Пламя Атлантиды

ГЛАВА 10

Лаэртия выгнула спину, занимая более комфортабельное положение на бархатных подушках, и раздраженно стиснула зубы. Непонятно, на кого она больше злилась: на неумелые, похожие на щекотку, поцелуи юного наложника, или на свое неумение абстрагироваться от тяжелых дум тогда, когда это было необходимо. Робкие ласки сына Черных Земель уже четверть часа как должны были вызвать в ее теле отклик, погнать горячую кровь по венам, разбудить внутри первозданную мелодию страсти и вожделения, но вместо этого перед закрытыми глазами матриарх плясали строчки последней ноты протеста Кассиопеи и безапелляционные требования Актия. После рождения сына, которого пророчил в правопреемники, царь несколько осмелел, ошибочно оценив политическую симпатию атлантской правительницы как бесхарактерность и слабость.

Нет, матриарх не собиралась опускаться до его варварского уровня и срывать маски дипломатии, она всегда была верна своему имиджу справедливого миротворца, который при необходимости мог вцепиться в глотку противнику и выпить его кровь до последней капли во имя интересов империи. Наказать дерзкого кассиопейца стоило во что бы то ни стало, и сейчас, возлегая на ложе золотых шелков, Лаэртия прокручивала в уме строки карательного указа.

Все просто. Налог на торговые морские пути повышается на четверть декадного объема слез пустыни, и Атланта оставляет за собой право не пояснять своего решения. Впрочем, пускаться в разъяснения прежде тоже не приходилось.

Молодой наложник старался изо всех сил, покрывал медленными, словно заученными поцелуями бархатную кожу ее голеней, постепенно поднимаясь выше; иногда он останавливался, чтобы справиться с волнением, язык заменяли подрагивающие пальцы, которым не хватало уверенного нажима, чтобы превратить робкую щекотку в ласку.

"Из круговорота в круговорот ничего не меняется. Разгоню во имя Лакедона этих бездельников прочь!" — подумала матриарх, скосив глаза. Ее взгляд встретился с угольными очами раба для сладострастных утех. Молодой мужчина задрожал от ничем не прикрытого страха, и правительница великой империи уже в который раз испытала столь знакомое чувство сожаления и презрения одновременно.

— Отправляйся прочь. Достаточно.

Реакция не попавших в список фаворитов отличалась завидным разнообразием. Некоторые не испытывали никаких эмоций по этому поводу, вернее, изо всех сил пытались это продемонстрировать, и им удавалось; были те, с кого моментально слетала раболепная покорность, а из уст вырывались оскорбительные слова. С такими впоследствии расправлялись жестоко, смотрители личного полиандрия матриарх никогда не славились слабохарактерностью или милосердием. Больше всего Лаэртию раздражали те, кто начинал причитать и плакать, умолять предоставить второй шанс или же трястись от страха за собственное будущее. Похоже, сегодня ее досуг пытался скрасить как раз представитель последней категории.

Матриарх давно приелись их кукольно-чеканные женоподобные лица, одинаковый рельеф слаборазвитых мышц, которые были призваны услаждать эстетический вкус, а уж никак не придавать силу и выносливость, и тонкая душевная организация, которая превращала их в плакс. Было трудно поверить, что эти наложники когда-то были иными, свободными и дерзкими.

К сожалению, все они попадали на ложе матриарх сломленными и запуганными, движимыми лишь одной целью — поразить госпожу своим мастерством в сфере любовных утех и возвысится над остальными. Особо отличившимся даровали свободу и щедрое вознаграждение, и среди обитателей гарема ходила практически религиозная легенда о том, что можно стать вольным спутником прекрасной Лаэртии, которая будет относиться к избраннику, как к равному, и подарит ему дочерей.

Вторая легенда запугивала вероятностью оказаться худшим, и в лучшем случае быть сосланным в шахты, а в худшем — попасть в руки Латимы Лучезарной, чей поцелуй несет в себе смерть.

Лаэртия презрительно улыбнулась. Это дрожащее племя запуганных самцов не догадывалось, что Латима не посмотрит в их сторону даже в том случае, если настанет конец времен и они останутся последними мужчинами на земле. В этом они с подругой были похожи: обе питали слабость к сильным мужчинам, тем самым, которых в гареме не оставалось по определению.

После Ария матриарх тщетно искала в каждом из новых кандидатов черты погибшего спутника жизни. Послы, правители, союзники и свободнорожденные вельможи сходили с ума при виде прекрасной королевы и даже сочетали в себе некоторые черты характера Ария, но никто из них не был готов мириться с превосходством женщины. Вступать в изматывающую конфронтацию Лаэртия не собиралась, прошли те времена, когда она находила в этом интерес.

