Пленница

Особняк Трекорн

Спустя всего несколько дней я перешла из фантастического мира в мир реальности. Меня изумило то, как меня приняли в посольстве. Мне даже почудилось, что девушки довольно часто попадают в кораблекрушение, а затем в руки пиратов, которые продают их в гарем. А я-то считала свой случай чуть ли не уникальным.

Официально пиратство было упразднено почти век назад, но моря продолжали бороздить представители этого гнусного ремесла; могущественные властелины, как и сотни лет назад, содержали многочисленные гаремы, скрытые от любопытных глаз за высокими стенами и охраняемые высокими плечистыми евнухами. Официально многие пережитки ушедших времен порицались, но на самом деле они никуда не исчезли.

Посольство представляло собой маленький анклав, кусочек Англии в чужеземном окружении, и, едва переступив порог, я почувствовала, что вернулась домой.

С меня спешно сняли мои иностранные одеяния, предоставив мне более традиционную для англичанки одежду. Меня подробно обо всем расспросили, и я изложила всю свою историю. В посольстве знали о гибели «Звезды Атлантики» и о том, что после ее крушения мало кому удалось выжить. Мне пообещали немедленно связаться с Лондоном. Я рассказала, что спаслась благодаря помощи одного из матросов, как нас прибило к какому-то острову, с которого нас сняли корсары, продавшие затем в рабство. О том, что Саймон бежал из рабства вместе со мной, я промолчала. В моих словах никто не усомнился.

Мне предстояло провести некоторое время в стенах посольства. Меня осмотрел врач, пожилой англичанин. Он был очень ласков со мной и предписал полный покой. Я должна была отдыхать и помнить о том, что мне уже ничего не угрожает. Он также задал мне несколько вопросов. Я рассказала ему, как мне повезло найти в гареме друзей, что помогло мне избежать насилия. Мне показалось, что, услышав это, он вздохнул с облегчением. Он также отметил, что, судя по всему, мое здоровье не пострадало, но я должна быть очень осторожна. Последствия таких испытаний могли проявиться значительно позже. Если я желала поговорить о пережитом, он был к моим услугам, но в любом случае мои желания святы.

Я много думала о Саймоне. Да и не могла иначе. Окружающие обращали внимание на мою задумчивость и, по всей вероятности, объясняли ее тем, что я не могу забыть о пережитых ужасах.

Более того, я не могла не думать о гареме, о том, что там происходит, о реакции Рани, обнаружившей, что вместо Фатимы из гарема вышла я. А ведь исчезла не только я, но и Саймон. К счастью, наш побег был делом рук старшего евнуха, а уж он сумеет позаботиться, чтобы поскорее замять эту историю. В том, что Рани разозлится не на шутку, я не сомневалась, но даже она вынуждена считаться со старшим евнухом.

Я думала и о Николь. Она по-царски расплатилась со своим долгом, как она его называла, и я страстно надеялась, что за добрые дела ее также ожидает вознаграждение, и ей удастся сохранить расположение паши как к себе, так и к своему сыну.

Но я этого уже никогда не узнаю. Все эти люди покинули мою жизнь так же неожиданно, как и вошли в нее.

Временами мне трудно было поверить в то, что я действительно на свободе. Неужели я скоро буду дома? Неужели я буду вести жизнь обычной английской девушки? — изумленно спрашивала я себя. Я знала, что всегда буду благодарна людям, которые помогли мне без потерь пройти через этот необычайный период моей жизни, хотя, обретя свободу, я потеряла Саймона.

Я с трудом припоминаю дни, проведенные в посольстве. Проснувшись утром, я первые несколько секунд думала, что лежу на своем диване в гареме. Меня опять охватывали тревожные предчувствия. Возможно, сегодня меня отведут к паше. Только теперь я поняла, в каком напряжении жила все это время.

Затем я вспоминала, где нахожусь, и волна облегчения прокатывалась по моему телу… пока я не вспоминала о Саймоне. В безопасности ли он? Удалось ли ему сесть на корабль, отправляющийся в Австралию? Мне казалось, что в нынешней его ситуации лучше места, чем Австралия, и придумать невозможно. Удастся ли ему до нее добраться? Он молод, силен и изобретателен. И когда-нибудь, когда он сможет доказать свою невиновность, он вернется домой. Возможно, мы еще встретимся и возобновим свою дружбу с того момента, на котором она прервалась. Он намекнул на то, что любит меня. Что он имел в виду? Вероятно, всего лишь привязанность, неизбежно возникающую между двумя людьми, вместе прошедшими через тяжелые испытания.

Я скоро должна была отправиться к себе, где меня ожидал дом в Блумсбери. Если он, конечно, все еще наш. Что случилось с моими родителями? И где теперь мистер Долланд, миссис Харлоу, Мег и Эмили? Вряд ли на кухне дома в Блумсбери, если мои родители не вернулись. Я часто представляла себе, как мистер Долланд сидит во главе стола, подняв на лоб очки, и рассказывает домочадцам о крушении, постигшем «Звезду Атлантики». Если мои родители и в самом деле не вернулись, какова участь моих друзей с кухни?

