Пламя Атлантиды

ГЛАВА 3

Оранжево-золотистое пламя утренней зари затопило горизонт. Языки обманчиво ласкового живого огня оплели оранжевым светом каменные столпы колон, купол дворца правительницы, линии акведуков, брусчатку широких улиц, заиграли яркими бликами в парусах галер пока еще спящего порта Атланты. Новый круговорот солнца вступил в свои права, повинуясь воле священного Антала, покровителя этой могущественной державы, чтобы ознаменовать собой новые свершения и достижения.

Не прошло и половины меры масла, как широкая площадь возле Дворца Матриарх начала заполняться людьми. Они все прибывали, растекаясь по улочкам, занимая места, рассредоточивались вдоль ограждений мостов у порта. Возбужденный гул голосов заполнил просыпающийся город, в воздухе повисло восторженное ожидание и нетерпение.

Воительницы гвардии Пантер наблюдали за скоплением народа, но все было спокойно и чинно — они уже и забыли, когда последний раз сталкивались со смутой и нарушением общественного порядка. Железная дисциплина царила здесь испокон веков, так издревле повелось в этом прекрасном государстве — воинственная Атланта славилась своими завоеваниями новых территорий, подчас жестокостью и бескомпромиссностью, но в самой империи царил мир и процветание. Никогда сюда не долететь отголоскам кровавой сечи, не смутить умы умиротворенной знати свистом клинка и стрел, не омрачить чело даже упоминанием о «поцелуе смерти» и тех, кто навсегда остался павшим на полях сражений.

Гордые девы Атланты вплели в волосы утренние цветы, собрав букеты алых и белых астропеусов, символизирующих величие матриархата. В этот утренний час они смеялись, переговариваясь, приветствуя друг друга, замирая в предвкушении перед появлением своей королевы Лаэртии Справедливой и бесстрашной посланницы воли империи Латимы Лучезарной, которая ныне отбывала в мореходное путешествие к берегам варварской Спаркалии с возложенной на нее миссией — заключить мировое соглашение с Аттикусом из рода Фланигусов.

Могущественная Спаркалия всего за четверть века достигла небывалой военной мощи и политического влияния. Сложившие свои полномочия матриарх Атлантида Мудрейшая по мнению многих допустила в свое время досадный промах, не принимая в расчет расцвет второй сильнейшей после Атланты империи. Ее политические реверансы с мудрым Аттикусом вызвали возмущение многих, кто втайне жаждал нового военного похода и порабощения варварской патриархальной империи. Именно это, как считали некоторые радикально настроенные роды знати, входившие в Совет Десяти, в свое время развязало руки Кассиопее, которая трижды совершала нападения на территории независимой Лассирии. С Актием, царем Кассиопеи, бывшая матриарх также исполняла танец на острие меча дипломатии, закрывая глаза на многое в обмен на Слезы Пустыни, которыми наполнялась казна за время ее правления.

Немногим более трех зим тому назад ее дочь Лаэртия, будущая наследная матриарх, впервые выступила на Совете Десяти и без смущения выразила свою точку зрения на происходящее, радикально отличимую от позиции собственной матери. Она практически высмеяла миротворческую политику матриарх и вынесла на суд совета свод более ужесточенных правил в отношении империй, которые вскоре открыто начнут смеяться в очи матриархальной державе. Шесть из десяти членов совета единогласно приняли реформы молодой принцессы, а сама Атлантида, не сдержав гнева, посоветовала дочери заниматься воспитанием наследницы Ксении и проводить больше времени в светских дворцовых развлечениях и праздном великолепии, а не в совершенствовании науки меча и политической стратегии.

Лаэртия выслушала гневную отповедь матери с невозмутимым почтением. «Я услышала тебя, о моя матриарх!» — спокойно ответила она перед тем, как покинуть совет и вернуться к изматывающим тренировкам с мечом и стрелами. А спустя несколько солнечных круговоротов поразила всех, вызвав мать на разговор мечей в храме Криспиды при расцвете Фебуса.

