Глава 6


ШЕФФИЛДСКИЙ ЦЕНТР РЕАБИЛИТАЦИОННОЙ ФИЗИОТЕРАПИИ, МАКЛИН, ВИРДЖИНИЯ

7 ДЕКАБРЯ 2003

ВОСЕМНАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ НАЗАД


– Каким ты был в детстве? – Вопрос Джины прервал постсексуальный пыл.

Это было краткое время сразу после занятий любовью, когда Макс держал ее на руках и казался почти расслабленным.

Ей пришло в голову, что вместо того, чтобы откинуться назад и насладиться моментом, можно поговорить.

Но Макс покачал головой:

– Я никогда не был ребенком.

Она рассмеялась и повернулась взглянуть на него.

– Нет, был. Давай. Каким был твой любимый... подростковый сериал?

Он опять покачал головой:

– Я не часто смотрел телевизор.

– «Ангелы Чарли», – предположила она, засмеявшись, когда он закатил глаза. – Готова спорить, ты был из тех парней, у кого на стене в колледже висела картинка с как-там-ее–Фаррой.

– Без комментариев. – Но он улыбнулся. – В колледже я больше увлекался музыкой, чем телевидением. Имею в виду, мы, конечно, смотрели «Субботним вечером в прямом эфире», но... Мне подавай Крисси Хайнд из «Претендерс». В любое время суток. Она была горяча.

И действительно умела петь.

Музыка. Они много говорили о музыке. Об этом говорить было просто.

– Какой у тебя был любимый сериал, когда тебе было, например, десять? – спросила она его.

– Черт, я не знаю, – ответил он. – Я смотрел то, что хотели смотреть мои брат и сестра. Они были намного старше... Тим фанател от спорта, так что мы смотрели множество бейсбольных и баскетбольных матчей. А когда их не было рядом... Мой дедушка очень любил Элвиса. С ним я посмотрел много фильмов с Элвисом.

Фильмы с Элвисом. Так забавно.

– Сколько тебе было, – спросила Джина, – когда с твоим дедушкой случился удар?

– Девять.

– Должно быть, ужасно.

– Ага.

Она немного помолчала, просто глядя на него, немного надеясь, что он скажет больше, но зная, что не станет.

Однажды он сказал ей – очень давно – что ему было девять, когда его сестра впервые попыталась покончить с собой. Тот год, наверное, был просто кошмарным.

Первый из многих.

Не удивительно, что он не знал детства.

Она потянулась поцеловать его в щеку, но он повернулся и перехватил ее губы своими.

Господь всемогущий, этот мужчина умел целоваться. Так легко было бы позволить этому стать заключительным знаком препинания в конце разговора. Позволить поцелую направить их в одну из ночей с двумя презервативами.

Но это затянется надолго, а она не могла остаться навсегда.

Как бы ей не хотелось.

Она осторожно отстранилась.

– Так какой твой любимый фильм с Элвисом? – спросила она.

Он рассмеялся.

– Да ладно, – сказала она. – Это несложно, ты можешь ответить.

– Не знаю, – сказал он. – Я, правда, смотрел лишь потому, что этого хотел дедушка.

– И... что? – спросила Джина, приподнимаясь на локте, чтобы взглянуть на него. – Ты просто сидел с ним в гостиной и решал в уме квадратные уравнения, пялясь в пространство?

Он снова закатил глаза.

– Ладно, – произнес Макс. – Просто... дай передохнуть – мне было девять, хорошо? И мой дедушка потерял способность говорить, но когда он смотрел те фильмы, он, я не знаю… Выглядел почти счастливым. Иногда даже смеялся. Черт, да я бы влез в один из этих фильмов, чтобы постоянно там жить, если бы мог. Так что, да, у меня был любимый фильм. «Следуй за мечтой». Что, вероятно, тебе ни о чем не говорит.

– Эй, я видела некоторые знаменитые шоу Элвиса, – запротестовала она. – Это тот с кучей детишек и автомобилем-универсалом, верно?

Он рассмеялся.

– Ну и ну! Да ты тайный почитатель Элвиса.

Боже, она любила, когда он вот так улыбался.

– У меня есть двоюродная бабушка, которая держит в своей квартире в Бэйсайде две картины, – сказала ему Джина. – На одной Иисус, а на другой Элвис.

– «Черный бархат»?

– Ты знал. Мой брат-идиот сказал мне, что это один из известнейших святых, и я...

Что ж, я приняла это на веру. Трудно сказать, сколько мне было, когда я поняла, что это шутка.

Теперь была ее очередь закатывать глаза. Это вызвало у нее мягкий смешок.

– Святой покровитель рок-н-ролла, – произнес Макс. – Мне нравится. В смысле, он был ступенькой к более продвинутой музыке, но для меня, определенно, все началось с Элвиса.

Вернулись к музыке. Ну ладно.

– Ты играл на каком-нибудь инструменте, когда был ребенком? – спросила его Джина.

Он взглянул на нее и, видимо, решив, что эта тема достаточно безопасна, сказал:

– Когда я учился в средней школе, я действительно хотел играть на гитаре. Я тогда открыл Хендрикса[15], понимаешь?

Она кивнула.

– Так что я пошел к школьному учителю музыки и... Она дала мне скрипку, которую держала наготове – для тех детей, которые хотели попробовать, прежде чем впрягаться в это на целый год.

– Скрипку?

– Да, – сказал Макс. – Очевидно, с этого нужно было начинать на струнном отделении в нашей школе. Помню, она сказала мне, что я должен заслужить право играть на гитаре.

– Ох, парень, – произнесла Джина. – Учительница музыки из твоей средней школы довела бы учительницу музыки из моей средней школы до инфаркта. Подозреваю, в учительской у них бы случилась драка на ножах. И ты больше никогда не возвращался к музыке?

– Не совсем, – признался он. – Я... Что ж, я понял, насколько это трудно.

Он издал звук отвращения:

– Катастрофа. Я всегда во всем был хорош, но...