Иногда жизнь на свободе казалась мне такой же зыбкой, как и существование в стенах гарема.

Однажды меня пригласили зайти к послу. Посол Британии — высокий худощавый мужчина с изысканными манерами — держался со мной ласково и предупредительно, как и все сотрудники посольства.

— У меня есть для вас новости, мисс Крэнли, — заговорил он, когда я вошла в кабинет. — Как хорошие, так и плохие. Хорошая новость заключается в том, что ваш отец выжил в катастрофе и теперь находится в своем доме в Блумсбери. Плохая новость — вашу матушку так и не нашли. Вашего отца известили о том, что вы спаслись, и он с нетерпением ожидает вашего возвращения домой. Через несколько дней в Англию направляются мистер и миссис Диардон. Они едут в отпуск. Было бы неплохо, если бы вы присоединились к ним.

Я его уже почти не слушала. Моя мама погибла! Я отчаянно пыталась представить ее себе, но в памяти всплывала лишь рассеянная улыбка, с которой она так часто на меня взирала. «А… это ребенок» или «Это наша дочь Розетта. Ее еще ничему не учили». Гораздо более отчетливо я видела перед собой лицо Фелисити, каким я его тогда впервые увидела. А теперь мама умерла. Ее забрал безжалостный океан. Думая о родителях, я всегда представляла их вместе. Каким теперь будет отец без нее?

Ко мне зашла миссис Диардон. Это была пухленькая, уютная, ни на минуту не умолкающая женщина. Впрочем, ее говорливость меня только радовала, поскольку сама я предпочитала молчать.

— Моя дорогая! — воскликнула она. — Сколько тебе пришлось перестрадать! Через что тебе пришлось пройти! Но ничего! Мы с Джеком о тебе позаботимся! Наш корабль направляется из Константинополя в Марсель, откуда мы пересечем Францию и сядем на паром в Кале. Ну и путешествие! Одна мысль о нем вселяет в меня ужас. Но что тут поделаешь? Деваться-то некуда. Одно утешает — ты знаешь, что с каждой минутой ты все ближе к дому.

Она была из тех женщин, кто способен за первые пять минут разговора вкратце изложить основные события своей жизни. Я узнала, что Джек всего себя посвятил дипломатической службе, что они вместе ходили в школу и поженились, когда им исполнилось по двадцать лет, после чего у них родилось двое детей, Джек-младший, нынче несущий службу в Министерстве иностранных дел, и Мартин, который еще не окончил учебу в университете. Но она не сомневалась, что он тоже поступит на государственную службу. Такова была семейная традиция.

Я видела, как она старается полностью освободить меня от необходимости поддерживать разговор, что также избавляло меня от риска сказать что-то, о чем я могла позже пожалеть. В то время я больше всего на свете боялась по неосторожности выдать Саймона. Он скрывался, и его желание было для меня законом. Я не имела права забывать о том, что в случае обнаружения ему грозил смертный приговор.

В обществе миссис Диардон я отправилась по магазинам, чтобы приобрести себе кое-какую одежду. Мы сидели в экипаже, она по своему обыкновению болтала без умолку, а я смотрела по сторонам. На этот раз я узнала, что они с Джеком провели в Константинополе уже три года.

— Ну и город! Когда Джек только получил это назначение, я была на седьмом небе от радости. Теперь я на все готова, лишь бы выбраться отсюда. Мне хотелось бы поселиться в каком-нибудь славном городке… вроде Парижа… или Рима… Не очень далеко от дома. Этот город ну просто на краю света, и он такой чужой! Господи, одни обычаи чего стоят! А что творится на турецкой стороне. Ну, ты об этом знаешь не понаслышке. Сама хлебнула! Прости меня, милая! Мне не следовало этого говорить! Бедняжка, как же я тебя понимаю! Умоляю простить мою неосторожность! Смотри, вон там, на другой стороне, виднеется Скутари. Он прославился во время Крымской войны, когда эта мужественная, мужественная женщина Флоренс Найтингейл возглавила целый отряд сестер милосердия. Я убеждена в том, что никто и не подозревает, какую роль сыграли женщины в одержанной победе. Мы находимся на северном берегу Золотого Рога. Противоположный берег — это страшное место. Ой, что это я опять… Мы недалеко от Галаты, это торговый квартал, сотни лет назад основанный тут генуэзцами. Джек расскажет тебе о нем подробнее. Он очень интересуется такими вещами. Хотя улицы там необыкновенно грязные и шумные. Наши люди стараются туда не ходить. Наш квартал получше. Он называется Пера. Тут размещаются все посольства, консульства и прочие представительства. И дома здесь очень красивые.

Слушая ее болтовню, я часто погружалась в какую-то полудрему. Передо мной всплывали и исчезали видения острова… вот мы с Саймоном бродим вдвоем, оставив Лукаса высматривать парус… а потом прибыла эта галера… Мои грезы неизбежно заканчивались вопросами: где он? что с ним? узнаю ли я когда-нибудь об этом?