Эти противостояния за власть никогда еще за все время существования империи не завершались закатом чьей-либо жизни. Говорят, Лаэртия истекала кровью, пропуская удары опытной матриарх, но сама сделала все, чтобы не причинить матери вреда — обезоружила ее без единой капли крови. Когда меч гордой принцессы коснулся груди правительницы, у наблюдателей возникло ощущение, что договоренность обеих женщин была предопределена изначально. На исходе цикла Фебуса правительница Атлантида сложила свои полномочия, и на трон взошла прекрасная Лаэртия, получившая в народе титул «Справедливая».

… Изматывающий зной еще не раскалил валуны мощеной мостовой и светлые стены строений, в воздухе ощущалась прохлада. Морской бриз играл волосами гордых дев Атланты, прекрасных и лучезарных в изысканных нарядах, в которых преобладал белый цвет. Никто из них не обращал ни малейшего внимания на мужчин, которые замерли на почтительном расстоянии вытянутой руки за спинами величественных и прекрасных атланток. Так повелось в империи испокон веков — даже прославленные воины, мудрецы, поэты и советники, как и сыны приближенной ко двору аристократии вынуждены были существовать в тени дочерей Криспиды, не имея большинства гражданских прав, доступных девам. К мнению знатных мужей часто прислушивались, никогда не притесняя без нужды, но любое нарушение жизненного уклада и попытка поставить себя выше любимиц Антала жестоко карались. Исключения были возможны лишь для избранного вольного спутника жизни матриарх и ее сыновей, но только тех, кто был отмечен при рождении печатью божества и получал титул «Богорожденных». Обычно это касалось близнецов либо тех мальчиков, кто во всем походил на мать, а не на отца. Но уже три века подобного не происходило — женская линия правящего рода приводила в свет исключительно величественных дочерей, а почета и славы при матриарх последним удостоился только спутник правительницы Стелинии более трех веков тому назад.

Звон мелодичного набата перекрыл гул возбужденной толпы, и в воздухе повисла тишина. Сотни взглядов тех, кто занял площадь при дворце, устремились вверх, на резные перила огромной лоджии, где вот-вот должна была появиться матриарх. Ожидание достигло своего пика, в звенящей тишине отчетливо слышался шум волн и крики чаек, до тех самых пор, пока широкие панорамные двери не распахнулись под сильными руками светлокожих хранителей дворца.

По площади пронесся восхищенный вздох, и все без исключения поднесли ладони ко лбу, а некоторые из мужчин закрыли глаза, заведомо признавая себя недостойными созерцать явление божественного создания.

Небесное светило, кажется, замерло в зените немого восхищения на миг перед тем как нерешительно коснуться золочеными перстами светлых волос прекрасной девы, ступившей на плиты лоджии, робко огладить, наполняя светом, слезы пустыни в тонкой диадеме на ее величественном челе, замереть несмелым росчерком на ее рубиновых устах и смуглых скулах, и тут же обреченным падением раненой птицы пасть на царское одеяние матриарх, чтобы сгореть, умножаясь в тысячи раз в преломлении бликов в золотых пластинах и слезах пустыни. Именно эта игра живого огня и заставила преданных граждан Атланты приложить длань к челу, дабы смягчить яркий ослепительный свет. Девы империи любовались прекрасным нарядом своей матриарх, а мужи, памятуя о своей роли, опустили глаза в брусчатку площади — им не позволялось пристально смотреть на женщину правящего рода. И все же некоторые из них незаметно бросали взгляды, пытаясь рассмотреть из-за плеч атланских дев происходящее.

Юная принцесса Ксения шести зим от роду сжимала руку матриарх, которая неспешно приблизилась к перилам, и подняла ладонь, призывая к тишине. Но ей удалось это не сразу — на лоджию грациозно вышла, даже выплыла, вторая женщина, и толпа вновь зашумела, оглядывая советницу матриарх с не меньшим восторгом. В отличие от правительницы, темноволосая красавица была облачена в черный наряд из лассирийского шелка — облегающее фигуру платье, оставившее открытыми плечи и точеную шею по последней дворцовой моде. Но вместе с тем оно не сковывало движений, словно его обладательница была готова в любой момент вступить в бой. Темные волосы красавицы были зачесаны назад, как у воительниц легиона Пантер, но эта прическа не совсем подходила к миловидному личику и огромным зеленым глазам, хотя, при более долгом взгляде можно было заметить в облике девушки черты непримиримой хищницы.