…Плечи юного наложника поникли, когда он замер в дверях, но матриарх уже утратила к нему интерес и стерла из памяти угольно-черный умоляющий взгляд. Если спустя декаду он вновь окажется на ее ложе, Лаэр даже не вспомнит, что это второй раз. Все они практически на одно лицо, умоляющий взгляд и с одинаковым набором заученных ласк без проявления какой-либо фантазии. Молодой мужчина шагнул за дверь, так и не удостоившись взгляда правительницы, а Лаэр вышла на обширную лоджию своих покоев. Порыв ветра принес заливистый смех малышки Ксении и стук деревянных мечей — как раз настало время тренировки принцессы с наставником. Губы матриарх тронула теплая улыбка, но тут же она вспомнила о том, что придется провести с дочерью беседу. Верховная наставница не справлялась, а маленькая Ксена шести зим от роду не поддавалась воспитанию, забавно смущалась перед мужчинами-тренерами и часто сбегала играть с детьми дворцовой челяди, среди которых не было девочек ее возраста, да и юных придворных дочерей Атланты принцесса не жаловала, проявляя практически недетскую агрессию в отношении них. Малышка взяла изысканные черты обоих родителей: светлые глаза и золотые волосы Ария и светлую кожу, а также припухлые губы матери вместе с кошачьим разрезом глаз. Уже сейчас было понятно, что она станет ошеломительной красавицей, по-иному быть и не могло — их раса всегда была самой прекрасной на земле.

Хранительница покоев замерла за спиной матриарх, отвесив перед этим ритуальный поклон. Лаэртия сразу ощутила ее присутствие, но позволила себе вдоволь насладиться далеким горизонтом и безбрежной гладью спокойного моря с лазурными парусами на рейде под палящим солнцем.

— Прибыла Атлантида Мудрейшая, моя правительница.

— Мама? — Лаэртия непроизвольно пригладила шелковые рукава изумительного платья цвета грозового неба и бросила внимательный взгляд в сферу отражающего полотна. Как и стоило ожидать, подобие ласк от перепуганного наложника никак не отразилось на ее внешности. — Где она?

— В саду, моя матриарх.

— Принеси мою диадему и распорядись подать охлаждающий эликсир.

В свои сорок пять зим экс-матриарх Атлантида сохранила кожу и походку юной девушки, полную грации и изящества. Последние зимы ее правления выдались нелегкими, в зеленых глазах таял след еще не до конца сошедшей усталости, но эта тень сразу исчезла под натиском одобрения и гордости, стоило Лаэртии спуститься по сходням и направиться к матери. Молодая матриарх плыла по мощеной аллее дворца, улыбка не тронула ее губы, на чеканном лице не проявилось ни единой эмоции, а работающие в саду мужчины поспешили слиться с деревьями или убраться прочь от ее глаз. Лишь когда она поравнялась с крытой лазурным шелком беседкой, уста атлантской правительницы дрогнули в легкой улыбке, в которой мало кто мог распознать почтение и нежность.

— Мама! — никогда Лаэр еще не удавалось сохранять невозмутимый вид более десяти тени капель Теплые объятия ознаменовали их встречу, и лишь тогда матриарх присела рядом с матерью. Стол был сервирован прохладными напитками и легкими закусками, Атлантида сражалась со временем за свое выносливое стройное тело и не позволяла себе излишеств в еде.

— Моя дочь чем-то огорчена? — обеспокоенно спросила бывшая матриарх, пригубив хмельной виноградный нектар из золоченого кубка. — Тяжелые думы оставили оттиск на твоем челе, и точно так же томится сердце.

— Тоска за Латиму снедает меня изо дня в день, как и опасение, в силу врожденной подлости Аттикуса Фланигуса и его империи самцов, возомнивших себя богами, — Лаэртия не стала говорить о том, что ее сердце истекает кровью, не в силах забыть Ария. Но Атлантида и без того все поняла.

— Воин Белых Снегов, павший смертью храбрых на поле брани презренного Черноземелья, так и не отпустил твой разум. Его голос и осязание в твоей крови и поныне, дочь. От этого ты бежишь в дела империи, подчас забывая про покой и сон, а также не можешь обрести даже временного покоя в руках обитателей своего райского сада.

На последних словах в глазах Атлантиды промелькнул азартный огонек, который не остался незамеченным для ее дочери.

— Выбери себе, кого пожелаешь, при отъезде, мама.

— Абсолютно любого?

— Абсолютно. Для меня десятки их лиц слиты в бесформенный образ.

— Так не может дальше продолжаться, Лаэр, — покачала головой Атлантида. — Твоя душа и тело жаждут чувственного возрождения, но ты намеренно хоронишь себя живьем вслед за Арием. В твоих глазах тень надежды на его возвращение, но нет его больше в мире живых. Ты сама запретила себе познать подобное вновь и так отчаянно от этого бежишь, что делаешь хуже только себе!

— Мой разум не отравлен иллюзиями того, что однажды подобный Арию муж вновь появится на моем жизненном пути и заберет мое сердце, отдав взамен свое. Антал редко ниспосылает подобную благодать дважды, тебе ли об этом не знать, мама. Лишь одному Хроносу ведомо, когда сия печаль покинет сердце.

