Переломный момент

Глава 13

ВОЕННЫЙ САМОЛЕТ С-130 – 28 000 ФУТОВ НАД ПОЛЬШЕЙ

22 ИЮНЯ 2005

НАШИ ДНИ

Прошло много лет с тех пор, как Джоунс был пассажиром американского военно- транспортного самолета.

Он и не ждал, что снова поднимется на борт – по крайней мере, без наручников и ножных кандалов.

И никогда, даже в самом страшном сне, Дейв не мог себе представить, что на крейсерской высоте агент ФБР-гей – куда катится этот мир? – спросит, не угодно ли ему добавить в кофе сахар и сливки.

– Черный подойдет, – ответил он.

Как только Джулз скрылся в бортовой кухне, Джоунс посмотрел на Макса, который в противоположном конце салона говорил по сотовому. Один из звонков был в какую-то гражданскую охранную фирму под названием «Траблшутерз Инкорпорейтед». Багат надеялся нанять резервную команду.

Судя по выражению его лица, новости были плохими.

– Ты в порядке? – спросил маленький агент-гей с искренней заботой во взгляде, вернувшись с кофе в пластмассовом стаканчике.

– Да, – ответил Джоунс. – Спасибо.

Если только безумный страх за Молли можно назвать «в порядке».

Джулз сел в соседнее кресло. В их распоряжении был весь самолет – сегодня перевозили не так много солдат. По крайней мере, не в Индонезию. То, что они вообще поднялись в воздух, произошло лишь благодаря колоссальным связям Макса. Вероятно, один из звонков, сделанных бывшей шишкой из ФБР еще на земле, что окончательно добило Джоунса, был вице-президенту США.

– Мы найдем ее, – произнес Джулз. Для того, кто не очень-то вышел ростом, и к тому же был красивее двух третей женщин планеты, Джулз Кэссиди просто излучал богом данную ему уверенность.

– Где бы она ни была, мы вытащим ее оттуда. Невредимой. И Джину тоже.

– Лишь мы втроем? – не поверил Джоунс. Даже признавая, что для терактов вообще не бывает удачных дней, время для этого было выбрано особенно неудачно.

Командование шестнадцатого отряда морских котиков отклонило запрос Джулза на поддержку.

– Если придется. – Джулз не просто нес ерунду, он действительно в это верил.

В своем углу Макс все еще беседовал по телефону. От усталости на его лице залегли морщины.

– Я не представляю, как тебя называть, – продолжил Джулз, вновь переключая внимание Джоунса. – Ну, понимаешь, какое имя выбрать. У тебя их так много.

– Да как захочешь, так и называй, черт возьми.

Он снял крышку с кофейного стакана.

– Просто... тебе вроде было не по себе, когда Макс назвал тебя Морантом.

Джоунс сделал глоток кофе, которым тут же ошпарил все внутри.

– И уровень моего дискомфорта волнует тебя, потому что?..

– Давненько ты не играл в команде, Грейди, верно? – улыбнулся Джулз.

– Знаешь, – протянул тот в ответ, – думаю, я бы предпочел, чтобы ты называл меня Джоунсом.

– Больше не ощущаешь себя Грейди, да? Должно быть, странно. – Глаза Джулза над чашкой кофе были полны сочувствия. Он сделал глоток. – Плюс, когда ты впервые встретился с Молли, то использовал имя Дейв Джоунс. Представляю, как ты привязан к этому имени. Как она тебя называла?

– Не твое гребаное дело.

Джулз вздохнул:

– Я знаю, что ты переживаешь...

– Ты и понятия не имеешь, – отрезал Джоунс.

– Ты прав, – мягко согласился Джулз, – не имею. Вот только и у меня есть люди, которых я люблю и за которых тоже волнуюсь, так что могу представить, каково тебе.

Если это как-то поможет, моя тетя Сью выжила после рака груди. И еще дюжина женщин из группы РСГЛ[30] моей мамы. Люди проходят это испытание и живут дальше.

Джоунс хорошо знал разные методы руководства. От метода болевой угрозы, которым пользовались типы вроде Чая, до праведного и сверхотважного, выбранного Максом, об этом часто говорила Джина.

Видимо, работать на Макса Багата было желанным назначением в Бюро, но агент должен был его еще заслужить, даже если уже числился в команде этого человека. Давай посмотрим, достаточно ли ты хорош, чтобы не отставать от меня и, если да, то я, может быть, разрешу тебе поцеловать мое кольцо.

А еще был раскрепощенный стиль руководства, которого придерживался Джулз.

Будучи санитаром в армии, Джоунс и сам много раз разыгрывал карту «мы все приятели»: «Как поживаешь, солдат? С тобой все будет в порядке. Откуда ты? Ну, похоже, ты побываешь дома, если продержишься еще немного...»

– Избавь меня от ободряющей беседы, – сказал Джоунс. – Не пытайся схватить меня за яй... – Он осознал, что только что произнес и быстро добавил: – В смысле, фигурально. Я не обвиняю тебя в...

Джулз просто сидел и, улыбаясь, наблюдал, как Дейв выпутывается.