— А вот очень хорошее ателье. Давай узнаем, чем нам тут могут помочь. Ты должна отправиться домой в приличном виде.

Речи миссис Диардон лились сплошным потоком. Главным ее достоинством было то, что она не ожидала от меня ответов.

Мне показалось, что прошло очень много времени, прежде чем мы наконец отплыли из Константинополя. Я стояла на палубе корабля, который был намного меньше «Звезды Атлантики», и смотрела на расположившийся на противоположном берегу Босфора Скутари, на госпиталь, издалека похожий на мавританский дворец, в котором так страдали наши солдаты, на башни и минареты Константинополя и с трудом справлялась с неожиданно нахлынувшими чувствами.

Мистер Диардон был высоким мужчиной с седеющими висками. Он держался с большим достоинством и воплощал в себе лучшие черты английского дипломатического корпуса. Он был так спокоен, что, казалось, ничто не может поколебать его равновесие или заставить его потерять выдержку.

Как и предсказывала миссис Диардон, плавание из Константинополя до Марселя оказалось очень трудным. «Аполлон» значительно уступал в размерах «Звезде Атлантики» и был не в состоянии противостоять бурному морю; волны швыряли его из стороны в сторону, и временами мне казалось, что мое приключение вот-вот повторится с самого начала. Если такой шторм потопил даже «Звезду Атлантики», то каковы же шансы хрупкого «Аполлона»?

Миссис Диардон не выходила из каюты. Мне не хватало ее пространных излияний. Мистер Диардон переносил бурю стоически, как я от него и ожидала. Я была убеждена, что даже в разгар урагана он будет держаться безмятежно и с достоинством.

Когда я смогла подняться наверх, то тут же вспомнила, как Саймон застал меня на палубе во время сильной бури, отчитал и отправил вниз. Я знала, что подобные воспоминания будут преследовать меня до конца жизни.

Наконец шторм утих. Миссис Диардон быстро оправилась от своего нездоровья и опять превратилась в энергичную и говорливую даму. Мистер Диардон обреченно слушал ее щебет, но меня он радовал. Я слушала его, не вслушиваясь, следуя за собственным ходом мыслей, ничуть не опасаясь, что мою внимательность сочтут неучтивой, поскольку миссис Диардон тут же объяснила бы ее перенесенными мною испытаниями.

Последовало долгое путешествие по Франции, в конце которого мы прибыли в Кале и переправились через Ла-Манш.

Вид белых утесов Дувра взволновал нас всех. К глазам миссис Диардон подступили слезы, и даже у ее всегда сдержанного супруга задрожали губы.

— Мы дома, милая, — всхлипнула миссис Диардон. — Наш дом — это Пасха, нарциссы… и зеленая трава. Она у нас самая зеленая в мире. Мне так ее не хватало. И еще дождь, милая, этот благословенный дождь. Ты знаешь, в Египте его иногда не бывает годами. Ни одной капли! Только эти мерзкие песчаные бури. Мы там жили… в Исмаилии. Джек, сколько лет мы там провели?.. Как будто не так уж и много… и мы практически не видели дождей. Вот что это такое, милая. Это наши белые утесы. Это дом. И как я этому рада.

А потом был Лондон.

Диардоны настояли на том, чтобы доставить меня домой.

— Вы должны зайти и познакомиться с моим папой, — сказала я им. — Он наверняка захочет поблагодарить вас.

Миссис Диардон с удовольствием вошла бы, но мистер Диардон неожиданно проявил твердость — свидетельство его таланта дипломата.

— Мисс Крэнли должна войти домой одна, — решительно произнес он.

Я с благодарностью посмотрела на него и сказала:

— Отец будет рад выразить вам свою благодарность. Быть может, вы как-нибудь приедете к обеду?

— Мы сделаем это с превеликим удовольствием, — наклонил голову мистер Диардон.

Итак, я попрощалась с ними и вышла из кеба, который стоял напротив нашего дома, пока я не позвонила и не открылась дверь. Только тогда мистер Диардон подал знак вознице, и они уехали.

Дверь отворил мистер Долланд.

Я издала вопль радости и бросилась ему на шею. Он смущенно кашлянул. В этот момент я еще не осознала, что в нашем доме все теперь по-другому. За спиной мистера Долланда я увидела миссис Харлоу и бросилась к ней. В ее глазах стояли слезы.

— Ах, мисс Розетта, мисс Розетта, — плакала она, обнимая меня. — Неужто вы вернулись! Ах, это было просто ужасно!

Тут же стояли Мег и Эмили.

— Как я рада вас всех видеть! — воскликнула я.

И тут… появилась Фелисити. Мы бросились навстречу друг другу и крепко обнялись.

— Я должна была приехать, — сказала она. — Я всего на два дня. Но я сказала Джеймсу: «Я должна ехать».