«Латима Лучезарная, уполномоченный посол», — перешептывалась толпа. Матриарх Лаэртия дождалась, когда воцарится тишина, и подняла руку, увитую золотыми браслетами до локтя. На сей раз гул и шепот прекратились, в утренней прохладе повисла невидимая, но осязаемая на уровне чувств кисея восхищения и обожания.

— Гордый народ великой Атланты, утро дарует свою благодать на восходе небесного круговорота! Улыбка Антала пускай озаряет ваш путь и впредь ниспошлет вам успех и долю великих свершений!

Матриарх славилась своим красноречием и умением вести в поэтическом ключе любые переговоры. Может, именно поэтому, все они были обречены на успех в ее исполнении. Несмотря на неописуемый восторг, вызванный сладким перезвоном ее мелодичного голоса, толпа молчала, впитывая, смакуя, восхищаясь красотой витиеватого приветствия своей правительницы, и лишь когда она закончила свою речь, по толпе прокатилась волна восхищенного ропота. Лаэртия взяла за руку Латиму, переплетя пальцы наподобие замка, и они вместе подняли сомкнутые руки вверх.

— Долгий путь нам предстоит, рассекая бортом кораблей гладь неспокойного моря; смуту в Спаркалии мы пресечем на исходе лучезарного Фебуса. Мир ценен не на словах, лишь скрепленный печатью достигнутых соглашений! Ценно умение видеть врага пред собой, не обманываясь сладкими посулами презренного. Мир расцветет лишь тогда, когда будут расставлены точки под бег меры масла! Разум и сила моей Лучезарной посланницы вскоре приблизит сие соглашение!

Латима обняла королеву, как самого близкого человека, приложила ладонь к сердцу и отвесила легкий поклон, перед тем как развернуться и медленно спуститься вниз по спирали сходней. В тот же миг дворцовые ворота распахнулись, и на площадь выехала золоченая колесница, запряженная двойкой белоснежных кобылиц. Правила ею очаровательная белокурая воительница в кожаных доспехах, которая поприветствовала толпу благодушной улыбкой. Это была огромная честь — отбыть в порт на королевской колеснице, которой правила главная дворцовая тулинария (дословно — управляющая транспортными вопросами), но Латима Лучезарная привыкла получать подобные привилегии с младых зим, с тех самых пор, как доказала принцессе свою верность и преданность и стала официальной советницей матриарх. Но многие поговаривали, что эта целеустремленная девушка, прекрасный воин и стратег, добилась бы не меньших результатов в своей карьере, не будь она подругой правительницы.

Едва стопы посла воли Атланты коснулись гладких булыжников площади, от дворцовых ворот отделились две женские фигуры Пантер, которые помогли Латиме взойти на возвышение колесницы, после чего поднялись сами, заняв место за ее плечами. Лучезарная сжала ладонями золоченый выступ и улыбнулась благосклонной улыбкой. Тотчас же над колесницей взметнулись лепестки астропеусов, застывая в темных волосах Латимы белоснежными и алыми бликами. Колесница пришла в движение, устремившись к порту — путь был близким, поэтому лошади шли рысцой, позволяя верной помощнице королевы отвечать на приветствия и принимать красиво оформленные букеты из цветов, которые являлись символами империи.

Внезапно колесница дрогнула, лошади встали на дыбы, и Латима с трудом удержалась на ногах — противная боль прошила запястье, сжимавшее опору, но верные соратницы сориентировались и поддержали ее за спину, не позволяя упасть. Лучезарная повернулась к тулинарии узнать, в чем же дело, но не успела произнести ни слова — внимание толпы и четырех девушек на повозке переключилось на фигуру юноши с кинжалом, упавшим на колени на мостовую по пути их следования. Латима остановила руку одной из Пантер, которая привычно потянулась за мечом, и слегка подалась вперед, внимательно разглядывая возмутителя спокойствия.

То, что он не собирался нападать, девушка поняла сразу. Острие кинжала дрожало в его руках, прижимаясь к яремной впадине у шеи. Он был молод, не более шестнадцати зим от роду, и потрясающе хорош собой: пронзительные черные глаза, выдающие в нем кровь народа Семи Озер, черные вьющиеся волосы средней длины, точеные, почти картинные черты лица. Его мускулы уже налились силой, выдавая в нем сына знатного рода, которому были дозволены упражнения с оружием.

