живые, пронзительные фиолетовые глаза.
Тимур невольно дергает плечом. Похоже, в его доме теперь поселился самый настоящий дракон. Он обводит взглядом гостиную, уставленную картинами, и усмехается.
— Холсты закончились? – едва слышно, почти шепотом.
Русалка покачивается, оступается и заваливается на спину, визжа. Тимур подхватывает ее у самого пола, встречается с перепуганным рыжим взглядом.
— Ты… – облегченно.
— Напугал?
Она кивает и тут же улыбается.
— Прости.
Касается его щеки, трется о плечо своей.
— Я соскучился, – хрипит Тимур, зарываясь носом в ее волосы, пахнущие гуашью и морем.
А Русалка вдруг смеется и ведет пальцем по его носу, щеке, шее.
— Ты что творишь? — наигранно строго возмущается Тимур.
— Рисую, – невозмутимо отвечает Русалка, продолжая расписывать его лицо, закусив губу от усердия.
И Тимур не выдерживает, целует. Ее перепачканный краской нос, глаза, губы.
Прокладывает дорожку из нежных, невесомых поцелуев по шее вниз к ложбинке между грудей. Губами прихватывает затвердевший сосок, ударяя по нему языком. Ощущая, как тонкие пальчики впиваются в плечо, царапая. И ему плевать, пусть хоть всю спину в кровь раздерет. Главное, она рядом. Так близко.
Играет ее сосками, посасывая и слегка прикусывая, пока не становится неудобно. Но идти в спальню уже нет сил. А заниматься любовью на прохладном полу в жару – самое удивительное, что может быть.
Но когда он укладывает Русалку на спину и возвращается к прежнему занятию, она вдруг перехватывает инициативу, оказавшись сверху. Медленно, пуговка за пуговкой, расстегивает его рубашку, доходящую ей до колен. Так же медленно снимает ее с одного плечика, обнажив одну грудь, затем с другого. Рубашка соскальзывает по ее узкой спине. Тимур рычит, касается ее мягкой кожи.
Она вздрагивает от прикосновения, хмурится. Берет его ладонь, прочерчивает круг, словно что-то нащупывает. Тимур смотрит с замиранием сердца, плохо соображая, что она хочет сделать. И когда ее пальчики касаются застежки перчатки – дергается. Но Русалка не отпускает снова. Сосредоточенно расстегивает перчатку, бережно стягивает ее с пальцев, обнажив изуродованную шрамами ладонь. Закусывает губу.
— Не надо, Стася, – осторожно просит. Хоть и помнит, что она уже видела их однажды. Помнит, что его изуродованные руки не вызвали у нее отвращение или брезгливость. Помнит ее жалость и сейчас она ему нахрен не сдалась. — Отдай перчатку, – напрягается.
Но Русалка его удивляет.
Молча зашвыривает перчатку в дальний угол комнаты. Проделывает тоже самое со второй. Берет его ладони и вдруг обнимает ими свое лицо. Нежно, бережно, как будто держит нечто хрупкое. Теплые губы касаются изувеченной кожи. Каждого шрама. Даря тепло, забирая колкую боль, излечивая душу от тяжких воспоминаний.
Тимур даже дышать перестает. Он смотрит на нее и поражается, как легко она снова уложила его на лопатки с распахнутой настежь душой, о существовании которой он давно забыл.
Русалка поднимает на него сияющий взгляд. Тимур даже зажмуривается, настолько ярко горит в ее янтаре счастье. А когда снова смотрит на свою жену, то не сразу понимает, что плачет.
— Никогда не прячь их от меня, – строго наказывает Русалка, потершись о его ладонь. — Они потрясающие.
И прижимается к нему, подставляя тело под его руки, постанывая и блаженно улыбаясь.
Горячая волна накрывает с головой, срывая запреты, осторожности и унося с собой реальность.
Тимур гортанно зарычал, подминая под себя разгоряченное податливое тело жены. Он тискает ее, ласкает, целует и берет нежно и долго. Снова и снова. Благодаря каждым прикосновением, дыханием, шепотом.
Уже под вечер он все-таки дает Стасе передышку. Она лежит на нем, вычерчивая гуашью причудливые узоры. Щекоча пальчиками. Тимур улыбается, прикрыв глаза, чувствуя, как под кожей сладкой патокой растекается нежность.
И это так непривычно, но неожиданно правильно, что Тимур точно знает: он скорее сдохнет, чем откажется от своей янтарной девочки.