Пленница

В гареме

Я так долго находилась на волосок от смерти, что успела поверить в то, что хуже и быть ничего не может, но ужасы, которые мне пришлось пережить в течение последующих недель, не могли мне присниться даже в самом страшном сне.

Сколько раз я спрашивала себя, почему я не осталась на тонущем корабле или почему нашу лодчонку не перевернул ураган.

Я отчетливо помню радость, охватившую нас при виде приближающегося к острову корабля. Но очень скоро после спасения я поняла, что лучше бы нам было остаться на острове и продолжить тщетно всматриваться в горизонт. Кто знает, возможно, спасение пришло бы к нам с другой стороны? Во всяком случае, нас не разлучили бы, и мы по-прежнему наслаждались бы покоем и чувствовали себя в относительной безопасности.

Когда мы увидели этих смуглых черноволосых мужчин в красных повязках на голове, с кривыми саблями у пояса, бегущих по воде к берегу, наша эйфория по поводу чудесного спасения сменилась тревогой и неуверенностью. Мы не понимали языка, на котором они говорили, но, судя по всему, это были арабы. Их корабль ничуть не походил на «Звезду Атлантики», а скорее напоминал древнюю галеру. Мне и в голову не приходило, что океанские просторы все еще могут бороздить пираты, но тут я вспомнила, как однажды вечером за ужином капитан «Звезды Атлантики» рассказывал нам, что в определенных водах высок риск столкновения с кораблями, экипажи которых промышляют гнусными и беззаконными делишками. Я в ужасе осознала, что мы попали в руки именно таких людей, о которых говорил капитан.

Мне не понравился их корабль, мне не понравились эти люди, и я видела, что Лукас и Саймон разделяют мои опасения.

Мы стояли на берегу, плечом к плечу, как будто пытаясь защитить друг друга. Их было человек десять. Они что-то нечленораздельно бормотали и испытующе смотрели на нас. Один из них подошел к нам и взял в руку локон моих волос. Остальные тоже столпились вокруг и возбужденно залопотали. Мои волосы выгорели на солнце и стали еще светлее, чем когда-либо прежде, и я догадалась, что этих людей изумил их цвет.

Я ощутила тревогу Саймона и Лукаса. Они еще ближе подвинулись ко мне. Я знала, что оба будут защищать меня не на жизнь, а на смерть, и это несколько утешало. Затем они переключили свое внимание на Лукаса, бледного и опирающегося на палку. Он выглядел совсем больным.

Пришельцы что-то быстро говорили и качали головами. Они смотрели то на меня, то на Саймона. Потом расхохотались и закивали. Я испугалась, что они решили забрать нас с Саймоном и оставить Лукаса.

— Мы будем стоять друг за друга, — произнесла я.

— Да, — откликнулся Саймон, — мне их вид совершенно не по душе.

— Не повезло нам, — прошептал Лукас. — Лучше бы они нас не находили.

— Как ты думаешь, кто они такие?

В ответ Саймон лишь покачал головой, и я оцепенела от ужаса. Меня пугал вид этих людей, их непонятная речь, коварные взгляды, которые они искоса бросали на меня, их намерения относительно нас. Внезапно они приняли какое-то решение. Один из них, судя по всему, главарь, сделал знак, и четверо его людей направились к нашей шлюпке, осмотрели ее и кивнули остальным. Они собирались забрать нашу лодку на галеру.

Саймон сделал шаг вперед, но дорогу ему преградил вооруженный саблей человек.

— Пусть забирают, — прошипела я.

Теперь очередь дошла и до нас. По сигналу главаря двое головорезов обнажили сабли и расположились за нами. Они подтолкнули нас, и мы поняли, что тоже окажемся на галере. Лукас с трудом ковылял посередине… но, по крайней мере, мы по-прежнему были вместе.

— Мы бы все равно тут долго не протянули, — прошептал Саймон.

Поднять Лукаса на борт оказалось очень тяжело, никто из них нам не помогал. Нам пришлось карабкаться по веревочной лестнице, что для Лукаса было совершенно непосильной задачей. Саймон почти втащил его на себе.

Затем мы втроем стояли на палубе, окруженные любопытными моряками. Мне казалось, что все они смотрят только на меня. Некоторые даже потрогали мои волосы. Они смеялись, наматывали их на пальцы и дергали.

Вдруг воцарилась гробовая тишина. На палубе появился какой-то человек. Я поняла, что это капитан судна. Он был выше остальных, и в его темных глазах плясали искорки смеха. Более того, его четкие черты носили следы благородства, что пробудило во мне лучик надежды. Он что-то крикнул, и все попятились от нас.

Он оглядел нас и склонил голову в знак приветствия.

— Англичане? — спросил он.

— Да… Да! — закричали мы.

Он кивнул. На этом, похоже, его запас английских слов исчерпался, но его галантность нас приободрила. Он обернулся к своим людям и заговорил с ними, как мне показалось, угрожающим тоном. Во всяком случае, они сразу присмирели.

— Пойдемте, — обратился он к нам.

Мы последовали за ним и оказались в небольшой каюте. Там была койка, и мы с облегчением плюхнулись на нее.

Капитан поднял руку и сказал:

— Еда.

Он вышел и запер за собой дверь.

— Что все это означает? — спросила я.

Лукас высказал предположение, что они захотят получить за нас выкуп.

— Это процветающий бизнес, — утверждал он. — Я уверен, что именно это они и задумали.

— Ты хочешь сказать, что они рыщут по морям в поисках потерпевших кораблекрушение моряков?

— Нет, конечно. Наверняка у них есть и другое занятие. Например, контрабанда… или даже захват кораблей, если подвернется такая возможность. В древности это был очень популярный промысел… но он существует до сих пор. Они готовы заниматься чем угодно, лишь бы получить прибыль. Нетрудно предположить, что у нас где-то есть дом и семья, как и то, что мы англичане. А всех англичан они склонны считать миллионерами.

— Как я рада, что мы вместе.

— Да, — кивнул Лукас. — Мне показалось, что они сомневаются, стоит ли со мной возиться.

— Но что нам теперь делать? — спросил Саймон, пристально глядя на меня. — Мы должны приложить все усилия к тому, чтобы оставаться вместе.

— Я буду молить об этом Бога.

Нам принесли поесть. Еда оказалась горячей и очень пряной. В обычных обстоятельствах я бы ее есть не смогла, но мы были на грани голодной смерти, поэтому она показалась нам вполне съедобной. По совету Лукаса мы съели совсем немного.

После этого я почувствовала себя лучше и даже задумалась, как они смогут потребовать у наших семей выкуп. Кому они напишут? У моего отца была сестра, которую мы за последние десять лет видели всего раз или два. Готова ли она будет заплатить выкуп за племянницу? Возможно, мои родители спаслись, но они никогда не были богаты.

А Саймон? Он вообще не сможет сообщить им свое истинное имя. Что касается Лукаса… то в отношении выкупа он, пожалуй, находится в самом выгодном положении, будучи родом из зажиточной семьи.

— Жаль, что мы не знаем, где сейчас находимся, — произнес Саймон. — Возможно, это бы нам помогло.

Мне показалось, что он обдумывает план побега. Он уже доказал свою изобретательность, скрывшись от английской полиции. Если ему удалось это, то, возможно, очередная попытка побега тоже окажется успешной.

Мы погрузились в невеселое молчание, и я была уверена, что не только я, но и мои спутники предпочли бы вновь оказаться на нашем острове. Пусть нам не хватало еды, а наши шансы на спасение таяли с каждым днем, зато мы были свободны.

В первую же ночь мне пришлось пережить весьма неприятный инцидент. Было уже темно, и мы пытались заснуть, когда я услышала крадущиеся шаги за дверью и звук поворачивающегося в замке ключа.

Дверь тихо отворилась, и я встревоженно приподнялась на койке.

Я увидела двух мужчин. Мне показалось, они из числа тех, кто снял нас с острова, но сказать наверняка я не могла, потому что они все казались мне на одно лицо.

Они пришли за мной. Подойдя к койке, они схватили меня. Я закричала, и Лукас с Саймоном тут же проснулись.

Пираты пытались вытащить меня из каюты. Их кряхтение и выражение лиц не оставляли ни малейшего сомнения относительно их намерений.

— Отпустите! — кричала я.

Саймон ударил одного из них. Его одним ударом отшвырнул другой. Лукас размахивал палкой, нанося им удары по голове и плечам.

Шум привлек внимание остальной команды. Пираты столпились в дверях, смеясь и оживленно переговариваясь. Саймон вскочил, схватил меня и закрыл собой. Я увидела, что с его кулака капает кровь.

Меня охватил ужас. Я понимала, что мне грозит смертельная опасность. Я даже подумать боюсь, что случилось бы со мной, если бы не появление капитана. Он выкрикнул какой-то приказ. Пираты тут же присмирели. Капитан увидел, что я съежилась за спиной Саймона. Рядом стоял Лукас.

Саймон дал им понять, что если кто-то попытается ко мне приблизиться, ему вначале придется иметь дело с ним, и вид у него был весьма угрожающий. Лукас тоже готов был защищать меня, но он был ослаблен увечьем.

Капитан тут же оценил ситуацию. Он знал намерения своих людей. Я была непохожа на женщин, которых они видели в своей жизни, у меня были желтые волосы… впрочем, для них было достаточно того, что я была женщиной.

Капитан поклонился мне и жестом извинился за грубое поведение его подчиненных.

Он пригласил меня следовать за ним.

Саймон шагнул вперед.

Капитан покачал головой.

— Я смотреть… защищать, — произнес он. — Я… только я… капитан.

Как ни странно, но я ему поверила. Я знала, что он капитан судна, вовлеченного в какие-то грязные дела, но по какой-то непонятной причине поверила, что он мне поможет. Как бы то ни было, распоряжался на корабле именно он. Осмелься мы оказать ему неповиновение, долго мы не продержались бы. Мы были в его полной власти. Ни Саймон, ни Лукас не смогли бы защитить меня от него. Мне ничего не оставалось, кроме как довериться капитану. Последовав за ним, я прошла мимо притихших разбойников. Кое-кто попытался дотронуться до моих волос, но ни один из них так и не осмелился этого сделать. Я видела, что капитан вселяет в них ужас, а он, судя по всему, запретил им касаться меня.

Он привел меня в маленькую каюту, которая, как я поняла, соединялась с его собственной. Она была намного удобнее, чем та, которую я только что покинула. Койка, накрытая покрывалом, напоминала диван. На ней лежали подушки. За занавеской я увидела таз и кувшин. Это означало, что я смогу помыться!

Капитан развел руками, жестом указывая на каюту, и пояснил:

— Здесь безопасно… Я смотреть.

— Спасибо, — ответила я.

Не знаю, понял ли он, но, думаю, по моему тону было ясно, как я ему благодарна.

Он поклонился, вышел и запер за собой дверь.

Я опустилась на койку. При мысли о том, от чего меня спас капитан, меня начало трясти.

Прошло много времени, прежде чем мне удалось взять себя в руки.

Я спрашивала себя, каковы его намерения. Возможно, Лукас прав. Я была уверена, что так и есть. Им нужен выкуп, и в таком случае они должны вернуть нас в целости и сохранности.

Я отдернула занавеску и с наслаждением вымылась. Затем легла на диван. Я была измотана, физически, морально и эмоционально. На короткий промежуток времени я забыла обо всех окружающих меня опасностях.

Я уснула.

В те дни я жила в состоянии непреходящего страха. Каждый раз, когда я слышала шаги и отворялась дверь, мое сердце тревожно сжималось. В таких ситуациях воображение может превратиться в злейшего врага.

Мне регулярно приносили еду, поэтому я получила небольшую передышку и позволила себе не думать об окружающих меня опасностях, но знала, что они никуда не исчезли. Я не представляла, что со мной намерены сделать пираты. Вполне очевидно — какой-то план у них имеется. Я была благодарна судьбе уже за то, что между мной и этими людьми стоял капитан, спасая меня от самой плачевной участи. Я доверяла ему не потому, что полагалась на его благородство, а потому, что из его отношения ко мне следовало, что он что-то задумал.

Я обнаружила, что могу понемногу есть. Все мои физические потребности тоже удовлетворялись. Я была счастлива возможности часто мыться. Мне очень хотелось узнать, куда идет корабль и что меня ожидает. Меня тревожила судьба Саймона и Лукаса, о которых мне тоже ничего не было известно.

Капитан зашел ко мне лишь однажды. Я вымыла волосы, и когда раздался стук в дверь, они еще не успели высохнуть. Он не сводил глаз с моих волос, но держался очень учтиво. Я видела, что он хочет поговорить со мной, но его запас английских слов был мучительно мал.

— Вы… плыть… корабль… Англия?

— Да, — ответила я, — но мы потерпели кораблекрушение.

— Из Англии… одна? Нет? — он покачал головой.

— С родителями. Со мной были отец и мама.

Разговор явно не клеился. Я подумала, что он пытается понять, из какой я семьи. Есть ли у меня деньги? Сколько он может за меня потребовать?

Он сдался, поняв, что ничего не может у меня узнать. Но по тому, как он смотрел на мои волосы и улыбался, было видно, что это зрелище его радует.

Однажды утром я проснулась и поняла, что корабль прекратил свое движение. Снаружи доносился топот ног и звук голосов оживленно переговаривающихся людей. Было ясно одно — мы достигли порта назначения, и скоро я узнаю свою дальнейшую судьбу.

В это утро наконец-то все выяснилось, но то, что я узнала, наполнило мою душу непередаваемым ужасом. Я спрашивала себя, не лучше ли мне лежать на дне моря, чем иметь дело с тем, с чем пришлось столкнуться.

Капитан пришел за мной в каюту. Он принес мне черную накидку, чадру, и сеточку для волос. Затем знаками показал мне, чтобы я одевалась. Когда я во все это облачилась, то стала похожа на арабскую женщину, и на любом восточном базаре меня приняли бы за свою.

Я вышла на палубу и обрадовалась, заметив Саймона. Но моя радость тут же сменилась тревогой, потому что Лукаса нигде не было видно. Саймон узнал меня, несмотря на весь маскарад, и я увидела, что он испуган. Мы попытались подойти друг к другу, однако наши стражи грубо нас остановили.

Солнце палило нещадно, и мне было очень жарко в моем облачении. Саймона вели два дюжих матроса, рядом со мной шел капитан. Все вместе мы сошли на берег.

