Пламя Атлантиды

ГЛАВА 8

Голова невыносимо болела. Темные пятна плясали перед глазами от каждой мало-мальской попытки их открыть, и Савичев зажмурился до рези в висках. Это мало помогло, выбивающая испарину мигрень распространялась по периметру лобной и затылочной частей практически со световой скоростью, отдавалась эхом затихающей пульсации в том месте, где отравленный, предположительно, нейропаралитиком дротик вонзился в кожу. Дротик?

Память ускользала, прерывалась волнами накатывающего головокружения и пульсирующим набатом в висках, разливая по телу отголоски глухой боли. Сосредоточиться на чем-либо было невозможно, пришлось сделать над собой усилие и вспомнить военную хитрость — не выдавать своего состояния врагу до тех пор, пока не сориентируешься на местности.

Закрытые глаза обострили чувство слуха практически до максимума, до малейшего звука. Ветер гулял в кронах высоких деревьев, моментами создавая кратковременный свист, где-то невдалеке шумел, предположительно, водопад, мельчайшие капли водяной пыли оседали на кожу едва уловимым щекочущим движением. Постепенно звуки природы отошли на второй план, превращаясь в фон, и слух различил гул женских голосов, мелодичный смех и иные звуки, которые было сложно разобрать — иногда звон металла, глухие щелчки и неравномерный стук.

Скульптуры в виде огромных кошек, поляна, на которой располагалось святилище этой загадочной империи, внезапная слабость и белый цветок астропеуса с синей лентой поверх изогнутого стебля. Память возвращалась, а вместе с ней и ощущение легкой саднящей боли в ладонях и коленях. Пальцы рук и ног с трудом ощущались, и Савичев инстинктивно принялся сгибать их, напрягая мышцы, чтобы разогнать кровообращение и избавиться от дискомфорта. В горле пересохло, попытка резко подняться вызвала головокружение и новый приступ нешуточной боли в висках. Когда он открыл глаза, яркий солнечный свет, даже преломленный зеленой листвой, резанул сетчатку, заставив снова зажмуриться и поморгать несколько раз, пока глаза привыкли к этому свету.

— Ты очнулся? — шепот Ведикуса отдался ударом клинка в затылке и показался очень громким. Савичев кивнул, превозмогая боль. Прямо над ним раскинуло свои ветви огромное дерево с крупными остроконечными листьями, его прямой обзор закрывало еще что-то. Подогнанные друг к другу деревянные прутья… клетки?

Позабыв о покалывании в пальцах, археолог вскинул ладонь, потянувшись к поясу брюк за ножом. Ни ремня, ни ножа. Сознание укололо нехорошим предчувствием, когда мужчина ощупал карманы и убедился, что они абсолютно пустые.

— Они все отобрали, пока ты витал разумом в чертогах тьмы, — поведал спаркалиец. Савичев стиснул зубы и подтянулся на локтях, осматриваясь по сторонам. Вашу мать, клетка. Самая настоящая, невысокая, во весь рост не выпрямиться. Гибкие и ровные ветви плотно подогнаны друг к другу и переплетены шнурами лиан на стыках, основание уходит в утрамбованную землю. Пол этой камеры усыпан сухой травой, которая совсем не добавляет мягкости и комфорта. Весь периметр, примерно два на два метра, оставляет минимум пространства для манипуляции.

— У тебя тоже?

С Ведикуса стащили даже латы. Дмитрий помимо воли свел брови на переносице, заметив состояние попутчика. Скула рассечена, на гладком черепе несколько внушительных кровоподтеков, даже грудь расцарапана. Но главным было не это: спаркалиец трясся, его губы дрожали, а страх в глазах был настолько силен, что археолог невольно усомнился: а не солгал ли этот воин о своей принадлежности к императорской армии и о том, что возглавлял легионы. Мужчина вздрагивал от малейшего шороха, ежился даже от слабого порыва ветра, непроизвольно вжимаясь в угол клетки. Он не смог ответить на поставленный вопрос, судорожно дернулся и скрестил на груди руки.

