Аленка по извилистым коридорам неслась еще быстрее, чем путеводный клубочек. Василиса с непривычки пробежала мимо нужного поворота, воротилась, боясь потерять новоявленную подругу, но, к счастью, Аленка уже сама выскочила ей навстречу.
— Не зевай, — укорила она. — Опоздаем на «домоводство», будем до вечера квакать!
— Как это, квакать? — не поняла Васена.
— Как лягушки на болоте, наказание у Настасьи Филипповны такое. Поменьше языком шевели, побольше лаптями!
Подгоняемая Аленкой, Василиса почти вбежала в просторную светелку, где уперев руки в крутые бока чинно расхаживала барышня в алом платье. Волосы ее были собраны в тугие русые косы, стянутые белыми лентами, на поясе повязан передник. Остальные чаровницы с придыханием следили за каждым шагом наставницы, стараясь не упустить ни слова из того, что она произносила. При виде Аленки, Настасья Филипповна нахмурилась было, но заметив Василису, сухо кивнула.
Девицы поспешили за свободный стол, на котором уже расставлены были плошки с разной снедью: капустными листами, румяными яблочками, куриными яйцами и мукой. В кувшине обнаружилось молоко, а на блюдечке — масло.
— Пироги-и, — восхищенно прошептала Аленка. И тихонько объяснила ничего не понимающей Василисе. — Настасья Филипповна, супруга Добрыни Никитича, домоводству учит. Как убраться дочиста, пятна всяческие выстирать, богатыря своего сытно накормить. А уж какие пироги печет, закачаешься! Сама печка у нее рецепты выспрашивает. Неужто и нам свезло, научит?
— А чары как же? — не поняла Василиса.
— Когда в животе пусто, никакие чары не помогут, — отозвалась Аленка.
Василиса спорить не стала, у нее и на сытый живот никаких чар не имелось. Оттого и ждала она пуще остальных уроков именно чародейского. А пироги ей печь и прежде приходилось, когда с матушкой и батюшкой жила. Да и по хозяйству хлопотала. Оказалось, недостаточно.
Стоило Настасье Филипповне открыть рот, воцарилась в светелке такая тишина, что слышно было, как бьется в оконце одинокая муха. А уж как сказывать начала, тут чародейки засуетились, достали перья да пергаменты, заскрипели, чтоб ни единого словечка не потерялось. Оказалось, что и пироги печь — наука великая. Муку-то просеять надо, чтоб тесто пышное было, благословения на пироги испросить, чтоб поднялось хорошо, да выпекалось румяно. Много еще премудростей всяких Настасья Филипповна поведала, а потом в ладоши звонко хлопнула и говорит:
— Времени у вас до заката.
— Настасья Филипповна, — робко спросила Аленка, — а проверять-то кто будет?
И снова замерли чародейки в ожидании ответа, будто бы и в этом было какое таинство. Василиса с ними замерла, опасаясь, вдруг за неправильный пирог в лягушку превратят. А наставница лишь усмехнулась:
— Шут с вами, малахольные, — засмеялась она. — Приведу вам богатырей! Только чур не чаровать, мигом заквакаете!
Заверив Настасью Филипповну, что чаровать никто и не собирался, девицы бросились кухарничать. Отовсюду слышались досадные возгласы: то яйцо мимо кадушки кто уронит, то тесто к пальцам прилипнет, да так, что не оторвать. Кроме Аленки да Васены пироги здесь никому не удавались. А уж когда до начинки дошло, Василиса и вовсе смеха не сдержала: девицы так спешили, что яблоки нарезали прямо с огрызками да косточками.
— Знатные пироги выйдут, — хихикнула она. — А что за богатыри-то, что все переполошились? Те самые, о которых в летописях сказывают?
— Нет, что ты, — отмахнулась Аленка, старательно заплетая из теста косичку, чтобы украсить круглый яблочный пирог. — Ученики Добрынины. Красавцы, как на подбор. Плечи — во! Ручищи — во! За таких и замуж пойти не стыдно.
