Переломный момент

Глава 3

МЕЖДУНАРОДНЫЙ АЭРОПОРТ ДАЛЛЕС

20 ИЮНЯ 2005

НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ

Джулз отвез Макса в аэропорт.

По НПР[7] передавали удивительно живое обсуждение альтернатив природному топливу, и это плюс хлопанье дворников, разгоняющих с ветрового стекла ранний вечерний дождь, избавляло их от необходимости говорить больше необходимого.

Но сейчас Макс откашлялся:

– Ты позвонил в отель в Гамбург?

Джулз прикрутил радио.

– Тот, в котором Джина...

– Да.

Останавливалась.

– Да, они не тронут ее комнату, – доложил Джулз, – до тех пор, пока вы готовы платить за дополнительные сутки...

– Я сказал, что готов.

– Да, сэр, я передал им это. Менеджер отеля сказал, что поместил на дверь табличку.

«Не беспокоить», – поведал ему Джулз, – так что комната в точности такая, какой она ее оставила.

Макс хмуро кивнул:

– Хорошо.

Он повернул регулятор громкости обратно.

Джулз ощутил потребность снова выключить радио.

– Ее комната не место преступления, – осторожно напомнил он боссу. – Она не...

Макс оборвал его.

– Я знаю, – сказал он, но Джулз должен был высказаться.

– Это была случайность, – напомнил он Максу. – Смерть Джины. Это не имело к вам никакого отношения. Вы не можете винить себя в том, что она оказалась не в том месте не в то время.

Макс потянулся и снова сделал погромче.

– Просто веди машину, – приказал он.

Так что Джулз вел, пока Тери Гросс брал интервью у Вилли Нельсона – нашел у кого спросить – по поводу топлива, сделанного из растительного масла.

Он опять взглянул на Макса.

В его ручной клади был лишь крупногабаритный портфель. Джулз воспринял это как верный знак, что его шеф действительно собирается прибыть в Гамбург, опознать Джину, забрать ее вещи из отеля и затем вернуться с ее телом – о боже – домой ближайшим авиарейсом.

Брат Джины, Виктор, планировал встретить их в аэропорту Нью-Йорка. Джулз должен был позвонить ему и сообщить об обратном рейсе. Сегодня он уже несколько раз говорил с Виком по телефону – чтобы дать знать семье Виталиано, что Макс собирается привезти Джину домой.

Выражение благодарности в обычном для южного Нью-Йорка шероховатом и жестком произношении было трогательно красноречиво в своей простоте. Вик сказал Джулзу, что великодушие Макса позволит ему и его братьям успокоить их родителей в этот горестный час. Они заслуживают, чтобы им вернули тело Джины так быстро, как только это возможно.

Джулз снова кинул быстрый взгляд на Макса. Конечно, если бы тот собирался всерьез охотиться на террористов, то не ехал бы налегке.

И все же Джулз никогда не осмелился бы рискнуть и точно предположить, что могло быть в сумке у Макса.

Та была слишком мала для базуки или обреза. Хотя для разобранного полуавтоматического ружья подошла бы без проблем. Вместе с небольшим арсеналом пистолетов.

Было бы интересно увидеть, обязан ли могучий и сильный Макс Багат пропустить свою сумку через сканеры у входа к воротам аэропорта, или же он просто просочится сквозь них.

Дождь поутих, но движение замедлилось, потому что они выехали на дорогу к аэропорту.

Джулз направился по указателям к парковке, и Макс наконец заговорил:

– Просто высади меня у въезда.

Это был момент истины.

Большую часть поездки Джулз намеренно сосредотачивался на способах изготовления топлива из сои, чтобы не зацикливаться на подробностях того, что именно он скажет Максу, когда придет время.

– Не сходите с ума, – начал он и мысленно закатил глаза. Не сходите с ума? Конечно Макс собирается сойти с ума. Этот мужчина держался на гневе. Конечно, он запер его в себе, но Джулз знал, что гнев там был. Потому что тоже его ощущал.

У всех этих клише из фильмов, где агент ФБР продолжает яростно мстить после смерти любимой, была причина. Те же самые качества, которые делали обоих, Макса и Джулза, от природы хорошими кандидатами на долгосрочную карьеру в правоохранительных органах, не позволяли им оставаться в стороне и позволять какой-то другой команде искать террористов, ответственных за смерть Джины.