— Лучезарная! — его голос дрожал. — Я не вижу солнца и Фебуса без твоего прекрасного лика, моя повелительница! Зиму его светлый луч не ласкает мой взор с той поры, как узрел я тебя и лишился покоя на веки!

Нож в его руках слегка дрогнул, оцарапав кожу до мелкой капельки крови, выступившей на месте ссадины. Толпа замерла, а красивые губы Латимы изогнула соблазнительная, но жестокая усмешка. Непонятно, что ее вызвало — искренность юноши или же его не лишенная изысканности поэтическая речь, но девушка незаметно сделала своим подругам жест быть начеку и, подобрав полы шелкового одеяния, сошла с колесницы. Молодой мужчина замер, его огромные глаза расширились, не в состоянии поверить своему счастью, когда предмет его грез и страданий остановилась в шаге от преклоненных колен.

— Право, не стоит, о муж бесконечно почитаемого рода. Имя твое не ласкает мой слух, неизвестность томления неотвратимо ворует упавшие капли. Кто ты, откройся мне, дабы воздать благодать за отвагу твою и смелость. Острый клинок ты отбрось, нет нужды в этот праздничный день предаваться смертельной печали!

Девушка даже не удивилась, когда нож полетел в сторону, только подобие скуки мелькнуло в ее красивых глазах. Юноша поднял на нее взгляд, в котором испуг с поражающей быстротой вытесняло восхищение, и потянулся вперед ладонями, все же не решаясь пока обнять колени заговорившей с ним красавицы.

— Сантал из рода Закария, о Лучезарная, пламя крови и отрада уставшего сердца!

— Сантал из рода Закария, — как эхо повторила Латима. Улыбка сбежала с ее лица, и она подняла руку вверх, щелкнув пальцами. Тотчас юношу окружили пятеро воительниц легиона Пантер, которые наблюдали за сохранением порядка в толпе, нацелив на него острия мечей. Латима резко развернулась, пола платья черным шелком полоснули зарвавшегося мужчину по лицу, и спокойно вернулась на колесницу.

— Отправьте его на площадь правосудия и оставьте распятым на дыбе на солнечный круговорот и четыре меры масла. Двадцать ударов плетью и пурпурная лента. Я дарю его девам великой Атланты. И да, направьте матриарх Справедливой ходатайство о лишении титула того, кто своим недостойным поведением осмелился позорить древний род успешных купцов нашей великой империи!

Несчастного смельчака подхватили под руки, не обращая внимания на сопротивление и вопли отчаяния. Одна из Пантер, стоявшая за правым плечом Латимы, с сожалением покачала головой.

— Пурпурная лента?

Лучезарная презрительно улыбнулась. Приговоренные к пурпуру становились на сутки развлечением для всех без исключения женщин империи, кто пожелает воспользоваться распятым на дыбе узником. Конечно же, никто еще не погиб о такого наказания, но обычно после применения этой меры наказания мужи возвращались домой полностью сломленными и разбитыми.

— Виталия, не стоит печали омрачать твое чело, — ответила Латима Пантере, и произнесла одними губами, ни к кому конкретно не обращаясь: — варвары Спаркалии придутся вам по вкусу куда сильнее, чем бесхребетные атлантские самцы!

Девушки рассмеялись, а Латима приняла из рук молодой горожанки красивый букет белоснежных астропеусов и подняла вверх руку, приветствуя толпу. Народ Атланты любил ее не меньше, чем прекрасную матриарх. Молва твердила о ней разное: что на поле боя жестокая красавица славится запредельной жестокостью, что иногда позволяет крепким рабам горных шахт ублажать свое тело ласками, а после этого их тела находят в прибрежных водах, что не признает слез пустыни, предпочитая им украшения, собранные собственноручно из зубов убитых ею мужчин, но сейчас все без исключения взирали на это прекрасное темное видение, испытывая восторг и запредельное обожание. «Спаркалия падет очень быстро», — шепталась толпа и не сомневалась в собственных словах, сраженная бесстрашной решимостью Лучезарной.