— Ты меня слышишь? — Дмитрий поднял руку и несколько раз щелкнул пальцами перед глазами сокамерника. — Давай, приходи в себя! Надо выбираться отсюда, пока у меня клаустрофобия не началась.

— Мы обречены, отсюда не выбраться! — Дмитрий испытал острое желание двинуть Ведикусу под дых, расслышав в его голосе истерические нотки тотальной обреченности. — Из рук Оцилл никто не уходит по своей воле, мы пропали!

— Даже не попытаешься?

Спаркалиец закрыл лицо руками и сдавленно застонал. Савичеву не раз приходилось сталкиваться с подобной реакцией в зонах боевых действий. Военные корреспонденты и волонтеры, которые видели в своих визитах лишь жажду сенсаций, наживы и пиара, оказывались настолько шокированы реалиями настоящей, не киношной войны, что сразу теряли свой запал, срывались в истерики или же впадали в шоковый анабиоз. Как правило, все происходило по одному и тому же сценарию: они появлялись на базе, сверкая новейшей аппаратурой, стильными костюмами и сверхуверенностью, поглядывая свысока на бойцов, которые каждый день оказывались на линии огня под прицелом смерти, радуясь, что не задержатся здесь надолго. Но как быстро слетала эта показушная бравада, когда начинались артобстрелы, вокруг свистели пули и рвались снаряды, подчас разрывая солдат осколками на части. В настоящей войне нет красивых эпических сцен, нет режиссера, который часто щадит своего зрителя и показывает ему исключительно то, что тому приятнее всего видеть, оставляя за кадром реальные ужасы. Ради таких вот залетных гостей, с присутствием которых приходилось мириться, в аптечках бойцов отрядов специального назначения прочно поселились транквилизаторы, которые они никогда не использовали сами.

Сейчас успокоительного в наличии не имелось. Махнув рукой на бесполезного нынче союзника, Дмитрий обернулся, проклиная усилившуюся мигрень, и осторожно провел кончиками пальцев по стыку прутьев решетки. На ощупь массивные ветви показались твердыми, словно пропитанными клейким составом, который затвердел поверх пленкой глянцевого лака. Петли переплетения лиан были запутанными, а сами волокна сплетены в сложный жгут, который было тяжело разрезать на первый взгляд.

Ведикус что-то забормотал себе под нос, едва не всхлипывая. «Заткнись», — подумал Савичев и поддел петлю зубами. Тотчас язык пронзило огнем, как будто под кожицу вогнали раствор кайенского перца, и он сплюнул, не сдержав сдавленное шипение сквозь сжатые зубы.

— Они пропитывают его соком вековых деревьев, презренные суки! — пояснил Ведикус. Вовремя предупредил, что и говорить.

Язык невыносимо пекло. Распутать петли и выбить прутья оказалось пока что непосильной задачей.

— Возьми обеими руками прутья у земли, — стараясь не повышать голос, велел Дмитрий. — На счет «три» со всей силы тяни вверх. Может, мы сможем вырвать ее из земли.

Свое распоряжение пришлось сопроводить увесистым тумаком, потому как спаркалиец начал расписывать все те ужасы, которые уготовят им незримые оциллы в случае проявления непокорности.

Пять минут усилий не принесли ровно никаких результатов, лишь футболка взмокла на спине и еще сильнее захотелось пить.

— Эти кошки понимают язык переговоров?

— Не понимают, и нам конец…

— Да прекрати ты хоронить нас раньше времени. Хотели бы убить, давно бы это сделали. Что им, по-твоему, от нас нужно?

Странно устроено сознание, иногда в критической ситуации выдает такое, что не уложить ни в одну логическую цепочку. Савичев не имел ни малейшего понятия, какой процент мужчин, согласно статистике, испытывает любопытство и приятное волнение при мысли, что находятся в абсолютной власти человека противоположного пола, его самого никогда прежде не посещали подобные фантазии. Сейчас же сама ситуация была практически нереальной и стрессовой, он сам не понял, когда головная боль на миг отступила в тень, а в районе солнечного сплетения взорвалась едва ощутимая феерическая вспышка чего-то незнакомого, будоражащего и скорее приятного, чем нет.