Джулз кашлянул и начала сначала:

– Сэр, я знаю, вы не собираетесь поступать как...

Пока они проезжали мимо, Макс пристально и с явной тоской глядел на переход, по которому люди, один за другим, тянулись на вылет.

– Я не нуждаюсь в бебиситтере[8].

– Нет, сэр, – согласился Джулз, – не нуждаетесь. Но, так или иначе, вам нужен друг.

Макс раздраженно фыркнул:

– Мы не друзья, Кэссиди.

Джулз остановился у одного из автоматов стоянки и потянулся через окно, чтобы нажать на кнопку и взять талончик, а Макс продолжил:

– И если ты действительно думаешь, что я хочу твоей компании...

– Я думаю, вам нужна Джина, – тихо сказал Джулз. – И я думаю, никто другой в мире ее не заменит.

Макс не закончил. Он одарил Джулза самым ужасным презрительным взглядом:

– Ты, должно быть, действительно хочешь этого повышения.

Ай!

– Вы знаете, что да, – ответил Джулз.

Ворота открылись, и он наклонился вперед, всматриваясь сквозь влажное ветровое стекло в поисках знака длительной стоянки. А вот и она. Прямо по курсу.

Он не отводил от нее взгляда, потому что страшное лицо Макса, как известно, заставляло подчиненных пачкать штаны, а в его сумке с необходимыми вещами, хранящейся в багажнике, были только чистые рубашки и аккуратно скатанная пара джинсов.

Он чувствовал плавящий металл взгляд Макса, проезжая знак «Стоянка заполнена» и поднимаясь по рампе на следующий уровень.

– Хотя, знаете, я думаю, что уже добился цели, дав волю рукам и накричав на Пегги Райан, – сказал Джулз боссу. – Впечатляюще всыпал ей, вам не кажется? Я в деле. По-крупному. Этот текущий расход на авиабилет до Гамбурга в последнюю минуту – просто страховка. Потому что я посчитал, понимаете, что вы, наверное, не захотите сексуальных услуг.

Макс снова издал этот похожий на смешок звук, но Джулз не мог сказать, был это хороший знак или плохой.

– Мне стоит тебя уволить.

– Вы можете это сделать, – согласился Джулз. – Но вы знаете, что Пегги, вероятно, тоже уволится. Из солидарности, потому что я ей очень нравлюсь. И я все-таки полечу в Гамбург с вами, уволенный или нет, так что станет ли вам от этого действительно лучше?

Джулз обнаружил, возможно, последнее свободное место для стоянки на всей парковке. Оно было настолько далеко от прохода к терминалу, насколько возможно. И все же, пока он парковался там, вознес благодарственную молитву святому покровителю стоянок, а также его благородному брату – герою, который изобрел багаж на колесиках.

Макс снова погрузился в молчание. Но сейчас, как только Джулз вынул ключ из зажигания, предпринял последнюю попытку.

– Мы не друзья.

Джулз обернулся и встретил чрезвычайно злой взгляд Макса.

– Вы можете обо мне так не думать, – сказал он, – но я думаю о вас, как о друге. Вы всегда относились ко мне с добротой и уважением, так что я собираюсь отплатить вам услугой, нравится вам это или нет. Я не собираюсь притворяться, что знаю, что вы чувствуете сейчас, но Джина была и моим другом, так что я знаю, насколько паршиво мне. Так что вперед, сладкий. Вот он я. Будьте со мной так грубы, как должны. Или даже можете не разговаривать со мной – я не восприму это на свой счет. Я просто буду сидеть рядом с вами во время полета. Я займусь всеми приготовлениями. Я займусь всеми деталями: куда нам надо будет пойти и что сделать, так что вы будете от этого избавлены. И, нравится вам это или нет, я пойду с вами в морг. Потому что никто не должен делать подобное в одиночку, особенно когда есть друг, который любит его.

Макс ничего не говорил очень, очень долго. Он просто сидел, пытаясь испепелить Джулза взглядом.

– Я должен просто убить тебя и бросить в багажнике, – сказал он, когда наконец открыл рот.

Дерьмо. Джулз очень старался не отреагировать. Он лишь кивнул и смог беспечно пожать плечами.

– Что ж, полагаю, вы, конечно, можете попробовать...

Макс просто сидел и свирепо смотрел. Но затем покачал головой. Вышел из машины и пошел к терминалу, не побеспокоившись подождать Джулза.

