Переполох в Академии Сказок

Глава 16. Горыныч

Далеко идти не пришлось, вскоре Богумил потянул Лушу к небольшому, невесть откуда взявшемуся в лесу пригорочку. С одной стороны он был пологий, а с другой — словно погрыз кто. Луша глядела и дивилась, кому пришло в голову ковырять пригорок? Правда, присмотревшись, она поняла, что этот загадочный кто-то расковырял узкий и глубокий лаз куда-то внутрь, а после — заботливо прикрыл его ветками и травами. Ни в жисть не отыскать, коли не знать, где. Богумил знал, хитро улыбаясь, отбросил ветви и кивнул, приглашая Лукерью внутрь.

— Я туда не пойду! — прошептала ведьма, с опаской поглядывая на сына Ивана-царевича. А ну как Богумил рассудком помутился, али вовсе под чарами какими.

— Пойдешь, там Василиса Прекрасная искать не будет, — так же тихо ответил Богумил.

— Это еще почему?

— Потому что никто в логове Горыныча прятаться не решится, — пояснил наследник Ивана-царевича. — А еще, она его недолюбливает, говорит, пока в замок к Кощею нес, платье измял да косы растрепал.

— Какие косы⁈ — возмутилась Луша. — Она же погибнуть могла!

— Да брось, все знают, что это традиция такая, чтоб суженого на силу да могущество проверить. Отчего, по-твоему, Кощей до сих пор живой? Сколько раз иглу его ломали? То-то и оно!

Лукерья, наивно полагавшая, что Кощей живой оттого, что Бессмертный, а не оттого, что про иглу в сказках врали, попятилась и сердито взглянула на Богумила.

— А ну, признавайся, для чего мне помогаешь? Никак Горынычу своему скормить хочешь?

— Ага, чтоб летал шустрее, да выдыхал не пламя, а сразу ведьмины зелья, — расхохотался молодец. — Приглянулась ты мне, вот и все. А сейчас времена темные, не до глупостей.

— А ты, стал быть, ко мне с глупостями? — ехидно уточнила Луша.

— Тьфу, бабы, покоя от вас нет, — рассердился Богумил. — Не с глупостями, я вообще не о том! Полагается как, благословения батюшки спросить, с дарами к тебе явиться и ждать.

— Чего ждать?

— Пока ты чего надумаешь. А я погляжу, ты такая догадливая, что я скорей состарюсь, чем дождусь.

— Раз ты у нас такой умный, — фыркнула обиженная Луша, — так полезай сам к своему Горынычу!

Она повернулась и устремилась было прочь, но Богумил цепко схватил ее за руку. Лукерья качнулась, не удержалась на ногах и упала на сына Ивана-царевича. Тот от неожиданности сделал неуклюжий шаг назад, нога нащупала пустоту, и Богумил, крепко сжимающий Лушу в обьятиях, полетели в логово Горыныча.

Выкопал себе трехглавый змей пещеру глубокую, такую, что летели до дна Луша с Богумилом целых три вдоха, а после пребольно ударились о земляной пол. Потирая ушибленные места, ведьма подскочила и зашипела сквозь зубы:

— А ну говори, что тут полагается тем, кто девице платье измял да косы растрепал?

— Да ничего не полагается, — растерялся добрый молодец. — И вообще, спасибо бы сказала, я весь удар на себя принял. Если бы не я, ты бы так запросто парой шишек не отделалась!

— Если бы не ты, я бы вообще сюда не упала! — возразила Луша.

— Зато теперь тебя точно до обеда не найдут, — улыбнулся Богумил. — И выбраться сама ты не сможешь, значит, не зря падали.

— Отчего это?

— Да ты что, счастья своего не ведаешь? — искренне изумился сын верховного наставника Академии. — На твоем месте всякая девица оказаться мечтала, а я тебя выбрал!

— Так развыбирай обратно, — пожала плечами ведьма.

Ей, как любой девице, мужское внимание было жуть как приятно. Вот только Богумил, при первой встрече так ей понравившийся, отчего-то оказался избалованным и невоспитанным. Даже в глухой деревушке, что граничила с их лесом, молодцы были обходительнее. Цветы полевые дарили, пряники да кренделя всякие. И слова приятные на ушко шептали. Сама-то Луша не знала, ей деревенские девицы рассказывали. А тут на тебе, царевич сыскался! Того и гляди скажет, что это она должна ему за кренделями бежать. Не так себе Лукерья суженого представляла.