Мысль о том, что он волею рока оказался в руках самых прекрасных женщин, которых имел удовольствие лицезреть исключительно на глиняных изображениях и обрывках папируса, вызвала приятное покалывание во всем теле и ощущение легкого, ласкающего бриза, овеявшего сознание и затихшего на кончиках пальцев сладкой дрожью. Это было настолько неожиданно и так щемяще-сладко, что член помимо воли дрогнул, наливаясь силой. Ему бы хоть толику страха спаркалийца, но нет, паники, волнения и других проявлений слабости не было и в помине — состояние можно было описать одним словом: «предвкушение».

Его полет по непознанным до этого момента просторам психологии прервал полный ужаса вопль Ведикуса — за миг до того, как затылок укололо проникающим под кожу клинком чужого пристального взгляда. Савичев отпустил прутья решетки и повернулся к его источнику, ощутив, как непроизвольно напряглись мышцы всего тела, настраиваясь на вероятное сражение с бескомпромиссностью хищника, готового дорого продать свою жизнь и, по возможности, унести с собой в мир иной максимальное количество врагов. Но тут же он едва не присвистнул от удивления, смешанного с восхищением.

Стройная фигурка высокой молодой девушки замерла в паре метров от клетки. Ее мускулистое юное тело прикрывали лоскуты тонких шкур, пересекаясь крест-накрест на высокой груди и сбегая произвольными волнами от точеных бедер к коленям, не скрывая длинных ног. Отблески солнечного света играли на ее смуглой коже, рассыпались золотистыми искрами в русых длинных волосах, падающих на спину, увенчанных ободком из алых астропеусов. Переплетение шнуров от высоких сандалий обвивало сильные икры — сама природа наградила дочь древней империи длинными ногами, словно предназначенными для долгого бега по этим лесам.

Пухлые губы вызывали непреодолимое желание прикасаться к ним и пить из этого источника первобытную похоть до изнеможения, пока не иссякнут силы, сильное гибкое тело волновало кровь, призывая заковать в объятия прикосновений и чувственных ласк, рисуя в воображении захватывающую картину того, как это тело будет извиваться от сжигающей страсти в пароксизме запредельного наслаждения.

Аура силы и утонченности окутывала девушку невидимым взору покрывалом, ломая преграды любых клеток и замков своим неумолимым призывом. Савичев настолько залюбовался этим прекрасным видением, что фантазия понеслась вперед со световой скоростью. Желание обнять ее колени, прижаться щекой к стройным бедрам, ощутить тепло и вкус сосредоточения женского естества, оказалось настолько сильным, что он напрочь забыл о своем положении и о том, что сейчас именно такая красавица держала в своих тонких ладонях его свободу и жизнь. Не в состоянии сбросить с себя сети неподконтрольного разуму соблазна, он заглянул в ее глаза и едва не вздрогнул, столкнувшись со смертельным холодом ледяной стужи в двух светлых омутах.

Оценивающий и лишенный какого-либо проблеска любопытства, человечности и приветливости взгляд просканировал его болезненным рентгеном, словно багаж в аэропорту. В ее светлых глазах стыло равнодушие, пухлые губы сжались в плотную и злую линию, рука, сжимающая копье, увенчанное у наконечника голубыми лентами и белым астропеусом, напряглась, когда девушка резко ударила им о землю, по всей видимости, кого-то призывая. Ее белокурая головка склонилась к плечу, более внимательный взгляд полоснул Савичева по скулам, шее, груди, отозвавшись фантомным сжатием между бедер, когда красавица слегка подалась вперед, словно пытаясь разглядеть то, что скрывали военные брюки свободного покроя.