— Так уж и за всех не стыдно? — восхитилась Василиса. — Девицы-то не сноровистые, ладно хоть старательные.
— Девицы тут не сноровистые, оттого что царевны. Все за них прежде маменьки да нянюшки делали, вот и не научились. Для них тут все в новинку. Зато носа не задирают, в грамоте помогают, коли попросишь. Наставники тут строгие, Нестор ох как непонятливых не любит, дюже серчает.
— Тоже в лягушек превращает? — ужаснулась Васена.
— Хуже! — отозвалась Аленка. — Строчки писать заставляет, пока мозоль от пера не появится.
— С грамотой и царевнами понятно. С богатырями в общем-то тоже. Замуж я не хочу, мне учеба важней.
— Это ты еще их не видала просто, — фыркнула Аленка, ойкнула и бросилась ставить пирожки в печь.
Василиса только плечами пожала. Ей таких богатырей и дома хватило, не от того она из родной деревни бежала, чтоб в те же сети угодить. Пироги у нее и дома справные выходили, румяные, с хрустящей корочкой да сладкими яблочками. Такие и тут испечь нетрудно было. Главное для себя Васена услыхала, кроме домоводства здесь и другие уроки есть, грамота, например, чародейство. Сталбыть, точно не зря.
Она мерно раскатывала тонкое тесто, раскладывала печеные сахарные яблочки, узорчато защипывала края, чтоб в печи не раскрылись, не вытекли горелым соком. В приоткрытое окно слышалось, как щебечут на улице птички. Доносился свежий аромат зеленой листвы, спелых яблок, что висели прямо тут на дереве, лишь руку протяни. Васена глянула в окно и охнула, разглядев на соседнем дереве золотистую грушу. Недолго думая, она вытянула руку, сорвала сочную грушу, споро нарезала и бросила в пирог, перемешав с яблоками. Потом вдруг собственной смелости испугалась. А ну как груши тут какие-нибудь заповедные, сорвешь такую, обернешься каким-нибудь козленочком или еще чего похуже.
Решив как-нибудь осторожно выспросить о них у Аленки, Василиса прибрала на столе, подмела пол и уселась на лавку ждать, пока пироги поспеют. А пока они в печи румянились, Васена лениво слушала, как мечтали девицы о богатырях, хвалили их крепкие плечи, умелые руки и румяные щеки. Будто все, как на подбор, прекрасные царевичи, только и думающие о том, как бы супругу среди чаровниц отыскать. От таких мыслей Василисе было весело, но девиц она не осуждала. У каждой свои мечты, у кого-то — науками овладеть, у кого-то — богатырем.
Едва заалело закатное солнце, в светелку вернулась Настасья Филипповна. Чаровницы подготовились, как могли: красиво разложили пироги на столах, разлили молоко по кружкам, нащипали щеки, чтоб румянились. Последнее от наставницы не укрылось, она снисходительно улыбнулась, обходя столы и принимая работу.
— Недурственно, недурственно, — кивала она, а девицы вздыхали с облегчением.
В основном, у всех было это самое «недурственно», лишь два раза Настасья Филипповна укоризненно прицокнула языком, глядя на заливающихся слезами чаровниц с подгоревшими пирогами.
— Вы, девицы, ступайте петухов кормить, — приказала она. — Глядишь, научитесь время правильно считать.
Чаровницы всхлипнули, но в курятник покорно отправились. А наставница поравнялась с Василисиным столом. Аленка, получившая свое «недурственно», маячила за плечом Настасьи Филипповны, поглядывая на Васенины пироги. От них так явственно пахло грушами, что девица смутилась. Вдруг все-таки нельзя?
— Ох, ладные пироги, — улыбнулась наставница, вызвав удивленный вздох чаровниц. — Вижу, руки у тебя золотые. Звать как?