Я никогда не забуду эту прогулку по городу. Судя по всему, это была старая его часть. По узким и извилистым мощеным улочкам нам пришлось пробираться сквозь толпу мужчин в длинных одеждах и женщин в таких же черных накидках, как у меня. Тут же бродили козы и голодные собаки, с надеждой принюхивавшиеся к нам. В куче мусора что-то грызла крыса. Маленькие магазинчики больше походили на пещеры. У их открытых дверей стояли лотки, с разложенными на них всевозможными безделушками, медными украшениями, изделиями из кожи и едой — экзотической, пряной и, на мой вкус, совершенно неаппетитной. От ее запаха меня начало мутить.

Кое-кто из торговцев приветственно окликнул капитана и его людей. Меня все больше волновала моя дальнейшая судьба, потому что, похоже, местным жителям наши провожатые были хорошо известны, как и цель их визита. Сколько других молодых женщин прошли рядом с ним по этим улицам? — спрашивала я себя. Если бы мне удалось поговорить с Саймоном! И что они сделали с Лукасом?

В конце концов мы вышли на широкую улицу. Тут даже росли деревья — в основном пыльные пальмы. Дома тоже стали больше. Мы вошли в какие-то ворота и оказались во дворе с фонтаном. Вокруг фонтана на корточках сидели мужчины, как я поняла, слуги, потому что при нашем появлении они вскочили и что-то возбужденно затараторили.

Один из них подошел к нам и низко поклонился капитану, который кивнул в ответ и махнул ему рукой. Сквозь какую-то дверь мы вошли в просторный зал. Его окна, утопающие в нишах, были богато задрапированы. Я догадалась, что такая конструкция окон защищает дом от проникновения жары.

Какой-то мужчина в роскошном халате поклонился капитану. Мне показалось, что он из кожи вон лезет, чтобы продемонстрировать ему свое уважение и расположение. Видимо, он пригласил его следовать за собой, потому что мы вошли в очередную дверь и очутились в комнате, где на возвышении стоял богато украшенный стул, на котором сидел маленький ссохшийся старик. Роскошные одежды на нем лишь подчеркивали его возраст. Все в нем было древним, за исключением глаз, темных и живых, напомнивших мне глаза обезьянки.

Капитан подошел к его стулу и поклонился. Старик махнул ему рукой в знак приветствия. Затем капитан обратился к своим людям, и они вышли, оставив его одного со мной и Саймоном. Капитан подтолкнул меня вперед. Он сдернул с меня чадру, а с моих волос сетку, из-за чего они рассыпались по плечам. Живые темные глазки широко раскрылись от изумления. Старик пробормотал что-то, судя по всему, обрадовавшее капитана. Он не отводил глаз от моих волос, и между ним и капитаном завязался оживленный разговор. Как я жалела, что не понимаю, о чем они говорят.

Затем капитан вывел вперед Саймона. Прищуренные проницательные глазки смерили его с ног до головы. Он выглядел очень внушительно, потому что был высоким и крепким. Похоже, его физические данные произвели на старика такое же впечатление, как и мои волосы.

Он кивнул, и я догадалась, что это знак одобрения.

Капитан подошел поближе к старику и они принялись увлеченно что-то обсуждать. Это позволило нам с Саймоном наконец-то поговорить.

— Где Лукас? — прошептала я.

— Я не знаю. Меня вывели и привезли сюда. Его со мной не было.

— Очень надеюсь, что он в безопасности. Где мы?

— Как я понял, где-то на северном побережье Африки.

— Что они собираются с нами сделать? О чем они говорят?

— Торгуются, наверное.

— Торгуются?

— Похоже на то, что нас продают.

— Как рабов?

— Вроде того.

— Что же нам делать?

— Я не знаю. Ждать возможности сбежать отсюда. Сейчас мы ничего не можем предпринять. Надо выждать и, улучив удобный момент, совершить побег… если только нам это удастся.

— Мы будем вместе?

— Я не знаю.

— Ах, Саймон, я очень надеюсь, что они нас не разлучат.

— Будем молиться об этом.

— Мне страшно, Саймон.

— Я себя чувствую приблизительно так же.

— Этот старик… кто он?

— Насколько я понимаю, торговец.

— Торговец… людьми?

— В числе всего прочего. Всем, что подвернется под руку, вероятнее всего. Всем, что приносит прибыль. А это включает людей.

— Нам надо найти способ сбежать отсюда.

— Какой способ?

— Что если мы бросимся бежать?

— Как ты думаешь, далеко ли нам удастся убежать? Нет, надо выждать. Если мы будем поддерживать контакт, мы выберемся отсюда. Кто знает, может, нам и представится такая возможность. Ничего, мы все выдержим.

— Ах, Саймон, я тоже в это верю.

Мы переглянулись. Я часто вспоминала этот взгляд в самых отчаянных и безнадежных ситуациях. А таких в последующие недели было немало.

Существуют определенные события, которые пытаешься забыть, вычеркнуть из памяти, как будто их никогда не было. Иногда мозг идет тебе навстречу в твоем желании и все происшедшее сливается в сплошную туманную массу, исключающую любые детали. Похоже, именно это со мной и произошло.

Я помню, как мы были в доме торговца. Кажется, мы провели там всего одну ночь. Я до сих пор ощущаю ту тревогу, которую чувствовала тогда, подогреваемую ужасными картинами моего будущего, услужливо и безжалостно подсовываемыми мне воображением. Старик рисовался мне страшным чудовищем, и меня утешало лишь то, что Саймон тоже был в этом доме. Сделка с капитаном включала нас обоих.

Позже, в тот же день, капитан покинул дом торговца, и я его больше никогда не видела.

На следующий день меня вновь укутали в накидку, в которой я прибыла, и тщательно спрятали мои волосы под сеткой. Затем нас с Саймоном отвели в бухту, где нас уже ждал корабль. Главным над нами, несомненно, был старик, но он не обращал на нас никакого внимания, и мне показалось, что его волнует лишь благополучная доставка на борт его собственности, в которую мы теперь превратились.

Мы не имели ни малейшего представления, куда он нас везет.

За время плавания нам с Саймоном лишь один или два раза удалось поговорить. Главной темой наших бесед был Лукас.

Саймон рассказал мне, что они раза два встречались с капитаном. На обращение со стороны команды они пожаловаться не могли. Он сказал, что капитан очень заинтересовался Лукасом. Он думал, что Лукаса куда-то увезли. На корабле их разлучили, и возможности общаться с Лукасом у него не было, но ему почудилась на лице Лукаса надежда. Во всяком случае, он был спокоен.

— Одно время он, наверное, думал, что его могут выбросить за борт, потому что он непригоден для работы. Судя по всему, от меня ожидается именно это.

Я промолчала. Мне было страшно представлять себе собственную судьбу.

Саймон считал, что местом, которое мы покинули, был Алжир.

— В старину в этой стране часто находили себе прибежище пираты. Они пребывали под защитой турецкого правительства. Возможно, они до сих пор чувствуют себя там вольготно. Город, который мы видели, — идеальное место для всевозможных закулисных сделок и махинаций. Мне кажется, в определенное время суток туда не всякий смельчак сунется.

Скорее всего, так оно и было.

Продолжив плавание вдоль побережья Сирии и войдя в пролив Дарданеллы, мы узнали порт назначения. Им был Константинополь.

Мы уже подходили к Босфору, когда в мою каюту вошла женщина. С ней была девочка, которая несла что-то похожее на охапку прозрачной ткани. Оказалось, это одежда, которую они разложили на койке, прежде чем переключить свое внимание на меня. Я уже видела этих женщин на корабле и спрашивала себя, какова цель их присутствия. Вскоре я поняла, что они пришли в каюту, чтобы помочь мне облачиться в эти изумительные одежды.

Тут были длинные брюки, сшитые из тончайшей шелковистой ткани, мешковатые и подхваченные у щиколотки. Поверх них на меня надели тунику из прекрасного прозрачного материала. Туника была расшита блестками, сверкавшими подобно звездам. Затем они распустили мои волосы и начали расчесывать их, переглядываясь, толкая друг друга локтями и хихикая.

Когда я была полностью одета, они отошли в сторону, осмотрели меня и захлопали в ладоши.

— Мне нужна моя старая одежда, — сказала я.

Они меня не понимали и продолжали хихикать и толкаться локтями. Они гладили мои волосы и улыбались мне.

Старик тоже вошел в мою каюту. Увидев меня, он потер ладони. Мне стало еще страшнее. Я понимала, что Саймон прав, и нас ожидает рабство. Он был сильным мужчиной, а значит, хорошим работником, мое предназначение явно было гораздо более зловещим. Я чувствовала, что Саймона моя судьба беспокоит намного больше, чем его собственная.

Меня опять укутали в черную накидку, скрыв от посторонних глаз мое великолепие. Нас с Саймоном доставили на берег, где уже ожидал экипаж. В сопровождении старика и еще одного мужчины помоложе, выполнявшего роль клерка или, возможно, помощника, нас повезли по улицам Константинополя.

Я была так озабочена своей судьбой, что почти не обращала внимания на окружающее. Однако позднее я узнала, что город разделен на две части — христианскую и турецкую. Эти части соединены между собой двумя мостами, весьма неуклюжими по конструкции, но абсолютно необходимыми. Мимо меня, как во сне, проплывали мечети и минареты, и я в отчаянии думала о том, как далеко мы от дома.

Нас привезли в турецкую часть города. Я была растеряна и очень испугана и то и дело оборачивалась в сторону Саймона, дабы убедиться, что он никуда не исчез.

Мне показалось, что мы ехали очень долго. Нас окружал совершенно незнакомый мир. Во все стороны разбегались неимоверно грязные узкие улочки. С ними контрастировали прекрасные здания с ослепительно белыми шпилями, взметнувшимися в синеву неба. Мечети, базары, жалкие деревянные лачуги, шум и повсюду люди. Они выскакивали на дорогу прямо под колеса нашего экипажа, и мне несколько раз казалось, что вот сейчас мы кого-то переедем, но всякий раз им удавалось избежать верной смерти под копытами лошадей.

Наконец мы свернули на тихую широкую улицу, по обеим сторонам которой росли деревья и кустарники с благоухающими яркими цветами. Экипаж замедлил ход перед импозантным белым зданием, стоявшим поодаль от дороги.

Когда мы вышли из экипажа, к нам приблизился какой-то человек в белых одеждах. Старик поклонился ему, как мне показалось, подобострастно, и мужчина небрежно ответил на его приветствие. Нас провели в комнату, показавшуюся мне темной после ослепительного сияния снаружи. Окна в комнате походили на те, которые я уже видела в доме торговца: расположенные в глубоких нишах, они скрывались за плотными шторами.

К нам подошел высокий мужчина в тюрбане, скрепленном драгоценным камнем, и в длинном белом халате. Он расположился на стуле, больше похожем на трон, и я заметила, что поведение старика стало еще более подобострастным.

«Неужели это мой новый владелец?» — с замиранием сердца думала я.

С меня опять сняли накидку и в очередной раз продемонстрировали мои волосы. На мужчину на троноподобном стуле они тоже произвели впечатление. Такого унижения я не чувствовала больше никогда. Он посмотрел на Саймона и кивнул.

У двери стояли двое мужчин. «Стража», — подумала я. Один из них хлопнул в ладоши, и в комнату вошла женщина. Она была пухленькая, уже немолодая, одетая в замысловатый костюм, похожий на мой собственный.

Она подошла ко мне и внимательно меня осмотрела. Затем взяла в руки прядь моих волос и чуть заметно улыбнулась. Закатав рукава моей туники, она принялась тыкать меня в ребра, вызвавшие, похоже, ее крайнее неодобрение, потому что она нахмурилась и, покачав головой, издала серию непонятных, но явно недовольных звуков.

Старик начал что-то говорить, тихо, но очень быстро. Мужчина на троне возражал ему. Женщина тоже вставила пару слов и многозначительно покачала головой. Слушать их, не понимая ни слова, было невыносимо. Все, что я понимала, — это что они говорят обо мне и что они вовсе не так довольны мной, как на то рассчитывал старик.

Однако, похоже, они наконец пришли к согласию. Старик сжимал руки, а второй мужчина кивал. Женщина тоже покивала. Она что-то им объясняла. Мужчина ее внимательно слушал, а она, казалось, его успокаивала. Затем она подала мне знак следовать за ней.

Саймон остался с мужчинами. Я в панике обернулась к нему, и он ринулся было за мной. Один из стражей тут же преградил ему путь, положив руку на эфес сабли. Я увидела беспомощное выражение на лице Саймона, а пухлая женщина крепко взяла меня за руку и увела с собой.

Мне предстояло узнать, что я попала в гарем паши, одного из самых важных в Константинополе. Мужчины, которых мы видели до сих пор, были всего лишь его подданными.

Гарем — это женское сообщество, в которое не допускается ни один мужчина, если только он не евнух, как тот важный джентльмен, который торговался со стариком. Я узнала, что он является старшим евнухом, и мне предстояло часто с ним встречаться.

Я не сразу осознала, что мне следует благодарить судьбу за все перенесенные невзгоды, так как именно из-за моего физического состояния меня на несколько недель оставили в покое. Я была особенно ценным приобретением для гарема, потому что очень отличалась от окружающих темноглазых и темноволосых женщин. Мои волосы были золотистыми, а глаза синими.

Похоже, что те, в чью задачу входило ублажать пресыщенного пашу, считали, что его должны привлечь именно эти мои особенности. Позже я узнала, что отличаюсь от остальных женщин не только внешне, и они тоже сразу это подметили. Эти женщины были покорны по самой своей природе, их воспитали в осознании того, что они являются существами низшего порядка, и их миссия на земле заключается в удовлетворении потребностей и желаний мужчин. Во мне жил дух независимости. Меня взрастила совершенно иная культура, и это выделяло меня среди остальных так же сильно, как синие глаза и золотистые волосы.

Когда меня раздели и погрузили в специально приготовленную ароматизированную ванну, зоркая леди, ответственная за нас всех, тут же обратила внимание на то, что моя кожа, там, где она не подвергалась воздействию палящего солнца, была белой и нежной. Прежде чем предлагать меня паше, надлежало восстановить белизну кожи на всех участках тела. Более того, я очень исхудала, а паша не любил тощих женщин. Это означало, что мой потенциал необходимо раскрыть и восстановить, а для этого одного дня было мало.