Их разговор прервало появление дворцовой стражницы, известившей о прибытии Невии из общины Лесных Оцилл. Лаэртия испытала легкий укол беспокойства, подумав о племени арденов, которые испокон века досаждали свободолюбивым охотницам. Нелегко ей было признать бессмысленность мирных переговоров. Если ситуация не изменится в ближайшую зиму, придется навсегда изгнать арденскую орду с территории, подконтрольной Атланте, пока же она просто наблюдала за необъявленной войной племен, поддерживая во всем оцилл и снабжая их оружием для защиты. Матриарх велела провести молодую оциллу в зал для гостей, но вмешалась Атлантида.

— Невия? Дочь Роксаны? Мне не терпится ее увидеть, помню те времена, когда ее детские ручки не зная усталости сжимали меч, а отваге могла позавидовать самая выносливая из моих Пантер. Если ты не против, я жажду пригласить ее за наш стол и вести беседу, не откладывая на потом.

Лаэртия пожала плечами. Скорее всего ничего иного, кроме просьб снадбить стрелами дальнего полета и краткого описания вероятных столкновений она сегодня не услышит. Чем же, интересно, занята сама Роксана?

Юная лесная хищница выглядела взволнованной, но это могло ничего не значить: в присутствии Лаэртии она всегда робела и теряла свою высокомерную спесь. Матриарх едва кивнула на ритуальный поклон оциллы, тогда как Атлантида встретила девушку с распростертыми объятиями.

— Невия Отважная, дай же рассмотреть тебя, дитя!

Лаэр поморщилась и сделала медленный глоток из своего кубка. Она редко позволяла матери тискать себя подобным образом, словно эта нежность могла сойти за слабость, и только философски усмехнулась на стремление бывшей матриарх подарить свою ласку кому-то еще. Ей была практически неведома ревность, но сейчас вторжение Невии неумолимо воровало капли меры масла, которые можно было потратить с толком.

— Что привело тебя ко мне, дочь Роксаны? Отвечай.

Девушка от волнения снова поклонилась, на ее щеках заиграл едва заметный румянец. Любимица Атлантиды и Латимы не вызывала в душе Лаэртии никаких теплых чувств, как по ней, юной прелестнице стоило учиться управлению собственным норовом и не кидаться в бой с горячей головой, а также уделять меньше времени безумным оргиям, которые возродились в общине, стоило дочери старейшины достигнуть совершеннолетия.

— Особый дар, о моя матриарх, изысканный в своей уникальности. Матушка желает удостовериться, что вы примите его на исходе второго круговорота от сегодняшней даты.

— Жизнь диких созданий священной лесной чащи прервана полетами стрел, или чудо свершилось, послав нам рождение слез далекой пустыни? — поэтично съязвила Лаэртия. — Тигр окраса чернее ночной тьмы или перья невиданной огненной птицы?

— Хронос пророчил тебе доселе известие с юга? — лукаво осведомилась Атлантида.

— Дар небес, редкий союз единения Бога времен и Антала, почитаемого великой империей! — ответила Лаэртия, недоумевая, почему продолжает смущенно краснеть эта обычно дерзкая и непокорная Невия. Лишь на миг ее глаза вспыхнули преддверием чего-то грандиозного, но тут же затрепетали длинные ресницы, скрывая этот блеск.

— Дар лесных духов привел в наши земли двух чужаков, — Невия еще не понимала, что пытаться повторить витиеватую манеру речи матриарх удается мало кому и не осознавала, насколько смешно выглядит использование метафор в собственной речи. — Сын презренной Спаркалии и благородный, но дерзкий воин далекой земли, неведанной нам прежде; его клинок словно выточен из камня легчайшей породы и слит воедино со сталью острия. Их искусные художники обладают печатью богов и способностью останавливать время на своих полотнах. Колесницы его империи способны летать по небу и бить врага смертельным огнем, а их духовые трубки могут поражать осколками металла на дальних расстояниях и управляются перстами…

Вот здесь маска непримиримой матриарх наконец-то слетела с Лаэртии — молодая женщина запрокинула голову и расхохоталась, не в силах наблюдать серьезное сосредоточенное личико Невии и сопоставлять его с околесицей, которая вырывалась из припухлых уст девушки.

— В его ладони горит и гаснет пламя, а его земли превосходят великую империю своей мощью! — успокоившись и смахнув слезы смеха, предположила матриарх.

— О да, моя правительница! — оживилась Невия, — возгорается от касания рычага и так же гаснет, но не обжигает жаром огня, лишь дарит свет, подобный Фебусу, но в разы ярче! Особые стекла имеют способность искажать мир, увеличивая его либо уменьшая в разы! Его одеяние неотличимо от кроны листвы, что делает сего самца незаметным для врага, а такому искусному незаметному шву не обучен никто из твоих портных…

— Сядь, дитя, ты утомлена, ведь твой путь был не близок, — махнула рукой Лаэртия. — Отведай нектара и плодов цитрина, чтобы они уняли твою разгоряченную фантазию, и попробуй рассказать мне еще раз.