– Не со скрипкой, – поняла она. – Это один из самых трудных инструментов для игры.

Глупость со стороны учительницы.

– Ага, – согласился Макс, – я слушал «Сквозное движение» и «Бессменно на сторожевой башне», а учительница хотела, чтобы я осилил «Трех слепых мышек» на том куске дерьма, который не мог даже настроить. К тому же толерантность к шуму в нашем доме упала до минус пяти. В смысле, я мог слушать Хендрикса в наушниках. Но учиться играть... – Он пожал плечами. – Я ушел через неделю.

– Это тогда твоя сестра...

– Да, – сказал он. – Какой был твой любимый фильм с Элвисом?

Ладно. Джина получила от этой истории со скрипкой больше, чем ожидала, так что уступила.

– Тот, где он играл священника, – поведала она ему. – Хочу сказать, я же думала, что он святой, понимаешь?

– Так сколько же тебе было, когда ты поняла, что это не так? – спросил Макс.

– Третий класс, – ответила она. – Это было ужасно. Тот тупой пятиклассник – Патрик О`Браен – не прекращал трепаться о том, какой отстой Элвис и как он умер от передоза. Так что я разбила ему губу и поставила синяк – я реально выбила из него дерьмо, прямо на игровой площадке. У меня были такие неприятности. Директриса отправила меня в библиотеку – сразу после драки моя одежда вся запачкалась, это было так оскорбительно.

Но она заставила меня изучить подробности смерти Элвиса. – Джина вздохнула. – То был недобрый день. Помню, мама работала, так что меня забрал дядя Фрэнк – он жил у нас, потому что не мог найти работу. Драка считалась серьезным делом. Меня отстранили на два дня, и, прежде чем вернуться, я должна была принести извинения Патрику и его родителям.

Только я знала, что от этого станет только хуже, ведь так? Представь, что ты тот ребенок, а третьеклашка приходит в твой дом и...

Макс улыбнулся:

– Бедный ублюдок.

– Ага, ты думаешь, что это забавно, но я была подавлена, – сказала она ему. – С разбитым сердцем. Все эти молитвы были фальшивому антисвятому? Мой герой наркоман?

Ты знаешь, что я происхожу из целого поколения пожарных и копов. Употребление наркотиков в моей семье шло наряду с убийством и поджогом.

Она поудобнее устроилась на нем, сильнее прижав его руку к себе.

– Не могу поверить, что никогда не рассказывала тебе эту историю. Ведь рассказывала, разве нет?

– Нет.

Он потянулся, чтобы убрать волосы с ее лица.

– Дядя Фрэнк усадил меня и рассказал, что герои иногда ошибаются, – сказала Джина.

– Он заметил, что, может, Элвиса все равно стоит считать святым, несмотря на все сделанные им ошибки, потому что тот принес так много света в жизни многих людей.

Например, двоюродной бабушке Тилли, у которой осталось негусто поводов для радости после смерти дядя Германа.

– Он также заставил меня принять душ и переодеться, – продолжила она. – Отвез прямо к дому О`Браенов и научил, что сказать, чтобы Патрик не терроризировал меня до конца года. – Джина фыркнула. – Фрэнк сказал, что я должна пощадить его гордость и моя речь должна быть такой: «Извини, я была не права. Спасибо за то, что не стал бить меня, ведь я девочка и слабее тебя, и ты, вероятно, знаешь, что мальчики не должны бить девочек». Но я была в своем репертуаре: «Но он не бил меня – я победила в драке, честно и справедливо! Как насчет моей гордости?» Так что Фрэнк разрешил мне написать Патрику письмо и передать его, пока не видели родители, а там говорилось: «Если я когда-нибудь еще услышу, как ты называешь Элвиса отстоем, я заставлю тебя пожалеть». – Она рассмеялась. – А когда мы добрались до дома, Фрэнк впервые разрешил мне сыграть на его барабанной установке. Детям запрещали даже дотрагиваться до нее, но в тот день он разрешил мне поиграть, фактически, дал мне урок, и это было волшебно... Конечно, после этого я пробиралась вниз каждый раз, когда никого не было дома, и играла. Думаю, он знал об этом... Так или иначе, с тех пор Патрик О`Браен всегда избегал меня на площадке.

Макс снова улыбнулся:

– Мой дедушка тебя бы обожал.

Как-то давно Макс рассказывал ей историю о том, как встретились его дедушка и бабушка – американка – в Индии в двадцатых. Им обоим было по тринадцать, когда его бабушка Венди отстала от своей школьной группы. Раза Багат проводил ее домой. А затем пошел и за невероятное время – примерно за две недели – выучил английский, чтобы говорить с ней и легко ее понимать.

Очевидно, притяжение было взаимным. В тридцатых они поженились – в то время их отношения рассматривали как межрасовые и очень скандальные. Ухудшало положение то, что Раза не принадлежал к высокой касте.

После Второй мировой войны Раза, Венди и их сын Тимоти – отец Макса – переехали в Америку, где не были такими изгоями, особенно после того, как Раза получил высокооплачиваемую работу в авиации.

Раза с энтузиазмом постигал страну жены: место, где родилось ракетостроение, а чернорабочий не должен был проводить всю жизнь, развозя удобрения.

– С удовольствием бы встретилась с ним, – сказала Джина. – И с твоими родителями тоже.

Макс недоверчиво посмотрел на нее.

– Что? – спросила Джина.

– Ничего.

– Сколько тебе было, когда они развелись? – спросила она.

Он вздохнул и ответил:

– Первый год в колледже. Мы действительно должны продолжать?

– Должно быть, это трудно для тебя, – сказала она. «Давай Макс, расскажи что-нибудь значимое...»

– Не-а, – сказал он. – Это все в прошлом.

– Если есть причина, почему ты не хочешь ее обсудить?

– Потому что тут не о чем говорить, – парировал Макс. – Я сделал то же, что и всегда.

Повел себя правильно. Выпустился экстерном. Джина, уже поздно.