— Фелисити… Фелисити, как я счастлива тебя видеть.

Раздалось негромкое покашливание. За спиной Фелисити я увидела отца. Он выглядел очень смущенным.

Я быстро подошла к нему.

— Отец, — произнесла я.

Он обнял меня и каким-то неловким движением прижал к себе. Я отметила, что он это делает впервые в жизни.

— Добро пожаловать… Добро пожаловать домой, Розетта, — начал он. — Я не знаю, как выразить… как передать…

И тут я подумала: все-таки он меня любит. Просто он не умеет это… выразить.

В нескольких шагах от нас стояла высокая худая женщина. На мгновение я подумала, что все-таки моя мама спаслась. Но это была не она.

— К нам переехала твоя тетя Мод, Розетта, — произнес отец. — Теперь она заботится обо мне и ведет хозяйство, потому что… — он замолчал.

Тетя Мод! Так это сестра моего отца! За все детство я видела ее всего раз или два. Эта высокая костлявая женщина была очень похожа на моего отца, но беспомощной ее назвать было нельзя.

— Твое возвращение — огромная радость для нас всех, Розетта, — произнесла тетя Мод. — Все это время твой отец места себе не находил. Мы все очень переживали.

— Да, — кивнула я, — мы все.

— Но теперь ты вернулась. Твоя комната полностью готова. Слава Богу, что ты наконец-то дома!

От изумления я потеряла дар речи.

Тетя Мод заняла место мамы. Я поняла, что теперь все будет иначе.

Я не ошиблась. Все в доме изменилось. Тетя Мод зарекомендовала себя приверженкой строгой дисциплины в отношениях со слугами. На кухне воцарился порядок. Теперь я и мечтать не могла о том, чтобы позавтракать или пообедать там. Я садилась за стол с отцом и тетей Мод, как и приличествовало моему статусу. К счастью, в эти первые дни с нами была Фелисити.

Мне не терпелось выслушать вердикт обитателей кухни. Мистер Долланд деликатно высказался в том смысле, что мисс Крэнли успешно заправляет хозяйством, а значит, заслуживает всяческого уважения. Миссис Харлоу его поддержала.

— В прошлом тут все было несколько не по правилам, — заявила она. — Разумеется, мистер Долланд творил чудеса, но в доме должны быть также и хозяин… или хозяйка. Хозяйка даже лучше, ведь она понимает что к чему.

Итак, тетя Мод определенно знала что к чему, но старый уютный, неправильный дом исчез, и я тщетно искала признаки милого моему сердцу беспорядка.

Мистер Долланд, как и прежде, время от времени развлекал нас своими монологами, но «Колокольчики» меня больше не пугали. На собственном опыте испытав жестокие потрясения, я хладнокровно слушала повествование об убийстве польского еврея. Мег и Эмили сожалели об ушедших временах, а я радовалась уже тому, что со мной по-прежнему были многие из тех, кто пережил их со мной.

К каждому приему пищи теперь полагалась надлежащая сервировка, а разговоры больше не крутились вокруг древних артефактов и перевода испещренных иероглифами свитков папируса. Тетя Мод говорила о политике и о погоде. Она даже поделилась со мной намерением давать званые обеды, разумеется, когда отец свыкнется со смертью мамы. Она намеревалась приглашать коллег отца из музея… профессоров и подобную публику.

В эти первые дни большим утешением для меня было присутствие Фелисити. Я знала, что если бы не она, я закрывалась бы у себя в комнате и всячески избегала этих бесконечных обедов. Но Фелисити разряжала царящее за столом напряжение веселыми историями о жизни в Оксфорде и о проказах ее трехлетнего сынишки Джейми и маленькой Флоры, которой еще не было и года.

— Ты должна приехать и пообщаться с ними, Розетта, — настаивала она. — Я уверена, что папа тебя отпустит… чуть попозже. Сейчас я понимаю, ты только что вернулась домой…

— Разумеется, разумеется, — кивал отец.

С Фелисити мне было намного легче, потому что я могла многим с ней поделиться. Но даже с ней я постоянно была начеку, рассказывая о своих приключениях, потому что Саймон играл в них очень важную роль. Опасения ненароком его выдать заставляли меня проявлять сдержанность.

Но мы с Фелисити были так близки, что она почувствовала мою скрытность. На следующий день после моего возвращения она зашла ко мне в комнату. Она почувствовала, что у меня проблема и хотела как-то помочь. Если бы это было под силу хоть кому-нибудь!

— Скажи мне честно, Розетта, — вдруг вырвалось у нее. — Может, ты хочешь поговорить? Я знаю, что тебе, должно быть, очень трудно обсуждать все случившееся. Если это так, скажи. Мне кажется, тебе лучше не держать все это в себе.

— Я не знаю… — нерешительно начала я.

— Я понимаю, тебе, наверное, было очень страшно. Твой отец нам рассказывал о том, как ты вернулась за его записями и потерялась.

— О да. Это так странно… то, что такие мелочи способны кардинально изменить судьбу человека.