Который схватил дождевик и сумку и последовал за ним.

ШЕФФИЛДСКИЙ ЦЕНТР РЕАБИЛИТАЦИОННОЙ ФИЗИОТЕРАПИИ, МАКЛИН, ВИРДЖИНИЯ

11 НОЯБРЯ 2003

ДЕВЯТНАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ НАЗАД

– Не надо, – сказал Макс, закрывая глаза, чтобы помешать Джине сделать еще один снимок ее новой цифровой камерой и запечатлеть для потомства, каким тюфяком он был: одетый в пижаму, в постели с подоткнутым одеялом, здесь, в Шеффилдском центре реабилитационной физиотерапии, в четыре часа дня, готовый задремать.

– Как дела? – спросила она.

– Прекрасно, – солгал он. По правде говоря, процедуры причиняли ему боль. Адскую.

Также его привело в уныние то, как слаб он был, как быстро уставал. Как это его изматывало.

Джина отошла к столу, вмонтированному в стену позади его кровати, и осторожно положила на него камеру.

Она приобрела эту чертову штуковину для своей поездки в Кению. Макс надеялся, что то, что она извлекла ее из коробки и разобралась, как ею пользоваться, не означает, что.

Джина перенесла свой рейс.

Кения. Господи.

Он пытался поговорить с ней о всеохватывающем веселье и авантюрах юридического факультета в Нью-Йоркском университете. Джину приняли бы туда по рекомендации Макса в мгновение ока.

– Кевин думает, что ты испытываешь серьезную боль и не хочешь от нее избавляться, – сказала она ему, подобрав ноги и усевшись на кровать. – Он был очень впечатлен.

Кевин был одним из тех открыто проявляющих свои эмоции физиотерапевтов, что готовы махать чирлидерскими помпонами даже по самым незначительным поводам. Старая миссис Клайнджер, приходящая в себя после инсульта, смогла двинуть указательным пальцем на правой руке на целых полдюйма! Ура! Ура! Ура! Аджай Моусли взял карандаш и впервые после автокатастрофы написал своей бабушке! Ого-го! Забудьте о том, что парень, возможно, никогда не будет снова ходить. Забудьте о том, что его маленькое тощее тельце получило такие повреждения, что ему нужна новая почка, и что его держат на диализе, чтобы он оставался жив.

Макс безучастно уставился на Джину.

– Если ты уже спросила у Кевина, как дела, зачем спрашивать меня?

– Потому что мне нравится, как ты принимаешь героический вид настоящего мужчины, – сказала она, склоняясь к нему. Ее рот был опасно близок от его, а рука обжигала ему бедро. – Меня это так заводит.

Она шутила. Это должно было быть забавным. Шутка. Он знал это, но, так или иначе, у него пересохло во рту.

Он обнаружил, что пристально всматривается в ее глаза, оказавшиеся очень близко.

И хочет ее. Ужасно. Да, доктор Яо был прав. Он определенно начинает чувствовать себя так же хорошо, как и прежде.

Ему пришлось использовать каждую унцию самообладания, что у него имелась, чтобы помешать себе потянуться к ней. Каждую унцию.

Хорошая новость состояла в том, что эта внезапная, почти ощутимая сексуальная энергия, что окружила их, напугала ее так же, как и его. Она отодвинулась. Встала и отошла посмотреть в окно. Испуганная и уязвимая.

Они не были так близки к поцелую с той ночи, до того как его подстрелили, той ночи, когда он... когда они...

Поправка: Джина часто целовала его тогда в больнице, когда они оба были во Флориде, и после того, когда он переехал в Колумбию. Но то все были поцелуи «до встречи». Ничего похожего на поцелуи той ночи. Не то чтобы у них была возможность страстно целоваться, пока он был подсоединен ко всем этим аппаратным трубкам. И со всем этим движением туда-сюда в его палате, днем и ночью.

Он смотрел, как она прислонилась головой к оконному стеклу. Его палата – он находился в ней один – была маленькой, но вид на окружающий пригород был хорош.

Лучше, чем тот грязный мусорный контейнер, что он видел из окон спальни своей квартиры в округе Колумбия.

– Мой брат звонил. Виктор. Ни с того ни с сего. – Джина посмотрела на Макса через плечо. – Он прилетает вечером. Он никогда не был в Вашингтоне – пропустил поездку в седьмом классе. Острый фарингит.