Колесница остановилась у золоченых сходней перед большим кораблем с парусами цвета горного смарагда. Волны бились о каменный причал, свежий ветер едва заметно раскачивал шпили высоких мачт, готовый наполнить собой паруса, чтобы донести посла воли матриарх в страну златокожих варваров за предельно короткий срок. Улыбнувшись последний раз сомлевшей от подобного внимания толпе, прекрасная Латима в сопровождении опасных и грациозных Пантер-воительниц поднялась на палубу шхуны. Тотчас золоченые мостки были убраны двумя крепкими рабами — гребцами. Девушка подняла голову и посмотрела на шпили дворца, сверкающие на солнце.

Как быстро прядет свои сети неумолимый Хронос! Еще совсем недавно они с Лаэр бегали по дворцовому саду, прогуливая уроки сплетения прошлого с грядущим, строили потайные убежища, где их долго никто не мог отыскать, фантазировали о том, что однажды весь мир ляжет к их стопам — и Спаркалия, и Черные Земли, и даже гордая Кассиопея, хранительница слез пустыни. Даже матриарх Атлантида не журила их за эти выходки, лишь благосклонно замечала, что будущей правительнице и ее верной помощнице не подобает так себя вести может случиться непредвиденное, пока они будут играть в свои игры. Что, если дозорный узрит приближение вражеской армады и не посмеет дать отпор без распоряжения матриарх, которую никто не сможет отыскать? Что, если она заставит послов иной державы ожидать до заката, чем нанесет им обиду? Лаэртия после таких бесед испытывала чувство вины, которое быстро таяло, едва горизонт окрашивался заревом восхода, знаменуя собой новый круговорот.

Последние приготовления — и вот уже убраны тяжелые якоря-гарпуны, паруса наполнил ветер, и шхуна «Благодать Атланты» развернулась рукой кормчего к безбрежной водной глади Южного моря. Волны прибивали к крутому побережью белоснежные соцветия астропеусов, которые горожане бросали в воду, и тонкий аромат цветов империи щекотал ноздри. Лишь эти цветы будут напоминать Латиме о родине на протяжении двух солнечных круговоротов пути. По прибытии в Спаркалию они неумолимо завянут, но будут жить в памяти прекрасным напоминанием, что вскоре она вернется и вновь вдохнет их столь родной запах. Латима стояла, опираясь на поручни, пока очертания берега не слились в одну сплошную линию.

Матриарх Изменчивых Вод не чинила препятствий на их пути: ни разу не налетел шквалистый ветер, не встретились по пути суда Кассиопеи, ветер надувал паруса, а ясное ночное небо над головой позволяло держать верный курс по звездам.

Привыкшая к действию Латима изнывала от тоски вынужденного бездействия. Днем она проводила долгие меры масла на палубе, оттачивая и без того высокое мастерство владения мечом, а на закате, пользуясь отсутствием шквальных порывов, ныряла в море, проплывая мили, вслед за не теряющим свой ход кораблем. Лишь на рассвете третьего круговорота их морского пути вдали забрезжили круглые маковки архитектурных построек Алессии, и Лучезарная заметно оживилась. Она с трудом усидела на месте, пока ее личная прислужница натирала отрезом лассирийского шелка роскошные темные волосы, покрывала плечи и ключицы госпожи мерцающей пудрой, подкрашивала глаза угольными стрелками. Кто-то из девушек все же догадался сохранить несколько астропеусов свежими, и теперь большой белоснежный цветок украсил черные волосы посла Атланты. Латима поморщилась, когда ее шею обвило ожерелье из слез пустыни, она не любила драгоценности, но надевать колье из белых пластин, которые и правда были резцами убитых ею врагов, для дипломатического визита было крайне неосмотрительно.

— Император Аттикус Фланигус, согласно традициям этой страны, встречает гостей в своем дворце, — задумчиво размышляла Лучезарная. — Вот вам традиции варваров во всей красе! Лаэртия вышла на берег даже к Актию Кассиопейскому, чтобы оказать ему достойный прием! Ничтожные самцы боятся перетрудиться. Их назначение — работать и приносить нам удовольствие, а здесь они правят, подобно богорожденным атлантам!