– Если хочешь, мы можем составить список запрещенных слов, – сказал агент, когда бормотание Джоунса прекратилось. – Не знаю, например «Дик»[31]. Если тебе понадобится его произнести, просто замени на «дерьмо». Это сработает.

К своему удивлению, Джоунс рассмеялся.

Улыбка Джулза была расслабленной. Спокойной. Ему было абсолютно комфортно с собой. Такого трудно не полюбить, или, по крайней мере, не восхититься им.

– Просто... прекрати пытаться влезть в мою голову, ладно? – произнес Джоунс.

– Прими к сведению, я на твоей стороне, – заявил ему Джулз. Он глянул на Макса, который все еще разговаривал по телефону.

«Плохой коп», а Джулз «хороший коп»?

Джоунс озвучил то, о чем они оба подумали:

– В отличие от Макса, который серьезно настроен навредить мне. Спасибо тебе за... ну знаешь, что сдерживаешь его.

Джулз снова рассмеялся. Но, когда его взгляд упал на коллекцию синяков Джоунса, улыбка исчезла.

– Вы действительно сцепились там, в гостинице, да? – На самом деле это был не вопрос, и он не ожидал, что Джоунс ответит.

– Сильно Макс тебя помял?

Джоунс покачал головой. Ему было неловко, учитывая, что он намного крупнее Макса. Намного выше, намного тяжелее.

– Все в порядке.

– Я могу лишь представить, как он душит тебя почти до... – Джулз пристально посмотрел на ссадины на горле Джоунса. – Да он ведь и в самом деле…

– Я в порядке.

Кэссиди, казалось, был немного потрясен, когда снова посмотрел на Макса.

Какое-то время они просидели молча, затем Джулз откашлялся.

– Несколько лет назад, – начал он, – Макс попросил меня собрать о тебе информацию.

– Я знаю, о чем ты собираешься спросить, – перебил Джоунс. – Ответ «да». Я действительно работал на Чая.

– О. Нет. Вопрос не в этом. У нас много доказательств твоей незаконной деятельности – не только с Чаем, но и с целой толпой индонезийских наркобаронов и оружейных контрабандистов, да и просто с заурядными ворами.

– Великолепно, – произнес Джоунс. – Это... просто великолепно.

Его десять-двадцать лет тюрьмы только что увеличились еще на десятилетие. Или три.

– Есть идеи, кто из них может стоять за похищением? – Джулз прикончил остатки кофе. – Любое недовольство, или вендетта, или даже простая обида ...

– Быстрее будет составить список тех, кто не обижен.

– Нам предстоит долгий перелет. С ума сойдем. – Фэбээровец вынул из кармана блокнот и протянул его Джонсу. Где-то по дороге Джулз успел переодеться в джинсы, футболку и легкий пиджак, скрывающий кобуру. Сейчас он пытался найти ручку. – Хочу сделать перекрестную проверку записей, чтобы посмотреть, не окажется ли кто-нибудь из твоего списка, связан с нашим похитителем. Кстати, мы идентифицировали его как Эмилио Теста. Ничего не припоминается?

– Нет. – У Джоунса с собой была ручка Молли. Он отыскал ее первым и помахал ею Джулзу, который произнес:

– Кажется, Макс умыкнул мою, подлец. Ну да ладно. Теста, Эмилио Джузеппе.

Родился в Северной Италии, переехал в Шри-Ланку в возрасте около тридцати лет. То было еще в Эру Водолея, сейчас ему шестьдесят два, но я бы дал пятьдесят – должно быть, он правильно питается. В отделении ЦРУ в Джакарте на него хранится довольно толстая папка. Множество мелких нарушений: продажа краденого, облапошивание туристов, спекуляция. Был информатором – сливал нашим братьям-шпионам кое-какие горячие новости в обмен на дополнительные карты освобождения из тюрьмы[32]. О, вот это тебе понравится: лет десять назад власти подозревали, что Теста состоит в банде похитителей людей, но копаться не стали, потому что жертвы всегда возвращались. Это хорошие новости, верно? Хотя, может, и нет, учитывая, что он хочет обменять женщин на тебя, а мы не хотим этого допустить.

Ага, потому что они хотят убедиться, что следующие пятьдесят лет Джоунс проведет взаперти. Потрясающе.

– Предположительно, Теста вышел из игры, – продолжил Джулз. – Согласно моим данным, как минимум лет десять он жил честно. Что, вероятно, проясняет, почему ты с ним не сталкивался. По слухам Эмилио женился, осел, завел детей. Отошел от жизни мелкого преступника.

– Уже нет, – сказал Джоунс и добавил в свой список самопровозглашенного «генерала» Бадаруддина, наряду с Мастером Подземелий[33] Чая, Рамом Субандрио.

Последнее, что он слышал – оба живы и здоровы. Хотя в этой части мира все так быстро меняется.

– Верно, – согласился Джулз. – Тебе известны три главные причины, по которым человек готов взяться за старое? – Он не стал дожидаться ответа. – Страх, удовольствие и жадность.

Макс закончил говорить по телефону и подошел к ним с мрачным выражением лица.

– Тупик. Все слишком заняты. Секретарь «Траблшутерз» в запарке, они готовятся оказывать помощь.

Джулз кивал, пока Макс усаживался в кресло через проход.