Ох, ладно. Беседа свернула на менее комфортную для него территорию, и он поступил как обычно. Попытался избавиться от Джины.

Если она сдастся, ничего хорошего не выйдет. Если она так сделает, Макс просто закроется еще больше.

Так что Джина продолжила.

– Большой день завтра? – поддразнила она. – Игра в кункен[16] с Аджаем?

– Я имею в виду для тебя. Ты должна вернуться к Джулзу сегодня.

– Ага, а затем забрать завтра твою почту. Утомительно, – произнесла она.

Он не улыбнулся. Он и так едва удерживался, чтобы не заговорить о ее возвращении в Нью-Йорк и поступлении на юридический факультет... Она просто знала это. И тогда она не удержится от того, чтобы послать его и...

Закончится тем, что она уйдет расстроенная. Ночь была для этого слишком хороша, даже если беседу преимущественно поддерживала лишь Джина.

– Так что же ты используешь для выхода своего творческого потенциала? – спросила она, прежде чем он успел произнести какую-нибудь глупость.

– Что?

Она смутила его. Хорошо.

– С тех пор, как ты отказался от скрипки, – пояснила она. – Если бы у меня не было моих барабанов, я бы свихнулась.

– У тебя нет твоих барабанов, – заметил он. – Они в Нью-Йорке.

Р-р-р.

– Да, – сказала она, – но я нашла студию звукозаписи примерно в двух кварталах от квартиры Джулза. У них есть установка. Владелец, Эрни, не возражает, если я прихожу во внерабочее время и... Разве я не говорила тебе об этом?

– Нет, – нахмурился Макс. – Эрни?

– О. – Она поцеловала его. – Ревность?

Джина не позволила ему ответить.

– Он женат и у него двое детей. Так что перестань уклоняться от моего вопроса. Что ты делаешь? Пишешь стихи? Или – я знаю! – занимаешься скрапбукингом, верно?

Он рассмеялся, как она и надеялась.

– Да. Весь избыток свободного времени.

– Серьезно, – сказала она. – Ты пытался рисовать, или заняться скульптурой, или...

– Некоторые люди рождены для того, чтобы создавать искусство, а другие – для того чтобы сидеть в зрительном зале.

Джина села и повернулась лицом к нему.

– Ты же не веришь в это на самом деле, правда? – Она была оскорблена. – Это так же глупо, как сказать ребенку, что, прежде чем играть на гитаре, он должен овладеть скрипкой.

Это два совершенно разных инструмента, к тому же...

– Ш-ш-ш, – сказал он, но при этом улыбался, – люди спят.

– Люблю, когда ты улыбаешься, – сказала она ему. – Ты делаешь это нечасто.

И тут же его улыбка пропала.

– Я знаю, – пробормотал он. – Извини.

И вот они снова уставились друг на друга.

Уставшие. И испуганные. По крайней мере, она была испуганной. Неуверенной.

Эмоционально вычерпанной от необходимости быть все время так чертовски осторожной с ним. В страхе, что он скажет ей «все, баста», что они не могут продолжать.

Она не знала, что он чувствовал, потому что он никогда ей не говорил.

«Пожалуйста, – взмолилась она Святому Элвису, – пошли мне какой-нибудь знак...»

Ей не нужно, чтобы Макс говорил, что любит ее, но это бы чертовски не повредило.

Возможно, сыграло роль, что они были голыми в его кровати, но, как всегда, когда они смотрели друг на друга, что-то вспыхнуло. Зажглось и, потрескивая, окружило их.

«Что мы здесь делаем, Макс?» – не спросила Джина.

Вместо этого она сказала:

– Поздно.

– Да, – согласился он. А затем удивил ее. Он практически спел ей. Тихо и немного фальшиво, но определенно подражая Элвису: «Боже Всемогущий, я чувствую, как моя температура поднимается...»[17] Джина засмеялась.

Макс потянулся к ней, а жар в его глазах сказал, что никуда она не денется.

По крайней мере, не сейчас.


ОТЕЛЬ «ЭЛЬБЕ ГОФ», ГАМБУРГ, ГЕРМАНИЯ

21 ИЮНЯ 2005

НАШИ ДНИ


Джина не ждала его в комнате отеля «Эльбе Гоф».

Макс этого на самом деле и не ожидал.

Но боже, как же он надеялся.

На полу лежал конверт – без сомнения, счет за номер – который просунули под дверь.

Макс поднял его, когда вошел.

Закрывая за собой дверь, он не потрудился включить свет – занавески были открыты, и две аккуратно застеленные кровати омывал предзакатный свет. В комнате царила типичная гостиничная обстановка: кровати, шкаф, столик с телефоном, телевизор. Мягкий стул и торшер. Стулья и столик для завтрака у окна. Характерно универсальный приятный интерьер – он мог находиться где угодно в мире угождения американским путешественникам.

За исключением того, что здесь пахло Джиной. Она не пользовалась духами, по крайней мере, не теми, что в бутылочках, ее шампуни, мыло и лосьоны обладали сладковатым ароматом.

В ванной пахло сильнее. Как будто она была здесь. Только невидимая.

На стойке лежала косметика, словно она только что ею пользовалась. Словно оставила комнату в полной уверенности, что вернется.

В спальне повсюду лежали книги в мягких обложках: на шкафу, на столе, даже на полу. Джина шутила, что ее съемки эротик-шоу «В гостях у сказки» проходили бы в книжном магазине. Единственная вещь, способная заставить ее публично снять рубашку – сигнальный экземпляр последнего Дина Кунца или Дж.Д.Робба.

В том уголке Кении, где она работала, не было книжных, и Макс ощутил укол раскаяния. Ему стоило подумать об этом и купить для нее последние издания. Джулз мог отослать их ей, от них обоих потребовалось бы не так много времени и усилий.

Макс бросил конверт на ближайшую к ванной кровать, чтобы освободить руки и осмотреть все ящики.