– Обязательно отведи его к Мемориалу Второй мировой войны, – сказал Макс, радуясь, что она сменила тему. Он почти ожидал, что она выберет другой путь.

Противостояние. Спросит: «В тот момент ты думал о том, чтобы поцеловать меня? Потому что у меня возникло чувство, что тебе этого хотелось».

И что тогда ему полагается сказать? «Дорогая, в день нет такого мгновения, в которое я не думал бы о том, чтобы поцеловать тебя...» Да, это помогло бы.

– Он в списке, – сказала Джина, наконец повернувшись к нему лицом и усевшись на подоконник. Ее юбка развевалась от ветерка, дующего из кондиционера. Она придерживала ее. – Мы потратим на осмотр достопримечательностей целый день. Вьетнамская стена.

Музей Холокоста, Мемориал корейской войны, памятник Линкольну... – Она загибала пальцы. – Но я совершенно уверена, что настоящая причина его приезда – проверить меня. Думаю, вся семья немного возбуждена. Понимаешь, потому что я остаюсь с Джулзом.

Представьте себе, как бы они напряглись, если бы Макс выбрал амбулаторную терапию, если бы вернулся на квартиру вместо того, чтобы жить здесь. Если бы он сделал так, то Джина пришла бы, чтобы удостовериться, что у него есть все необходимое, и через десять минут наедине они оказались бы в кровати. Через десять минут после этого она распаковала бы свой чемодан и развесила одежду в шкафу.

Потому что правда была в том, что у Макса хватало сил сохранять от нее дистанцию лишь на короткое время. Если она будет упорствовать и превратит свое «героические мужчины меня так заводят» в нечто большее, чем шутка, он будет готов. У него нулевая сопротивляемость ей. И он молился, чтобы она никогда об этом не догадалась. Если она догадается...

Так или иначе, все хорошо. Это место не столь публично, как больница, но все же здесь люди стучали в его дверь в разное время дня. Она не запрыгнет на него здесь. Просто не сможет. Что было второй причиной, по которой он выбрал стационарную физиореабилитацию.

И, таким образом, вместо того, чтобы переехать с Максом, Джина вынуждена была остаться с Джулзом Кэссиди. Квартира младшего агента находилась относительно недалеко от этого здания. Кроме того, Макс ни за что и никогда не позволил бы Джине оставаться в его квартире одной. Его район не был безопасным. Не для молодой женщины, живущей одной. За последние десять месяцев его дважды обворовывали. Не то чтобы он владел чем- то, стоящим кражи.

– Не думаю, что они действительно верят, что Джулз – гей, – продолжила Джина, возвращаясь к нему. – Или, может, они боятся, что я настолько неотразима, что верну его на путь истинный.

Она закатила глаза и рассмеялась.

– Вик совершенно точно не мистер Политкорректность – я даже не думаю, что он знаком с хотя бы с одним геем. Мы с Джулзом поспорили: я дала Вику двенадцать часов, прежде чем он принесет извинения и убежит домой. Джулз думает, что он продержится дольше. – Она остановилась у изножья его кровати. – Медсестра сказала, что у тебя только что был массаж, но ты не выглядишь расслабленным.

Приятель, она была прекрасна. У Ван Моррисона[9] есть песня «Кареглазая девушка». Она звучала у Макса в голове каждый раз, когда Джина улыбалась ему так, как сейчас.

– Знаешь, что тебе нужно? – спросила она.

Он напрягся, потому что знал, что слова, которые она собиралась произнести, могли все испортить.

– Мне нужно много чего, – ровно произнес Макс. – Мир во всем мире. Общество без насилия. Исчезновение религиозного фанатизма...

– Хороший конец. Тебе следовало бы попросить один, – перебила его Джина с озорством и смехом во взгляде. Примерно с полсекунды он не понимал. А затем понял. И тоже рассмеялся.

– Ага, не думаю, что у них в массажном меню это есть. К тому же массажист – здоровый парень, кажется, Пит – не мой тип.

– Я твой тип, – заметила она, и он прекратил смеяться.

Ох, черт. И хорошо. Да. Макс фантазировал на сексуальную тему с тех пор, как ему исполнилось примерно десять лет и он впервые увидел Энн-Маргрет, когда на одиннадцатом канале показывали «Да здравствует Лас-Вегас!» в «Фильмах на миллион»[10].