— Он во всем винит себя, Розетта. Он тщательно скрывает свои чувства, но это не значит, что их у него нет.

— Здесь все так изменилось, — произнесла я. — Дом… вообще все. Теперь так будет всегда.

— Но это очень хорошо, что тетя Мод к вам переехала, Розетта.

— Когда я была маленькой, она к нам вообще не показывалась. Я ее и узнала-то с трудом. Я никак не могу привыкнуть к тому, что она здесь.

— Насколько я поняла, она не ладила с твоей мамой. Это нетрудно понять. Они совершенно разные. Твои родители были всецело заняты своей работой, а твоя тетя отлично умеет вести домашнее хозяйство.

Я криво усмехнулась.

— Мне и без нее было бы неплохо.

— Твой отец очень тоскует по маме. Они были так близки. Они все делали вместе… всегда были вместе. Жизнь нанесла ему тяжелый удар. Он не может…

— Не может выразить свое горе, — закончила за нее я.

Она кивнула.

— А ты, Розетта, когда немного освоишься, обязательно приезжай к нам в гости. Джеймс будет в восторге, и тебе понравятся мои малыши. Джейми — очень независимый молодой человек, а Флора только учится ходить. Они просто бесподобны.

— Я с радостью принимаю твое приглашение.

— Приезжай, когда захочешь. Послезавтра я возвращаюсь домой. Но я должна была приехать и встретить тебя.

— Я так рада, что ты это сделала.

— Кстати, ты слышала о Лукасе Лоримере?

— О Лукасе… нет!

— В самом деле? А впрочем, как ты могла что-то слышать? Он ведь вернулся.

— Вернулся… — повторила я.

— Я вижу, что ты ничего не знаешь. Он нам все рассказал. Мы думали, что вы все утонули, поэтому очень обрадовались, когда услышали, что ты спаслась. Но мы пришли в ужас, узнав, что ты попала в руки этих страшных людей. Я так тревожилась о тебе, что не могла спать ночами.

— Расскажи мне о Лукасе.

— Это очень грустная история. Подумать только, что это все случилось именно с ним! После его возвращения я видела его лишь однажды. Мы с Джеймсом ездили в Корнуолл. Джеймс читал лекции в колледже в Труро, и мы заехали в Трекорн-манор. Мне показалось, что Лукас теперь не очень радуется гостям. Трекорн-манор — это прелестный старый особняк. Он уже очень много лет принадлежит их семье. Он достался в наследство брату Лукаса, Карлтону. Это еще один камень преткновения. Такие люди, как Лукас, не умеют играть вторую скрипку. Ах! Он утратил всю свою жизнерадостность.

— Что с ним стряслось?

— Как ты знаешь, его захватили вместе с тобой, но ему удалось каким-то образом договориться с этими людьми. Он убедил их освободить его в обмен на какие-то фамильные драгоценности. Я не очень поняла, как все устроилось. Он не хочет говорить на эту тему, а вопросы задавать неприлично… во всяком случае, много вопросов. Так или иначе, пираты его отпустили. Он уплатил за свою свободу нечто вроде выкупа. Бедный Лукас, он уже никогда не будет прежним. Он так любил путешествовать. А теперь… видишь ли, это все его нога. Он серьезно ранил ее во время кораблекрушения. Конечно, если бы вовремя показали врачу… Он уже побывал у многих врачей, объездил всю страну и даже консультировался за границей, в Швейцарии и Германии. Все говорят одно и то же: он вовремя не получил необходимую помощь. Он сильно хромает, вынужден ходить с палкой, и к тому же раненая нога сильно болит. Как я понимаю, со временем ему стало немного легче, но он навсегда останется калекой. Это его очень изменило. Раньше он был таким веселым и остроумным, а теперь угрюм и нелюдим. Мне трудно поверить, что это случилось именно с ним.

Я перенеслась в прошлое и увидела Лукаса, вцепившегося в борт лодки… наши неуклюжие попытки вправить его ногу… А вот Лукас лежит на песке и всматривается в горизонт, пока мы с Саймоном бродим по острову в поисках пропитания и секретничаем.

— Так, значит, вы редко видитесь.

— Редко. Хотя нельзя сказать, что он очень далеко живет. Я приглашала его приехать и погостить у нас, но он отклонил все мои приглашения. Мне кажется, он нигде не хочет бывать… и никого не хочет видеть. Видишь, теперь это совершенно другой человек. Раньше он был очень активен и с удовольствием общался с окружающими.

— Я хотела бы с ним встретиться.

— Ну, конечно! Я думаю, он непременно захочет этого. Хотя, возможно, расценит как нежелательное напоминание. Быть может, он пытается забыть случившееся. Вот что я сделаю. Приезжай в гости. Я приглашу Лукаса, и, возможно, ради тебя он преодолеет себя. В конце концов, вы ведь вместе были на этом острове.

— О Фелисити, пожалуйста, устрой мне встречу с ним.