Как я этому радовалась! У меня появилось время, чтобы приспособиться к обстановке, познакомиться с обычаями, царящими в гареме, и, возможно, узнать, где находится Саймон. Кто знает? До сих пор мне необычайно везло. Что если возможность бежать представится раньше, чем меня сочтут достойной постели купившего меня мужчины?

Как только я узнала, что мне ничто не угрожает, пусть и временно, я тут же воспряла духом. В мою душу опять потоком хлынула надежда. Я хотела как можно больше узнать об окружающем меня мире, и, естественно, меня очень интересовали мои новые знакомые.

Самой важной дамой в гареме была Рани, та самая пухлая женщина, которая осмотрела меня и нашла временно недостойной внимания паши. Если бы я знала ее язык, я могла бы очень многое у нее выведать. Остальные женщины очень ее боялись. Они все беспардонно ей льстили и всячески подобострастничали, потому что именно она выбирала, кто сегодня отправится к паше. Когда от него поступал заказ, она подходила к его выполнению со всей серьезностью. Все это время я забавлялась, наблюдая за тем, как женщины наперебой пытаются привлечь к себе внимание. Как я с изумлением узнала, то, что так пугает меня, является пределом мечтаний для всех остальных.

В гареме были и совсем юные девочки, которым едва стукнуло десять лет, и женщины, возраст которых приближался к тридцати годам. Эти девушки вели очень странную жизнь, позже я выяснила, что некоторые из них живут в гареме с самого детства… их специально готовили к ублажению богатого мужчины, их хозяина.

Они целыми днями предавались праздности, делать им было практически нечего. Каждый день мне полагалось принимать ароматизированную ванну, а после нее — массаж с маслами. Это был бесконечно далекий от реальности мир. Воздух в гареме был напоен ароматами мускуса, сандала, пачули и розового масла. Девушки сидели у фонтанов, лениво беседовали, иногда до моего слуха доносился звук каких-то музыкальных инструментов. Они срывали в саду цветы и вплетали их себе в волосы, разглядывали свои личики в маленьких зеркальцах или любовались собственным отражением в водах пруда. Иногда они играли в какие-то игры, болтали, смеялись, гадали друг другу.

Спали они в просторной комнате на диванах, у них было предостаточно красивой одежды. Я не переставала изумляться их жизни, не заполненной ничем, кроме заботы о собственной внешности. Им не нужно было думать ни о чем, кроме того, допустят ли их вечером в постель паши.

За такую честь шло постоянное соперничество, и я это очень быстро почувствовала. Моя особа тоже привлекала к себе их внимание. Я так от них отличалась, что ни у кого не было ни малейших сомнений в том, что меня сочтут достойной подругой для паши. Они знали, что я понравлюсь ему уже тем, что я другая, пусть и немного странная.

Между тем я себя чувствовала, как гусыня, откармливаемая к Рождеству, потому что усилия по устранению с моего тела следов перенесенных испытаний продолжались. Я с трудом запихивала в себя острую и пряную пищу, большую часть которой научилась выбрасывать незаметно от Рани, превратив это в своеобразную игру.

Меня ожидало волнующее открытие. Одна из наиболее зрелых обитательниц гарема, и, по-моему, одна из самых красивых, оказалась француженкой. Ее звали Николь, и я сразу заметила, что она отличается от других. К тому же она занимала и самое важное место в гареме, после Рани, разумеется.

Однажды, когда я сидела у фонтана, она подошла и присела рядом со мной.

Она обратилась ко мне по-французски, поинтересовавшись, говорю ли я на этом языке.

Наконец-то настоящее общение! Это было так прекрасно!

Мой французский был не на высоте, однако поговорить мы могли.

— Ты англичанка? — спросила она.

Я утвердительно ответила.

— А как ты сюда попала?

На ломаном французском я рассказала ей о кораблекрушении, острове и пиратах. Она сообщила мне, что живет в гареме уже девять лет. Она креолка, родом с Мартиники. Когда она направлялась в школу во Франции, ее корабль так же, как и мой, потерпел крушение, после чего она попала в руки корсаров и точно так же, как и я, была продана в гарем.

— И все эти годы ты живешь здесь? — изумилась я. — Как же ты это вынесла?

Она пожала плечами.

— Поначалу это очень страшно, — ответила она. — Мне было всего шестнадцать лет. Я ненавидела монастырь. Здесь было легко. Мне понравилась одежда… праздность. И я от всех отличалась… так же как и ты. Я сразу понравилась паше.

— Наверное, ты сразу стала его фавориткой?

Она кивнула.

— К тому же я родила Самира, — добавила она.

Я уже видела Самира, красивого малыша лет четырех от роду. Все в гареме нянчили и баловали его. Он был старшим из детей гарема. Кроме него был еще один мальчик, Фейзал, тоже очень красивый ребенок. Он был на год младше Самира. Я видела его с женщиной по имени Фатима, которая, мне показалось, была на несколько лет моложе Николь.

Фатима была пышной красавицей с копной черных волос и томными темными глазами. Ужасно ленивая и тщеславная, она больше всего на свете любила ублажать себя. Она часами сидела у пруда, поедая сладости и скармливая их одному из двух спаниелей короля Карла, повсюду следовавших за ней по пятам. Фатима страстно любила себя, Фейзала и этих двух собачонок.

Иногда обоих мальчиков забирали из гарема, чему предшествовала суета и тщательная подготовка. Они отправлялись на встречу с пашой. В гареме было еще два маленьких мальчика — еще младенцы. Девочек тут не было вовсе. Поначалу меня удивляло, что все дети паши мужского пола. Просветила меня Николь. Она рассказала мне, что если у женщины рождается девочка, молодая мать покидает гарем. Наверное, ее отправляют назад, к семье. Пашу интересовали только сыновья, и если у женщины рождался красивый и умный мальчик, вроде Самира, ее статус тут же повышался.

Самиру, как старшему сыну, предстояло стать наследником паши. Это сделало Николь объектом жгучей зависти всех женщин гарема. Вначале паша поднял ее над всеми, отдав ей свое предпочтение. Но предпочтения паши оказались преходящими: в то время как Самир оставался его сыном, напоминая паше, что он мог производить на свет красивых мальчиков, он осыпал милостями женщин, помогавших ему доказать это.

Николь также рассказала мне, что втайне от всех учила Самира французскому, но однажды об этом узнал паша, и она в ужасе ожидала расправы. Однако старший евнух сообщил ей, что паша обрадовался тому, что малыш успешно изучает иностранный язык и позволил ей продолжать обучение.

Меня удивляло, что женщина, воспитанная в традициях западной культуры, смогла приспособиться к подобному образу жизни и даже гордиться своим положением, страстно ненавидя всех, кто пытался отнять его у нее. Но я была рада возможности разговаривать с ней и таким образом познавать окружающий меня мир.

Я узнала о непримиримой вражде между Николь и Фатимой, вынашивавшей честолюбивые планы для своего сына, Фейзала.

— Видишь ли, — поясняла Николь, — если бы не Самир, Фейзал был бы наследником паши, а она — первой леди гарема. Она мечтает занять мое место.

— Ей его никогда не заполучить. Ты красивее и гораздо умнее ее. Кроме того, Самир — изумительный ребенок.

— Фейзал тоже неплох, — признала она. — А если бы я умерла…

— С чего бы это вдруг?

Она пожала плечами.

— Фатима — очень ревнивая женщина. Когда-то, это было очень давно, одна женщина отравила свою соперницу. Это совсем нетрудно сделать.

— Она не посмеет.

— Та женщина посмела.

— Но ее разоблачили.

— Это было давно, еще до того, как нынешний паша стал пашой, но об этом до сих пор не забыли. Ее вывели на улицу, по шею зарыли в землю и оставили на солнце… умирать. Таково было ее наказание.

Я содрогнулась.

— Если Фатима покусится на моего сына, я хотела бы, чтобы с ней сделали то же самое.

— Ты должна позаботиться о том, чтобы этого не произошло.

— Именно это я и намерена сделать.

Теперь, когда появилась Николь, жизнь стала намного приятнее. У меня была красивая одежда, благовония, мази, сладости, праздные дни. Мы вели жизнь райских птиц. После всех испытаний, через которые мне пришлось пройти, окружающий меня мир казался мне очень странным. Я спрашивала себя, как долго мне суждено здесь прожить.

Паша был в отъезде, и это меня очень радовало.

Гарем погрузился в летаргию. Женщины возлежали на диванах, лениво любуясь собой в крошечных зеркальцах, которые они неизменно носили в карманах необъятных шаровар, грызли печенье, пели, играли на своих миниатюрных музыкальных инструментах, ссорились.

Одна ссора вышла особенно свирепой. Женщины катались по мозаичному полу, дергали друг друга за волосы и неистово лягались, пока не прибежала Рани и не избила обеих. После этого она отчитала их и заявила, что они могут и не мечтать о свидании с пашой как минимум три месяца. Это их тут же отрезвило.

Потом паша вернулся, и гарем оживился. Все стали кроткими и покорными. Они всячески демонстрировали свои прелести и пытались понравиться, хотя, кроме товарок и евнухов, их никто не мог увидеть.

Перед Рани опять встала проблема выбора. Я заметила, как ее взгляд остановился на мне, и вздохнула с облегчением, когда поняла, что, по мнению Рани, я еще не созрела для великой чести.

Она отобрала шестерых девушек — двух, уже побывавших у паши и заслуживших его одобрение, и четырех новеньких.

Мы все наблюдали за тем, как их готовят к свиданию. Вначале их выкупали, затем их кожу умастили, а в волосы втерли благовония. Подошвы их ног и ладони выкрасили хной, губы покрыли пчелиным воском, а глаза подвели сурьмой, чтобы они казались еще больше. В их волосы вплели цветы, на щиколотки и запястья надели браслеты, после чего их одели в переливающиеся блестками одежды.

Гарем замер, с любопытством ожидая, кого паша отошлет назад.

В этот раз он остановил выбор на одной из самых юных девочек.

— Когда она вернется, то вообразит о себе невесть что, — предсказала Николь. — Так всегда бывает… особенно с молоденькими. Я думала, что уже подошла твоя очередь.

Должно быть, я не сумела скрыть свое отвращение, потому что она поинтересовалась:

— Ты этого не хочешь?

— Я всей душой надеюсь, что мне удастся выбраться отсюда.

— Если бы он тебя увидел… он бы уже ни на кого другого и смотреть не стал.

— Я… Нет… Нет!

— Твоя очередь все равно наступит. Наверное, уже скоро.

— Я пойду на все, лишь бы убежать.

Услышав это, она задумалась.

Николь рассказала мне, что если я хочу рассчитывать на маленькие привилегии, являющиеся важной частью жизни в гареме, я должна поддерживать хорошие отношения с двумя людьми: Рани и старшим евнухом.

— Он — очень важная персона. Он паша гарема. И он мой близкий друг.

— Я вижу, ты очень мудрая женщина.

— Я здесь уже очень давно. У меня нет другого дома.

— И ты с этим смирилась? С тем, что ты одна из многих?

— Таковы здешние обычаи, — ответила она. — Самир — мой сын. Когда-нибудь он станет пашой, а я буду матерью паши. Смею тебя заверить, это очень почетная должность.

— Разве ты не хотела бы иметь постоянного мужа, а не думать все время, что твое место может занять другая?

— Это моя жизнь, — она обвела рукой гарем. — Тут все такие. Они ничего больше не знают. Все хотят быть фаворитками паши. Они хотят родить сына, который затмит всех остальных… и обеспечит своей матери почетное положение, которое никто и ничто не сможет поколебать.

— Мне трудно в это поверить.

— Это действительно так.

— И ты тоже об этом мечтаешь?

— Все мои мечты — Самир. Расскажи мне о своих мечтах.

— Я мечтаю убежать отсюда и вернуться домой, к своим близким. Я хочу найти тех, кто был со мной после того, как корабль потерпел крушение.

— Я не сомневаюсь в том, что паша сделает тебя фавориткой. Когда Рани решит, что ты готова, она отошлет тебя к нему. Ты понравишься ему, потому что ты другая. Он наверняка устал от этих темнокожих красавиц. Ты — что-то новенькое. Если ты родишь сына, твое будущее будет обеспечено.

— Я готова на все, лишь бы избежать подобной участи. Николь, мне страшно. Я не хочу этого. Я воспитана иначе. Я чувствую себя грязной дешевкой… рабыней… женщиной без личности… без собственной жизни.

— Мне странно это слышать, но я тебя понимаю. Я тоже не всегда была одной из них.

— Но ты приняла этот образ жизни.

— Я была очень юной, когда попала сюда, а теперь у меня есть Самир. Я хочу здесь жить… ради него. Однажды он станет пашой. Я хочу этого больше всего на свете.

— Твое желание осуществится. Он — старший сын.

— Я опасаюсь Фатимы. Когда она идет к паше, она берет с собой сильнодействующее снадобье. Она сама его готовит. Существуют способы усилить желание мужчины. Я слышала об этом. Его готовят из толченых рубинов, костей павлина и яичек барана. Все это смешивается и подсыпается в вино. Я уверена, что она пользуется этим всякий раз, когда идет к паше.

— Но где… где она все это берет?

— У Рани есть потайной шкафчик, где хранится множество странных вещей. Травы… снадобья… всевозможные микстуры. Рани много знает. Среди ее порошков и мазей может быть и это средство.

— Но ты же сказала, что это потайной шкафчик.

— Она держит его запертым, но, возможно, Фатима сумела раздобыть ключ. Она очень хитрая. Я ее знаю. Она не остановится ни перед чем… буквально ни перед чем. Поэтому мне и страшно.

— Но когда она видит пашу?

— Мы с ней — матери его любимых сыновей. Время от времени он за нами посылает… Это своего рода визит вежливости… Он расспрашивает нас о сыновьях и проводит с нами ночь. О, как я боюсь эту женщину! Если она чего-то хочет, она этого добивается. Она пойдет на все… на все. Все свои надежды она возлагает на Фейзала, а паша его любит. Я знаю об этом от старшего евнуха. Старший евнух терпеть не может Фатиму. Это не в ее пользу. Временами она ведет себя очень глупо… и способна на необдуманные поступки. Когда она была фавориткой, то задирала нос. Она решила, что уже стала первой леди, и была непочтительна со старшим евнухом. Теперь они враги. Глупая Фатима. Если бы она могла, она уже давно избавилась бы и от меня, и от Самира. Думаю, она продолжает изыскивать способы, как ей этого достичь.