— Я… я могу показать, матриарх! — пальцы девушки потянулись к лентам лифа, но взгляд королевы не позволил ей бездумно обнажить грудь, и оцилла потеряла несколько масляных капель, вытаскивая из декольте небольшой прямоугольный клочок белоснежного папируса. Атлантида склонила голову набок, скрывая любопытство, а матриарх приняла из рук Невии то, что приняла за письмо, предвкушая новое веселье, и перевернула обратной стороной.

Ощущение было странным. Холод легкого испуга пробежал по позвоночнику невозмутимой правительницы, ударил рикошетом чувства нереальности происходящего в солнечное сплетение вместе с приступом легкого головокружения.

На этом рисунке, выполненном не иначе как кистью и стилосами самого Антала, замерло время, но главным было даже не это. Взгляд мужчины на глянцевом, словно покрытым тонким слоем прозрачной слюды папирусе прожег ее насквозь. Матриарх недоуменно моргнула — на миг ей действительно показалось, что изображение движется, рисунок ожил, а мужчина с довольной улыбкой в странном одеянии, в котором, права была Невия, его невозможно было бы заметить в густых зарослях, слегка склонил голову и разглядывал матриарх с рисунка без тени опаски или смущения.

Такую прическу — коротко остриженные волосы — носили воины Кассиопеи, но подобного одеяния и непонятного предмета в бугрившихся рельефными мускулами руках мужчины ей не приходилось видеть прежде. Да и сыны зарвавшейся империи выглядели иначе: в глазах изображенного на рисунке самца угадывался недюжинный разум, отчего сам взгляд показался знакомым: так смотрели ученые мужи ее тайной комнаты, которые работали над уникальным оружием, использующим энергию солнца и слез пустыни.

Но никто из них не имел столь великолепного тела легионера, готового броситься в бой при малейшей опасности. Лаэртия отметила про себя, что не смогла бы предсказать исход поединка с подобным противником, хотя обычно сомнения ее не одолевали. О том, что это не Кассиопея, говорили также не виданные прежде заросли высоких деревьев.

Когда взгляд нарисованного мужчины на миг выпустил ее из своих тисков, матриарх облизнула губы и почувствовала, как забилось сердце, разгоняя по венам подзабытое волнение. Полуденный зной, не замеченный прежде, опалил кожу жарким дыханием, теплая волна окатила с ног до головы, разливаясь, насыщая кровь азартом и легким возбуждением. Возможно именно отрицая в себе подобные чувства, Лаэртия акцентировала внимание на двух колесницах за спиной мужчины. Одна была похожа на огромную стрекозу с четырьмя перекрещенными крыльями, а вторая… матриарх никогда еще не видела прежде ничего подобного. Слишком велика и закрыта для обычной конной колесницы, подобие осей колес перетянуто по кругу широкой лентой. Обе "колесницы" были разрисованы подобно кронам деревьев в лесу с просветами, оттого не сразу бросались в глаза.

Матриарх еще не успела совладать с собой, как Невия протянула ей две круглые стеклянные полусферы, что-то лепеча при этом про "увеличение и уменьшение реальности". Линзы были знакомы Лаэртии, их использовали мудрецы в ее лаборатории, но такой глянцевой обтекаемой огранки достигали довольно редко.

— Астрономия? — все еще стараясь скрыть волнение, задумчиво произнесла матриарх. Впрочем, этому не приходилось удивляться в силу увиденного на рисунке размаха неизвестных технологий. Тот же час приятное предвкушение, смешанное с азартом, вытеснила иная эмоция. Да если неизвестная империя чужеземца решит объявить войну Атланте… Справедливая поджала губы. Скорее всего, их шансы на победу будут сведены к нулю.

— Он был один?

— Не принимая во внимание спаркалийца, да, — одобрительный взгляд Атлантиды придал Невии сил. Лаэр не сводила взгляда с девушки и лишь нервно повела плечом, услышав потрясенный вздох матери, которая сейчас разглядывала странный папирус.

— Вы его допросили? Ты уверена? Чем он был вооружен, помимо ножа?

— При нем нашли только это, а еще вот эти непонятные тающие стеклышки в папирусе, похожем на гибкий металл Фебуса — на вкус они как самая сильная мята из всех. Моя старейшина передаст все это тебе, матриарх, если ты примешь сей дар.

— Империя сего мужчины достигла мира и взаимопонимания с Хроносом, — заметила Атлантида, прерывая зависшее молчание. — Настолько, что он подарил им возможность останавливать время руками творца-художника.