И тогда, и сейчас в его фантазиях присутствовала грудастая, невероятно великолепная молодая женщина. Она заглядывает в дверь – нужное подчеркнуть: кабинета, класса, ванной, конференц-зала, спальни – и приближается к нему со знакомой улыбкой, раздеваясь до своего невероятно сексуального нижнего белья.

– Эй, – сказал он, когда юбка Джины упала на пол, но в своей попытке остановить ее он прозвучал почти восторженно, – это не...

– Ш-ш, – предупредила она, поднеся палец к губам, – не разговаривай.

Джина, очевидно, все еще делала покупки в «Виктория Сикрет». Сегодня, как обнаружилось, она надела чрезвычайно привлекательный чисто-черный бюстгальтер и необыкновенно миниатюрные трусики и... Это трусики-тонг. Да.

Господи. Последние лучи вечернего солнца, струящиеся через окно, заставляли искриться кольцо в ее пупке и сиять ее голую кожу. У нее такая красивая кожа. Макс знал наверняка, как мягка она будет под его руками, его губами...

– Джина, – сказал он, но вышло больше похоже на вздох.

Она улыбнулась, а затем присоединилась к нему в постели, на сей раз на коленях, и опять потянулась к нему. Тем не менее, в этот раз она не остановилась.

На этот раз она поцеловала его. Сначала в губы, пока разбиралась с управлением кровати, опуская ее в более наклонное положение, так что вся эта кожа скользнула под его пальцами.

– Джина, – попытался он еще раз, но она заставила его замолчать другим глубоким, иссушающе-сладким поцелуем. Продолжая целовать его, она откинула одеяла, расстегнула его пижаму, а потом... Она целовала его снова и снова.

О да.

В какой-то момент – как только его рот освободился – следовало сказать ей остановиться и одеться. Они были друзьями. Помните ту дискуссию – все два ее предложения – пока он был в госпитале? Он сказал: «Я не хочу вводить тебя в заблуждение. То, что произошло между нами той ночью...» А она перебила его, сказав: «Я здесь как друг».

Но его «друг» сейчас был...

Ох, приятель.

– Джина, – снова попытался он, но не смог найти достаточно воздуха, чтобы сказать ей, что нежно любит ее, действительно любит, но это не тот тип отношений, что он от нее хочет.

Лжец. По правде говоря, он хотел, чтобы она жила под его столом и могла делать то же, что и сейчас, шесть-семь раз в день и... Бо-о-оже...

Ее нижнее белье присоединилось к одежде на полу. Она натянула на него презерватив, который наколдовала из ниоткуда, и тотчас же оседлала его. Самая красивая, яркая, великолепная, храбрая, шикарная, забавная, захватывающая женщина, которую он когда-либо знал – голая и задыхающаяся от удовольствия, потому что он был в ней.

Невероятный поворот.

Она медленно двигалась сверху с закрытыми глазами, запрокинутым лицом, падающими на плечи волосами, и Макс почувствовал, что начал покрываться потом, наблюдая за ней, запоминая ее, выжигая несмываемую фотографию этого момента, этой женщины в своем мозгу. Этой женщины, которую он жаждал каждой клеткой своего тела, с каждым вздохом, что он делал...

Ее рот, немного приоткрытый, с мягкими и влажными губами. Ее шея, такая элегантная, изящная и длинная. Ее ресницы, такие темные на фоне гладких щек. Ее груди, такие полные. Ее тело, напряженное от желания, гладкое и мягкое, и приглашающее. И его.

Целиком его.

Он кончил с напором, который застал его врасплох, прорвавшись сквозь него с интенсивностью и энергией, что заставила его на секунду вскрикнуть.

Да.

Да?

Да, что? Да, он кончил. Да, это было невероятно великолепное ощущение.

Без чертовых шуток.

Он почувствовал и ее оргазм тоже, открыл глаза и попытался сфокусироваться, пока его сердце намеревалось выскочить из груди. Он хотел посмотреть на нее, хотел извлечь побольше из этой самой дурацкой, плохой ошибки, что он мог совершить. Это была ошибка, которой он не мог позволить случиться вновь.

Кончив, она не обрушилась на него, все еще внимательная и осторожная с его новыми шрамами, с его израненной ключицей. Она лишь сидела на нем, крепко обхватив себя руками, сильно сжав его бедрами – глаза все еще закрыты, лицо все еще запрокинуто – и изо всех сил пыталась восстановить дыхание. Солнечный свет обтекал ее сзади, и она была похожа на какого-то язычника, отправляющего обряд. Затем она открыла глаза и посмотрела вниз на него, слегка нахмурившись.