— Но Самир — старший сын, к тому же он очень смышленый.

— Это мне известно, но все зависит от паши. Сейчас Самир ему нравится. Он им гордится. Самир — старший сын и любимчик. Пока все хорошо. Но решение о наследнике принимает паша, а у него будет еще много сыновей. Если Фатима сумеет навредить мне или Самиру, все будет кончено.

— Я не могу поверить в то, что она на это пойдет.

— Такое уже случалось… в гареме.

— Но это больше не повторится. Все знают, как тогда наказали виновницу. Этого достаточно, чтобы остановить кого угодно.

— Не знаю. Фатима — непреклонная женщина. Она готова рисковать ради Фейзала и собственного положения. Я должна быть начеку.

— Я тоже буду начеку.

— А теперь еще и ты появилась. У тебя тоже родится сын. Твой сын будет непохож на других. Он будет похож на тебя. Самир и Фейзал… они похожи друг на друга. Но твой сын будет совершенно другим.

При мысли об этом я отшатнулась от нее, исполненная ужаса.

— Это правда, — кивнула Николь. — Ты и в самом деле этого не хочешь?

— Я уже почти жалею, что спаслась с тонущего корабля. Я предпочла бы остаться на том острове. Если бы мне только удалось убежать отсюда! Ах, Николь, если бы это было возможно… Ради этого я готова на все… На все!

Николь задумалась и не ответила. Ее взгляд был устремлен куда-то вдаль.

Несколько дней спустя я сидела у фонтана, когда она подошла и села рядом со мной.

— У меня что-то для тебя есть, — сказала она.

— Для меня? — удивленно переспросила я.

— Думаю, ты обрадуешься. Мне передал это старший евнух. Это от мужчины, которого привезли вместе с тобой.

— Ты хочешь сказать… Николь, ты о чем?

— Будь осторожна. Возможно, за нами наблюдают. Фатима все время следит за мной. Положи свою руку на сиденье. Через секунду я суну под нее бумажку.

— На нас никто не смотрит.

— Откуда ты знаешь? Тут повсюду глаза. Эти женщины только с виду праздные. Впрочем, они и в самом деле праздные, но поскольку им нечего делать, они плетут интриги даже на пустом месте. Им скучно, и они ищут способы развлечься. За неимением лучшего, они начинают придумывать всякую ерунду и сплетничать. И они все время пристально наблюдают за тем, что происходит вокруг. Если ты хочешь получить эту записку, делай что я говорю.

— Конечно… конечно.

— И ты должна быть очень осторожна с ней. Старший евнух просил передать, что это очень важно. Это может стоить ему жизни. Но он сделал это ради меня… потому что я его об этом попросила.

Моя рука легла на сиденье стула. Она положила свою руку рядом с моей. Спустя несколько мгновений скомканный клочок бумаги скользнул под мою ладонь.

— Не смотри на записку. Спрячь ее.

Я сунула руку в карман шаровар. Мне не сиделось на месте. Но Николь сказала, что вскакивать и убегать ни в коем случае нельзя. Если кто-нибудь что-нибудь заподозрит, это может иметь для нас всех самые плачевные последствия.

Я знала, что мужчину, попытавшегося общаться с кем-то из женщин гарема, ожидает долгая и мучительная смерть. То же относилось и к женщине. Это правило существовало на протяжении многих веков, и мне легко было представить себе, что оно существует и по сей день. Весь окружающий меня мир существовал по законам совсем другой эпохи.

Мне пришлось подавить любопытство до тех пор, пока мы не решили, что я уже могу вполне естественно подняться и уйти, не возбуждая ничьих подозрений. Все уже привыкли к тому, что когда я не общаюсь с Николь, то прогуливаюсь в одиночестве, потому что ни с кем, кроме нее, я разговаривать не могла. Я вошла в комнату, где мы обычно спали. Здесь никого не было, и я, сев на свой диван, достала и прочитала записку.

Я почувствовала, что от облегчения у меня вдруг ослабели руки и ноги. Я скомкала записку. Мне хотелось сохранить ее, спрятать под одеждой и постоянно ощущать на своем теле как напоминание о том, что он написал ее, что он рядом и думает обо мне.

Однако я должна уничтожить записку. Если бы ее нашли, нам настал бы конец. Хранить записку было слишком опасно. Я разорвала ее на крошечные кусочки, чтобы позже выбрасывать по несколько клочков за раз, так, чтобы их никто не заметил.

Позже я поговорила с Николь.

— Ты повеселела, — заметила она. — То, что я тебе принесла, тебя обрадовало.

— О да, но все равно мне трудно себе представить, что может что-нибудь измениться. Отсюда кто-нибудь убегал?

— Если женщина перестает интересовать пашу, для нее находят мужа. Иногда женщин возвращают родителям.

— Да, но можно ли отсюда убежать?

Она покачала головой.

— Мне кажется, это невозможно.

— Николь, — произнесла я. — Я должна убежать. Я просто обязана это сделать.

— Да, — согласилась она. — Ты должна убежать. Если ты этого не сделаешь, тебя скоро отправят к паше. Твоя кожа становится все белее. Ты поправилась и уже не напоминаешь скелет. Ты очень изменилась с тех пор, как попала сюда. Рани тобой довольна. Это будет уже совсем скоро. Возможно, в следующий раз, когда он потребует женщину.

— Он в отъезде.

— Да, но он вернется. А возвратившись, всегда требует женщину… И Рани подумает, да, на этот раз пусть идет светленькая. Она уже готова. Паша будет очень доволен мной за такой сюрприз. Такой женщины у него еще не было.

Я уверена, ты ему понравишься. Возможно, он даже оставит тебя у себя на какое-то время. У тебя наверняка будет ребенок. Ты очень полюбишься паше, потому что ты не такая, как все. Может, он и ребенка твоего будет любить больше, чем Самира или Фейзала. Старший евнух говорит, что паша очень интересуется Западом… и особенно Англией. Он хочет знать о ней как можно больше. Он хочет знать все о великой королеве.

— Нет, нет! — воскликнула я. — Я все это ненавижу! Я тут не останусь! Я как-нибудь выберусь отсюда. Я их не боюсь, мне все равно что со мной сделают, но я попытаюсь убежать, лишь бы не идти к паше. Я готова на любой риск… любой. Николь, ты мне поможешь?

Она пристально смотрела на меня, и на ее губах играла улыбка.

— Старший евнух мой друг, — произнесла она. — Вряд ли он захочет, чтобы кто-то заменил меня на посту первой леди. Он хочет, чтобы я была матерью следующего паши. Тогда я смогу ему помогать. Видишь ли, мы друзья. Он рассказывает мне обо всем, что происходит снаружи, и узнает от меня, что происходит здесь, внутри. Мне известно обо всех интригах гарема. И я его в это посвящаю. Он платит мне информацией о внешнем мире. Возможно…

— Возможно?

— Я ничего не могу обещать… но я попытаюсь что-нибудь разузнать.

Я взяла ее за руку и слегка встряхнула.

— Если ты сможешь помочь мне, Николь… Если ты что-нибудь узнаешь…

— Я помогу, — сказала она. — Никто не должен занять место Самира. Кроме того, мы теперь друзья.

Надежда. Кроме нее у меня ничего не было. Постепенно я начинала понимать, что только она может помочь выстоять тем, кто оказался в отчаянном положении. Записка и то, что я услышала от Николь, возродили в моей душе надежду, которую я уже начинала терять. Я подумала обо всех опасностях, через которые мне пришлось пройти с той страшной ночи, когда «Звезда Атлантики» потерпела крушение. С тех пор мне необычайно везло. Может ли везение продолжаться бесконечно? Теперь я знала, что Николь на моей стороне. Она поможет мне не только потому, что мы подружились, но и чтобы устранить угрозу своему положению первой леди. И она пользуется расположением старшего евнуха. У него, несомненно, есть на это свои причины. И какое мне дело до его мотивов, если они заставят его помочь мне?

В моем отчаянном положении я могла рассчитывать только на помощь друзей и на чудо.

А у меня были все основания надеяться на это чудо. На моей стороне самые важные люди гарема. Саймон тоже рядом.

Да, на моем горизонте и в самом деле забрезжил лучик надежды. Впервые с того момента, как я переступила порог гарема, я поверила в возможность побега.

Рани всячески показывала мне, как она довольна моей внешностью. Массируя меня, она похрюкивала от удовольствия.

Мое сердце опять ушло в пятки. В холодном свете реальности побег вновь почудился мне чем-то далеким и совершенно невозможным. Я позволила эйфории увлечь себя слишком высоко. Нет, мне никогда отсюда не выбраться.

Днем я вошла в спальню и прилегла на свой диван. Плотные портьеры на окнах не пропускали в комнату солнечный свет, и тут было темно и прохладно. Я услышала чьи-то крадущиеся шаги и сквозь полуопущенные веки увидела Николь.

— Тебе плохо? — прошептала она.

— Мне страшно, — ответила я.

Она села рядом со мной на диван.

— Боюсь, что меня уже ничто не спасет, — продолжала я.

— Рани планирует… в следующий раз… послать тебя, — сказала она.

— Я… я не пойду.

Она пожала плечами. Я заметила, что она часто это делает.

— Старший евнух говорит, что паша вернется через неделю. И он сразу потребует женщину.

— Через неделю. Ах, Николь, что же мне делать?

— У нас есть еще неделя, — ответила она.

— Но что мы можем сделать?

Она пристально смотрела на меня.

— Старшему евнуху нравится твой мужчина, — произнесла она. — Он хочет ему помочь. Он разговаривал с ним. Рани не терпится показать тебя паше. Она хочет рассказать ему, что когда ты прибыла сюда, то была не очень красивая… если не считать твоих волос, да и они были тусклые и безжизненные. Теперь они сияют. Она сделала тебя достойной паши. Теперь ты готова идти к нему. Он будет благодарен человеку, купившему тебя, то есть старшему евнуху. Однако выходила тебя именно Рани. Но… как я уже сказала… у нас есть еще неделя.

— Но что мы можем предпринять? Пожалуйста, скажи мне.

— Твоему другу необходимо быть очень осторожным.

— Что бы они сделали с ним, если бы узнали, что он написал мне?

— Скорее всего, превратили бы в евнуха. Они могут сделать это в любом случае. Такова судьба многих молодых мужчин, попадающих в рабство к паше. Сначала они работают в саду и остаются нормальными мужчинами. Но если их переводят работать в гарем, то… Ну как он может допустить нормального мужчину к своим женщинам? Вот и делают из них евнухов. Вполне возможно, что твоего друга тоже ожидает подобная судьба. Он не будет вечно работать в саду. Евнухи — очень хорошие слуги. Они застрахованы от искушений.

— Я не вижу выхода из этой ситуации.

— Просто делай то, что я тебе скажу. Но не забывай, что если ты станешь на эту дорожку, ты очень рискуешь. Если все откроется, тебя заставят об этом пожалеть.

— Я не знаю, готов ли Саймон так рисковать. Когда я думаю о том, что угрожает ему…

— Если ты хочешь, чтобы побег удался, ты не должна думать о поражении. Не забывай, что скоро Рани отошлет тебя к паше.

Я молчала, спрашивая себя, смогу ли я пережить подобную участь. Николь говорила какими-то загадками. У нее есть какой-то план? Она ушла от прямого ответа. Я решила, что она просто хотела меня утешить.

Шли дни. Моя тревога все возрастала. Я говорила себе, что должна буду смириться с неизбежным.

Паша вернулся. Я заметила, что Рани задумчиво посматривает в мою сторону. Она с довольным видом потирала ладони, и я понимала, что мой час пробил. Когда в тот же вечер к Рани зашел старший евнух, я поняла, что моя участь предрешена.

По традиции выбрали еще пять девушек, потому что Рани не имела права делать выбор за пашу. Он сам должен был решать, кому окажет великую честь. В числе этих пяти была хорошенькая юная девушка по имени Аида, вероятно, лет двенадцати. Она была очень тоненькая и напоминала распускающийся бутон. У нее были длинные темные волосы и большие глаза, в которых светилось выражение девственной невинности и опытности одновременно. Мне казалось, подобное сочетание должно показаться очень привлекательным мужчине, чьи чувства не могли не притупиться от постоянных излишеств.

Аида заинтересовала меня, потому что я возлагала свои надежды именно на нее. Я не сомневалась, что у нее есть все шансы на то, что паша ею заинтересуется. Она была очень взволнована и танцевала в саду, не скрывая своего ликования. Фатима ворчала, что она уже невесть что о себе вообразила.

— Аида очень хорошенькая, — поделилась я своими соображениями с Николь. — Наверняка он предпочтет ее.

Николь покачала головой.

— Да, она хорошенькая. Как и многие другие. И все они похожи друг на друга. Одинаковые волосы… глаза… восторг… желание понравиться и угодить. Ты на их фоне будешь выделяться. И как я уже тебе сказала, старший евнух говорит, что пашу очень интересует Англия и английская королева.

От страха меня начало мутить. Я пыталась представить себе пашу. Должно быть, он относительно молод. Он совсем недавно сменил своего отца. От старшего евнуха Николь узнала, что он немного говорит по-английски. Возможно, мне удастся поговорить с ним. Я расскажу ему об Англии, стану для него своего рода Шахерезадой, сдерживающей его страсть увлекательными рассказами о жизни в Англии.

День тянулся бесконечно. Были моменты, когда мне казалось, что все это — сон. Не может быть, чтобы все это происходило на самом деле, говорила я себе. Как часто английские девушки, ведущие тихую, ничем не примечательную жизнь внезапно переносятся в турецкий гарем?

Потом я сказала себе, что должна подготовиться к тому, что меня ожидает. Паша заметит, что я не такая, как остальные. Вначале я буду молиться, чтобы он меня не выбрал. Если он этого не сделает, вероятно, меня сочтут недостойной гарема. Что тогда? Быть может, мне удастся убедить их отпустить меня? Аида такая хорошенькая. Эта жизнь ее вполне устраивает. Более того, она счастлива находиться здесь.

Рани подошла ко мне. Пришло время готовиться.

Она руками пригладила мои волосы, чуть ли не воркуя от удовольствия. Она сгребла их в ладонь и слегка потянула, затем погладила и хлопнула в ладоши. Появились две девочки.

Она встала и поманила меня за собой.