— Любимица Хроноса одна, и это я! — возмущенно запротестовала матриарх. Вероятность того, что к кому-то Бог времени был настолько благосклонен, что подарил опережающее эпохи вооружение и уникальные технологии, вызвала в ней неподконтрольный разуму протест.

— Никто не спорит, Лаэр. — Мудрейшая повертела рисунок из стороны в сторону, и ее губы изогнула лукавая улыбка. — У него во взгляде воля, решимость и несгибаемость Ария. Но трудно утверждать наверняка, пока мы любуемся всего лишь искусным изображением.

— Ты, возможно, любуешься скорой смертью империи! — не сдержалась Лаэртия. — Невия, сделайте так, чтобы этот самец уснул бесконечным сном и уничтожьте любые следы его пребывания в вашей общине. Нельзя допустить, чтобы держава, превосходящая Атланту в десятки, а то и сотни раз, узнала о том, как стереть нас с лица земли!

— Лаэр, — вмешалась Атлантида, — Ты поступаешь неразумно. Какой резон убивать того, кто может поделиться ценными сведениями? Возможно, внести весомый вклад в нашу науку? Может, для начала следует узнать, что ему известно?

— Если Хронос наградил эту империю подобными дарами, остерегаюсь, что у них есть неведомые нам доселе технологии. Что, если его вождям уже известно о том, насколько военная мощь Атланты проигрывает… как ты сказала, Невия?

— Имя его земель созвучно со словами "у края", но мне сложно было выговорить, очень непривычное название.

— Никогда не слышала ни о чем подобном. Наверняка, к нам волею богов занесло чужака с Закеонарума, тех земель, до которых нет судоходного и пешего пути. Что, если эта " УОКраина" подбирается к нашим землям? Если они настолько сильны, боюсь, Атланту не спасет даже военный союз с Кассиопеей и Спаркалией. Даже если их намерения не столь агрессивны, что им мешает передать высшие знания тому же Фланигусу?

— Ничего. Но в твоих силах сделать все, чтобы получить их самой, разве нет? — Атлантида пристально посмотрела на дочь. — Не спеши убивать чужеземца. Возьми самые ценные сведения, для тебя ведь никогда это не составляло труда, и уже потом решишь, что с ним делать, — хитрая улыбка изогнула губы экс-императрицы на последних словах, и эта усмешка не осталась незамеченной для Лаэр.

— Довольно наивно, мама, судить о ком бы то ни было по изображению, ведь мастера кисти, как известно, грешат преувеличением достоинств. Ты помнишь подарок Актия, который изобразил меня, выходящую из пламени?

— И ты в погоне за остроумием изрекла, что сие изображение может оказаться пророческим, и позволила слухам о собственном тайном оружии просочиться за стены империи. Но чтобы добыть сведения о неизвестной нам державе, тебе стоит переговорить с чужаком с глазу на глаз. Заодно и удостовериться, есть ли истиной его сходство с Арием.

— Не смей сравнивать моего спутника жизни и этого самодовольного пришельца. Мне нет никакого плотского интереса к подобному, как и желания вести с ним сладостные беседы. Дыба и площадь Правосудия разговорят его быстрее!

— Что и требовалось доказать, — улыбка Атлантиды стала шире. — Невия, передай горячо уважаемой мною Роксане, что матриарх с благодарностью примет этот дар. И не забудь о тех предметах, что нашли при нем.

— Матриарх я, — Лаэртия произнесла это скорее для проформы. От матери трудно было что-либо скрыть. Незнакомец вызвал в ней интерес, но молодая женщина была слишком умна, чтобы полагаться на изображения. К тому же возможность узнать как можно больше о тайной империи была довольно соблазнительна. Лишь когда Невия отправилась в обратный путь, Лаэр осмелилась высказать матери свое возмущение.

— Никогда не смей сравнивать никого из подобных самцов с Арием. Он был единственным, другого не будет!..

— Как знать, дочь, — хитрая улыбка не покинула губ Атлантиды. — Просто осмелюсь предположить, что вовсе не о военной мощи для империи ты просила, когда посетила храм благосклонного Хроноса…

— У тебя не будет второй попытки!

Ведикус колебался, а Савичев был готов прибить на месте своего бестолкового приятеля. Всю ночь, скрипя зубами от сдавливающей боли в висках, он делал все возможное, чтобы вытащить спаркалийского воина из апатии, приводя самые различные доводы, в деталях описывая его незавидное будущее в горных шахтах Атланты и даже пугая именем Лучезарной. Пришлось надавать приятелю оглушительных затрещин и прессануть реверсивной психологией, описывая в деталях, как на радостях иные воины будут благодарить богов за его исчезновение, которое позволит им занять место предводителя легиона. Не сразу, но сработало. Задолго до рассвета Ведикус растолкал спящего Дмитрия и проявил прямо таки потрясающую решительность, расспрашивая о деталях плана побега.