– Та выставка в музее шпионажа еще открыта? Держу пари, Вику действительно бы хотелось сходить туда.

Что?

– Нет, думаю, она закрыта, – ответила она сама себе. – То была выставка с ограниченным числом посещений. Верно?

– Я не, м-м... – Макс покачал головой, – помню.

Одна его часть изумлялась тому, что они просто продолжают беседу о визите ее брата, как будто у них только что не было секса и он до сих пор не находился в ней. Другая его часть – та, что всегда с удивленным волнением ждала, чтобы только увидеть, что Джина потом скажет или сделает – уже готова была снова включиться.

Обнаженные женщины так действовали на него, а Джина умела быть обнаженной с большой буквы О. Она была невероятно прекрасна.

– Не против, если я воспользуюсь твоим лэптопом и погуглю это? – спросила она.

До тех пор, пока ты не оденешься.

Макс сжал зубы и не произнес этих слов. Беззаботное подшучивание превратило бы то, что они только что сделали, из сумасшедшей ошибки в начало реальных отношений.

Счастливый конец, тупица. Джина не искала окончания чему бы то ни было.

И он открыл рот, чтобы сказать, что он не может этого сделать, что он пока не готов, что, возможно, он никогда не будет готов для того, чего она хочет, как кто-то громко постучал в дверь.

– Проверка артериального давления! – ручка двери загрохотала, как будто медсестра намеревалась запросто войти, но замок выдержал, хвала Господу.

Медсестра снова постучала.

– Вот черт, – выдохнула Джина, смеясь и скатываясь с него. Она потянулась, чтобы снять презерватив, который они только что использовали, встретилась... с ним и перехватила взгляд Макса. А затем подняла свою одежду с пола и скрылась в ванной.

– Мистер Багат? – Медсестра снова постучала в дверь. На этот раз даже громче. – Вы в порядке?

Ох, черт, конечно.

– Войдите, – крикнул Макс, поправил одеяло и потянулся к кнопке, переводящей его кровать в сидячее положение. На некоторых таких устройствах была и кнопка разблокировки двери рядом с кнопкой вызова медсестры.

– Здесь заперто, – отозвалась медсестра, о чем он знал.

– О, извините, – сказал он, пока вытирал лицо краем простыни. Много потеете в кровати, в полном одиночестве, мистер Багат? – Я должно быть... Дайте мне понять как...

Он на секунду остановился, чтобы пригладить волосы, верх пижамы, а затем, молясь, чтобы медсестра была простужена и не учуяла запах секса, который витал в воздухе, нажал на кнопку.

– Пожалуйста, не запирайте вашу дверь днем, – отругала его вошедшая в комнату женщина и подошла к его кровати. Это была Дебра Форсайт, женщина примерно его возраста, которую он мельком видел во время своей регистрации. Она должна была уже быть на пути домой, чтобы разобраться с небольшой проблемой со своими детьми, и это тоже не прибавляло ей счастья.

– И ночью тоже не запирайте, – добавила она, – пока вы остаетесь здесь.

– Извините.

Он одарил ее застывшей обезоруживающей улыбкой, а она пристально поглядела на него, прищурив глаза. Она ничего не сказала, просто обернула вокруг его руки манжету для измерения кровяного давления и накачала в нее немного больше воздуха, чем нужно было, – ой – и в это время Джина открыла дверь ванной.

– Я слышала кого-то у двери? – живо спросила она. – О, привет. Дебби, верно?

– Дебра.

Медсестра зыркнула на Джину и обратно, ее отвращение стало очевидно для Макса по сжатию ее губ. Но затем она сосредоточилась на циферблате манометра в своей руке.

Джина прошла в комнату, пересекла ее позади медсестры и состроила ему гримаску, означающую?..

Макс послал ей вопросительный взгляд, а она ему подмигнула. Она просто подняла свою юбку, открыв быстрый, но полный обзор. Что означало... Боже.

Медсестра обернулась взглянуть на Джину, которая тут же распрямилась, перестав рыскать по полу.

Это происходило с ним и с пропавшим бельем?

Джина сладко улыбнулась:

– Его давление должно быть хорошим и низким. Он очень расслаблен – ему только что сделали массаж.