Джина распаковалась. Вместо того чтобы держать свои вещи в сумке, как делают все нормальные люди, когда путешествуют, она пользовалась гостиничным шкафом.

Определенно, тут она поступила так же.

В стенном шкафу тоже висела одежда, и Макс подошел поближе посмотреть.

Одежда Джины и кого-то еще.

Но рубашек, или развешанных костюмов, или тапочек мужского размера на полу шкафа не обнаружилось. Кто-то еще был женщиной.

Макс стоял и смотрел на платье, которое не подходило Джине ни по стилю, ни по размеру и ощущал... Что? Облегчение?

Не совсем.

Хотя да, ладно. Может, немного. Номер был зарезервирован для Джины Виталиано и гостя. До этого момента Макс не сомневался, что гость без вопросов мужчина.

Лесли Поллард, который прибыл в лагерь Джины около четырех месяцев назад.

Англичанин. Между тридцатью и сорока.

Эрудированный.

Очаровательный.

Или как там Джина описала этого сукина сына в коротком письме Джулзу: «Я встретила пленительного мужчину»?

Но, если только часть очаровательности Полларда не заключалась в привычке носить платья со смелыми цветочными принтами, не он был ее попутчиком.

Джулз показал Максу письмо Джины сразу после того, как навел справки и выяснил из отчетов МОС, что Поллард записался в добровольцы более десяти лет назад после кончины своей жены. Этот человек долго работал с другими благотворительными организациями – в Китае, Южной Африке и в Индии. Он был выходцем из маленького городка в Англии, где преподавал в частной школе для богатых девочек. Школьное расследование, проведенное до того, как там даже задумались о том, чтобы нанять его, превосходило большинство правительственных мер безопасности.

Лесли Поллард был – как сообщили в МОС Джулзу, а тот передал Максу – тихим, набожным человеком, оплакивающим свою жену, которую все еще крепко любил.

Но у Джины, с ее жизнерадостностью, прямотой, чувством юмора и телом кинозвезды, было все, чтобы научить любого принимать жизнь и влюбиться снова.

Господи, это походило на роман. Джина скрывается в Кении, убегает, чтобы не разбить свое сердце в ужасных отношениях с Максом, который с такой радостью занимался с ней сексом каждый раз, когда она просила, но оставался бессердечным ублюдком и не открывал ей своих чувств.

Тем временем Поллард посвящает себя спасению собратьев после смерти жены – вероятно, от чего-нибудь болезненного и затяжного, вроде рака. Он нежен, чувствителен и изранен, и достаточно бесстрашен, чтобы говорить искренне. Она откровенна и забавна, и так чертовски красива и полна жизни, что у него дух захватывает.

Помогая искать пропавшего козла – нет, лучше пусть будет пропавший ребенок, – они оказываются вместе в дикой местности вдали от лагеря. Вынужденные прижаться друг к другу, чтобы сохранить тепло. Между ними разгорается страсть и...

Да. Это очень помогает. Фантазии о том, как Джина и проклятый англичанин впервые занимаются любовью, действительно помогут Максу найти ее.

Он более тщательно прошелся по одежде Джины в поисках коробка со спичками из ресторана или другого ключа, который помог бы ему проследить ее путь. Он пытался сосредоточиться, думая, как опустошительно трудно было бы это сделать, если бы тело в морге оказалось ее.

Он отвлекся от мыслей о ее сексе с мистером Пленительным, но снова чуть не заплакал.

Да, это тоже не поможет. Плакса. Черт. Что с ним не так?

В ящиках Джины одежда была преимущественно прочной, для кемпинга. Шорты- карго. Джинсы. Футболки. Легкие рубашки. Толстые носки. Нижнее белье – не такое прочное, как остальная одежда. У нее был грандиозный запас всяких вычурных штучек с кружевами.

О боже.

Но под одеждой ни одной визитки Усамы бен Ладена или его ассистентов.

На столе была груда бумаг. Рекламные брошюры местных музеев. Рваная карта города. Краткий список покупок в аптеке, написанный знакомым небрежным почерком Джины: мыло, крем для загара, ватные палочки и салфетки, вода в бутылках, крекеры...

Но никаких распечаток с кредитки, вообще никаких счетов.

Макс осмотрел ее багаж и обнаружил на полке в шкафу пару пустых спортивных сумок.

Он потянулся достать их и... Что это, черт возьми, такое?

Верхняя сумка была тяжелее, чем полагается пустой сумке. Она была закрыта и прикреплена к решетчатой полке велосипедным шнуром, из тех, что запирались на цифровой замок. Шнур обвивался вокруг матерчатых ручек.

Как будто это помешало бы грабителю скрыться с добычей.

Макс достал перочинный нож и перерезал ручки.

Сумка принадлежала Джине. Ее фамилия была написана на ней несмываемым маркером. Он отнес сумку к кровати, отодвинул брошенный там конверт...

Хорошо. Стоп. Он либо вымотался, либо спал на ходу, потому что конверт не был из гостиницы, как ему сперва показалось. Он прибыл по почте – на нем был штамп. Направлен Джине по адресу гостиницы, комната восемьсот семнадцать. Отправитель – некий А.М.К., отсюда, из Гамбурга.

Раз уж он достал и открыл нож, то сперва занялся сумкой, вспоров ткань рядом с застежкой-молнией.

Внутри оказались... Цифровая камера Джины и, да, как он и ожидал – груда счетов.

Макс сел на кровать, просматривая клочки бумажек. Она подписала те из счетов, по которым было непонятно, за что они. Обед, обед, обед, ланч, завтрак, ланч. Книги, книги, книги, книги.

Примерно две дюжины почти нечитабельных счетов разных форм и размеров. Он более подробно просмотрел их, когда понял, что А.М.К. – это...

Стоп.

Поверх груды лежал большой документ, свернутый втрое, чтобы соответствовать остальным. Бумага была тонкой, почти прозрачной и Макс прочел, задом наперед и вверх тормашками, жирный шрифт, гласящий «Американская медицинская клиника».