— Сбежит только один, — предупредил Савичев. — Поскольку мне необходимо попасть в храм Хроноса, которому под силу перенести меня домой, я поеду в столицу империи. К тому же, у тебя гораздо больше шансов сбежать, потому что я не принадлежу этому миру и буду слишком заметен. Подумай сам, их отряд будет малочисленен, а в путь отправится ночью, чтобы поспеть к открытию врат столицы. Тьма на твоей стороне, как только сможешь вырубить надзирательниц, беги что есть мочи и не оглядывайся. Вряд ли, выбирая между нами двумя, они решатся всей ордой преследовать тебя. Принеси своему императору ценные сведения о разладе между племенами и обо всем, что успел заметить, ведь ты воин и прежде всего должен думать об интересах Спаркалии!

— Что, если на время пути они закуют нас в цепи? Тогда твой план обречен на провал!

— Я сегодня днем собираюсь сделать все, чтобы этого не допустить, но ты уж, будь добр, мне подыграть. Как бы не хотелось вцепиться этим драным кошкам в глотку, не смотри им в глаза и не возражай ни в чем. Они должны думать, что сломили твой дух окончательно. Старейшина умна, тебе не удастся ее обмануть, поэтому постарайся убедить в этом всех остальных. Военная хитрость.

— Драные кошки? Хорошее определение для этих тварей.

Эпитет Савичева развеселил Ведикуса и придал недостающего азарта. Они говорили шепотом, подозревая, что за ними наблюдают, иногда даже горестно причитали в пустоту, оплакивая загубленную свободу, а Дмитрий продемонстрировал приятелю несколько точечных ударов по болевым точкам и даже позволил испытать эту технику на себе, рискуя скончаться от удушья, если у прилежного ученика вдруг дрогнет рука. Но Ведикус, хвала его пантеону спаркалийских богов, вспомнил о том, что прирожденный воин, и жестокий шок от унизительного изнасилования на поляне сменил потрясающий боевой азарт. Археолог даже начал опасаться, что флюиды душевного подъема этого доисторического скинхэда перебудят всю общину, поэтому велел ложиться спать, чтобы набраться сил перед побегом.

Ведикус прекрасно вжился в уготовленную ему роль. Когда две оциллы с отмороженными лицами поутру принесли узникам скудный завтрак — орехи, воду и ломоть черствой лепешки — спаркалиец умудрился выдавить из себя слезы и даже кинуться на колени, просовывая руки сквозь прутья решетки и умоляя дочерей Криспиды не губить его такую недолгую жизнь в шахтах империи. Девушки презрительно хохотали и отпускали унизительные комментарии, на миг Савичеву даже показалось, что его друг действительно сломался; сам он подыграл ему, забившись в угол клетки и закрыв лицо руками, в большей степени для того, чтобы скрыть улыбку. Когда оциллы удалились, Ведикус прекратил кататься по полу и, кивнув Савичеву, набросился на скудную еду. Дмитрий отдал ему часть своей порции орехов — для побега понадобятся силы. А спустя час за ним явилась непревзойденная вождь Роксана.

Ведикус и тут оказался на высоте, смиренно склонил голову и занял коленопреклоненную позу, подергивая плечами. Роксана улыбнулась, словно ничего другого и не ожидала, перевела взгляд на Дмитрия, который, вспомнив об уготовленной самому себе роли, поспешно встал на колени рядом с приятелем, якобы нерешительно кивнув в знак приветствия.

— Неужели мой удар оказался столь силен для тебя, чужеземец? — старейшина перебывала в прекрасном настроении, в немалой степени этому поспособствовало слишком правдоподобное смирение обоих пленников. Савичев трижды обманывал даже детектор лжи, поэтому у мудрой женщины сейчас не возникло особых сомнений в его покорности. Две сопровождающие девушки принесли также одежду — подобие домотканой туники с плетеным поясом.

— Твое одеяние приведут в надлежавший вид и вернут тебе после полудня — пояснила вождь. — Перед глазами матриарх ты предстанешь в убранстве своих земель.

Грубый холст туники был чем-то похож на вышиванку, но Савичев не стал ломать легенду о собственном послушании лишними разговорами. Переоделся под пристальным женским взглядом, стараясь якобы непроизвольно напрягать мышцы.

"Если бы не Хронос и не поиск дороги домой, я бы тебя порвал в пути, надменная сука", — ситуация не могла его не бесить своей неоднозначностью. Случись это все в его мире, он бы моментально подставил под удар вождя и ее озабоченную дочурку. Лишенные предводителя оциллы, просто не сообразили бы, что именно делать, в этом он был уверен, как и в том, что вряд ли отказал бы себе в удовольствии отыметь этих заложниц в отместку за приятеля. Это его несколько удивило, никогда доселе в горячих точках не возникало желания проявить жестокость к семьям врага — ни у него, ни у его братьев по оружию.

Главное — попасть домой, напомнил себе Савичев, не стоит позволять ненависти одержать верх над разумом.