— На рабовладельческих рынках златокожим мужам не было бы цены, — заметила Виталия. — Говорят, их род произошел из древней расы наших прародителей, но разногласия и войны с нашими далекими предками разделило нас на два противоборствующих рода.

— Эта легенда придумана спаркалийцами, дабы взять часть величия матриархата и доказать, что они тоже чего-то достойны. — Латима оглядела себя в отполированном металлическом щите. Шелк цвета небесной лазури удивительно ей шел. Длинный разрез открывал стройные ноги, а шелковый лиф — точеные плечи и руки с нежным рельефом мускулов. — Но я все же надеюсь, что свершится чудо, и я, наконец, вновь почувствую касания Криспиды в глубине своего лона и в напряженной и изголодавшейся по поцелуям груди. Говорят, среди них все же встречаются внешне достойные самцы с телами воинов. Жаль, что Аттикус больше даже не вправе приказывать собственному жезлу.

Девушки рассмеялись. Между тем «Благодать Атланты» вошла в порт Алессии, столицы Спаркалийской империи. Латима вышла на корму вместе с сопроводительным эскортом и оглядела немноголюдную пристань. Да, это не родная Атланта, где всегда ликует толпа, встречая все без исключения парламентские делегации, как самых дорогих гостей. Затем ее внимание привлек строй из крепких воинов, которые образовали коридор, дабы никто не смел приблизится к послу матриархальной державы. Наконец ее взгляд замер на трех встречающих — представителях местной знати, судя по фиолетовым плащам и мечам в ножнах на поясе с богатой инкрустацией, а слезы пустыни на рукоятях оружия блестели в лучах восходящего солнца.

Лучезарная едва удостоила их вниманием, пока не спустили сходни на причал. Она спускалась медленно, гордо глядя перед собой, удостоившись легким поклоном в качестве приветствия.

— Атланта Непревзойденная шлет вам приветствия через безбрежную гладь тихих вод, этот неблизкий путь призван нам мир обрести в лучезарном покое.

У трех мужчин сразу приоткрылся рот, а в глазах появилось выражение глупой растерянности. Латима едва сдержала улыбку. Варвары! Вряд ли они поняли, что хотела сказать посол на языке высокой поэзии своей империи, как и то, что подобной чести удостаивались только самые уважаемые собеседники.

— Латима Лучезарная, следуй за мной! — Поднял руку один из них, и девушка едва сдержала смешок, сделав жест своему сопровождению, которые едва не зароптали от возмущения. Настоящие дикари! Оставалось надеяться, что царь Аттикус не повторит ошибок своих подручных. Нет, она не сомневалась в своем хваленом самообладании, но очень тонка грань между уважением и пренебрежением, может не хватить сил отличить одно от другого.

Худшие опасения подтвердились. Сопровождающий указал на крытую повозку — фиакрон, где ей со спутницами предстояло преодолеть путь до дворца императора. Она и раньше слышала, что женщины этой страны не имели права ездить на колесницах. Впрочем, всех остальных прав они тоже не имели. Даже в варварской Кассиопее можно было наблюдать почтение к потомственным аристократкам, поэты часто воспевали женщин и в песнях, и в стихах, но Спаркалия в отношении к прекрасному полу была непреклонна. Для того чтобы покинуть стены собственной обители, спаркалийки были обязаны получить на это разрешение не только супруга, но и имперского совета. На людях они были обязаны скрывать свои лица за темными масками, а тела — под плащами. Наедине с мужчинами им полагался минимум одежды, сидеть женщины могли, только обнимая колени своих мужей, не имели права говорить без разрешения и смотреть в глаза. Нарушение этих традиций жестоко каралось — многие не выживали под ударами кнута и пытками калеными прутьями.

Подумав, Латима решила не спорить — не лишится она своего величия от поездки в фиакроне, и не будет повода к вероятному межгосударственному разногласию на почве различия культур. Когда процессия тронулась в путь, девушка все же нарушила правило — откинула тяжелую темную занавеску, разглядывая проплывающие мимо дома, улочки и большую площадь. Когда они проезжали мимо помоста, женский крик разорвал тишину, и Латима поморщилась. На помосте собралась небольшая толпа из мужчин разных сословий, и палач в красном облачении как раз приковывал к перекладине молодую женщину, совсем еще девочку. Виталия заскрежетала зубами от возмущения — подручная никогда не сдерживала своих эмоций, но Лучезарная предупреждающим жестом накрыла ее ладонь.