— Обязательно устрою, и притом скоро.

Я разволновалась в ожидании этой встречи, но знала, что даже с Лукасом не смогу поговорить о Саймоне. Это была наша с Саймоном общая тайна. Саймон поделился со мной, потому что он мне доверял. Я должна оправдать его доверие. Если бы его из-за меня выследили и привезли обратно, я бы себе этого никогда не простила. Для Лукаса Саймон должен оставаться просто матросом, спасшим нам жизнь.

Фелисити уехала, и в доме воцарилась скука. Окружавшая меня атмосфера нормальности и здравого смысла вынудила наконец взглянуть фактам в лицо и сделать единственно возможный вывод. Я обманывала себя, считая, что, оказавшись дома, смогу доказать невиновность Саймона. Теперь я спрашивала себя, как я могу это сделать. С чего начну? Отправлюсь к нему домой? Познакомлюсь с людьми, сыгравшими решающую роль в драме, завершившейся убийством? Я не могла явиться в Перривейл-корт и заявить: «Я знаю, что Саймон невиновен, и я приехала, чтобы решить эту загадку и вывести убийцу на чистую воду». Я же не инспектор Скотленд-Ярда!

Необходимо было все тщательно обдумать. Я была одержима идеей доказать его невиновность, чтобы он смог вернуться домой, к нормальной жизни. Но предположим, мне удалось бы решить эту совершенно нерешаемую, на первый взгляд, задачу. Как мне потом найти его? Меня окружал здравомыслящий и логичный мир, в котором моя затея мне самой казалась безумной и фантастичной.

Влияние тети Мод на наш дом сказывалось во всем. Мебель была отполирована до блеска. Полы тоже сверкали, в равной степени как и медные ручки дверей и прочие металлические предметы. Все, вплоть до мелочей, находилось на отведенных для этих предметов местах. Тетя ежедневно спускалась на кухню, чтобы обсудить с миссис Харлоу меню. Как миссис Харлоу, так и мистер Долланд теперь напустили на себя солидность и держались с вновь обретенным достоинством. Даже Мег и Эмили занимались своей работой более упорядоченно и усердно, не забрасывая недоделанное занятие ради того, чтобы подольше посидеть за обедом, слушая разглагольствования мистера Долланда о былых временах и о прошлом театра. Они, несомненно, забывали в такие моменты обо всем на свете, но тут раздавался повелительный звонок, и мистер Долланд, прервав свое представление, надевал черный пиджак и церемонно направлялся на зов.

Мне казалось, что меня перемены возмущают намного сильнее, чем их. В прошлом мы все были так свободны и счастливы, но теперь я поняла, что слуги предпочитают порядок свободе.

Я часто ловила на себе взгляд тети Мод. Я знала, что со временем она и меня под себя подомнет. По мнению тети Мод, у молодой и здоровой женщины существовал лишь один путь в жизни — замужество. Обеды, на которые она намекала, имели вполне определенную цель — поиск для меня достойного мужа. Я попыталась представить себе подходящую с точки зрения тети кандидатуру — серьезный, начинающий лысеть ученый, эрудированный, возможно, даже профессор, успевший сказать свое слово в научной среде. Короче, мой жених рисовался мне очень похожим на Джеймса Графтона, только был далеко не так привлекателен. Возможно, он даже будет прикомандирован к Британскому музею или какому-нибудь известному университету, например Оксфордскому или Кембриджскому, — продолжала фантазировать я. Это позволит мне оставаться в привычных кругах. Возможно, тетя Мод считала моего отца весьма рассеянным. Что касается мамы, то как хозяйку она ее, скорее всего, ни во что не ставила. Именно это и было причиной того, что мы так редко видели ее при жизни мамы. Зато отца очень уважали в научном мире, а следовательно, меня лучше выдавать замуж за одного из его коллег. Я не сомневалась в том, что, по ее мнению, при должной выучке я, в отличие от моей матери, смогу стать отличной профессорской женой и хорошей домохозяйкой в придачу.

Она возьмет этот вопрос в свои руки, а следовательно, все будет происходить самым пристойным образом. Тетя Мод терпеть не могла понапрасну расходовать деньги и продукты. Это же касалось и времени. Я догадывалась, что лишь мое странное приключение до сих пор не позволило ей перейти к активным военным действиям, и радовалась полученной передышке.

Врач, несомненно, предостерег тетю, что со мной следует обращаться очень осторожно и предупредительно. Не следует забывать о том, что мне пришлось пройти через серьезные испытания и теперь мне предстоит заново приспосабливаться к жизни в цивилизованном мире. А как я это должна сделать, может быть известно только мне. Тетя Мод строго следовала его указаниям, и мой отец делал то же самое, хотя и несколько отстраненно. Миссис Харлоу считала, что выполняет его инструкции, следя за тем, чтобы у меня всегда был удобный стул, и, разговаривая со мной, как с пятилетним ребенком. Даже мистер Долланд говорил, несколько понизив голос, а Мег и Эмили то и дело застывали на месте, уставившись на меня с открытым ртом.