– Отделение в Джакарте тоже перегружено. Что ж, ладно. Справимся своими силами, могло быть и хуже. Но есть и хорошие новости, начиная с того, что Джина умна. Вряд она скажет похитителю, что ее близкий друг агент ФБР. Значит, наше появление будет неожиданным. Мы определим его местонахождение, установим наблюдение...

Этот парень в своем уме? Джоунс перебил его:

– Ты бывал в Индонезии? Она огромна, там сотни островов. Нам понадобится лодка, чтобы перебираться с одного на другой, и... – Он зло рассмеялся. – Если этот Теста не хочет, чтобы его нашли, мы же не сможем просто... найти его.

Джулз удивленно уставился на него.

– А я разве тебе не сказал? Прости. Видимо, «этот Теста» хочет быть найденным. Мой источник говорит, что он живет на Палау-Миде. Это маленький островок около Пулау-

Романга, к северу от Восточного Тимора. Вроде бы примерно неделю назад он уезжал в путешествие, но сейчас вернулся. Как раз этим утром, его видели на местном рынке.

Иисусе, Джоунс был рад, что сидит.

– Нам нужен вертолет или гидросамолет, чтобы добраться из Джакарты до Миды, – продолжил Джулз. – Но не думаю, что с тамошней экономикой это будет сложно.

– Теста не ожидает, что ты так быстро доберешься до Джакарты из Гамбурга, – сказал Макс Джоунсу. – Особенно сейчас, когда гражданским путешествовать не так-то просто.

На нашей стороне будет элемент неожиданности.

Зазвонил телефон Джулза. Агент поднялся.

– Извините.

Неужели все действительно так просто?

Приземлиться в Джакарте, нанять перевозчика до этого Пулау-Мида, убедиться, что у Тесты нет армии для охраны Молли и Джины, выбить дверь...

И благополучно сопроводить их домой.

Иисусе, ну как это может быть настолько просто?

Да такого просто никогда не было и никогда не будет. А тут еще, как нарочно, рукой подать до Восточного Тимора, в котором десятилетиями бушевала кровопролитная гражданская война.

Джоунс посмотрел на Макса, но глаза агента были закрыты. Вероятно, сейчас не лучшее время для допроса с пристрастием о текущей политической ситуации в Восточном Тиморе и Индонезии.

Дейв тоже закрыл глаза, вспоминая наивность своей брачной ночи. Тогда он полагал, что остаток его жизни будет блаженно легким.

До того визита к доктору в Найроби. До того, как обнаружили рак.

Самое смешное, что он был абсолютно готов к трудностям. Снова обрести Молли и все же не иметь возможности быть с ней.

Не то чтобы это его беспокоило. Джоунс прополз бы голым на животе по горячим углям, лишь бы оказаться рядом с ней. Просто рядом с ней, по категории Джи.

И все же внезапно так и случилось. Их поженили. Не абы кто, а католический священник. Его мама плакала бы от счастья.

«Мистер Поллард, вы можете поцеловать невесту».

По такому поводу Молли надела платье с яркими узорами, которое сестра Двойная-М явно не одобрила, несмотря на длинные рукава. Оно подчеркивало все изгибы тела и жизнерадостный цвет волос.

Он обожал это платье. Он обожал Молли.

Но в палатке, полной простуженных монашек, поцеловал ее как Лесли Поллард:

легчайшее, пресное прикосновение губ к губам.

И лишь позже ночью, добравшись вместе с Люси до фермы Джиммо, он поцеловал Молли так, как на самом деле хотел поцеловать во время церемонии.

Пол Джиммо находился в госпитале в Найроби – потом они узнают, что на следующий день рано утром парень скончается от полученных ран, – но его мать и сестры пригласили их в дом.

Было уже поздно, Люси определили в постель с младшей из девочек и быстро отправили спать. А Джоунсу и Молли отдали то, что, очевидно, считалось хозяйской спальней.

Молли, конечно же, воспользовалась их неожиданным уединением, чтобы поговорить по душам. Едва он закрыл дверь, как она начала.

– Я хочу, чтобы ты поклялся на Библии, – заявила она, – что женитьба на мне не подвергает тебя опасности.

На это Дейв рассмеялся:

– Ты же знаешь, что твоя и моя клятвы на Библии – две абсолютно разные вещи. Для меня это совсем другое, Мол.

– Тогда поклянись тем, что тебе действительно дорого, – парировала она.

– Той, – прошептал он. – И я уже поклялся. Все те обещания, что я дал тебе сегодня – я говорил серьезно. Я никогда не сделаю ничего, что поставит тебя под угрозу.

Вот тогда-то Джоунс ее и поцеловал.

У них была целая ночь на двоих и настоящая кровать. Ему не стоило так торопиться, но, проклятье, она была огнем в его руках.

Он возился с застежкой-молнией на спине ее платья. Потребовалось слишком много времени, чтобы найти бегунок – ему пришлось оторваться от Молли и развернуть ее спиной к себе.

Но она отодвинулась от него. Прежде Молли никогда не смущалась, а сейчас подошла к лампе с явным намерением погасить свет.

Он поймал ее за руку.

– Ты шутишь, да?