— О, Лучезарная, посланница цветущей Атланты, — Латима удивленно посмотрела на одного из встретивших ее мужчин. Он ехал верхом на гнедом жеребце и как раз поравнялся с проемом фиакрона. — Если будет на то твоя воля, мы можем понаблюдать за экзекуцией.

— В чем вина этого дитя? — невозмутимо поинтересовалась девушка, словно ничего ужасающего на ее глазах в этот момент не происходило.

— Нарушение общественной морали. Она посмела не ответить на вопрос воина городской стражи.

— Разве на то не было запрета от ее супруга или отца?

— Был, это обычная практика. Но ее супруг, достопочтенный Зедиус, сам настоял на экзекуции, так как юная супруга недостаточно согревает по ночам его ложе.

Латима повела плечами.

— Это бы доставило мне огромное удовольствие, но я не смею оскорбить неуважительным отношением императора, заставляя его томиться в ожидании. Мой путь был неблизким и изнуряющим, но я томима желанием склонить голову перед величественным Фланигусом как можно скорее! И, полагаю, он не одобрит подобной задержки.

На лице мужчины промелькнула тень удивления и легкого испуга. Латима улыбнулась в его лицо, растерявшее прежнюю напыщенность, и спокойно опустила занавеску. Виталия прыснула со смеху, Элития и личные прислужницы едва сдержали улыбки восхищения хладнокровием своей госпожи. Они удержались от обсуждений увиденного, опасаясь, что их прослушивают, поэтому не столь далекий путь до дворца Алессии преодолели в полном молчании.

Дворец поражал своим великолепием — во всех империях, достигших небывалой мощи, архитектура была изумительно красива.

Резные ворота, инкрустированные панцирями морских черепах и цветными стеклами с вкраплениями солнечного металла распахнулись перед послом матриарх Лаэртии, и удушающий зной пустынного сирокко сменила благодатная прохлада. Длинный коридор с рядом мраморных колон, темно-синие витражи высоких оконных арок, куполообразный потолок был расписан в яркие картины, изображавшие легендарные битвы империи. Здесь обожали роскошь и золото — даже мраморные полы были инкрустированы резными пластинами солнечного металла, но главным было не это. Высокий трон-пьедестал в центре зала ослепил ярким золотым отблеском. Он был полностью выплавлен из этого благородного металла!

Латима ничем не выдала своего восхищения и удивления. Гордая и величественная, она плыла по глянцу мрамора, и казалось, что ее ноги касаются неподвижной водной глади. Десятки мужских глаз были прикованы к ее статной фигуре, и атмосфера дворцового зала словно сгустилась, наполнившись искрами, подобные тем, что возникают во время грозы. Девушка видела все — откровенную похоть на их лицах, осуждение, изумление — но гордо шла вперед, не сбавляя шага. Кроме нее и двух Пантер (прислуга была немедленно направлена в покои, отведенные послу) в зале не было ни одной женщины. Девушки подошли близко к пьедесталу, и тут же, как по команде, четверо крепких чернокожих стражей принялись неспешно разворачивать его в обратную сторону.

Лучезарная закусила губу и слегка склонила голову на бок. В итоге именно это помогло ей сдержать возглас изумления, когда стражи поклонились, отступив в тень. Глаза девушки медленно оглядели снизу вверх фигуру восседавшего на троне императора, и неподдельный шок отразился в широко расширенных зрачках.

— Танец огня ускоряет свой бег, лишь узрев твой чарующий лик, Лучезарный подарок Атланты! — правитель династии Флаигусов криво усмехнулся, заметив замешательство гостьи, и медленно поднялся на ноги в полный рост. Взгляд девушки все так же изумленно скользнул по резким, словно вытесанным из камня чертам смуглого, волевого и несколько жестокого лица мужчины, плотно сжатым губам, гладко выбритому черепу, опустился на развитые крылья внушительных грудных мышц, едва прикрытых золотой перевязью лат, задержался на рельефе такого же очерченного торса.