Ведикус тяжело задышал в приступе панического удушья, выдав несколько ругательств, которые прозвучали донельзя жалко и унижено, но Савичев не обратил на него внимания. Один в поле не воин, а с напарника мало толку. Когда девушка неспешным грациозным шагом, которому бы позавидовали топ-модели мировых подиумов, направилась к клетке, Дмитрий ощутил спиной, как по прутьям прошла дрожь от тела Ведикуса. Он все же бросил на товарища быстрый взгляд, поражаясь такой реакции — да при виде подобной девушки все знакомые ему мужчины нацепили бы плащ супермена, чтобы выглядеть достойно в ее глазах, а не жались по углам, будто увидели нашествие зомби или явление князя тьмы собственной персоной. Впрочем, даже при появлении этих далеко не столь соблазнительных и красивых персонажей никто бы точно не стал скулить от страха, что бы ни творилось в душе.

Аромат пряных трав и древесной коры окутал легким шлейфом, когда русоволосая дочь лесов приблизилась к клетке и присела на одно колено напротив Дмитрия, не выпуская из рук копье. Ни страха, ни волнения не отразилось на ее красивом лепном личике, когда она внимательно коснулась взглядом его лица — эти прикосновения ощущались практически кожей. Сухой росчерк изучающего поглаживания в области лба, висков, бровей, ниже к переносице, скулам, задержавшись на губах. Савичев сам не понял, что улыбается, почти наслаждаясь осязаемым теплом, несмотря на то, что ее взгляд обжигал холодом циничного хирурга. Улыбка не подействовала на красавицу, ее взгляд не потеплел ни на градус, и мужчина был почти уверен в том, что сердце оциллы даже не сбилось с ритма при этом внимательном осмотре. Так осматривают понравившуюся вещь на рынке, соблазнительный лот на аукционе, список характеристик товара — с хладнокровием равнодушного непредвзятого эстета, которого сложно чем-либо удивить. Бровь лесной амазонки лишь слегка дрогнула, когда взгляд задержался на его развитой дельте и напряженных бицепсах, затем таким же хладнокровным изучающим маршрутом скользнул ниже.

Савичев непроизвольно включился в эту бессловесную коммуникацию, как в игру, сделав резкое движение бедрами, когда девушка задержала взгляд на его эрегированном пенисе, натянувшем все-таки брючную ткань. Но смутить или вызвать какое-либо подобие эмоций у этой чувственной и одновременно ледяной красавицы оказалось совсем не так просто, как показалось на первый взгляд. Она продолжала так же внимательно разглядывать узника, иногда наклоняя голову, а когда их глаза встретились, в ее серых льдинках все так же блестела безжизненная заснеженная пустыня без признаков жизни.

За этой игрой в гляделки Дмитрий не сразу заметил приближение второй женщины. Она была гораздо старше русоволосой оциллы, статная, стройная, с морщинками мудрости вокруг пронзительно темных глаз, также лишенных каких-либо эмоций. Тем не менее, потрясающая аура сексуальности и чувственности так же, как и в случае с молодой, шла за ней по пятам, что разбивало в пух и прах предположение о холодности каждой из незнакомок. Зрелая брюнетка была одета иначе, в подобие голубой туники с золотой каймой по подолу, волосы заплетены в косы, на виске белел цветок астропеуса. Ее взгляд лишь беглым осмотром скользнул по обоим мужчинам, никого не выделяя, и она со скучающим выражением на лице повернулась к русой девушке, что-то отрывисто спросив. Савичев не смог разобрать слов.

— Стилос Лакедона, — проговорила молодая, коснувшись плеча и потянув голубые ленты вниз. Лоскуты коричневой кожи, скрывающие ее грудь, скользнули по телу, обнажая два упругих полушария с шоколадными сосками.

Вся кровь ударила Дмитрию в голову от демонстрации подобного великолепия, от отсутствия даже намека на смущение или плановое издевательство со стороны девушки; она всего лишь передала белый листок бумаги, прятавшийся под кожей одеяния старшей подруге, после чего так же спокойно завязала ленты топа на плечах, как будто ничего грандиозного только что не произошло. Савичев же был настолько ошеломлен красотой ее груди — подобной формы не могли добиться даже известные пластические хирурги при всем старании, что не сразу сообразил, что же именно его так смутило некой неправильностью в этом действии.