– Я набрала вес.

– Я не заметил. Но даже если и так, что с того? Мне нравится. Набери еще.

Как Дейв и надеялся, она рассмеялась.

– Ты сумасшедший.

– Нет, – сказал он, снова целуя ее. – Молли, ты еще красивее, чем я запомнил. И поверь, в последние несколько лет я часто вспоминал тебя. Фантазируя о... об этом. О том, как занимаюсь с тобой любовью. Вот так. При свете.

Она взглянула на него со слезами на глазах, но не удержалась от поддразнивания.

– Ты отрепетировал эту фразу? Заниматься любовью… вместо…

– Нет, – с притворным возмущением произнес он, но она слишком хорошо его знала.

Теперь в ее глазах плясали чертики.

– Что ж... да, может быть, немного, – признался Джоунс. Он убрал волосы от ее лица, намотал одну длинную прядь на палец. – Я просто... я не знаю. Тренировался произносить много чего. «Я отправился искать тебя, как только смог». И «ни дня не проходило, чтобы я не думал о тебе и о том, как буду с тобой».

Снова выступили слезы.

– Это было прекрасно, – прошептала Молли.

– Я полагал, что мне придется ползать на коленях, чтобы ты хотя бы поговорила со мной, не говоря уже о том...

– Чтобы я позволила затрахать себя до смерти? – она воспользовалась словами, которыми он однажды назвал этот особенный акт.

Джоунс рассмеялся. Его всегда заводило, когда этот ротик произносил такие словечки.

– Теперь я твой муж. Не думаю, что мне впредь такое позволят.

– Хочешь поспорить? – рассмеялась и она.

На сей раз она поцеловала его, прижимая к себе, пока они не упали на кровать, сплетясь в объятьях.

Но как только он попытался снять с нее платье, она снова его остановила.

– Я должна признаться, – сказала Молли. Ее волосы разметались по белой подушке, юбка задралась, обнажив ее длинные-длинные ноги. – Я солгала, на самом деле я не так много набрала.

Отвлекаясь, он поцеловал гладкую бледную внутреннюю поверхность бедра, пробираясь выше под юбку.

Проклятье, как она хорошо пахла! Ее трусики были из белого кружева – очень миленькие. Очень тонкие и подобающие невесте. Но они не нужны, и Дейв разорвал их.

– Эй! – засмеялась Молли. – Ты слушаешь? Я тут кое в чем признаюсь.

– Нет, – ответил он и поцеловал ее.

Возможно, она продолжила беседовать с ним, но, скорее всего, нет.

Но даже если и так, Джоунс не слышал ни слова. За исключением молящего «пожалуйста», когда она дотронулась до него и потянула на себя.

У Молли наготове был презерватив, но ему пришло в голову, что в этом нет необходимости, они же женаты. И что? Он что, сумасшедший? Им нельзя заводить детей.

Он совсем спятил?

Она помогла натянуть презерватив и направила Дейва в себя, а между ними путались и мешали ее проклятое платье, его рубашка и брюки, сползшие к щиколоткам. Только это не имело значения, потому что Молли прильнула к нему, и он был дома, он был дома, он был дома...

И лишь намного, намного позже, когда Джоунс все еще полулежал на ней, а она водила пальчиками по его волосам и спине, обтянутой тканью, он понял, что, наверное, остаться в рубашке было к лучшему.

Если бы он разделся, Молли обнаружила бы неровный шрам у его правой лопатки.

На спине Джоунса было множество шрамов – памятные сувениры о многолетнем пребывании в тюрьме, где применяли всевозможные пытки. Но этот был новым, Молли расстроилась бы, увидев его, и...

Он приподнялся и посмотрел на нее сверху, потому что внезапно понял, откуда взялась ее скромность.

Тогда в Индонезии ее подстрелили из-за него. Они нашли чемодан, битком набитый деньгами. За ним охотились все, кому не лень: каждый никудышный головорез, каждый, косящий под террориста. Джоунс и Молли поступили правильно, вернув чемодан в тайник.

Вот только он струсил. Сделал вид, что дело в жадности. Неужели он действительно оставит эту кучу денег просто лежать там?! Так что Джоунс забрал чемодан и сбежал. Но бежал он не от бандитов, жаждущих наживы. Он убегал от Молли. От того, насколько хорошо с ней было. От понимания, что не может обеспечить ей защиту и безопасность, пока Чай жив.

Конечно же, плохие парни пришли за деньгами. А когда не нашли их, подстрелили Молли.

– Дай мне взглянуть, – сказал он, слезая с нее и помогая сесть на кровати.

Молли точно знала, о чем он говорит.

– Все не так уж и плохо.

– Тогда почему ты так вцепилась в это платье?

– Это же моя брачная ночь, грубиян, – честно ответила она. – Я намерена сохранить побольше чудесных воспоминаний о том, как, став мужем и женой, мы первый раз любили друг друга. Прости за мелочность, но меня совершенно не прельщает воспоминание, как мужское достоинство моего жениха съежилось до размеров арахиса, стоило лишь снять свадебный наряд.

Руки Молли выскользнули из рукавов, и...

Ох, Иисусе.