— Не могу обратно, — вдруг признался Богумил.

— Это еще почему⁈

— Судьба такая, коли выбрал кого — навсегда.

— Ну тогда тебя только пожалеть можно, — фыркнула Луша. — Я себе кого покраше найду. Чтоб плечи широкие, глазищи синие…

— Ага, и уста сахарные, и говорит, будто реченька льется? — хмыкнул Богумил.

— А ты почем знаешь?

— Я тоже эти сказки читал, — радостно сообщил молодец. — И все там такие одинаковые, что аж тошно. Девица всенепременно с длинной русой косой, кроткая и податливая, как березка на ветру.

— А тебе, стал быть, такие не по нраву? — прищурилась Луша.

— Были бы по нраву, стал бы я за тобой бегать? В зеркало-то глядела? Косы рыжие, будто солнцем поцелованные, глазищи ведьмины зеленые, как трава после дождя. Да и на березку ты мало похожа, скорей уж на колючку какую, крыжовник там. С виду ягодки неприметные, а вкусные.

— Неприметные, значит⁈ — возмутилась Лукерья. — А ну, возвращай меня наверх, немедля!

— Так обед же еще не скоро, — попытался возразить Богумил.

— Немедля, говорю!

Луша гневно топнула ножкой и поморщилась. Кажется, пока падала, ударилась. Но это ничего, в ее покоях травки всякие отыщутся, да и склянка с настоем от ушибов имеется. Только бы из лаза обратно в лес выбраться. Она покосилась на Богумила, тот задумчиво ковырял носком сапога темно-коричневую гору, все это время громоздившуюся в углу. Куча вдруг заворочалась, а потом и вовсе открыла два огромных желтых глаза, моргнула…

— А-а-а! — завизжала Лукерья, бросаясь к стене. Спасения девица не нашла, от отчаяния лишь закрыла глаза ладошками. А когда услышала хриплый голос, и вовсе едва не лишилась чувств.

— Славная девица, голосистая, — восхитился кто-то.

— То-то и оно, — донесся голос Богумила. — Орет пуще испуганной совы. Вертай, говорит, наверх!

— Ну так и вертай, — отозвался хриплый голос.

Луша осторожно приоткрыла один глаз, а потом и второй. На полу пещеры сонно потягивался трехглавый змей, изредка фыркая дымом. И именно его сейчас молил о помощи Богумил.

— Сам же можешь, — отмахивался Горыныч.

— Не могу, — вздохнул сын Ивана-царевича. — Колдовство то кончилось. Осерчал батюшка, на целую седмицу я теперь простой смертный.

— Суров, — прохрипел змей. — А ты, красна девица, не побоишься?

Луша качнула головой, всем своим видом показывая, что она уж точно ничего не побоится. Куда еще страшней, чем в пещере трехглавого змея? А ну как он проголодается? Мяса-то в них с Богумилом маловато будет для такой туши. Хотя Богумила, пожалуй, Горыныч есть не станет, друг все-таки. Остается она, Луша.

— Величать-то как? — фыркнул Горыныч.

— Лукерья, — отозвалась ведьма, а Богумил присвистнул.

— А ты никак и имени не спросил? — догадался змей. — Вот же безголовый! Свое-то назвал?

— Мое всякий жучок знает, — кисло ответил молодец.

— И то верно, второго такого не сыщешь. Ну, Лукерья, полезай на спину, мигом к лесу домчу. И ты, болезный, полезай.

— Чегой-то я болезный? — возмутился было Богумил, а Луша хихикнула.

— Хвороба у тебя тяжкая, неизлечимая, — издевался Горыныч. — Как называется, неведомо. Вот был разум, а потом фух, и весь вышел. Ты не знаешь, Лукерья?

— Не знаю, — развеселилась ведьма.

— Ты уж его хворого не бросай, знаю, отвары у тебя имеются да заговоры всякие. Уж подлечи буйну голову, — змей хитро подмигнул приунывшему Богумилу. — Ведьмы ведь обет дают, болезным да страждущим помогать.

— Дают, — пробормотала Луша, чувствуя, что Горыныч не так прост, как кажется.

— Вот и ладненько, — дохнул дымом змей. — А теперь на спину лезьте, засиделся я тут, крылья надо размять.