Лишь переведя взгляд на пальцы темноволосой, которые вертели прямоугольный листок из бумаги, понял, что в этом времени еще не научились достигать подобной белизны, а затем узнал — по слегка обтрепанным изгибам — собственную фотографию.

Женщины переглянулись, и русоволосая поднялась на ноги, со скучающим выражением на лице погладив ствол копья, перед тем, как лениво обойти клетку. Испуганный полувскрик-полувсхлип Ведикуса резанул по нервам глухим раздражением — несложно было догадаться, что теперь юная прелестница села напротив него, разглядывая в такой же унизительно-бесцеремонной манере. Беда спаркалийца была в том, что он не умел видеть дальше собственного носа и относиться проще к подобным вещам, вряд ли у него даже что-то дрогнуло в душе из-за панического ужаса при виде красавицы, особенно в такой близости.

Темноволосая, бросив презрительный взгляд на забившегося в угол Ведикуса за спиной Дмитрия, приподняла полы лазурной тоги и опустилась на землю на бедро, сомкнув ноги. Ее сосредоточенный взгляд скользил с фотоснимка на лицо Савичева и обратно, в темных глазах иногда вспыхивали искры удивления, не более — она осматривала его с улыбкой на красиво очерченных губах, которая могла бы показаться теплой и располагающей, если бы не холод ее благородного лица с непроницаемыми угольками колдовских глаз. Несмотря на это, Дмитрий улыбнулся ей в ответ без всякого на то усилия, инстинктивно пытаясь расположить атлантку к себе и установить диалог.

— Назови мне свое имя, путник невиданных земель, и поведай, откуда ты прибыл, — проворковала брюнетка. Ее показное дружелюбие не могло обмануть Савичева — так очень часто на выставках кошек, куда любила его таскать Ольга, хозяева смотрели на своих питомцев, выставленных на продажу: с добродушным умилением и счетчиком в глазах, прикидывая, сколько же можно за них выручить. Они никогда к ним не привязывались, считая исключительно источником дохода и символом особого престижа, прежде всего для себя. Тем не менее, эта женщина с недюжинным умом, светившимся в ее глазах, обладала особым даром располагать к себе, окутывать чарующим обаянием, с которым он пока что успешно боролся. Куда лучше было осмотреться на местности, изучить предполагаемого врага и его слабые стороны, попытаться вступить в переговоры и лишь потом бить на поражение, особенно в свете реальных событий, когда ты лишен оружия и находишься на чужой территории.

— Дмитрий, — Савичев повторил одну из тех соблазнительно-вкрадчивых улыбок, от которых все студентки без исключения растекались жидким воском и готовы были написать курсовую за ночь, лишь бы видеть ее снова и снова. — Я из очень далекой земли, вы о ней вряд ли слышали.

— Ты обращаешься ко мне так, будто нас здесь много, — незнакомка склонила голову. В отличие от более молодой оциллы, она не разглядывала его оскорбительно-сканирующим взглядом, хотя он мог с уверенностью сказать, что разглядела гораздо больше и даже сделала какие-то выводы, понятные ей одной. — Возможно, тебе удастся поразить мой разум упоминанием о земле, незнакомой мне прежде?

— Украина, — ощущение от разговора с женщиной, которая, похоже, обладала здесь особой властью, были странными. Все попытки пробить панцирь ее отчужденности терпели фиаско, все вместе взятые тренеры пикапа сломали бы зубы на подобном экземпляре. Улыбки, запуск флюидов, приемы НЛП-программирования не действовали на красавицу этой земли. — В нашем знамени присутствует цвет небесной лазури и золото солнца.

— Действительно, мне не ведомо сие название. Мастерство ваших живописцев вызывает уважение и трепет, — она кивнула на фотографию. — У тебя в руках нечто странное. Это оружие?

Савичев кивнул. Он как раз подбирал эпитеты к своей речи, чтобы воспеть оду империи гордых амазонок, когда лицо женщины замкнулось, улыбка погасла на красиво очерченных губах, и она грациозно поднялась с земли, словно узнала все, что было необходимо, и утратила к пленнику интерес.