АМК.

Он развернул его и...

Это была оплата медицинских услуг.

Вверху напечатано полное имя Джины и адрес отеля, комната восемьсот семнадцать.

Видимо, она посещала доктора и...

Иисусе.

Она сдавала тест на беременность.

Макс разорвал присланный запечатанный конверт. Внутри находилось письмо. Он достал его, встряхнул, открыл и...

АМК на самом деле оказалась «Американской медицинской клиникой».

Вверху снова напечатано имя Джины и временный адрес. Письмо начиналось с «Дорогой пациент».

Несколько коротких абзацев на английском. В первом сообщалось, что результаты теста готовы, но самих результатов не было.

Ну конечно, нет.

Во втором абзаце ее упрекали за пропуск запланированного обследования и сообщали, что оплатить его придется в любом случае, поскольку она не предупредила за двадцать четыре часа.

А в третьем абзаце таился кикер[18]. Ей напоминали о важности дородового ухода.

Он перечитал еще раз, но слово все еще оставалось там. Дородовый.

Джина действительно была беременна?

Ладно, а если нет? Это определенно стандартный бланк. Пропущенная ею дата – вчера – была вписана от руки.

Вероятно, этот тип женской клиники продвигает важность дородового ухода при малейшей возможности.

Это ничего не значило.

И даже если она беременна, что с того? Он лучше примет ее живой и беременной, чем беременной и мертвой.

Но как можно было быть таким полным, чертовым дураком? Макс опустил голову между коленей – внезапно у него закружилась голова, перестало хватать воздуха. Джина осталась бы, попроси он об этом.

Она была бы в безопасности и...

Если бы она осталась, ее ребенок мог бы быть от него.

Что за жуткая мысль? Что бы он, черт возьми, делал с ребенком?

Чисто теоретический вопрос. Она не осталась.

И вроде Макс сделал то, что и собирался – выбросил ее из своей жизни навсегда.

Подарил ее другому мужчине, который был слишком глуп, эгоистичен или небрежен, чтобы защитить ее как следует.

Разве что она любила этого сукина сына, и ее беременность была запланирована.

Но если это так, почему он не поехал с ней? И кто, черт возьми, та женщина, с которой она путешествовала?

Кроме одежды в комнате не было ничего, что помогло бы ее опознать.

Макс нашел счета Джины, а где же тогда счета второй?

Он встал с кровати, чтобы закончить поиски в корзине для бумаг.


КЕНИЯ, АФРИКА

23 ФЕВРАЛЯ 2005

ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА НАЗАД


Дейвид Джоунс был мертв.

Джина помогала Молли справиться с шокирующей новостью, подменяя ее в госпитале.

Она же предложила устроить сегодня поминки. Только они вдвоем, бутылка вина, пожертвованная по такому поводу сестрой Хелен, и все истории, которыми Молли сможет поделиться – и не покраснеть – про ее слишком короткий роман с любимым мужчиной.

Молли согласилась, что идея хороша, но удивила Джину. Дважды.

Сначала известием, что она выздоравливающий алкоголик, и поэтому откажется от вина, но в любом случае – спасибо.

Эта информация, заставившая Джину призадуматься, была не самой удивительной.

Молли говорила ей, что начала карьеру в гуманитарной помощи, как искренний волонтер типа Б. Подростковая беременность, ребенок, отданный на усыновление, мертвый бойфренд... Молли годами боролась с трудностями, прежде чем нашла свой путь.

Вторым сюрпризом стало то, что Молли планировала пригласить на поминки Лесли Полларда.

Джина быстро поняла, что Молли хочет не просто рассказать про Джоунса. Она хочет и послушать про него. А длинноволосый заика-англичанин знал этого человека.

Или хотя бы встречался с ним несколько раз.

Предчувствие говорило, сегодня в палатке намечается странный вечер. Если, конечно, допустить, что старина шутник-Лес примет приглашение.

Джина закончила стерилизовать судна в госпитале и пошла в столовую, накормить Винни и других девочек ланчем.

Лагерь практически замер в полуденном зное.

И это не было преуменьшением.

Этот лагерь, существовавший в ритме «глотаем-пыль-за-ползущими-впереди- черепахами», впадал в кому каждый день сразу после обеда.

Джину, жительницу Нью-Йорка до мозга костей, сначала расстраивал такой медленный темп. Она глубоко вдыхала, чтобы не хлопать в ладоши и не кричать: «Быстрее! Двигайтесь быстрее!» И так как не спала в тихий час, полуденные перерывы казались ей тратой времени.

Но сейчас ей это нравилось. Весь лагерь засыпал, и у нее появлялось время для себя.

Как в том эпизоде «Стартрека», когда капитан Кирк остался на «Энтерпрайзе» один. Оказалось, он так разогнался, что члены экипажа не могли его увидеть – так быстро он двигался – и...

Нет, она спутала эту серию с той, в которой пришельцы построили макет звездного корабля и...

Дерьмо. Восемнадцать месяцев без секса, и она превратилась в свою кузину Кэрол-через-э, которая слишком много времени проводила, задаваясь вопросом, влюбится ли мистер Спок в Уинифред, может ли он интегрироваться в Баффиленную[19].

Кэрол-через-э была чудилой, и не только потому, что очевидно же: противоположности притягиваются, а Баффи победит Спока одной левой.

– Мисс! Пардон, мисс!

Джина обернулась и увидела скрывающуюся в тени душевой палатки женщину.

Молодую, почти девочку, не старше восемнадцати, в ярком цветном платье, буквально кричащем «деньги».

Откуда она здесь взялась?

– Я должна поговорить с вами.

Ее английский был по-лондонски высококлассен, лицо – безупречно красивым, с темно-коричневой кожей и огромными, выразительными глазами.

– Но нас не должны видеть вместе. Мы можем войти внутрь?

В душевую палатку?

Девушка ощутимо беспокоилась, и Джина кивнула.

– Конечно.