– Знаете, я не сочла вас нарушителем спокойствия, когда вы зарегистрировались вчера, – сказала Дебра Максу, записывая цифры в карту.

Джина вернулась к осмотру пола, но снова невинно выпрямилась, когда медсестра повернулась к ней.

– Я думаю, вы, вероятно, ищете вот это. – Дебра потянулась и...

С кончика ее ручки свешивались трусики Джины. Они были на полу, прямо у благопристойно обутых ног женщины.

– Ой, – произнесла Джина. Макс мог сказать, что она унижена, но лишь потому, что так хорошо ее знал. Она выдавила еще более солнечную улыбку и попыталась объяснить.

– Это было просто... он пробыл в госпитале так долго и...

– И у мужчин есть потребности, – прогудела Дебра, совершенно не тронутая. – Поверьте мне, я слышала все это и раньше.

– Нет, вообще-то, – сказала Джина, все еще пытаясь превратить это во что-то, над чем они могли бы посмеяться, – у меня есть потребности.

Но было очевидно, что эта медсестра не смеялась с тысячу девятьсот восемьдесят пятого года.

– Тогда, может, тебе стоит найти кого-то твоего возраста для игр. Только что поступил профессиональный хоккеист. Он в восточном крыле. Второй этаж, – она заговорщицки понизила голос. – Полно денег. Просто твой тип, я уверена.

– Простите? – Джина не собиралась этого так оставить. Возможно, она и была без трусиков, но ее лонг-айлендское происхождение витало сейчас вокруг нее, как плащ супергероя. Она даже приняла бойцовскую стойку с руками на бедрах.

Дебра указала поджатыми губами в направлении Макса:

– Ночные гости запрещены. Никаких исключений.

– Вы только что осмелились судить меня? – Джина преградила медсестре путь к двери. – Не имея обо мне ни малейшего понятия?

Дебра подняла бровь:

– Что ж, я видела твое нижнее белье, дорогуша.

– Точно, – сказала Джина, – вы видели мое нижнее белье, не мой личностный профиль, или мое резюме, или диплом колледжа, или...

– Если ты хоть на секунду подумала, – возразила медсестра, – что в этой ситуации хоть что-нибудь уникально...

– Достаточно, – сказал Макс.

Джина, конечно же, проигнорировала его.

– Я даже не думаю так, я знаю это, – сказала она. – Она уникальна, потому что я уникальна, потому что Макс уникален, потому что...

Дебра наконец рассмеялась.

– Ох, милая, ты так... молода. Вот предупреждение, которое я обычно не считаю нужным говорить таким девушкам, как ты: если я нахожу на полу трусики, то лишь вопрос времени, когда я найду еще одни. И я очень не хочу говорить это тебе, милочка, но девушка, которая выйдет из ванной в следующий раз, что ж... это можешь быть не ты.

– Во-первых, – жестко произнесла Джина, – я женщина, не девушка. А во-вторых, бабуля... хотите поспорить, что это могу быть не я?

– Я сказал, достаточно, – повторил Макс, и обе обернулись взглянуть на него.

Наконец-то. Он привык получать полное внимание аудитории лишь откашлявшись.

– Мисс Форсайт, вы измерили мое давление и получили необходимую вам информацию, хорошего вам дня, мэм. Джина...

Он хотел сказать ей расправить трусики и надеть их, но не осмелился.

– Сядь, – приказал он вместо этого, передвинув стул от столика к кровати.

– Пожалуйста, – добавил он, когда медсестра Зло ухмыльнулась на пути к двери.

– Я не могу остаться. Вик прилетает сразу после семи. Если я не уйду сейчас, я опоздаю, – Джина наклонилась поцеловать его в губы.

– М-м, – произнесла она и поцеловала его снова, на этот раз дольше, продолжительнее, теперь, когда они снова остались наедине. Она пригладила волосы назад.

– Спасибо за прекрасный полдень.

Да. Насчет этого...

– Нам нужно... – начал Макс.

Но она подхватила свою камеру и махнула ему, выплывая в двери.

Оставив его держать...

Да, она впихнула их ему в руку во время последнего поцелуя.

Ее трусики.

Конечно.

Ее намерение было очевидно. Она хотела, чтобы он провел следующие несколько часов, думая о том, как она бродит по вашингтонскому аэропорту «Балтимор» без них.

Да.

Вот вам и подремал.