Лишь однажды отец заговорил о кораблекрушении. Он рассказал мне, как они попали в толпу пассажиров, ринувшихся к шлюпкам. Они хотели подождать меня, вернуться за мной… но один из офицеров схватил их за руки и вынудил идти вместе со всеми.

— Мы думали, ты появишься с минуты на минуту, — жалобно добавил он.

— Там царил полный хаос, — произнесла я. — Да иначе и быть не могло.

— Я потерял из виду твою маму, когда они заталкивали нас в шлюпки…

— Мы должны смириться с этой потерей, — сказала я.

— Если бы ты не вернулась за этими записями, мы сейчас были бы вместе…

— Нет, нет. Тебя и маму разлучили… если бы я и была там, произошло бы то же самое.

Отец был в отчаянии. Я сказала ему, что он должен попытаться забыть об этой катастрофе. Нам не следует это больше обсуждать. Все это очень меня тяготило, и я испытывала острую потребность уехать, отправиться в Корнуолл, разыскать Перривейл-корт и приступить к решению своей неосуществимой задачи по раскрытию убийства. Мне было необходимо время. Мне нужен был план. Я отчаянно хотела хоть что-нибудь предпринять, но не знала, с чего начать.

Я спускалась на кухню в попытке ощутить дух былых времен. Я просила мистера Долланда прочитать мне «Быть или не быть» и речь Генриха V накануне битвы. Он удовлетворял мои просьбы, но мне казалось, без особого энтузиазма, а все остальные и вовсе предпочитали пялиться на меня, а не на мистера Долланда.

— Вы помните, перед самым нашим отъездом произошло громкое убийство? — обратилась я к нему.

— Какое убийство, мисс Розетта? Дайте-ка припомнить. Там был один парень, который женился на жертвах ради денег.

— А потом прикончил их, — вмешалась миссис Харлоу.

— Нет, я не об этом. Я имею в виду дело этих братьев… Одного из них застрелили в заброшенном доме. Кажется, кто-то после этого сбежал.

— О, теперь я понял. Дело Биндон Бойс.

— Вот-вот, оно самое. Его так и не раскрыли?

— Ну… убийце-то удалось уйти. Его, кажется, так и не поймали.

— Он оказался умнее полиции, — добавила миссис Харлоу.

— Теперь я все вспомнил, — кивнул мистер Долланд. — Это был Саймон Перривейл, которого сэр Перривейл усыновил в раннем детстве. Он застрелил своего брата. По-моему, в деле была замешана женщина. Ревность и все такое.

— Мистер Долланд, я знаю, что вы храните газетные вырезки. Может, у вас и эти сохранились?

— Да он вырезает только статьи о театре, — опять вмешалась миссис Харлоу. — Та пьеса или эта пьеса, тот или иной актер… Верно, мистер Долланд?

— Да, — кивнул мистер Долланд. — Я храню такие заметки. А что вы хотели узнать, мисс Розетта?

— Ничего особенного, я просто хотела узнать, храните ли вы вырезки. Я знаю, что у вас целые альбомы с вырезками… Видите ли, это произошло как раз накануне моего отъезда, — замялась я.

Они переглянулись.

— Ну, я думаю, об этом уже все забыли, — произнесла миссис Харлоу, как будто успокаивая маленького ребенка.

— Полиция никогда не закрывает нераскрытое преступление, — добавил мистер Долланд. — Пока убийца не найден, оно остается открытым. Но когда-нибудь они все равно его настигнут. Он где-нибудь обязательно оступится. Возможно, этого окажется достаточно, и они — опля! — и поймают его.

— Говорят, что убийца всегда возвращается на место преступления, — понизив голос, заговорила миссис Харлоу. — Могу поручиться, что этот Саймон как-его-там тоже это рано или поздно сделает.

Вернется ли он когда-нибудь? Я в этом сомневалась.

Но что я могла поделать? Кроме безумной мечты у меня ничего не было. А мечта заключалась в том, что я смогу доказать его невиновность и он сможет спокойно вернуться домой. С него снимут несправедливое обвинение, и мы опять будем вместе.

Прошло несколько недель. Я так привыкла жить в постоянном страхе, что мирные и предсказуемые дни казались мне бесконечными.

Тетя Мод пыталась заинтересовать меня домашними делами, в которых обязана была знать толк любая девушка. Она была твердо убеждена в том, что должна сделать для меня то, в чем не преуспели мои родители: подготовить меня к браку. Я должна была научиться правильно обращаться со слугами. Мои нынешние отношения с ними оставляли желать лучшего. Разумеется, определенная степень дружелюбия необходима, но дружелюбие не должно переходить определенной черты. Я была с ними слишком фамильярна, что позволяло им точно так же вести себя по отношению ко мне. В этом не было их вины. Я должна была освоить едва уловимую снисходительность с примесью дружелюбия, не переходящего в фамильярность. Таким образом, как бы хорошо хозяева ни относились к своим слугам, невидимая линия между двумя частями дома всегда оставалась на месте. Меня тетя Мод также не винила. В моем неумении правильно вести себя со слугами были повинны другие люди. Но это не означало, что мне следует упорствовать в своих заблуждениях. Поэтому, прежде всего мне предстояло научиться обращаться с прислугой. Я должна была слушать, как она, тетя Мод, заказывает обед. Было бы неплохо, если бы разок-другой я вместе с ней спустилась на кухню. Она также считала, что мне надо научиться шить и больше упражняться в игре на фортепиано. Она даже намекнула на уроки музыки. В ближайшем будущем она намеревалась приступить к осуществлению своего плана по привлечению в дом новых людей.