Она попыталась отвлечь его, сняв одновременно и лифчик. Ему нравились ее груди, такие мягкие и полные, и она это знала, но...

Боже правый.

В каком-то смысле она была права. Действительно не так уж и плохо. Просто это было именно тем, чем было – маленьким, слегка сморщенным шрамом от сквозного пулевого ранения в предплечье, и от этой неприглядной истины его замутило.

– Мне так жаль, – прошептал он.

– Мне тоже, – отозвалась Молли. – Но ведь могло быть гораздо хуже.

Без шуток, пуля, ранившая ее в руку, могла попасть в грудь. Или в горло. Или в голову.

Если бы так случилось, она была бы уже три года как в могиле. И он бы тоже умер.

Может, не физически, но эмоционально – точно.

Его охватила паника. А если он ошибается насчет того, что все у них будет легко и просто?

Он уверенно заявил ей, что они в безопасности, и даже настаивал на этом. История Молли Андерсон, вышедшей замуж за какого-то придурка из «МОС» ради спасения кенийской девушки, станет известна в международных кругах. Во всяком случае, это пойдет на пользу: подтвердит слухи, что Грейди Морант, известный также как Дейвид Джоунс, безвременно скончался.

Они будут в полном порядке, пока не привлекут к себе излишнего внимания. Да, ему придется оставаться Лесли Поллардом до конца своих дней, но существовали вещи и похуже.

Сейчас его сводило с ума, что какие-то люди намерены застрелить Молли по причинам, не имеющим отношения к Джоунсу.

Хотя, может, если он будет оставаться рядом с ней и никогда не выпустит ее из поля зрения...

Она очень нежно поцеловала его.

– Ты в порядке?

Джоунс отстранился и посмотрел ей в глаза.

– Это последний раз, когда мы занимались чем-то подобным, – сказал он Молли. – Мы доставим Люси в Марсабит, вернемся в лагерь и потратим каждую свободную минуту, чтобы выяснить, как заниматься сексом бесшумно.

Брезентовые стены такие тонкие и все...

– Думаю, мне придется много практиковаться, – сказала она, снова целуя его.

– Предлагаю запасной вариант – я научусь говорить «кто твой папочка?» с акцентом Лесли.

Он попробовал:

– Кто твой папочка?

Молли расхохоталась. Ему нравилось слушать ее смех. Но она быстро замолчала.

– Не могу ничего обещать насчет... ну ты знаешь, – сказала она. – Если в лагерь придет другая девушка и попросит помощи...

– Да. – Этого-то Джоунс и боялся. – А как тебе такое: ты не покинешь лагерь без меня? Никогда. Никаких исключений. И если ты подставишься, тебе придется делать это, зная, что, если кто-то выстрелит в тебя, Мол, я, черт возьми, приложу все усилия, чтобы поймать эту пулю вместо тебя.

Очевидно, он потряс ее этим заявлением. Хорошо. Может, теперь она дважды подумает, прежде чем впутаться в неприятности.

Молли попыталась обернуть все в шутку.

– Ты что, собираешься стать одним из тех требовательных, властных мужей?

– Вроде тех, которые жутко расстраиваются, когда в их жен стреляют? – подхватил он. – О, да.

Джоунс поцеловал шрам на ее руке, ее плечо, ее шею, ее груди, а когда она схватила его за рубашку, пытаясь раздеть, помог ей, дал уложить себя обратно на кровать и оседлать.

– Вроде тех эгоистов, которые запрещают женам возвращаться обратно в Штаты – ты, правда, так подумала? – спросил он. – Там твоя семья.

В долбаной Айове. Что она делает в Кении?

– Теперь моя семья здесь, – ответила Молли.

А потом поцеловала его, словно знала, как много для него значат эти слова, словно знала, что заставила его совершенно потерять голову.

Он был большим, жестким и опасным парнем, и не представлял, что будет с повлажневшими глазами думать: «Черт, это лучшие слова, которые я когда-либо слышал». И не ожидал, что у него будет кружиться голова от одного только взгляда на эту женщину и от мысли: «Эй, теперь она моя жена».

Он всегда считал, что его любимая фраза из трех слов «трахни меня посильнее», а не «я люблю тебя».

Конечно, Молли это Молли, и той ночью она прошептала ему на ухо оба варианта.

Джоунс знал, что она не прокричала их во все горло лишь потому, что училась сохранять тишину.

Им обоим предстояло как следует над этим поработать. Хорошо поработать.

Будет не так-то просто.

ПУЛАУ-МИДА, ИНДОНЕЗИЯ

24 ИЮНЯ 2005

НАШИ ДНИ

Джина ела тушеную обезьянку руками прямо из банки и смотрела Си-эн-эн по телевизору, который Эмилио предоставил в их распоряжение.

Ладно, ладно, может, и не обезьянье мясо, но на этикетке не было английского текста, и она не могла даже предположить, что там написано. На банке была маленькая картинка – мультяшная голова подмигивающей обезьянки в щегольской красной фуражке.

Вероятно, всего лишь логотип компании, а не указание на то, что внутри.

Как та русалочка на банках с тунцом.