Табличка снаружи палатки гласила «Мужчины», но лагерь проспит еще целый час.

К тому же, в этот час генератор выключен. Любой, желающий искупаться, получил бы сейчас, в лучшем случае, лишь прохладную воду.

Девушка открыла деревянную дверь.

– Скорее, – подогнала она Джину, что прозвучало как плохая шутка, учитывая, что двигалась та как слишком многие местные женщины – медленно, осторожно, словно каждый шаг отдавался болью.

И как только девушка двинулась, стало очевидно, что она не была миленькой толстушкой, как сперва подумала Джина.

Она была беременна.

– Вам нужен доктор? – спросила ее Джина. – Или сестра?

Многие женщины в этой части Кении отказывались от услуг докторов-мужчин. Или, скорее, их мужья отказывались за них.

И отец Бен, и МОС пытались в течение многих лет найти в лагерь врача-женщину. Сестры пошли еще дальше и начали собирать деньги, планируя послать сестру Марию-Маргарет в медицинскую школу. Хотя Джина была абсолютно уверена, что сестра Двойная-М могла преподать профессорам по акушерству и гинекологии в Гарвардском медицинском пару-тройку вещей об обеспечении дородового и послеродового ухода за женщинами в странах третьего мира.

– У нас есть очень хорошая, профессиональная сестра, – продолжила Джина, пытаясь убедить ее.

– О да, я знаю, – сказала девушка. – Мы пришли сюда – мой муж и я – к вашей сестре.

Но мой муж, он без предрассудков, понимаете. Он решил, что меня должен осмотреть доктор, что, к сожалению, означает, что он будет со мной во время осмотра и... – Она приоткрыла дверь и выглянула в щелку. – У меня мало времени. Я сейчас должна отдыхать.

Они принесли меня в палатку и... Вы американка, о которой я так много слышала?

– Я из Америки, – ответила ей Джина, – да, но...

Женщина взяла ее за руки.

– Мне нужна ваша помощь, – сказала она. – Моей сестре Люси исполнится шестнадцать в ближайшую неделю. И когда это произойдет, они скажут, что она согласилась, и сделают с ней то же, что и со мной.

Ох, дерьмо.

– Но это незаконно, – сказала Джина и немедленно ощутила себя идиоткой. Что за глупости, конечно, это незаконно.

– Да, верно, – согласилась девушка. – Попытайтесь, тем не менее, добиться судебного преследования в таком городе, как Нарок. Это большой город, и у дяди там есть ферма, на которой Люси живет до сих пор. Сейчас они с тетей навещают меня, но через неделю после среды должны будут вернуться. Так что видите, мы должны сделать это очень быстро.

– Сделать это? – запинаясь, откликнулась Джина.

– Я собираюсь устроить диверсию, – сказала ей девушка. – В один из ближайших дней. Я уже отдала Люси немного денег, что у меня были, некоторые драгоценности... У нас есть друг на севере в Марсабите, он поможет ей добраться до Лондона. До того, как умер наш отец, мы год прожили в Англии. У нас там остались друзья, которые о ней позаботятся. Она готова ехать, мисс. Пожалуйста, скажите, что вы поможете ей добраться до Марсабита.

– Конечно, – сказала Джина. Святые угодники...

– Спасибо. – Девушка начала плакать. – Будьте благословенны. Женщина, которая работает на кухне у моей тещи, сказала, что вы помогли бежать всем ее семерым дочерям, что вы ангел, рискнувший ради ее детей. Она сказала, что есть такие злые люди, что заставят вас исчезнуть навсегда, если вы осмелитесь выйти за пределы лагеря, но вы все равно поможете мне.

Так вот оно что.

Причина, по которой Молли – единственная другая американка в лагере – неоднократно отклоняла возможность отправиться на сафари или в кенийскую деревушку.

Потому что планировала свою версию подпольной железной дороги двадцать первого века для побега кенийских девушек.

– Возвращайтесь в свою палатку, – сказала ей Джина, провожая обратно к дверям. – Я найду Молли, хорошо? Она та женщина, о которой вам говорила подруга, а я просто... помощница.

По крайней мере, отныне. Она удостоверилась, что снаружи никого нет.

– Скажите Люси найти Джину или Молли, когда она приедет, ладно? Скажите, что мы все подготовим для нее. И безопасно доставим ее в Марсабит.

Кивнув, девушка – черт, Джина не спросила ее имени – ушла.

Джина качала головой, пока ждала в палатке. На всякий случай, если кто-нибудь следил, она не хотела следовать сразу за девушкой. Хотя, если кто-нибудь наблюдал, то не имело значения, сосчитает она до десяти или до десяти тысяч прежде, чем выйдет. Раз у палатки нет черного хода, очевидно, что если два человека вышли из нее друг за другом, они были там вместе.

Так зачем беспокоиться обо всем этом?

Она поступает так лишь потому, что это делали шпионы в фильмах. Довольно глупая причина. Конечно, она худшая в мире лгунья. Увиливание не было ее сильным качеством.

С другой стороны, Молли, очевидно, всех в этом превзошла. Все эти месяцы они дружили, а Джина ни о чем не подозревала.

Какие еще секреты ее соседка по палатке скрывает от нее?

Джина выглянула из двери и – вот дерьмо! – прямо сюда шел Лесли Поллард с полотенцем на плече. Словно он выбрал сегодняшний день для ежемесячного отбеливания.

Инстинкт заставил ее отступить. Инстинкт заставил ее пригнуться и спрятаться за одной из перегородок. Ее гребаный инстинкт. Кинув взгляд назад, – а за полотняной перегородкой эта мысль очень быстро расцвела в голове Джины – она поняла, что вместо пряток ей стоило распахнуть дверь и выплыть наружу. Приветливо помахать шутнику-Лесу Полларду и громко сказать – если его заинтересует – что проблема с трубами уже решена.

Конечно, это все еще было возможно.

А затем в палатке чуть ли не эхом прозвучал звук расстегиваемой застежки-молнии.