— Ты решил умерить свою гордыню? — спросила Роксана ближе к вечеру, пригласив его за свой стол отведать изысканных яств. Дмитрий старался играть свою роль как можно правдоподобнее, избегал взгляда старейшины и не раскрывал рот без приказа.

— Да, великий вождь. Сама мысль о том, что в скором времени мне предстоит узреть прекраснейшую из правительниц этого мира, наполняет мое сердце трепетом и смирением. — Он испытывал лишь легкое любопытство, записав непревзойденную матриарх в список своих врагов. — Это великая честь для недостойных… самцов.

— Недостойный муж не удостоился бы чести предстать перед очами Лаэртии, как и восседать за моим столом подобно равному, — Роксана пригубила из кубка. — В великой империи тем, кто наделен острым разумом, всегда сопутствует почет и слава. Если матриарх сочтет тебя достойным, ты избежишь участи раба и получишь свободу передвижения. Стрелы Криспиды давно минуют ее сердце после гибели спутника жизни, но если тебе удастся пробудить в ней желание, перспективы будут самыми заманчивыми. Вольный спутник делит власть с матриарх и становится равным, отмеченным печатью Антала.

Савичев придал своему лицу выражение щенячьего восторга, но сами его мысли сейчас были не столь восторженными. "Чпокну императрицу и свалю домой. Надо обучить ее фразе "даст ист фантастиш" и другим премудростям немецкого кинематографа, просо ради прикола. Если брать от этой ситуации, то по максимуму". Вот в чем, а в собственной неотразимости он никогда не сомневался.

— Вижу, ты осознал, что тебе предстоит и как следует себя вести, — обмануть неглупую старейшину оказалось просто. — Не хотелось бы заковывать тебя в цепи, потому как при дорожной тряске наручи изотрут кожу в кровь. Лучше тебе не играть со мной, чужеземец, потому как если матриарх узрит тебя избитого — а в случае твоего неподчинения никто с тобой не станет церемониться — ты отправишься прямиком в шахту или на рабовладельческий рынок.

— Я готов тебе поклясться своими богами, — закивал Савичев.

— На собственной крови?

— Конечно, ведь капля моей крови делает уговор нерушимым. Иначе гнев богов обрушится на мою родню до десятого колена. — Главное, верить в ту чушь, которую несешь. Он даже не поморщился, когда старейшина полоснула его ножом по предплечью и, не позволив опомниться, втерла в свежие надрезы порошок, похожий на уголь. Савичев ненавидел татуировки, но стойко стерпел эту манипуляцию. Геройствовать без возможности вернуться в свой мир пока не имело особого смысла. Лучше ударить на поражение на прощание, когда временной портал будет найден.

— И ты не будешь просить за своего друга? — осторожно прощупала почву старейшина.

— Он слабоумен, — пожал плечами археолог, — к тому же сломлен окончательно. Меня терзают сомнения, был ли он воином, этот самец дрожит от собственной тени.

Его игра сработала. Во время последней трапезы в общине оцилл он буквально утопил Роксану в покорном почтении, с молчаливого позволения попросил дать ему ценные советы, как вести себя во дворце матриарх и запомнил базовые правила этикета. Дмитрия немного удивил тот факт, что Роксана собралась сопровождать его в пути вместе с (какое облегчение) всего шестью оциллами, но мужчина ничем этого не выдал, включив маску щенячьего восторга и пояснив, что безумно счастлив продолжать вести беседы с подобной женщиной, наградив ее эпитетами, которых прежде удостаивалась только Лаэртия.

Позже вернули его одежду — выстиранную и высушенную на солнце, больше всего лесных дикарок заинтересовали плавки, которые они даже не сразу хотели ему возвращать. Тупая орда, думал Савичев, продолжая улыбаться Роксане, которая больше не считала нужным скрывать своего расположения к чужаку.

Они тронулись в путь около полуночи. Ведикус продолжал изображать полуобморочную сомнамбулу, и вскоре зоркие оциллы ослабили свое пристальное внимание. Старейшина ехала верхом на вороной кобыле в сопровождении двух оцилл, еще две управляли повозкой, а третья пара осталась присматривать за узниками. Процессия еще не выехала с территории обширных лесов, и когда повозка замедлила ход на каменистой дороге, Ведикус, притворившийся спящим, перехватил взгляд Савичева, а тот едва заметно скосил глаза в сторону, подавая условный знак. Тотчас же спаркалиец застонал, якобы во сне, и по его телу пошла волна крупной дрожи. Оциллы лишь на миг прервали свою беседу, презрительно усмехнувшись, тогда как Дмитрий подошел к приятелю, тряхнув его за плечи.

— Эй, что с тобой? Во имя Лакедона, ублюдок, ты перебиваешь мне сон! — сжал пальцы на шее и шепнул прямо на ухо: — Ты понимаешь, что второй попытки у тебя не будет?