— Невия! — Дмитрий повернул голову, только сейчас заметив, что не слышит больше стонов Ведикуса. От увиденного его глаза помимо воли расширились.

Русоволосая прелестница протянула руку сквозь прутья клетки, на ее пухлых губах играла почти садистская улыбка, глаза светились лихорадочным блеском. Ведикус затаил дыхание, пока ладонь лесной оциллы, проникнув под пояс брюк спаркалийца, совершала ритмичные движения, наслаждаясь своей абсолютной властью над запертым в клетке узником. Возглас старшей подруги застал девушку врасплох, но она не отдернула ладонь, лишь в глазах на миг промелькнуло выражение сожаления — несколько секунд, затем на лице расцвела практически счастливая улыбка ребенка, которому пообещали мороженое на десерт. С нехорошим предчувствием археолог перевел взгляд на старшую амазонку, и тут же ощутил ментоловую изморозь вдоль позвоночника от одного ее взгляда, горящего обещанием чего-то необъяснимо пугающего. Это был первый раз, когда он увидел на лицах этих бесчувственных дев проявление эмоций, и они ему совсем не понравились.

Он проводил взглядом фигуры женщин, пытаясь выровнять ритм сердца. Ни одна из них не обернулась, но ощущение тревоги не утихло с их уходом, наоборот, усилилось, разгораясь с каждой минутой. Это было довольно странно — ему не угрожали и даже не прикасались, наоборот, говорили с ним предельно вежливо и заинтересованно. Савичеву хотелось верить, что старшая оцилла признала в нем воина и отметила его силу и выдержку, но интуиция вопила о том, что здесь дело совсем в ином. В чем именно, он пока не понимал.

— Ты как? — тронул за плечо спаркалийца, который сидел тихо и смотрел перед собой в одну точку.

— Эта презренная сука оскорбила меня своим касанием… лучше бы мне подарили смерть от копья, чем такое! — сдавленно прошептал Ведикус. Тревога Савичева уступила место глухому раздражению. Да если в патриархальной империи все воины такие нытики, амазонки вскоре будут править миром, не иначе.

— Прекрати скулить! — археолог ощутимо пнул мужчину под ребра. — Я весь слюной от зависти изошел, пока тебя ласкали, ведь на меня она только глядела! Да если бы эта прелестница меня погладила, я бы не был так расстроен!

— Она поставила на мне свою сучью метку! Твой разум убаюкан сладкими речами их презренной старейшины столь сильно, что ты не видишь далее масляной меры! С приходом ночи у них начнется пиршество, и мы будем их основным лакомством!

— Они каннибалы?

— Хуже… презренные оциллы! Я бы не радовался столь пристальному вниманию старейшины, потому как она продаст тебя на рабском аукционе первому, кто заплатит большее количество монет солнечного металла! Мы пропали. Нам никогда не узреть берега Спаркалии и свободы, только неволя и гибель вдали от родных берегов! А закат круговорота близок, наслаждайся последними мерами масла перед тем, как они растопчут твою волю и обратят в рабство!

— Ты слишком много об этом думаешь. — Головная боль практически утихла, и Савичев сделал несколько глубоких вдохов, прогоняя тревогу. — Постарайся выспаться, у тебя была бессонная ночь. Я не дам ей тебя щупать, пока будешь спать, обещаю.

— Им не нужно твое разрешение!

«Как ты достал!» — вздохнул Дмитрий и вытянулся на подстилке из сухой травы, закрыв глаза. Дыхательная гимнастика сработала, и, подумав, он пришел к выводу, что не слова Ведикуса стали причиной его тревоги. Солнце между тем клонилось к горизонту, забирая с собой жару и принося дуновение освежающего бриза с побережья. Спать не хотелось, любопытство взяло верх над интуицией. Спустя примерно час две девушки в лоскутах из кожи принесли нехитрый ужин — воду в скорлупе кокоса и горсти ягод с орехами в таких же импровизированных пиалах. Голод взял свое, и Савичев с удовольствием проглотил дары леса.