— Василиса, — молвила Васена.
Настасья Филипповна одобрительно кивнула и хлопнула в ладоши. Распахнулись широкие двери, впуская тех самых долгожданных богатырей, о которых так щебетали чаровницы. Василиса охнула, поглядеть и правда было на что, точнее на кого. Все, как на подбор, высокие и крепкие, с могучими плечами, голубыми глазами и золотистыми, завивающимися в красивые кудри волосами. Таких она и прежде видала, только поодиночке, когда свататься к ней приезжали. Ни тогда они сердце девичье не тронули, ни теперь.
Богатыри, тем временем, останавливались подле приглянувшихся чаровниц, кланялись, пробовали пироги, нахваливали хозяек. Василиса зазевалась на миг, когда услышала глубокий, словно бархатный голос прямо подле себя:
— Ну что, чаровница, чем потчевать будешь?
От неожиданности Васена охнула, подняла глаза и замерла. Лукаво улыбаясь, на нее глядел добрый молодец. Глаза его были темно-синими, будто ночное небо, волосы черные, как смоль. Он был высоким, подтянутым и жилистым, видно было, что сила в нем недюжинная, но какая-то иная, колдовская. Как он к богатырям угодил, неведомо.
— Звать тебя как, чаровница, — усмехнулся молодец.
— Василиса, — прошептала девица, стараясь скрыть предательскую дрожь в голосе. — Угощайся.
Она подняла кувшин с молоком и едва не разлила его на стол от волнения. Так вот как оно бывает, когда повстречаешь того самого, от которого убегать не хочется? Испугавшись своих мыслей, Василиса собрала все силы, чтобы подлить молока в кружку и не промахнуться.
— Я тебя прежде не видел, — мягко сказал темноглазый богатырь. Или не богатырь? — Я Ратислав.
— Ты чародей? — вырвалось у Василисы прежде, чем она подумала, что наверное, такое спрашивать не стоило. Особенно у того, от кого замирало девичье сердце.
— Вроде того, — как-то кисло усмехнулся Ратислав. — Правнук Кощея. Повинность вот отбываю за то, что меч прадеда в ужа превратил.
— Того самого? — охнула Васена.
— Того самого, — угрюмо подтвердил правнук Кощея. — Так ты кормить будешь пирогами али баснями?
— Ой! — смутилась Василиса, чувствуя, как безо всякой свеклы раскраснелись щеки. — Пирогами, конечно. Вот капустный, а вот с яблоком и грушей.
Она снова смутилась, вспомнив, как тянулась рукой из оконца. Поборов смущение, спросила свистящим шепотом у Ратислава, казавшегося ей более подходящим для этого вопроса, чем Настасья Филипповна:
— Они же не заповедные?
— Груши? — удивленно переспросил молодец и вдруг звонко засмеялся. — Нет, конечно, обычные. Кто же станет заповедные груши перед жилым теремом растить? Мигом сожрут! Они в другом месте растут.
— В каком? — заинтересовалась Василиса.
— В заповедном, конечно, — пробормотал Ратислав, доедая пирог. Он поглядел на Васену и, хитро прищурившись, спросил, — Хочешь, покажу?
Заповедных груш Василисе прежде никто не показывал. У женихов, что к батюшке свататься приезжали, все как-то просто было. Коли и привозили что, так уже сорванное, собранное в корзины. Даже диковинные цветы были уже не живыми, срезанными и замотанными в сырую тряпку, чтоб по дороге не завяли. А тут такое! Настоящие, волшебные. Мгновение поколебавшись, Василиса робко кивнула.
— Вот и хорошо, — улыбнулся Ратислав. — Я зайду на рассвете, одевайся теплее. А пироги у тебя славные.
Он подмигнул и ушел, оставив Василису в растерянных чувствах.
— Дела-а, — прошептала где-то рядом Аленка. — Никогда не слышала, чтоб правнук Кощея смеялся…