Когда Джина была маленькой, она отказалась есть салат из тунца, опасаясь сжевать одну из менее популярных сестер Ариэль. Три старших брата беспощадно над ней насмехались. В доме Виталиано «сестры Ариэль» до сих пор считались семейной шуткой.

Здесь, на другой от Ист-Мидоу и Лонг-Айленда стороне земного шара, Джина отдала бы что угодно, лишь бы братья снова ее дразнили.

Она задалась вопросом, о чем они думают, что делают. Пошли ли на работу или остались дома из-за террористической угрозы.

Когда Джина попыталась включить телевизор, то не ожидала, что он заработает.

Должно быть, у Эмилио была спутниковая антенна, потому что Эйч-би-оу и Шоутайм ловились так же хорошо, как и разные новостные кабельные каналы.

По одному из каналов без остановки крутили «Секс в большом городе», который она не смотрела уже больше года, но Джина буквально приклеилась к новостям, приглушив звук, чтобы не потревожить все еще крепко спящую Молли.

Она пощелкала вперед-назад по каналам новостей, глядя, как разные ведущие стараются выжать максимум из попытки теракта. Аль-Каида грозилась взорвать «грязные» бомбы, заложенные в крупнейших городах мира, и цветовой код на этих участках вырос до пронзительно-оранжевого.

Предполагали, что где-то в районе Сан-Франциско находилась еще одна неразорвавшаяся бомба. А может, она была в округе Колумбия.

«Вскоре: Как выжить при взрыве «грязной» бомбы. Не переключайтесь».

Господи.

Если целью террористов было навести ужас, то благодаря некоторым информационным программам они преуспели в этом, даже не взрывая бомбу.

Бегущая строка сообщала о трех попытках угона авиалайнеров. Все самолеты благополучно приземлились в Новой Шотландии, после того как прямо в воздухе, в результате затяжной и очень рискованной операции, пропущенные багажными сканерами смертоносные бомбы были обезврежены.

Джина могла представить, что творилось в этих самолетах. О да, очень даже хорошо могла представить.

Вся цепь событий началась со взрыва бомбы в пригороде Гамбурга – в тот же самый день, когда ее и Молли похитили и запихнули в корабельный контейнер.

Ох, ничего себе. Она ошибалась насчет металлического контейнера. На земле были места и похуже, в которых она могла бы оказаться.

Например, в эпицентре взрыва.

Или, скажем, на месте 24В в одном из угнанных самолетов.

Слава богу, у нее не нашлось времени позвонить родителям и рассказать им, что она летит через Германию. Иначе сейчас они бы сходили с ума от беспокойства.

По телевизору показали центр Вашингтона. Вокруг Белого дома выставили охрану, среди которой мелькали мужчины и женщины в куртках с большими белыми надписями «ФБР» на спинах.

Джина прильнула к экрану, отыскивая взглядом Джулза. Она не ожидала увидеть Макса – он должен быть в оперативном центре вместе с президентом. Или, может, в Пентагоне. В безопасной камере, непроницаемой для радиации.

Что означало – он не придет ее спасать.

По крайней мере, не скоро.

Конечно, именно так она себе и говорила с самого начала, но, включив телевизор, испытала такую волну разочарования, что стало очевидно – на самом деле Джина в это не верила.

А теперь поверила.

Без сомнений, она осталась одна.

Джина выключила телевизор и пошла в ванную сполоснуть банку из-под обезьяньей тушенки, прежде чем выкинуть.

Ее рубашка, свисающая с душевой насадки, почти высохла, но штаны все еще оставались влажными.

Она отдала бы что угодно за возможность поговорить с Максом, услышать его голос.

И сказать ему: «Эй, просто хочу убедиться, что в случае, если я умру, ты в курсе – я никогда не прекращала тебя любить. До самого последнего дня».

Да, он никогда не позволял ей дойти до части «если я умру».

«Завязывай с мрачными мыслями. Ты не умрешь».

Но тебя здесь нет, чтобы спасти меня.

«Но я и в последний раз тебя не спас, верно?» Ей не составило труда представить напряжение в его голосе, возникающее каждый раз, когда они говорили о захвате самолета, который она пережила несколько лет назад. «Я ничего не добился, пока террористов не перебили. Пока не стало слишком поздно».

Ты был со мной. Все время. Джина на самом деле ощущала, что она в самолете не одна. Она чувствовала присутствие Макса с того мгновения, когда он впервые вышел на связь по бортовому радио.

«Ага, я был так же полезен, как воображаемый друг».

Джина улыбнулась, вспомнив, как всегда сходила с ума, когда он говорил что-то подобное.

Ладно, мой воображаемый друг. Что мне делать сейчас? Она уже проверила всю комнату, убедившись, что за мебелью и под ковром нет никаких потайных дверей.

Вентиляционные отверстия были слишком малы, чтобы бежать через них, а стены построены из крепкого бетона.

Потолок выглядел гипсокартонным. Джина попыталась поковырять его консервным ножом, но лишь засыпала волосы штукатуркой. Чтобы здесь пробиться, ей нужна пила, и даже тогда это займет много времени. Эмилио или парень с ломом заметят дыру, и девушки вернутся к тому, с чего начали.

Или хуже. Их свяжут.

Она категорически не хотела провести остаток жизни связанной.