Меня привели в баню и направили на меня потоки ароматизированной воды. Затем меня вытерли и, уложив на скамью, принялись натирать мою кожу благовонными мазями, благоухающими мускусом и пачулей. Мои волосы также должны были благоухать. От запаха всех этих мазей меня начало тошнить. Я знала, что отныне всякий раз, когда я буду слышать эти ароматы, буду вспоминать леденящий страх.

Меня одели в шелковые одеяния цвета лаванды. Широкие шаровары были подхвачены на щиколотках браслетами, украшенными драгоценными камнями. Поверх брюк на меня надели короткую тунику до пояса, тоже шелковую, покрытую тоненькой переливающейся сеточкой. Шелк был обильно расшит блестками, загадочно мерцавшими сквозь сеточку. Создавалось впечатление, что вся туника светится. Я вынуждена была признать, что мой костюм очарователен. На ногах у меня были сандалии из атласа с завернутыми вверх носками, расшитые драгоценными камнями. Волосы мои расчесали так, что они сверкающей волной упали мне на плечи, мою голову и щиколотки украсили венками из лиловых цветов. Мне подкрасили губы и подвели сурьмой глаза, так что они стали казаться бездонными, темно-синими и огромными.

Я была готова отправляться к паше.

Отчаянные мысли, одна другой безумнее, мелькали в моем мозгу. Что если я откажусь идти или попытаюсь сбежать из гарема? Но как? Ворота заперты и охраняются евнухами паши. Они все как один рослые и сильные. Как я убегу?

Я была вынуждена признать, что спасения нет.

Рани взяла меня за руку и покачала головой. Она в чем-то меня упрекала. Наверное, в том, что у меня был такой несчастный вид. Она хотела, чтобы я улыбалась и радовалась великой чести, которая, вполне возможно, будет оказана мне сегодня ночью.

Но это было выше моих сил.

Николь стояла рядом. Она была одной из тех, кто помогал меня одевать. Она что-то сказала Рани, и та задумалась. Затем Рани кивнула и протянула Николь ключ. Николь быстро ушла.

Я села на диван, чувствуя себя совершенно беспомощной. Мое чудесное спасение свершилось ради этого? Я представила себе, как паша указывает на меня… как я вынашиваю ребенка, соперника Самира и Фейзала. Мой отец был известным в Англии человеком, профессором, сотрудником Британского музея… Я хотела крикнуть им, что если паша посмеет обращаться со мной как с рабыней, это ему с рук не сойдет. Я англичанка. Великая королева никому не позволит так обращаться со своими подданными.

Я пыталась собраться с духом. Я знала, что все мои мысли — полная ерунда. Этим людям не было никакого дела до моего происхождения. Здесь царят другие законы. Я здесь ничто.

Что если я расскажу ему, как другие девушки мечтают оказаться в его постели? Почему бы ему не выбрать одну из них, а эту не отпустить? Смогу ли я объяснить ему хоть что-нибудь? Станет ли он меня слушать? А если станет, поймет ли?

Вернулась Николь. Она несла кубок с какой-то жидкостью.

— Выпей это, — она протянула его мне. — Ты почувствуешь себя значительно лучше.

— Не хочу я это пить.

— Говорю тебе, это тебе поможет.

— Что это?

Одна из девушек, похоже, поддержала Николь. Она обняла себя за плечи и принялась покачиваться из стороны в сторону.

— Она хочет сказать тебе, что это настроит тебя на любовную волну. Тебе станет намного легче. Как бы то ни было, это приказ Рани. Она считает, что ты не горишь желанием, а паша привык, чтобы его женщины жаждали любви.

«Какой-то афродизиак», — подумала я.

— Я не стану это пить.

Николь подошла поближе.

— Не будь дурой, — зашипела она и пристально смотрела мне в глаза, как будто пытаясь что-то сказать. — Выпей, — настаивала Николь. — Ты поймешь, что это именно то, что тебе нужно. Выпей… Выпей… Я твой друг, не забывай.

В ее словах мне почудился какой-то скрытый смысл. Я взяла из ее рук кубок и выпила содержимое. Оно оказалось отвратительным.

— Скоро, — произнесла Николь, — очень скоро…

Спустя всего несколько мгновений я почувствовала себя очень скверно. Николь с кубком уже исчезла. У меня кружилась голова, и мне никак не удавалось подняться с дивана.

Одна из девушек позвала Рани, которая прибежала и в великой растерянности уставилась на меня. Я чувствовала, что по моему лицу струится пот. Заметив в зеркале собственное отражение, я увидела, что очень бледна.

Рани кричала, отдавая распоряжения направо и налево. Меня уложили на диван. Мне было очень-очень плохо.

Рядом со мной опять возникла Николь. Мне показалось, на ее губах играет довольная улыбка.

Меня так и не представили паше. Я лежала на диване и чувствовала, что умираю. Я и в самом деле решила, что настал мой смертный час. Я вспомнила загадочную улыбку Николь. Это ее рук дело. Она боялась, что я понравлюсь паше и рожу ему сына, который затмит Самира. Кто она — мой враг или мой друг? Каков бы ни был ответ, в эту ночь она спасла меня от паши.

Через пару дней я начала приходить в себя. С выздоровлением пришло и понимание того, что Николь и в самом деле сослужила мне хорошую службу. Разумеется, помогая мне, она не забывала и о себе. А что в этом дурного? Николь француженка, а все француженки очень практичны и реалистично смотрят на жизнь. То, что она одновременно смогла помочь нам обеим, должно было привести ее в восторг.

По мере того как мне становилось лучше, я начинала понимать, что не так уж я была больна. Иначе мои силы не восстановились бы так быстро.

Николь рассказала мне, что когда Рани послала ее за афродизиаком, который давали некоторым девушкам перед тем, как впервые отправить их к паше, она вместо этого принесла мне снадобье, от которого я должна была почувствовать себя так плохо, что уже не смогла бы вообще никуда идти.

— Ты же этого сама хотела, — напомнила она мне. — Разве ты не говорила: «Все что угодно, лишь бы не идти к нему»?

— Говорила. Да, я так и говорила. Спасибо, Николь.

— А я говорила тебе, что я твой друг. Паша выбрал Аиду. Она еще не вернулась. Похоже, у паши появилась новая фаворитка. Если бы ты отправилась вместе с ней к паше, у нее не было бы ни единого шанса.

— Я очень рада за нее. Она об этом мечтала.

— Когда она вернется, на нее не будет никакой управы. Это большая честь — на несколько дней остаться в покоях паши. Она так задерет нос, что и земли под собой не будет видеть. Мы все для нее вообще прекратим свое существование. Одним словом, она будет невыносима, вот посмотришь.

Я медленно выздоравливала, а Рани приходила в себя после перенесенного разочарования. Ее несколько утешало то, что Аида пользовалась таким успехом.

Через три дня Аида вплыла в гарем. Она изменилась до неузнаваемости. Все ее движения были плавными и томными, а на окружающих она взирала с нескрываемым презрением. В ее ушах сверкали изумительные рубиновые серьги, а на шее красовалось ожерелье из огромных рубинов. Отношение Рани к этой девчонке тоже изменилось. Теперь маленькая негодница стала одной из самых важных леди гарема.

Она была уверена, что забеременела.

— Вот глупая, — хмыкнула Николь. — Откуда она может это знать сейчас?

Тем не менее Николь была обеспокоена.

— Возможно, теперь ты в безопасности, но это ненадолго, — говорила она. — Если она понравилась ему так сильно, что он держал ее возле себя три дня и три ночи, скорее всего, он опять захочет ее видеть. Именно так в свое время произошло со мной. Аида должна быть самой благодарной женщиной в гареме, и вся ее благодарность должна быть адресована тебе.

— Возможно, он и не выбрал бы меня. Может, она понравилась бы ему больше.

Николь изумленно посмотрела на меня.

Вскоре я с огромным облегчением узнала от Николь новость, которую сообщил ей старший евнух. Паша уехал на три недели.

Три недели! За это время много чего могло произойти. Вдруг, я опять получу записку от Саймона. Или мне наконец удастся убежать, если отсюда вообще возможно выбраться, если мне хоть кто-нибудь поможет.

Прошло несколько дней. Аида восстановила против себя весь гарем. Она снимала свои рубиновые серьги только для того, чтобы, сидя у пруда, держать их на ладони и любоваться ими, тем самым напоминая всем вокруг, что она теперь фаворитка. Если она и смотрела на кого-нибудь, то всем своим видом выражая жалость по поводу того, что никто, кроме нее, не наделен такой неземной красотой и таким обаянием и не способен покорить пашу.

Она была неописуемо томной и усиленно демонстрировала признаки беременности.

Николь только смеялась над ней. Да и остальные тоже. Она поссорилась с одной из девушек так бурно, что дело дошло до драки, оставившей Аиду с глубокими царапинами на лице. Аида горько оплакивала увечья. Когда паша вернется, она не сможет пойти к нему с израненным лицом.

Рани разозлилась и заперла драчуний на три дня. Она с трудом сдержалась, чтобы не отлупить обеих. Ее сдержало только опасение оставить на их телах синяки. Особенно это касалось тела Аиды. Одним из плюсов гарема было то, что его узницы никогда не подвергались физическому насилию. Во всяком случае, пока они являлись его полноправными обитательницами.

Все это мне рассказала Николь, с облегчением добавившая, что она рада избавиться от этой маленькой нахалки, пусть всего на три дня.

Аида вышла из заключения, ничуть не раскаявшись. Она была все такой же томной, еще более убежденной в своей беременности и в том, что плод в ее чреве непременно мужского пола. Она спала в рубиновом ожерелье, а серьги держала в усыпанном драгоценностями футляре рядом с постелью. Утром она надевала их, не успев даже толком проснуться.

Благодаря дружбе с Николь я оказалась помимо своей воли втянутой в интриги гарема. Она рассказывала мне о том, что время от времени между женщинами вспыхивают бурные ссоры и что девушки отчаянно друг другу завидуют и ревнуют друг друга к паше. Аида, как и Фатима, еще сильнее разожгла все эти страсти. Паша выделил их обеих, и они не желали ни забывать об этом, ни допускать, чтобы об этом забыли другие. Если Аида и в самом деле забеременела, особенно, если ее ребенок окажется мальчиком, это сулило обострение соперничества в гареме.

— Но Самир — старший сын, — успокаивала себя Николь. — Он должен остаться любимым сыном паши на правах первенца. Я заверила Николь, что нисколько в этом не сомневаюсь. Однако я чувствовала, что сама Николь в этом вовсе не уверена. Она была намерена бороться за права сына, но знала, что ей придется постоянно быть начеку.

Теперь все мысли Николь были сосредоточены на Аиде. Впрочем, Аида беспокоила не только ее, но и Фатиму. Совсем недавно они были главными соперницами, поскольку у них обеих были сыновья, претендующие на богатства паши. Теперь они обе не сводили глаз с Аиды.

То, что одна девушка провела с пашой три ночи подряд, при этом не покидая его покоев даже днем, было очень необычно и указывало на то, что Аида произвела впечатление на пашу.

Более того, за такое время она действительно вполне могла забеременеть. Таким образом, за ней настороженно наблюдали не только Николь с Фатимой, но и все остальные обитательницы гарема.

Я сама не поняла, что меня разбудило. Приоткрыв глаза, я увидела месяц убывающей луны, заглядывающий в окно спальни. Мне почудилось, что над одним из диванов в углу комнаты склонилась какая-то фигура. Но тут меня опять сморил сон, а утром я уже ничего не помнила.

Однако наутро в гареме поднялся переполох. Исчезли рубиновые серьги Аиды. Она напомнила нам о том, что ожерелье все время было на ней, но серьги она клала в футляр рядом с диваном.

Рани вошла в спальню и потребовала сообщить ей, что случилось. Аида была вне себя от ярости. Она визжала и обвиняла в воровстве всех подряд. Если ей немедленно не вернут ее прекрасные серьги, она пожалуется паше. Он не потерпит воровок в гареме. Он велит нас всех выпороть и выгнать прочь. Если пропажа не обнаружится, она попросит пашу нас всех наказать.

Рани очень разгневалась.

— Маленькая дурочка, — прокомментировала Николь. — Разве она не знает, что ей не следует настраивать против себя влиятельных людей? Неужели она уверовала в то, что стала такой важной птицей, что может обойтись без чьей-либо поддержки?

Спальню тщательно обыскали, но серьги так и не нашли.

Фатима заявила, что это так оставлять нельзя, а значит, необходимо обыскать даже детей. По ее мнению, некоторые дети рождаются с воровскими задатками, и даже если окажется, что серьги взял Фейзал, она позаботится о том, чтобы его сурово наказали.

Рани заверила, что серьги все равно найдутся. Им просто некуда было исчезнуть. Воровство украшений было бессмысленным занятием, потому что не представлялось ни малейшей возможности покрасоваться в украденном.

Мы с Николь гуляли в саду.

— Так ей и надо, — пожала плечами Николь. — Наглая дурочка. На что она вообще рассчитывает?

— Что если кто-то действительно взял серьги?

— Разве чтобы подразнить ее?

— Я, кажется, кое-что вспомнила, — медленно произнесла я. — Я толком и не проснулась, но видела, что по комнате кто-то ходит. Да… И это было возле дивана Аиды.

— Когда?

— Прошлой ночью. Я подумала, что мне это только снится. Я была в таком состоянии, что не знала, сплю я или нет. С тех пор как я сюда попала, мне часто снятся странные сны. Они участились с тех пор, как ты мне дала тот напиток. Я одновременно и сплю… и не сплю. Это похоже на галлюцинации. Я даже не уверена, что то, о чем я рассказываю, мне не приснилось.

— Если ты видела кого-то возле постели Аиды, а наутро исчезли ее серьги, то ты, похоже, не спала.

В этот момент к нам подбежал Самир. Он держал в ручонках что-то яркое и блестящее.

— Смотри, маман, — закричал он, — смотри, какие красивые игрушки.

Николь взяла у него усыпанную камнями коробочку и открыла ее. Внутри лежали рубиновые серьги. Мы с Николь испуганно переглянулись.

— Самир, где ты это взял? — дрожащим голосом спросила она.

— В моей лодке.

Речь шла об игрушечной лодке, которой Самир дорожил больше всего на свете. Он постоянно запускал ее в пруду.

Николь многозначительно посмотрела на меня.

— Я должна немедленно отнести их Рани, — сказала она.

Я протянула руку, пытаясь ее остановить, и нерешительно посмотрела на Самира. Она тут же меня поняла.