— Ешь, — посоветовал Ведикусу. — Если мы собираемся выбираться отсюда, нам понадобятся силы. Налегай на орехи, белок придает энергию.

— Боги воистину отобрали твой разум речами этих сладкоголосых амазонок. Да, они кормят нас пищей, которая действительно придает силы, но они обратят эту силу против нас уже на закате! Я не пойду на поводу у презренных сук!

— А вот я проголодался, — Савичев зачерпнул горсть ягод из пиалы сокамерника и махнул на него рукой, не встретив сопротивления. — Слабей от голода и оставайся здесь, у меня иные планы.

После трапезы ускользающий сон пришел почти мгновенно. От земли тянуло прохладой, но ждать с моря погоды, изводя себя тревогой неведения, было неблагоразумно. Если ему придется бежать отсюда, нужны силы и отдых — неизвестно, как все повернется.

Когда мужчина открыл глаза, над лесом повисли серые сумерки, в просветах лиственной кроны были видны яркие звезды. Поясницу ломило от замкнутого периметра клетки, тело требовало движения и физической нагрузки, но все, что он мог сделать в столь тесной камере — это сто подходов на пресс и столько же отжиманий. Ведикус потерял к нему интерес, замкнувшись в своей депрессии, а Дмитрий не счел нужным проводить сеансы психоанализа для того, кто сам все уже для себя решил. Когда он закончил упражнения, внезапно обнаружил трех совсем юных зрительниц.

В полумраке рассмотреть было сложно, но он все равно догадался, что трем девчушкам в белоснежных коротких туниках не более 14–15 лет. В отличие от старших соплеменниц, они хихикали, перешептывались и забавно смущались — обычные подростки-нимфетки, которые мало чем отличались от тинэйджеров его мира. Савичев непроизвольно улыбнулся в ответ каждой из них и почувствовал кожей, как малышки вспыхнули от смущения и удовольствия. Но долго играть в переглядывания им не позволили — появились две взрослые оциллы и погнали девочек прочь от высоких деревьев, служивших тем укрытием.

Тем временем на поляне в отдалении началась организованная суета: зажглись факелы на высоких треножниках, запылал костер, несколько женщин вынесли подобие трона, которое водрузили на небольшой пьедестал из камня и обвили священными цветами империи. Кто-то принес инструменты, похожие издалека на там-тамы, но при ударе ладони они ласкали слух мелодией, похожей на звон хрусталя, а не глухой стук.

Савичев смотрел, как на вертела водрузили туши животных — сложно было разобрать, кого именно, и в воздухе поплыл дразнящий аромат сочного мяса. Девушки заполняли большую поляну, в этот раз их наряды из кожи сменили светлые и красные туники, похожие на ту, в которой пришла старейшина. Волосы атланток украшали цветы, они сбивались в стайки, словно экзотические птички, посмеивались и оживленно щебетали, все чаще бросая долгие взгляды в сторону клетки.

Тревога напомнила о себе ментоловым покалыванием в позвоночнике, Савичев посмотрел на Ведикуса, но спаркалиец безмятежно спал, даже шум не стал ему помехой. Чтобы побороть внезапную паническую атаку, Дмитрий пристально наблюдал за этим царством женственности и силы, не понимая, как эти две сущности могут уживаться вместе. Он даже ощутил прилив сильного желания, когда начал играть в своеобразную игру — мысленно раздевать атлантских прелестниц, подстраивая фантазийные образы под звон там-тамов. Когда их монотонное биение резко оборвалось, и на поляне появилась старейшина лесной общины, сердце пропустило два тревожных удара.

— Вы готовы к обряду, гордые дочери Антала? — спросила женщина. Ей ответил стройный хор голосов. Небольшой отряд из семи женщин поднял с земли белоснежные венки из астропеусов и, как по команде, направился в сторону клетки.

Савичев ощутил, как его кулаки напряглись, дыхание участилось. Он был воином, хищником, который не собирался даром отдавать свою жизнь. В руках у замыкающих процессию амазонок сверкали укороченные мечи, их лезвия бликовали в отсветах пламени костра. Главное — обезоружить этих двоих, при этом избежать удара копий переднего фланга.