Нет, ее невозможно было ослепить одним видом божественного тела варвара, лишить самообладания одной улыбкой непримиримого правителя, который привык видеть в женщинах исключительно безропотных рабынь, исполнительниц своей воли и желаний. Она с младых лет не умела робеть перед царями и императорами иных держав, даже теми, чья кровавая слава бежала далеко впереди них. Сейчас ее лишило опоры совсем иное.

Аттикусу Фланнигусу, который правил этой империей на протяжении тридцати семи зим, на вид было не более… тридцати! Но Латима не зря воспитывалась при дворце наравне с матриарх и училась дипломатическому искусству. Сохранять невозмутимость в любой ситуации атлантский посол умела. К тому же она нащупала нить логического пояснения увиденному, оставалось лишь проверить свою догадку.

— Аттикус Непобедимый, прославленный всеми богами! Почет и слава Спаркалии, родине воинов неиссякаемых сил и достоинства! — соблазнительная улыбка расцвела на устах девушки, превращая ее в совершенно иного человека — открытого, дружелюбного и обманчиво-ранимого. Она не могла не признать, сколь сильно ее поразил также уровень образованности собеседника, который приветствовал ее на языке родной атлантской поэзии.

— Аларикс, прекрасная дева, династия Фланигусов никогда не прервется; отбыл к богам первородный отец на восходе серпа ночного светила. Новый правитель предстал пред тобой, дабы взор свой ублажить видением искренней красоты и чарующей силы!

Латима сглотнула. Итак, за время ее пути с дипломатической миссией, а может, и гораздо раньше, в Спаркалии сменилась власть, и к престолу пришел сын правящего ныне Аттикуса. Отсутствие извещения и траура могло говорить только об одном — гибель императора преклонных зим не была случайной. Однако Лучезарная никогда не делала поспешных выводов, хотя история Спаркалии не брезговала подобными случаями. Сын шел на отца, брат — на брата в кровавом противостоянии за обладание троном из века в век. Ей хватит семи солнечных оборотов пребывания гостьей в Алессии, чтобы понять, заблуждается она на этот счет или нет.

Аларикс Фланигус величественно спустился вниз по золотым сходням. Латима непроизвольно внутренне дрогнула. Он возвышался над ней подобно гранитной скале, обволакивая жаром великолепного смуглого тела, и девушка против своей воли поддалась его жестокому обаянию. Словно сноп золотистых искр от ярко разгоревшегося костра проник ей под кожу, зажигая кровь обманчиво-ласковым, а на деле же, опасным пламенем, с поразительной скоростью, подобной бегу ягуара, достиг затрепетавшего сердца, оседая капельками испарины на спине. Ласковым ветерком, подобно морскому бризу, затрепетали ее ресницы, приоткрылись уста в непроизвольном порыве ощутить вторжение мужского языка внутрь ее сладостных глубин. Она даже не успела понять, что именно произошло, как сотни порхающих крыльев взметнулись между ее стройных бедер, и яркие искры пламени затопили тело сладкой истомой. Стрелы Криспиды беспощадно и неотвратимо поразили самую крепкую и неприступную доныне цель, словно в насмешку над гордостью своей воительницы.

Теплые, длинные пальцы нового императора Спаркалии коснулись ее ладони, Латима смело встретила взгляд мужчины. То, что читалось в этих светлых глазах, было именно желанием. Даже более — жаждой обладания. Намеренно или нет, Криспида Мудрейшая не поскупилась на стрелы для каждого из них.

— Позволь предложить тебе свою ладонь, наслаждаясь исконным правом вести в Зал Советов! Язык долгих переговоров оставим мы позади очень скоро. Пир и величие будут сегодня в Алессии в честь Лучезарной богини Атлантских брегов!

Пламя достигло своей критической отметки. Но никто из них ни словом, ни жестом не выдал пожар вспыхнувших чувств в неспокойных отныне сердцах. Латима кивком головы велела сопровождающим оставаться в зале и вложила собственную ладонь в руку Аларикса. Теплый захват ладони — сотни бабочек ожили вновь, и девушка не смогла сдержать улыбку. Переговоры и другое времяпрепровождение в Спаркалии обещало быть крайне занимательным.