Дерьмо, дерьмо!

Но, может, и хорошо, да? Значит, он безопасно разместился в другой огороженной части, погрузившись в медитативные размышления под прикосновения мыла и воды.

Все, что ей надо – на цыпочках пройти мимо этого занавеса к двери и...

Шкр-р-ряб! Если бы ее жизнь сопровождала музыка, сейчас весь лагерь перебудил бы звук иглы, проехавшейся по старомодной долгоиграющей пластинке. Потому что Лесли Поллард, очевидно, не ощутил потребности уединиться за перегородкой, считая, что один в палатке.

Он казался таким же ошеломленным, увидев ее, как и она, увидевшая так много его.

Хорошая новость: пока он не обрел дар речи, чтобы спросить ее, что она делает в душевой палатке, если на двери висит табличка «Мужчины».

Но кому-то из них явно нужно было что-то сказать, поэтому Джина выдавила «Привет», потому что, черт, Лесли Поллард в белых трусах с кармашком спереди был... Не таким уж бледным и цыплячье-тощим, как она вообразила Не то чтобы она много себе навоображала, честно говоря, даже не задумывалась.

Но мужчина оказался куда моложе, чем она считала: ближе к тридцати, чем к сорока.

Мускулистый, с кубиками пресса. Загар почти исчез, но все еще держался. В поле зрения ни кусочка цыплячьей кожи, без всяких сомнений. Хотя его загар почти полностью исчезал у самых вершин бедер и...

И матерь Божья!

Он мог повернуться к ней спиной. Но вместо этого потянулся за полотенцем и обернул его вокруг талии одним гибким движением, от которого мускулы на руках и торсе перекатились, как у киногероя.

Лесли Поллард – Спаситель Дня.

Джина рассмеялась от мысли про постер к такому фильму, что было очень, очень неправильно. Бог не запрещает врываться к незнакомцам в нижнем белье и начинать внезапно хихикать, так что она превратила смех в кашель.

– Простите. Пыль в моем... Не обращайте на меня внимания, я просто проверяла... – Трубы, собиралась она сказать, но остановилась, потому что, о, мой Бог. В этом был двойной смысл. Проверить трубы – почти проверить твои трубы. Чего она действительно не собиралась делать. Совсем. Вот только до полотенца она заметила загар и его отсутствие в некоторых местах, и это было просто... там.

– Напор воды, – сказала она вместо этого. – Хорошая новость. Напор есть. Он очень... водяной и напористый... – Каким-то образом она добралась до двери. – Приятного дня.

Хорошо, ладно.

Большая часть лагеря все еще пребывала в коме, и Джина добралась до палатки, которую делила с Молли, не встретив ни одного полуголого сотрудника. Например, сестру Марию-Маргарет.

О-о-ой.

Она ворвалась в двери, и испуганная Молли перевернула бутылочку с лаком для ногтей.

– Блин! – раздраженно воскликнула она, пытаясь навести порядок.

Молли была в шелковом бирюзовом платье, с полотенцем вокруг головы и грязевой маской Джины на пол-лица.

Что ж, полдень становился все более и более нереальным. Вместо того, чтобы тосковать и орошать слезами подушку, Молли устроила себе то, что Джина называла «спа-день», завершив его покрыванием ногтей на ногах красным цветом.

Конечно, каждый горюет по-своему.

– Прости, что беспокою, – сказала Джина подруге, – но это не может ждать...


ОТЕЛЬ «ЭЛЬБЕ ГОФ», ГАМБУРГ, ГЕРМАНИЯ

21 ИЮНЯ 2005

НАШИ ДНИ


Макс впустую тратил время, пытаясь уговорить администрацию «Американской медицинской клиники» нарушить правила их политики конфиденциальности клиентов.

Он знал, что они не дадут личную информацию Джины, и тем более не по телефону, но не мог не попробовать.

Стоило ему начать объяснять, кто он такой, почему сейчас в Гамбурге, описывать оба счета и письмо из АМК, женщина, которая подняла трубку, перебила его:

– Подождите, пожалуйста.

Так что он ждал. И ждал. Он знал, это должно было отбить ему охоту, но у него было не так много зацепок, чтобы отступить.

Ожидая, он разложил счета Джины на кровати, рассортировав их по датам.

Он обнаружил, пристально изучив расходы, что Джина оплачивала ланчи, завтраки и обеды своей подруги.

Если только не ела, в буквальном смысле, за двоих.

Прекрасно. Теперь он точно знал, где и что Джина ела в Гамбурге, и где покупала книги – все в непосредственной близости от гостиницы – но больше ничего.

Осмотр ее мусора ничего не дал. И осторожный осмотр остальной части гостиничного номера не приблизил его к опознанию спутницы Джины.

Чертовски странно, как будто она путешествовала с безымянной Джейн. Или, может, с Джеймсом Бондом. Кем бы ни была эта женщина, она обезличила себя получше некоторых оперативных сотрудников верхушки безымянного агентства, которые контактировали с Максом на протяжении его карьеры.

Каковы шансы, что такая нехватка опознавательных знаков случайна?

Все еще ожидая на линии, он проверил одежду во второй раз в поисках меток и обнаружил, что когда-то почти к каждой вещи были пришиты именные бирки. Два маленьких кусочка ткани.

Именные бирки срезали.

Женщина с ужасным немецким акцентом вернулась на линию:

– Мне жаль, сэр. Без разрешения, подписанного пациентом...

– Я хотел бы записаться на прием, чтобы поговорить с доктором, который обследовал ее, – сказал Макс. Он искоса взглянул на счет: – с доктором Лесли Крамером.

Женщина немного помолчала, потом произнесла:

– Как насчет сентября? Семнадцатое. Это среда...

И это через три месяца.

– Простите, вы не понимаете. Я из...

– Нет, – оборвала она его. – Я понимаю. Вы из ФБР – или говорите так. Боюсь, ваша история не так уж оригинальна.