— Иди, играй, сынок, — сказала она. — Только никому не рассказывай о том, что ты нашел. Это мелочи, но все равно — никому ни слова. Пообещай мне, Самир.

Он кивнул и умчался прочь.

— Теперь я все вспомнила, — заговорила я. — Мне кажется, ночью я видела Фатиму. Что если это она украла серьги? Чем больше я об этом думаю, тем лучше я понимаю, что все это значит. Ведь это именно она заявила, что нас всех надо обыскать… и упомянула детей. Фатима не очень умная женщина. Она действует слишком прямолинейно и предсказуемо. Она хочет навредить тебе и Самиру. Поэтому она украла серьги, положила их в лодку Самира и надеется, что их найдут и решат, что их украл Самир.

— Но зачем?

— Чтобы его сочли вором.

— Но он еще совсем дитя.

— Возможно, я ошибаюсь. Что случилось бы, если бы серьги обнаружили в его лодке? Он сказал бы, что не знает, как они туда попали, но это не означает, что ему поверили бы. Возможно, об этом случае рассказали бы паше. Если бы Аида опять к нему попала, она обязательно обо всем бы рассказала. Вполне возможно, она это еще сделает. И вполне возможно, мальчика наказали бы. Паша был бы разгневан. Теперь ты меня понимаешь? Но, возможно, я ошибаюсь.

— Нет… Нет, я не думаю, что ты ошибаешься.

— Возможно, она заявит, что серьги украл Самир, а когда пропажу обнаружили, он испугался и отдал их тебе.

— Что же мне делать?

— Давай от них избавимся… И поскорее. Брось их. Все равно где. Не дай Бог, их увидят у тебя. Как ты это объяснишь? Тебя спросят, как они попали в лодку Самира. Все будут уверены, что Самир сам их туда положил. Все это будет очень скверно. Оставь их… возле пруда. Коробочка обязательно привлечет чье-нибудь внимание, их тут скоро найдут. В этом случае Самир будет ни при чем. Я уверена, что надо его от этого оградить.

— Ты права, — кивнула она.

— В таком случае, чем скорее ты от них избавишься, тем лучше.

Она кивнула. Затем осторожно поставила футляр на землю, и мы поспешно ушли.

— Я уверена, что это дело рук Фатимы, — опять заговорила я. — Я пытаюсь припомнить, что еще я видела ночью. Ведь это совсем нетрудно, встать с дивана, думая, что все спят, и взять футляр.

— Я и сама знаю, что это была Фатима. Да, это все она подстроила. Как же я ненавижу эту женщину! Я ее когда-нибудь убью.

Вскоре футляр обнаружили. Аида говорила, что ничего не понимает. Она оставляла серьги возле дивана. Должно быть, кто-то их взял, а затем испугался и подбросил их.

Рани заявила, что серьги нашлись, а значит, и делу конец.

На самом деле все было совсем не так. Вражда между Николь и Фатимой все усиливалась и достигла угрожающих масштабов. Судя по всему, Аида так и не забеременела, и это обострило соперничество между матерями Самира и Фейзала. Аида смотрела на всех волком. Кто-то пустил слух, что она объявила о пропаже серег, чтобы привлечь внимание к тому факту, что она очень понравилась паше, и он сделал ей подарок. В гареме постоянно шла борьба за лидерство, что вело к склокам и сплетням. Возможно, это объяснялось тем, что женщинам просто нечего было делать.

Николь не знала, как ей меня благодарить. Она отчетливо понимала, какая опасность угрожала ей и Самиру. Ведь если бы малыша заклеймили как вора, его репутация в глазах паши была бы запятнана, и, возможно, это привело бы к потере благосклонности могущественного повелителя. Николь была убеждена, что никто, кроме Фатимы, не способен на подобную подлость.

Она стала больше доверять мне. Я всегда знала, что ее и старшего евнуха связывают какие-то особые отношения, но теперь она добавила, как они вместе плыли на корабле, потерпевшем крушение. Она не сказала, были ли они влюблены в друг друга, но, возможно, их чувства тогда только зарождались. Его, как и Николь, продали паше, который тогда остро нуждался в евнухах. Это и определило его судьбу. Он был высоким привлекательным и умным мужчиной, что позволило ему быстро подняться до своего нынешнего положения. Николь передавала ему информацию обо всем происходившем в гареме, а он снабжал ее новостями из внешнего мира. Они оба как могли приспособились к навязанной им жизни.

Когда я узнала, как близки они были до своего рабства, я начала лучше понимать их нынешние отношения. Они не сразу смирились со своей участью, но теперь он был старшим евнухом, а Николь рассчитывала со временем стать первой леди гарема.

Наши отношения с Николь тоже развивались. Я выручила ее сына из ситуации, которая могла поставить крест на ее надеждах, и она хотела отблагодарить меня за оказанную помощь.

Я попыталась убедить ее в том, что между друзьями не может быть и речи об оплате долгов. Она ответила мне, что и сама это прекрасно понимает, но если ей представится возможность мне помочь, то обязательно попытается это сделать, а ей прекрасно известно, что больше всего на свете я мечтаю избежать уготованной мне в гареме судьбы. Когда-то, очень давно, она испытывала похожие чувства, и благодаря этому она понимала меня как никто другой.

Первым делом она принесла мне еще одну записку. Я решила, что она рассказала своему другу, старшему евнуху, об истории с серьгами и заручилась его поддержкой. Ради нее он и шел на этот риск.

Записку мне передали таким же образом, как и предыдущую. Оставшись в одиночестве, я с нетерпением прочитала следующее:

Невозможно передать, каким утешением стали для меня эти строки.

Иногда я погружалась в уныние и спрашивала себя, что он может предпринять. Затем я убеждала себя в том, что он что-нибудь обязательно придумает, и я должна продолжать надеяться.

Николь не спускала с Самира глаз. Я тоже присматривала за мальчиком. Мы с ним подружились. Он знал, что я много времени провожу с его матерью и что между нами существуют какие-то особые отношения. Мне казалось, он претендует на то, чтобы быть частью этих отношений.

Самир был очаровательным ребенком, здоровым и красивым. Он любил людей и был убежден, что они платят ему взаимностью. Как-то раз, когда я сидела в одиночестве у пруда, он подошел ко мне и показал свою лодку. Мы начали запускать ее, и он с мечтательным выражением на лице следил за ее плаванием.

— Она приплыла издалека, — вдруг произнес он.

— Откуда же? — спросила я.

— С Map… Map…

— С Мартиники? — вдруг осенило меня.

Он радостно кивнул.

— Она плывет во Францию, — добавил он. — В Лион. Там есть одна школа…

Я догадалась, что его мать рассказала ему свою историю, потому что он продолжал:

— Пираты! — вдруг закричал он. — Они хотят нас захватить, но мы этого не позволим. Бах! Бах! Убирайтесь, пираты, вы плохие! Вы нам не нравитесь! — Он замахал руками на воображаемые пиратские корабли, а затем с улыбкой обернулся ко мне. — Все в порядке. Не бойся. Они все уплыли. — Он указал на дерево и добавил: — Инжир.

— Ты любишь инжир? — спросила я.

Он энергично закивал.

К нам подошла его мать. Она слышала наш разговор.

— Он обожает инжир, верно, Самир?

Мальчик потупился и опять кивнул.

Позже я вспомнила об этом разговоре.

Я сидела у пруда, размышляя над тем, как быстро проходят дни, и над тем, что скоро вернется паша. Удастся ли мне выйти из положения еще раз? На этот раз уже не будет никакого снадобья. Иначе Рани точно что-то заподозрит. А если я его и приму, как оно на меня подействует? Что знает Николь об этих зельях? Да и вряд ли Рани на этот раз доверит кому-нибудь приготовление афродизиака. Она вовсе не глупа. Вполне возможно, она поняла, что произошло в прошлый раз. «Есть ли у меня хоть какая-нибудь надежда? — спрашивала я себя. — Что если у Саймона, кроме ободряющих слов, для меня больше ничего нет?»

Ко мне опять подошел Самир. В руке у него был крупный инжир.

— Ого! — восхитилась я. — Вот это инжир.

— Да, — кивнул он. — Меня угостила Фатима.

— Фатима! — у меня по спине побежали мурашки. — Отдай мне этот инжир, малыш.

Он тут же спрятал руку за спину.

— Он не твой. Я сам его съем.

— Ну, тогда просто покажи его мне.

Самир сделал шаг назад и поднял вверх руку с инжиром.

Я направилась к нему, намереваясь отобрать угощение, но он бросился бежать, и мне пришлось погнаться за ним.

Он с размаху врезался в свою мать, которая, рассмеявшись, обняла его и вопросительно посмотрела на меня.

— Фатима угостила его инжиром, — пояснила я.

Николь побледнела.

— Он его еще не съел. Он у него.

Она выхватила у него плод, и малыш сморщился.

— Не плачь, — успокоила она сына. — Я дам тебе другой.

— Но это мой инжир. Мне его дала Фатима.

— Ничего, — ее голос дрогнул. — Я дам тебе другой, больше и вкуснее. А это плохой, червивый инжир.

— Покажи! — взволнованно закричал Самир.

— Сначала надо найти для тебя вкусный инжир. — Она сунула мне изъятый у сына плод. — Я сейчас вернусь, — произнесла она и торопливо ушла, уведя с собой сына.

Спустя несколько минут она вернулась уже без него.

— Что ты об этом думаешь? — спросила я у нее.

— Фатима способна на все.

— Я тоже так думаю, — кивнула я.

— Розетта, я должна это испытать.

Она села на камень, держа ягоду в руке и угрюмо глядя куда-то вдаль. Ей на глаза попалась одна из собачек Фатимы.

Внезапно Николь рассмеялась и подозвала пса к себе. Он выжидательно подошел к ней, и она протянула ему фигу. Собака проглотила фигу и с надеждой посмотрела на Николь.

— С чего бы это она стала угощать его? — спросила Николь.

— Возможно, ей стало стыдно за историю с серьгами?

Она презрительно хмыкнула и перевела взгляд на собаку, которая забилась в угол и корчилась в судорогах.

— Она гадкая… Гадкая! — торжествующе воскликнула Николь. — Она хотела убить моего сына.

— Мы этого наверняка не знаем.

— Какие тебе нужны доказательства? Посмотри на собаку.

— Возможно, инжир тут ни при чем.

— Пока я не угостила собаку, она была в полном порядке.

— Ты думаешь, Фатима на это пошла бы? Чем ей это грозит?

— Убийство карается смертью.

— Она не может этого не знать.

— Фатима никогда не думает о последствиях. Сейчас она мечтает только о том, чтобы избавиться от Самира и сделать Фейзала любимчиком паши.

— Николь, ты и в самом деле считаешь, что она способна зайти так далеко?

Собака билась в агонии. Мы в ужасе смотрели на ее мучения. Внезапно она вытянулась и затихла.

— На ее месте мог быть Самир, — прошептала Николь. — Если бы ты не увидела его с этим инжиром… Я ее убью.

К нам подошла Аида.

— Что это с собакой? — спросила она.

— Он умер, — ответила Николь. — Он съел инжир.

— Что он съел?

— Инжир.

— Как он мог от этого умереть? Это собака Фатимы.

— Да, — подтвердила Николь. — Пойди и скажи ей, что ее собака издохла, съев инжир.

Эта история меня не на шутку встревожила. Я была склонна несколько скептически относиться к этой борьбе за лидерство в гареме. Но когда соперничество приводит к покушению на жизнь человека, его уже нельзя сбрасывать со счетов.

Нечего было и надеяться на то, что на этом история с инжиром закончится. Николь была не из тех, кто легкомысленно относится к подобным вещам. Ее замечаний об инжире и смерти собаки было вполне достаточно, чтобы показать Фатиме, что ее заподозрили. Ведь именно Фатима дала Самиру инжир, которым отравилась ее собственная собака.

Между Фатимой и Николь развернулись настоящие военные действия. Теперь в гареме только и разговоров было, что о собачонке Фатимы, издохшей от инжира.

Рани не на шутку встревожилась. Она терпеть не могла раздоров в гареме, чтобы паша считал, что она способна любую ситуацию взять под контроль.

Николь и Фатима метали друг в друга молнии, и все понимали, что они в любую секунду способны броситься друг на друга.

Я умоляла Николь проявлять осторожность. Было бы лучше, если бы она рассказала о своих подозрениях Рани или старшему евнуху и предоставила им разбираться с этой ситуацией.

— Я хочу сама поставить Фатиму на место, — ответила мне Николь. — Мне могут не поверить, что она и в самом деле попыталась убить Самира. Они скажут, что смерть собаки вызвана какими-то другими причинами. Они не захотят докладывать паше, что в гареме была предпринята попытка убийства.

— Но он скоро вернется, — испуганно возразила я. — Не может быть, чтобы до него не дошли слухи о том, что произошло.

— Нет, он ни о чем не узнает. Кроме всего прочего, они попытаются замять эту историю еще до возвращения паши. Но я этого не допущу. Она попыталась ославить моего сына как вора, а когда у нее ничего не вышло, решила его отравить.

— Что ей тоже не удалось.

— Слава Богу, что нам удалось это предотвратить. Все благодаря тебе. Ты поступила как верный друг, и я постараюсь отплатить тебе тем же. Да, я отплачу тебе за добро, а ей за зло. Но расплата неминуема.

Долго так продолжаться не могло.

Фатима подошла к Николь в саду.

— Ты распространяешь обо мне грязные сплетни, — заявила она.

Я уже немного понимала их язык.

— Только правду, — ответила Николь. — А она достаточно грязна. Ты хотела убить моего сына.

— Я этого не делала.

— Ложь. Ты отравила инжир и угостила им Самира. Вместо моего сына умерла твоя собака. Твоя вина доказана.

— Не давала я ему никакого инжира. Этот ребенок не только вороват, но еще и лжив.

Услышав это, Николь размахнулась и отвесила Фатиме звонкую оплеуху.

Фатима с воплем бросилась на нее. Я пришла в ужас, потому что у нее в руке блеснул нож. Фатима пришла выяснять отношения, предварительно вооружившись.

Раздались испуганные крики женщин.

— Позовите Рани, — взвизгнула одна из них. — Позовите старшего евнуха. Скорее!

Фатима вонзила нож в бедро Николь, и ее шаровары мгновенно окрасились кровью. Кровь фонтаном забила из раны, окрашивая в алый цвет все вокруг.