Удар Ведикуса оказался сокрушительным. Кровь брызнула из рассеченной губы Савичева на деревянный настил повозки, и он вскочил на ноги, поворачиваясь к оциллам, которых происходящее только забавляло:

— Во имя ваших богов, этот слабак лишился рассудка! Я не собираюсь явиться перед очами матриарх с разбитым лицом!..

Упоминание правительницы подействовало. Одна из девушек подошла к спаркалийцу, занеся кулак для удара, другая бесцеремонно сжала подбородок Савичева пальцами, поднеся факел настолько близко, что едва не опалила ему брови и внимательно осмотрела место удара. Глухой писк подруги за спиной привлек ее внимание, но девушка не успела обернуться, когда вскочивший на ноги Ведикус, пнув под ребра поверженную оциллу, которая пыталась вдохнуть, сжимая шею руками, ткнул горящим факелом прямо в спину стоящей к нему спиной воительницы.

Лесная охотница закричала и упала на колени. Черный плащ, накинутый на ее плечи, воспламенился мгновенно, Дмитрий едва успел перехватить факел из ее рук. Треск ветвей, которые служили навесом для повозки, известил о то, что Ведикус выбрался. Вышвырнув источник огня в рваный проем вслед за Ведикусом, Савичев сдернул с соломенного ложа плотное тканное покрывало и поспешно накрыл им девушку. Огонь уже перекинулся на ее густые волосы, запахло жженым пером, а крики оциллы резанули по сердцу жалостливыми нотками. Играть с огнем изначально никто не планировал, спаркалиец просто сориентировался на месте.

— Черт тебя побери, перестань! — почти ласково велел Дмитрий девушке, которая каталась по повозке, пытаясь сбросить его руки. — Дура, получишь ожоги! Замри!

Пламя удалось сбить довольно быстро, надзирательница стонала от болевого шока, царапая ногтями днище повозки. Хрипы второй девушки привлекли внимание Савичевы, почти в темноте он кинулся к ней, отыскав на ощупь болевую точку возле сонной артерии и резко надавив на нее пальцем. Он даже не осознал, что повозка остановилась и не обратил ни малейшего внимания на Роксану с ножом, пока оцилла в его руках не сделала несколько судорожных вдохов и не обрела способность говорить.

— Спаркалийский раб бежал! — прохрипела она. Савичев непроизвольно попятился вглубь повозки. Меньше часу назад он веселил старейшину пошлыми анекдотами и даже пил местный коньяк из одной с ней фляги, а сейчас в глазах вооруженной женщины была такая сильная ненависть, что он усомнился, оставят ли его в живых.

— Что с ней? — Роксана указала на сжавшуюся на полу повозки оциллу.

— Презренный раб ударил воина неведомых земель и забрал мое дыхание одним касанием, а Сатинею просто сжег огнем… — пролепеталаеще не пришедшая в себя девушка. Когда Роксана шагнула к Савичеву, он миролюбиво поднял руки вверх.

— Я не собираюсь бежать, я дал тебе клятву на крови. Не мне держать ответ за человека, лишенного рассудка!

— Преследовать? — в проеме плетеных прутьев показалась фигура боевой оциллы в кожаных доспехах. — Кальвия прочесала окрестности, но в этой чаще идет ответвление троп, а тучи скрыли Фебус, тьма может попутать знаки.

— Сейчас это лишено смысла. — Роксана грубо надавила на рассеченную губу Дмитрия. — По прибытию в Атланту мы пустим по его следу Пантер матриарх, в столице его схватят сразу. Он или сгинет в лесах, или вновь попадет в наши руки!

Миниатюрная охотница, которую вырубил Ведикус, пришла в себя и подползла к подруге, осматривая ее ожоги. Старейшина устало покачала головой.

— Хорошая стратегия, Димитрий. Признаться, я тебя недооценила.

— Ваше презрение к мужчинам подчас затмевает разум, и вы не видите дальше собственного носа, — необходимость играть в игры отпала. — Ты же была слишком надменна, чтобы заключить со мной сделку и позволить моему другу уйти, смотри, к чему это привело. Одна обожжена, другая бы отправилась к вашим богам, не поспей я вовремя. Я дал слово, что не буду противиться, но спаркалиец такого слова не давал.

— Ты так же умен, как и глуп, воин Украины. — Произнесение названия родной страны из уст древней дикарки казалось нереальным. — Твой друг не подверг бы себя риску ради тебя. Ты зря полагаешь, что работа в шахтах более ужасна, чем твоя участь.

— Я как-нибудь это переживу.

Роксана поднялась на ноги. Несколько мгновений она молчала, затем покачала головой.

— Остерегайся играть в подобные игры с Лаэртией, отчаянный храбрец, иначе ты будешь молить своих богов о смерти, как об избавлении, — тихо произнесла она, и Савичев с удивлением различил в ее голосе ноты практически дружелюбного сопереживания…