Джина присела на край ванны, закрыла глаза и попыталась вызвать в воображении Макса. Что бы он сказал, находясь на том конце телефонного провода или лучше в этой комнате с ней?

«Узнай, чего они хотят на самом деле. Ключ к успеху любых переговоров не в том, чтобы выполнить требования террористов, а в том, чтобы понять, чего они действительно хотят». Будь он здесь, оперся бы о стол, демонстрируя расслабленную небрежность.

Смешно. Из всех людей, которых Джина встречала, Макс был самым нервным.

Самым закрытым, все держал в себе.

Как-то, когда они болтали – но не о том, что действительно имело значение, вроде, чего они хотят от своих отношений или что на самом деле чувствуют глубоко в душе – он сказал ей: «Иногда это даже более трудная задача, потому что некоторые люди не знают, чего на самом деле хотят».

Он рассказал ей, как однажды вел переговоры в ситуации с заложниками, где террорист выдал целый список требований: деньги, вертолет для побега, публикация в газете письма, поясняющего его действия, прощение от губернатора, и так далее, и так далее. А на самом деле он всего лишь хотел, чтобы кто-то его выслушал – по-настоящему выслушал.

Макс неоднократно вел переговоры, когда захватчики хотели, чтобы спецназ их застрелил. Но придурки этого даже не осознавали.

Так или иначе, было предельно ясно, чего хотел Эмилио.

«У них моя жена».

Джине необходимо выяснить, кто такие эти «они». Кто держит его жену и почему они хотят Лесли-Дейва-Грейди в обмен на нее.

Может, ей стоило присесть с Эмилио и рассказать ему о Максе. Объяснить, что сейчас Багат немного занят, но через неделю-другую приедет сюда и со своей командой из ФБР найдет и спасет жену Эмилио, и...

И все они будут жить долго и счастливо.

Внезапно отражение в зеркале словно подшутило над ней. Пристально вглядываясь, она вдруг четко увидела свое лицо распухшим и побитым.

Точно так же Джина выглядела еще несколько недель после того, как ее избили и изнасиловали. Тогда, будучи заложницей в самолете, она пыталась говорить с захватчиками. Она считала, что установила контакт по крайней мере с одним из них. Как же она ошибалась.

Она не поняла, чего они хотели на самом деле – их призом была смерть. Не поняла, что ей уже подписан смертный приговор, даже когда они разговаривали с ней, смеялись и шутили. Что в их глазах она уже была мертва.

То, что Джина тогда выжила, было чудом. Чудом, организованным Максом и его оперативной группой. Чудом, которое он считал провалом. Своим провалом.

«У них моя жена», – снова прозвучал голос Эмилио.

«Не верь ему, – иронически усмехнулось ее избитое, распухшее лицо. – Ты так ничему и не научилась?»

Но что если Эмилио говорит правду?

Открой глаза. Оглянись вокруг. Комната без окон. Дверь запирается только снаружи.

Эмилио оборудовал это помещение не на один раз. Чего он на самом деле хочет?

«Чего он хочет на самом деле? – откликнулся голос Макса. – Иногда он этого даже не знает».

У них был только один пистолет. Двое мужчин, один пистолет. Если и был подходящий для побега момент, то сейчас.

«Не забывай про лом, – напомнило отражение. – Тогда тебя избивали прикладом ружья. Можешь представить, каково быть избитой ломом? Кроме того, до сих пор они вели себя довольно прилично, а если ты нападешь на них, то откроешь двери насилию.

Одному богу известно, что они с тобой сделают. Этот парнишка с ломом выглядит так, словно у него есть пара подходящих идей».

Нет, не выглядит. Это все ее страх, это он возродил все эти непристойные воспоминания. Лицо мужчины с ломом было невыразительным.

«Да-да, просто не прекращай повторять себе это, – продолжало издеваться ее отражение с заплывшим и почти закрывшимся глазом. – Так что ты собираешься делать?

Ударить Эмилио крышкой от сливного бачка и разбить ему голову? Схватить его пистолет, застрелить Лома... Ты видела трупы, один совсем недавно. Ты действительно готова убивать? Посмотри на себя. Твои руки дрожат при одной только мысли об этом.

Или, может, ты не хочешь забирать пистолет? Может, ты промахнешься, и это он достанет пистолет и застрелит тебя. Может, именно этого ты на самом деле хочешь, потому что тогда все это просто закончится. Может, все чего ты хочешь, так это, чтобы Эмилио тебя убил...»

Нет. Джина встала, повернула кран и сполоснула лицо холодной водой.

Она была выжившей, не жертвой и уж точно не трусихой. Она собирается выжить и на этот раз. Нужно лишь понять как.

«Чего на самом деле хочет Эмилио? – снова произнес голос Макса. – Иногда он даже сам не знает. Иногда он даже самому себе не может признаться...»

Джина взяла полотенце и вытерла лицо. Если бы Макс сейчас стоял перед ней, она спросила бы его: «Чего ты на самом деле хочешь? В смысле, от меня».

«А чего ты на самом деле хочешь от меня?» – в типичной для Макса манере он вернул ей ее же вопрос.

«Честности», – вот ее ответ.

«Правда?»