Прибежала Рани и попыталась разнять дерущихся. С ней был и старший евнух. Он был большим и сильным мужчиной и очень легко оттащил визжащую и упирающуюся Фатиму от Николь, которая осталась лежать на земле, истекая кровью.

Появились еще два евнуха, работавших в саду. Рани приказала им увести Фатиму. Старший евнух опустился на колени возле Николь. Он что-то сказал Рани, а затем бережно поднял Николь и занес ее внутрь.

Я в ужасе наблюдала за происходящим. Я знала, что рано или поздно ситуация накалится до предела, но мне и в голову не приходило, что она может закончиться поножовщиной. Разумеется, нож был только у Фатимы, что и дало ей преимущество. Теперь я была очень обеспокоена состоянием Николь. Я успела к ней привязаться. Кроме нее я больше ни с кем не общалась. Если бы не она, жизнь в гареме была бы для меня просто невыносима.

Тут я вспомнила о Самире. Бедный ребенок, что теперь с ним будет.

Он был растерян и подавлен и пришел ко мне в поисках утешения.

— Где моя мама? — жалобно спросил он.

— Она заболела.

— Когда она выздоровеет?

— Поживем — увидим, — ответила я и, вспомнив свое детство, поняла, что произнесла одну из самых невыносимых для ребенка фраз.

Фатиму заперли в отдельной комнате. «Что с ней теперь будет?» — думала я. Я была уверена, что столь серьезное происшествие замять не удастся. Подобная безнаказанность привела бы к полному хаосу в гареме, чего ни Рани, ни старший евнух допустить не могли. Насколько я могла понять, все обсуждали отравленный инжир и нападение Фатимы на Николь. Об Аиде и ее претензиях на лидерство все и думать забыли.

Рани с трудом сдерживала клокочущий у нее в груди гнев. Судя по всему, Фатиме удалось добраться до содержимого ее шкафчика со снадобьями. Я спрашивала себя, как часто эти микстуры используются для устранения из гарема неугодных. «Наверное, подобные приказы поступают непосредственно от паши, — рассуждала я. — Разумеется, через старшего евнуха». Скорее всего, время от времени кто-то из обитательниц гарема умирает загадочной смертью. Тайна шкафчика, несомненно, строго охраняется, и то, что Фатима получила к нему доступ, давало серьезные основания для беспокойства.

Рани и старший евнух постоянно совещались. Теперь я часто видела его в гареме.

Николь отвели отдельную комнату. Мне было позволено ее навещать, судя по всему, потому что она об этом попросила. Рани и старший евнух готовы были на все, лишь бы она поскорее выздоровела.

Ее вид поверг меня в шок. Ее бедро было туго забинтовано, сама она была бледной как мел, а на лбу темнели синяки.

— Эта змея меня чуть было не прикончила, — произнесла она. — Как там Самир?

— Спрашивает о тебе.

Ее лицо озарила улыбка.

— Я не хотела, чтобы он меня видел… такую.

— Мне кажется, он был бы рад видеть тебя любую.

— Может, тогда…

— Я его приведу. Он будет счастлив.

— Ты ведь о нем позаботишься, пока я здесь?

— Я сделаю все, что в моих силах, но ему нужна только ты.

— Я знаю, что эту злобную ведьму заперли под замок. Мне теперь намного спокойнее.

— Да, ее с нами нет.

— Слава Богу. Я не представляю, как бы я спокойно лежала здесь, зная, что она на свободе, а я ничего не могу сделать, чтобы защитить сына. Самир понимает, какой опасности ему удалось избежать?

— Он еще очень мал, — ответила я.

— Дети понимают больше, чем мы думаем. Они умеют слушать. От них ничего не скроешь. Иногда они не умеют правильно истолковать услышанное, но Самир наверняка понял, что что-то не так. Он не мог не учуять опасность.

— Можешь о нем не беспокоиться. Я за ним присмотрю… А когда ты решишь, что ему уже можно тебя видеть, я его приведу. Я уверена, тебе разрешат с ним увидеться.

— О да. Они не хотят, чтобы я умерла. Паша начнет задавать им вопросы. Он подумает, что Рани не сумела о нас позаботиться. Ее могут заменить. Она об этом не забывает. А паша не забывает меня, потому что я мать его сына.

— А Фатима? Она тоже мать его сына.

— Фатима ему никогда особо не нравилась. Она всегда отличалась глупостью. Да, она родила Фейзала. Но это и все. Фейзал — красивый мальчик, но этого недостаточно, чтобы оставить Фатиму в гареме, если она представляет опасность для других женщин. У меня ножа не было. Нож был у Фатимы. Она меня чуть не убила. Именно это она и намеревалась сделать. Я и так потеряла много крови. Рана глубокая и заживет не скоро.

На следующий день я привела к ней Самира.

Он вскочил на диван, и они крепко обнялись. От этого зрелища у меня на глаза навернулись слезы. Радость малыша не имела границ. Вот его мамочка, она еще больна, но она снова рядом.

Он сел около нее, и она начала расспрашивать его о том, чем он занимается:

— Как поживает лодка?

— Ее чуть не захватили пираты, — ответил он.

— Неужели?

— Да, но я ее спас.

— Это просто замечательно.

— Когда ты встанешь?

— Скоро.

— Сегодня?

— Ну… нет, не сегодня.

— Завтра?

— Поживем — увидим. — Ну вот, опять. Самир тоже узнал этот уклончивый ответ и вздохнул.

— У тебя есть Розетта, — напомнила она ему.

Он обернулся ко мне и с улыбкой протянул мне руку. Николь закусила губу и опустила глаза. Она была тронута не меньше меня. Я была уверена, что в этот момент ее охватили такие же теплые чувства ко мне, как и те, что испытывала к ней я.

На следующий день, когда я была у Николь, Рани привела старшего евнуха. Николь заговорила с ним по-французски. Она рассказала ему о том, что я для нее сделала и что только благодаря моему своевременному вмешательству нам удалось спасти Самира.

— Я обязана ей жизнью Самира, — закончила она. — Я должна отплатить добром за добро.

Он кивнул, и мне показалось, что в их обращенных друг на друга взглядах светилась любовь.

Я лучше, чем когда-либо, осознала трагедию их жизни. Если бы не злосчастное крушение, все было бы совершенно иначе. Перед моим внутренним взором возник корабль. Я увидела их встречи, крепнущую дружбу, которая так легко зарождается во время плавания, когда люди при желании могут встречаться хоть каждый день. В такой атмосфере любые отношения расцветают. Именно это и сулила жизнь двум молодым людям. Как бы сложилась их жизнь, если бы им было позволено остаться вместе? Я представила себе, как теплыми летними вечерами они сидели на палубе, смотрели на звездное небо, слушали плеск волн об борт судна и чувствовали, как витает в воздухе любовь. А затем крушение корабля и надежд, рабство и конец так и не начавшейся любовной истории.

Никто не мог понять их лучше, чем я. Разве меня постигла не та же участь?

Бедная Николь! Жизнь жестоко разлучила ее с любимым, но оставила его рядом. Они по-прежнему часто виделись, однако она стала наложницей в гареме и выносила своему всемогущему повелителю ребенка, а его лишили мужского естества, потому что этот безжалостный человек нуждался в таких высоких и сильных рабах. Я не могла понять, как смеют некоторые люди калечить чужие судьбы. Кто дал им право вынуждать цивилизованных людей жить по их варварским законам? Они сами присвоили себе это право и в своем мире делают все, что им заблагорассудится, не считаясь ни с кем и ни с чем.

Николь поправлялась. Она обладала отменным здоровьем, а Рани была опытной сиделкой. Она в совершенстве владела умением лечить раны. Судя по всему, жизнь в этом сообществе, где праздность неизбежно порождала насилие, предоставляла ей много возможностей для практики.

Я каждый день приводила к Николь Самира. Он повеселел и успокоился. Ничего, что его мамочка заболела, зато он точно знает, где она находится, и каждый день ее навещает. К тому же я служила неплохой заменой.

Однажды она сообщила мне, что у нее только что был старший евнух.

— Он рассказал мне много интересного. Им не терпится разобраться с этим делом до возвращения паши. Фатиму отошлют к родителям. Рани сообщит паше, что им не оставалось ничего другого. Рани уже давно жаловалась ему на ее поведение. Скорее всего, паше расскажут, что в его отсутствие в гареме возник конфликт, и Фатима бросилась на меня с ножом. В подобных обстоятельствах единственное мудрое решение — избавиться от агрессивной женщины, отправив ее домой.

— А как же Фейзал?

— Он останется. Он сын паши и будет жить под его крышей.

— Бедное дитя.

— Ему тут будет лучше, чем с такой глупой матерью.

— Кто же о нем будет теперь заботиться?

— Другие женщины. С Фейзалом ведь никто не ссорился. Он не виноват в том, что вытворяла его мать. Пока Фатима останется взаперти. И поделом. Это не женщина, а дикий зверь.

— Но какое ужасное наказание для ребенка.

— Фатима заслуживает смертной казни. Она была готова лишить жизни Самира. Каждый раз, когда я об этом думаю, я вспоминаю, как многим обязана тебе. Я говорила об этом с Жаном… со старшим евнухом. Он меня понимает. Возможно, он сможет нам чем-то помочь. Да… Я уверена, что он поможет.

Мое сердце заколотилось так быстро, что я не могла выговорить ни слова.

— Как… — только и выдавила я.

— Паша задерживается. Его не будет еще две недели. Мы должны успеть все сделать до его возвращения.

— Что сделать?

— Как я тебе уже сказала, Фатиму решено отослать домой. За ней приедет экипаж. Старший евнух отопрет ворота. Экипаж будет ожидать ее снаружи. Женщин, которые становятся в гареме лишними, возвращают родителям.

— Это часто случается?

Николь покачала головой.

— Это ужасный позор. Если бы она меня убила, ее ждала бы смертная казнь. Возможно, она сама решит себя убить, — злорадно закончила Николь.

— О нет! — воскликнула я.

Мой ужас насмешил Николь.

— Надеюсь, что этого не произойдет, — рассмеялась она. — Это спутало бы все наши планы. Вот послушай.

Несколько секунд она молчала. Я от нетерпения не могла усидеть на месте. В моей душе внезапно вспыхнула надежда.

— Когда женщины выходят на улицу, на них должны быть накидки. Этого не делают только представительницы низших сословий. Поэтому отличить одну женщину от другой почти невозможно. О, как мне будет тебя не хватать… Мы ведь успели подружиться, как ты думаешь? Но это твое решение. Ты никогда не привыкнешь к гарему. Ты слишком независима. Ты не сможешь забыть о своей гордости, своем достоинстве… Нет, нет, ты его не променяешь и на все рубины мира.

— Николь, расскажи мне подробно, что вы задумали. Не томи. Все это время ты была мне верным другом. Я не забыла, как ты заставила меня выпить то снадобье и тем самым спасла меня.

— Да, но какое-то время тебе было очень худо.

— Это уже не имело значения. Самое главное — это позволило нам выиграть время.

— Брось, это сущие пустяки по сравнению со спасением жизни Самира.

— Ну хорошо, мы помогали друг другу. А теперь, пожалуйста… пожалуйста, расскажи мне о ваших планах.

— Нам поможет старший евнух… если это вообще возможно.

— Что возможно? Как он поможет?

— Он придет, чтобы забрать Фатиму. Ее укутают в чадру, спрячут ее волосы под сетку… и если под всей этой одеждой будет скрываться не Фатима, а Розетта… ну и что с того?

— Неужели это возможно? — выдохнула я.

— Кто знает? Он выведет тебя из ворот. Никто и не догадается, что это не Фатима, а ты. Ведь все будут знать, что Фатима возвращается к родителям.

— А где в это время будет находиться Фатима?

— В своей комнате. Ей сообщат, когда за ней приедет экипаж… Но он приедет на полчаса раньше. Какая разница, скажет старший евнух. Ведь решения здесь принимает он. Он зайдет ко мне. Ты будешь ждать здесь, в этой комнате… И будешь полностью готова… Он выйдет отсюда с тобой. Если тебя и увидит кто-нибудь… всякое может случиться, хотя всем будет приказано оставаться в спальне… они подумают, что ты — это Фатима. Старший евнух отопрет ворота, и ты выйдешь вместе с ним. Он закроет ворота, и вы сядете в ожидающий на улице экипаж. Все будет идти по плану, за исключением того, что вместо Фатимы отсюда выйдешь ты.

— Куда он меня отвезет?

— В британское посольство. Там ты расскажешь свою историю, и они отправят тебя домой. Ты не сможешь сообщить им имя паши, потому что оно тебе неизвестно. Кроме того, зарубежные страны не имеют права вмешиваться во внутренние дела других стран. Все, что сможет сделать посольство, это помочь тебе попасть домой.

— Мне трудно в это поверить. Это неправдоподобно легко.

— Это нелегко. Это умный и тщательно продуманный план.

— А что сделают со старшим евнухом, когда все откроется?

— Все подумают, что произошла случайная ошибка. Все знали о твоем нежелании жить в гареме. Старший евнух пришел, чтобы забрать из гарема одну из женщин, и тебе удалось выдать себя за Фатиму. Единственная, кто может поднять шум, — это Рани, а она не настолько глупа, чтобы ссориться со старшим евнухом. Она может думать все, что ей заблагорассудится, но руки у нее будут связаны и сделать она ничего не сможет. Паша все равно не знал о твоем существовании. Тебя готовили как сюрприз. Так что с этой стороны осложнений не предвидится. И можешь не сомневаться, вскоре после твоего отъезда отсюда исчезнет и Фатима.

— Ах, Николь, мне просто не верится! Я так долго надеялась на это, пыталась сама придумать план побега, а теперь ты и старший евнух сами все за меня спланировали. Неужели это мне не снится?

— Насколько я понимаю, ты сейчас не спишь.

— Старший евнух согласен рисковать жизнью ради меня?

— Нет, — мягко ответила она. — Ради меня.

— Николь, что я могу тебе сказать? То, что ты делаешь ради меня…

— Я привыкла отдавать долги. Этот план должен сработать, иначе я на это не пошла бы.

— Ты мне ничего не должна… все, что я делала…

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Но ты все равно очень много для меня сделала, и я с радостью дарю тебе то, о чем ты мечтаешь больше всего на свете.

— Ах, Николь, как бы я хотела, чтобы ты тоже ушла со мной. И твой побег можно было бы организовать.