Когда женские руки потянули за лианы, поднимая вверх решетчатый заслон клетки, Дмитрий замер в удобном для прыжка положении, приготовившись дать отпор, но ни одна из женщин не обратила на него внимания. Ведикуса грубо ткнули тупым основанием копья в живот, вырывая из объятий Морфея, кто-то буквально натянул на его бритый череп венок из белых цветов. Еще не пришедший в себя ото сна спаркалиец судорожно забился в руках оцилл, но хрупкие на вид девушки неожиданно ловко скрутили его и выволокли из клетки, закрепив на шее петлю из лиан. Резанул по нервам отчаянный крик воина, но Савичев прекрасно понимал, что сейчас не сможет сделать ничего, особенно после подобной демонстрации силы их очаровательных пленительниц. Ведикуса волокли по земле, удерживая под руки, и когда процессия достигла освещенной поляны, раздался дружный ликующий вопль амазонок, от которого в буквальном смысле слова застыла кровь в жилах.

А дальше Савичеву довелось узреть то, что окончательно развеяло беспечное настроение и радужные иллюзии относительно установления дружеского контакта с матриархальной державой древности. Из-за дальности расположения поляны с точностью все рассмотреть не удалось, обзор то и дело закрывали оциллы, танцующие ритуальные танцы у костра, но волосы в буквальном смысле стали дыбом, когда с его товарища рывком сорвали одежду и в ловко распяли на земле, приковав руки и ноги цепями к выступающим колышкам. Его крики потонули в возгласах толпы, которая расступилась, пропуская грациозную русоволосую девушку вперед.

Воздев руки к небу, уже знакомая Савичеву красавица скинула белое платье, позволив скользнуть к своим ногам белой кисеей, водрузила на волосы венок из священных цветов и нагнулась над распятым мужчиной, заскользив сверху своим грациозным телом. Толпа разразилась ликующими криками, когда оцилла оседлала его бедра и задвигалась, изгибаясь чувственным телом в быстром, безжалостном темпе, приподнимая ладонями свои налитые груди, иногда оттягивая соски. Блики пламени плясали по покрытому испариной телу Невии, пока она, в буквальном смысле этого слова, насиловала несчастного спаркалийца — назвать это просто сексом у Дмитрия сейчас не поворачивался язык. Когда судорога сильного оргазма выгнула ее тело, девушка с гортанным криком разорвала в руках собственный венок, и белые лепестки посыпались на землю и тело Ведикуса символом окончательной победы женского начала.

Пир на этом не закончился. Когда русоволосая встала, вытирая собственные бедра отрезом шелка и как ни в чем ни бывало натянула обратно платье, ее сменила другая девушка. Старейшина восседала на троне, потягивая напиток из большого кубка, и о чем-то говорила со старшими подругами, которые окружили пьедестал, не обращая внимания на вакханалию, которая разгоралась всего в нескольких метрах.

Когда на чресла Ведикуса опустилась уже четвертая амазонка, Савичев отвернулся и закрыл глаза, не желая наблюдать за тем, как его приятеля превращают в животное. Сколько раз он смотрел порнофильмы с подобным сюжетом и, чего уж греха таить, примерял на себя роль порноактера, но в реальности это выглядело иным: жестоким, пугающим, даже омерзительным именно неприкрытым цинизмом и потребительством. Он мало чем мог помочь своему другу, разве что тем, что закрыл глаза, не желая наблюдать за его мучениями.

Но было кое-что еще, что ударило его посильнее перспективы быть следующим, кого подвергнут публичному изнасилованию: перед глазами плясали гибкие обнаженные тела безжалостных красавиц, их запрокинутые в пароксизме первобытной страсти головы с развевающимися волосами, кожа, которая казалась золотой при свете пламени, а в душе, невзирая на шок и осознание ужаса текущего положения, разгорался пожар неподконтрольного разуму вожделения, и у него был лик самых прекрасных и жестокосердечных из всех женщин, которых ему доводилось встречать прежде…