«Это ты к чему? Да, правда. Хочу, чтобы ты поговорил со мной. По-настоящему поговорил. Знаешь, Макс, все эти годы, что мы знакомы, я могу по пальцам пересчитать, когда ты говорил о себе, например, о своем детстве. И даже тогда приходилось вытягивать из тебя слова».

Воображаемый Макс усмехнулся – так, как он иногда ей усмехался. Как будто знал изюминку какой-то сногсшибательной шутки и просто ждал, что Джина догонит и уловит смысл.

«Я тот, кто есть. Но, очевидно, не тот, кем ты хочешь меня видеть».

«Ох, давай, свали все на меня, – зло сказала Джина. – Это все моя вина, да?»

«А разве нет?» – Он невозмутимо смотрел на нее. Удивительно. Даже воображаемый, Макс вывел ее из себя.

А затем он выдал: «Ты ведь меня бросила».

«Что? – возмутилась Джина. – Ох, прекрасно. Да иди ты! Конечно, ты сказал именно это, потому что ты не настоящий ты, ты – это я». Она лишь представляла его, поэтому, конечно, на сцену вышло ее огромное чувство вины.

Да, она его бросила. Потому что он не подпускал ее к себе. Бросила его, потому что только неразумный человек мог продолжать так долго биться головой о нерушимую стену. Бросила его, потому что хотела большего.

Вот только сейчас все, что занимало ее мысли – это их разговоры о семье Макса. Его измученная депрессией сестра так часто пыталась покончить с собой, что скорая помощь на подъездной дорожке стала почти привычной картиной. Боже, как, наверное, ужасно было с этим жить. Его родители – вечно сердитые, вечно напуганные, вечно скандалящие.

Его замечательный дедушка, наставник и хороший друг, больше не в состоянии разговаривать из-за инсульта. Брат его лучшего друга погиб во Вьетнаме. Его собственный брат, его последний союзник, самый близкий к нему по возрасту, никогда не был хорошим учеником. Он сбежал в армию, как только ему стукнуло восемнадцать, бросив Макса в доме, мрачном от безысходности.

А как же Макс? Как он справился? Уж конечно, не просто смотря фильмы с Элвисом.

«Я стал отличником».

Она всегда думала, что эти слова уловка. Выдумка, чтобы не обсуждать его истинные чувства.

И все же...

«Ты стал отличником, потому что оценки были одними из немногих вещей, которые ты мог контролировать, верно?»

Воображаемый Макс бесстрастно смотрел на нее.

«Если тебе хочется так думать...»

«Ты пытался быть идеальным, – обвинила она его. – Но никто не идеален. И даже если ты идеален, все равно есть вещи, которые ты не в силах контролировать. Так что, потерпев неудачу, ты сходишь с ума, казнишь и обвиняешь себя – даже несмотря на то, что это не твоя вина».

Она была его величайшим провалом. Его слова. Он помог сохранить самолет, полный людей, но не смог уберечь ее от жестокого нападения. И не простил себя за это.

Не имело значения, что он не мог контролировать причины, по которым потерпел неудачу. Не имело значения, что, по мнению множества людей, он справился. Джина выжила – как это могло быть провалом?

Это совершенно не имело смысла.

Но для него в этом был смысл. Потому что его реакция была иррациональной.

Чистые голые эмоции.

Она думала, что Макс скрывал от нее свои чувства, но он все это время размахивал ими перед самым ее лицом.

И не удивительно, что все эти годы он боролся с тягой к ней.

Можно спорить, прав он или нет, но что на самом деле важно, так это его мысли и чувства. И, по словам Макса, каждый раз, оказываясь в одной комнате с Джиной, он снова сталкивался с эмоциональной болью от того сокрушительного провала. С ужасным самобичеванием.

«Я не могу дать тебе то, что ты хочешь». Сколько раз Макс говорил ей эти слова?

Что если он был прав?

Что если он не мог дать ей то, что она хотела, потому что она не могла дать ему то, что он хотел – шанс оставить боль его неудачи в прошлом?

«Ты покинула меня», – снова сказал ее воображаемый друг Макс, все еще виня ее.

«Да, но ты за мной не пошел», – сказала она ему. Сказала себе. Пытаясь не заплакать.

Не пошел тогда и не собирается приходить за ней сейчас.

Тихий стук заставил ее подскочить.

– Ты там в порядке? – Голос Молли. Проснулась, наконец.

Джина вытерла глаза, шагнула прямо туда, где стоял воображаемый Макс, и открыла дверь ванной.

Молли до сих пор была бледна, но выглядела значительно лучше. По крайней мере, она могла стоять.

– Ты в порядке? – спросила ее Джина.

– Все еще немного трясет, – призналась Молли. – Не против, если я приму душ?

Она была слишком деликатной, чтобы спросить, с кем Джина разговаривала. Тем более, когда беглый осмотр крошечной ванной явно показывал, что девушка была там совершенно одна.

– Конечно, нет. – Джина сняла их почти высохшую одежду с веревки, на которой висела душевая занавеска.

– Эмилио – мужчина с пистолетом – принес консервы. Как вымоешься, ты должна хоть что-нибудь съесть, а потом нам нужно поговорить о том, как выбраться отсюда.