Она покачала головой.

— Я этого не сделала бы, даже если бы могла. Теперь моя жизнь здесь. Много лет назад, до рождения Самира, все могло быть иначе. Я чувствовала то же самое, что ты сейчас. Но моя жизнь сложилась иначе. Тогда я ничего не смогла предпринять, а теперь уже слишком поздно. Самир со временем станет пашой. Теперь я больше всего на свете хочу именно этого. Я молюсь только об этом.

— Я буду молиться, чтобы у тебя все получилось.

Она энергично кивнула.

— Так и будет. Возможно, ты думаешь, что я хочу слишком много. Но мой случай не уникален, тут уже такое случалось. Сюда попала девушка, похожая на меня. Ее звали Эми Дюбук де Ривери. Она была родом с Мартиники, как и я, и она возвращалась домой из Франции, где училась в школе. Ее корабль тоже потерпел крушение, и она попала в руки пиратов, которые продали ее в гарем султана. Я прочитала о ней, и с тех пор мне кажется, что я заново проживаю ее жизнь. Я знаю, как она себя чувствовала в гареме, в каком отчаянии была, как она со временем смирилась и посвятила себя будущему своего сына. Она добилась своего, и он стал султаном. Как видишь, ее судьба очень похожа на мою. Она добилась успеха, и я тоже добьюсь.

— Да, Николь, — кивнула я, — ты обязательно добьешься успеха.

Я не могла ни есть, ни спать. Я все прокручивала в голове план побега. Я вновь обрету свободу! Я больше не буду жить в постоянном страхе! Чудесное избавление было предложено мне так неожиданно, что мне трудно было осознать происходящее. Я вновь стану хозяйкой собственной судьбы, вновь смогу принимать решения… Я перестану быть рабыней, не буду зависеть от прихотей могущественного хозяина, имеющего право в любой момент потребовать, чтобы меня привели к нему для удовлетворения его потребностей.

Я подумала о Саймоне. Как он? Когда я освобожусь, то расскажу о том, что с ним произошло. Его необходимо спасти. Людей нельзя продавать в рабство. Рабство запрещено. В цивилизованном мире ему не должно быть места. Ой… я забыла… Саймон не хочет, чтобы его находили. Он скрывается. Возможно, он раб в садах паши, но, по крайней мере, его не судят за преступление, которого он не совершал.

А где же Лукас? Какова его участь?

Однако я не должна думать ни о чем, кроме побега. Я должна помнить, что именно об этом я так долго молилась, к этому я страстно стремилась, и вот наконец-то это случится. Каким-то чудесным образом я обрела могущественных друзей, которые могут и хотят мне помочь.

Побег неизбежно сопряжен с опасностями, иначе и быть не может, но я не позволю себе думать о возможной неудаче. Когда настанет решающий момент, я буду готова.

Наконец настал день побега.

После ранения у Николь все время была собственная комната, где она сначала лечилась, а потом восстанавливала силы. В эту комнату тайком доставили одежду, которую мне предстояло надеть. Ее принес старший евнух, когда заходил проведать Николь.

Одевшись, я превратилась в арабскую женщину. Никто не узнал бы во мне сейчас Розетту Крэнли. Я была несколько выше большинства местных женщин, но ведь не все они низкорослые.

Вошел старший евнух. Я его уже ждала.

— Мы должны быть очень осторожны, — сказал он. — Иди за мной.

Я попрощалась с Николь и вышла из комнаты. Нигде никого не было. Старший евнух распорядился, чтобы все оставались в спальне и не подглядывали. Никто не должен был наблюдать за отъездом опозоренной Фатимы.

Все оказалось гораздо проще, чем я думала. Мы вместе подошли к воротам. Я опустила голову, имитируя раскаяние и сожаление.

Стражник отворил ворота, и мы вышли на улицу. Впереди шел старший евнух, я следовала за ним, отстав на два шага. Нас уже ожидал экипаж. Старший евнух втолкнул меня внутрь и сам торопливо уселся рядом. Возница тут же хлестнул лошадей, и мы тронулись в путь.

Выехав на широкую улицу, мы некоторое время ехали по ней. Затем экипаж остановился.

Я насторожилась. Не может быть, чтобы мне предложили здесь выйти. Владения паши совсем рядом. Я была так растеряна, что мои мысли путались, душу терзала тревога.

Старший евнух вышел из экипажа, и одновременно с этим возница спрыгнул на землю. Старший евнух занял его место, а возница забрался в экипаж.

Мне опять показалось, что я сплю.

— Саймон, — прошептала я.

Он обнял меня, и мы прильнули друг к другу.

В эти мгновения мне казалось, что я проснулась и обнаружила, что мне снился долгий и кошмарный сон. Я освободилась от угнетавших меня страхов, а рядом со мной был Саймон.

— И ты… тоже! — услышала я собственный голос.

— Ах, Розетта, — прошептал он. — Нам надо благодарить судьбу.

— Когда?.. Как?.. — начала я.

— Поговорим позже, — ответил он. — А пока… этого достаточно.

— Куда он нас везет?

— Увидим. Он дает нам шанс.

Больше мы не говорили. Мы просто сидели, крепко держась за руки, как будто опасались, что нас опять попытаются разлучить.

Еще не стемнело, и глядя в окно, я замечала ориентиры, на которые обратила внимание, когда нас везли к паше. Я увидела замок Семи Башен, мечети, полуразрушенные деревянные домишки.

Я с облегчением вздохнула, когда мы переехали мост, который, как я знала, соединял турецкую и христианскую части города. Мы оказались на северном берегу Золотого Рога.

Еще некоторое время мы продолжали свое путешествие, а потом экипаж резко остановился, и старший евнух спрыгнул на землю. Он подал нам знак выходить. Мы вышли, и он поднял руку в прощальном жесте, одновременно давая понять, что он свои обязательства выполнил и теперь мы предоставлены сами себе.

— Не знаю, как вас и благодарить, — по-французски обратился к нему Саймон.

Старший евнух кивнул.

— Посольство вон там. Высокое здание. Вы сами его увидите.

— Да, но…

— Идите… мешкать нельзя. Возможно, вас уже ищут.

Он стремительно вскочил на сиденье возницы.

— Удачи, — крикнул он, и экипаж тронулся с места.

Мы с Саймоном остались одни на незнакомой улице в Константинополе.

Я испытывала необычайный подъем. Мы были свободны… мы оба. Нам всего лишь оставалось войти в посольство и рассказать свою историю. За этой дверью нас ожидала безопасность. Сотрудники посольства тут же известят о нашем появлении наши семьи, после чего нас отправят домой.

Я обернулась к Саймону.

— Вот и не верь после этого в чудеса! — воскликнула я.

— Да, мне самому не верится, что мы на свободе. Я отведу тебя в посольство. Тебе придется объяснить, что ты бежала из гарема.

— Это просто невероятно.

— Тебе поверят. Наверняка они знают, что тут происходит… особенно в турецкой части города.

— Пойдем, Саймон. Пойдем, все расскажем им. Скоро мы уже будем плыть домой.

Саймон не двинулся с места.

— Я не могу пойти с тобой, — ответил он.

— Что?

— Разве ты забыла, что я скрываюсь от английского правосудия? Меня отправят назад… но что меня там ожидает? Угадай.

— Ты хочешь сказать, что останешься здесь?

— Почему бы и нет? Во всяком случае, пока я не решу, что мне делать дальше. Для беглеца это место ничуть не хуже всех остальных мест на планете. Но я попытаюсь добраться до Австралии. У меня уже есть опыт, думаю, мне удастся устроиться на какой-нибудь корабль.

— Саймон, я без тебя никуда не пойду.

— Конечно же, пойдешь. Ты поразмыслишь и все сама поймешь.

— О нет…

— Розетта, я немедленно отведу тебя в посольство. Ты войдешь и все объяснишь. Они сделают все возможное, чтобы помочь тебе. Они отправят тебя домой… очень скоро. Нас для этого сюда и привезли.

— Да, нас обоих, — напомнила ему я.

— Откуда им было знать, что я не могу войти в посольство? Но это можешь сделать ты. И было бы очень глупо не сделать это… притом, безотлагательно. Более того, я вынужден настаивать на том, чтобы ты не медлила.

— Я могла бы остаться с тобой. Мы бы что-нибудь придумали.

— Послушай, Розетта. Нам неслыханно повезло. Ты не можешь не воспользоваться этим везением. Это было бы совершенно неразумно. Мы подружились с влиятельными людьми, ты с Николь, а я со старшим евнухом. Ты помогла ей, а мне посчастливилось понравиться ему. Наши судьбы оказались сходны. Это позволило нам сблизиться. Его захватили… так же как и меня. Мы могли общаться на его родном языке. Когда он узнал, что мы с тобой попали в плен к пиратам вместе, он увидел в этом перст судьбы. Он плыл на корабле с французской девушкой, а я с тобой. Это нас в какой-то степени породнило. Разве ты не понимаешь, что это невероятная удача? Мы могли провести там всю жизнь. Ты была бы рабыней в гареме паши, а я охранял бы его гарем вместе с евнухами и, возможно, стал бы одним из них. Розетта, это просто чудо, что наша судьба сделала такой крутой поворот, и вот мы здесь. Мы должны возблагодарить за это своих ангелов-хранителей. А теперь надо позаботиться о том, чтобы все это не оказалось напрасно.

— Я знаю, знаю. Но я не могу уйти без тебя, Саймон.

Саймон огляделся. Мы стояли рядом с церковью, которая при ближайшем рассмотрении оказалась англиканской.

На стене церкви висела табличка. Саймон потянул меня за собой, и мы прочитали, что эту церковь возвели в честь воинов, павших в Крымской войне.

— Давай войдем, — предложил Саймон. — Там мы сможем подумать и, возможно, поговорить.

В церкви стояла тишина. К счастью, в ней никого не было. В своем турецком облачении я выглядела бы совершенно неуместно. Мы сели на скамью у самой двери, готовые в случае необходимости бежать.

— А теперь, — сказал Саймон, — давай прислушаемся к голосу здравого смысла.

— Ты все время это повторяешь, но…

— Нам не остается ничего другого.

— Ты не можешь просить меня оставить тебя, Саймон.

— Я никогда не забуду этих слов.

— Мы провели там столько времени. И все это время я думала о тебе. Я спрашивала себя, что с тобой случилось, и вот мы наконец вместе.

— Я знаю, — сказал он. Некоторое время мы сидели молча, потом он опять заговорил: — Старший евнух держал меня в курсе. Я знал, что французская девушка спасла тебя от паши, заставив выпить какое-то снадобье. Это он дал ей тот напиток.

— Он тебе это сказал!

— Да, я говорил с ним о тебе, о кораблекрушении… о том, как мы ждали спасения на том острове. Он сказал, что это напоминает ему то, что пришлось пережить им с Николь, которая, как и ты, попала в гарем. Мне кажется, он решил нам помочь именно потому, что наши истории оказались так схожи. Он хотел дать нам шанс, которого не оказалось у них. Он все время повторял: «Если вы отсюда не выберетесь, вас ожидает то же самое». Я не верил в возможность побега. А потом подвернулся этот случай. Это просто фантастическое везение, Розетта!

— Мне не верится, что мы сидим здесь рядом. Похоже, о нас с самого начала кто-то все время заботился. Сперва нас спасли с корабля, потом с острова, а теперь вот это…

— Нам каждый раз подворачивались возможности, и мы их не отвергали. И теперь мы тоже не должны отказываться от предложенного пути к спасению.

— Но я не могу оставить тебя здесь.

— Не забывай, что в мои планы с самого начала входил отъезд из Англии. Что со мной будет, если я решу вернуться?

— Но ты не можешь оставаться здесь. Что если они будут тебя искать? Что если они тебя найдут? За побег тут полагается…

— Они меня не найдут.

— Мы можем доказать твою невиновность. Вместе у нас все получится.

— Нет, еще не время.

— А когда будет время?

— Вероятно, никогда. Но если я вместе с тобой вернусь домой, меня тут же арестуют. Я окажусь в таком же положении, как перед отплытием из Англии.

— Возможно, тебе вообще не следовало ее покидать.

— Ты только представь себе: если бы я этого не сделал, мы бы вообще не встретились. Мы не были бы вместе на том острове. Теперь он кажется мне своего рода раем.

— Очень неудобным раем. Ты забыл, как мы были голодны… как мы высматривали, не появится ли на горизонте корабль?

— А потом поняли, что угодили в лапы к корсарам. Нет, этого мне не забыть никогда.

— Этот остров не был раем.

— Но мы были вместе.

— Да, — кивнула я, — вместе мы и останемся.

Он покачал головой.

— Это твой шанс, Розетта. Ты должна им воспользоваться. Я заставлю тебя им воспользоваться.

— Но я так хочу остаться с тобой, Саймон. Я хочу этого больше всего на свете.

— А я хочу, чтобы ты была в безопасности. Это так просто.

— Нет, это очень тяжело.

— Ты позволяешь чувствам возобладать над здравым смыслом. Завтра ты об этом пожалеешь. В посольстве тебя ждет удобная постель. Там сочувственно выслушают твою историю и окажут необходимую помощь. Скоро ты будешь дома.

— А ты останешься здесь!

— Да, — коротко ответил он. — А теперь я отведу тебя в посольство. О Розетта, не смотри на меня так. Я забочусь о тебе. Тебе подвернулась уникальная возможность. Такое случается раз в жизни. Ты не имеешь права повернуться спиной к собственной удаче. Просто ты измучена, физически и морально. Ты сама не понимаешь, что ты сейчас чувствуешь. Позже ты сможешь лучше оценить свое состояние. А сейчас ты должна идти. Я очень тебя прошу. Я должен заботиться только о себе. Уже это будет достаточно сложно. Но я выкручусь… если буду один.

— Ты хочешь сказать, что я буду тебе обузой?

Он заколебался, но потом посмотрел мне прямо в глаза.

— Да, — ответил он.

И я поняла, что должна уйти.

— Для тебя так тоже будет лучше, Розетта, — мягко произнес он. — Я тебя никогда не забуду. Быть может, когда-нибудь…

Я молчала и думала, что уже никогда не смогу быть счастлива. Мы с ним слишком… сроднились.

Он взял мои ладони в свои руки и привлек меня к себе. На несколько мгновений мы замерли.

А потом мы вместе вышли из этой мемориальной церкви и направились к воротам посольства.