– Что?

– Мы каждую неделю получаем несколько звонков из ФБР, полиции, ЦРУ. Как будто это магические слова, которые заставят нас выдать конфиденциальную информацию.

Его телефон пикнул – поступил другой звонок. Он глянул на номер. Джулз.

– Да, – сказал Макс администратору АМК, – но я действительно...

– Сожалею, сэр, предлагаю вам поговорить со своей подругой, если вы хотите быть в курсе ее здоровья. Мы не даем информацию без специальной формы допуска, подписанной...

– Послушайте, – сказал он. – Она пропала. Я пытаюсь ее найти. Я хочу поговорить с доктором Крамером, спросить, была ли Джина сама или с кем-нибудь, когда приходила на прием.

– Сожалею, сэр...

– Доктор Крамер вечером принимает?

Он видел в заголовке письма, что в АМК сегодня есть вечерние часы приема.

– Простите, сэр, мы не даем информацию о нашем персонале.

Потенциальным сумасшедшим. Она не произнесла этих слов, но Макс знал, что подумала.

– До свидания, – сказала она и повесила трубку.

Проклятье.

Джулз перестал звонить, и Макс набрал его сам.

– Что ты нашел на женщину, с которой путешествовала Джина? – спросил он, когда Джулз ответил.

Младшего агента не беспокоило отсутствие традиционного приветствия вроде «алло».

– Ничего, – ответил он. – Пока. Но я жду звонка от Джорджа. Он связался с оперативниками в Найроби, которые практически въезжают в лагерь, и мы сможем переговорить со священником, который им управляет. Связь там, в лучшем случае местами, и мы никак иначе не можем связаться с ним. Священника зовут Бен Солдано. Я дам вам знать, как только услышу что-нибудь от Джорджа.

– Что еще ты нарыл? – спросил Макс.

– Я связался с кредитной компанией Джины. Никаких платежей со дня взрыва.

– Черт, – сказал Макс.

– Да, жаль, – откликнулся Джулз. – Но это вам не понравится еще больше. В день взрыва был оплачен билет в один конец из Гамбурга в Нью-Йорк – отправление сегодня после полудня. На имя Джины. Еще раньше, в тот же день, перевели большую сумму – двадцать тысяч долларов – на счет компании «НТС-Международный», которая странным образом прекратила существование.

Иисусе.

– Мы пытаемся ее отследить, – добавил Джулз, – но пока безуспешно.

– Значит, кредитную карточку украли, – сказал Макс. Он не хотел даже думать о том, что это значит. Если паспорт Джины и бумажник украли...

– Мы тоже так думаем, – заметил Джулз. – Хотя, подождите, есть еще. И более странное. У Джины была еще карта от другой компании. За десять дней до взрыва она сняла крупную сумму – десять тысяч долларов – с этой карты в банке в Найроби.

– Что за черт? – сказал Макс. Десять тысяч долларов наличными?

– О, – произнес Джулз, – я получил сигнал от Джорджа. Я перезвоню вам. Это займет несколько минут...

Он прервал связь, и Макс закрыл свой сотовый. Проклятье, с кем Джина связалась?

С каким-то жалким подонком, который не только сделал ей ребенка, но и вымогал крупные суммы, потом украл ее паспорт и бумажник, и...

И убил ее.

Нет.

Пожалуйста, Отец Небесный, нет.

Камера Джины лежала на кровати, и Макс поднял ее.

Давай, Кэссиди. Перезвони.

И доложи, что оперативники добрались до лагеря в Кении только чтобы обнаружить, что Джина вернулась туда, целая и невредимая – оставив все свои пожитки?

Если бы лишь вещи и косметику, Макс позволил бы себе в это поверить. Но она ни за что не оставила бы все эти книги.

Его телефон не звонил и не звонил, так что Макс включил камеру – как обычно, Джина сохранила дюжину снимков – и...

На первом снимке, появившемся в маленьком окошке камеры, был он. Она сохранила его фото, что это значило? Что ей до сих пор не все равно?

Или что она сохранила его как предупреждение? Типа «никогда не забывать, какими паршивыми были твои отношения с этим неудачником»...

Это был не особо удачный снимок. На самом деле, даже досадный.

Макса сняли в его палате в Шеффилде сидящим на кровати. Это фото Джина сделала в день его прибытия туда. Он выглядел как кусок дерьма, потный после своего первого сеанса терапии, и смотрел в камеру с негодованием, потому что, черт возьми, не хотел фотографироваться.

Он вообще не хотел, чтобы Джина была в комнате.

Как будто это могло помешать ей прийти...

«Знаешь, что тебе надо? Счастливый конец...»

Он нажал кнопку и перешел к следующему кадру.

Еще одно фото Макса. На этот раз с Аджаем.

О боже.

Они сидели за столом в комнате отдыха в реабилитационном центре и играли в карты. Аджай широко улыбался, несмотря на то, что сидел в инвалидном кресле, несмотря на то, что шрамы превратили его ужасно обожженные руки в пугающие когти. Комнату украсили к Рождеству. Макс до упаду смеялся над чем-то, что только что сказал мальчик – без сомнения, какая-нибудь смехотворно глупая неприличная шутка.

Ребенок понял, прямо во время их первой карточной игры, что малейший юмор веселит Джину. И что, когда смеется Джина, смеется и Макс.

На следующем фото Аджай снял Макса и Джину. Она сидела у него на коленях за тем же столом в реабилитационном центре, обвив рукой его шею и надев шапочку с оленьими рогами, которую принесла Аджаю. Макс вымученно улыбался и словно боялся дотронуться до нее. Боялся, как бы она не узнала, как ему нравится дотрагиваться до нее. Боялся запечатлеть это, боялся...

Будь оно проклято, но он хотел шагнуть в эту фотографию. Хотел хлопнуть себя по лбу и сказать себе... Что?

Наслаждайся моментом. Не спеши. Смакуй его. Дорожи им.

Потому что это не навсегда.


Загрузка...