Я написала письмо Фелисити.

Ответ пришел очень быстро.

— Я поеду в гости к Фелисити, — сообщила я тете Мод.

В ответ она самодовольно улыбнулась. Она считала, что у Фелисити я буду общаться с молодыми людьми… с правильными молодыми людьми. Не имело никакого значения, где запускать ее план «Замужество». Почему бы и не в Оксфорде?

Подъезжая к Оксфорду, я очень волновалась. Я плохо знала этот тихий университетский городок, самый романтичный из всех городов мира, но то, что я видела, мне было очень близко. Я наслаждалась атмосферой безразличия к будням обычных людей и видом взметнувшихся в небо башен и шпилей. Одним словом, я любила этот город, но больше всего меня радовала предстоящая встреча с Фелисити.

Дом Графтонов стоял неподалеку от Брод-стрит, в непосредственной близости от колледжей Балиол, Тринити и Экзетер. Совсем рядом было памятное место, где сожгли мучеников за веру епископов Ридли и Латимера. Прошлое окружало меня со всех сторон, и я отдыхала от деловитости тети Мод и неуклюжей заботы, которой пытались меня окружить остальные домочадцы.

С Фелисити все было иначе. Она понимала меня лучше, чем кто-либо. Она знала, что у меня есть тайна, которой я пока ни с кем не могу поделиться. Возможно, она считала, что если меня не трогать, я раскрою эту тайну раньше. Как бы то ни было, ей хватало такта, чтобы понимать: на меня не стоит пытаться давить, все должно происходить в положенное время.

Джеймс был тактичен и обаятелен, а дети никому не позволяли унывать. Джейми беспрестанно что-то рассказывал. Он показал мне свои книжки с картинками, в которых с гордостью ткнул пальцем в котенка и в поезд. Флора некоторое время подозрительно присматривалась ко мне, но в конце концов сочла меня достаточно безвредной и позволила взять себя на руки.

На следующий после моего приезда день Фелисити объявила:

— Когда я узнала, что ты приезжаешь, я написала Лукасу Лоримеру. Я сообщила ему, что мы были бы счастливы принимать его у себя, и предположила, что вам двоим есть о чем поговорить.

— Он принял приглашение? — спросила я.

— Пока нет. Когда я видела его в последний раз, было ясно, что он не желает разговаривать о своих приключениях. Возможно, он боится, что эти разговоры будут для него слишком мучительны.

— Я хотела бы с ним увидеться.

— Я знаю. Поэтому я его и пригласила.

Весь день я вспоминала о том, как корсары взяли его на борт своего корабля, и о том страшном моменте, когда они пребывали в нерешительности относительно того, стоит ли его забирать или нет. После того первого вечера на корабле я его уже не видела.

Мне хотелось о многом его расспросить.

На следующий день мы сидели за завтраком, когда принесли почту. Фелисити схватила какой-то конверт, вскрыла его, пробежала глазами содержимое письма и с улыбкой помахала мне.

— Это от Лукаса, — сказала она. — Он завтра приезжает. Я так рада. Я предполагала, что он захочет тебя повидать. А ты довольна, Розетта?

— Да, я просто счастлива.

Она вдруг встревоженно нахмурилась.

— Возможно, эти воспоминания расстроят вас обоих…

— Не знаю. Но нам же теперь ничего не угрожает.

— Да, но вам столько пришлось пережить! И все же я считаю, что вам лучше встретиться и обо всем поговорить. Не годится все держать в себе.

— Мне не терпится с ним увидеться.

Фелисити послала на станцию экипаж, который доставил Лукаса к их дому. Джеймс сел в этот экипаж и поехал его встречать. Мы с Фелисити долго спорили, не стоит ли нам поехать вместе с Джеймсом, но в конце концов решили, что будет лучше, если мы останемся дома.

Увидев Лукаса, я была потрясена до глубины души. Разумеется, я видела его и в худшем состоянии. Например, на острове и тогда, когда мы втащили его в лодку. Но сейчас я сравнивала его с человеком, с которым впервые познакомилась у Графтонов. Вокруг его глаз легли глубокие тени, а веселые циничные искорки в глазах сменились выражением безнадежности. Он очень похудел, и черты его лица заострились. Раньше он смотрел на мир, как на большую и забавную игрушку, теперь я видела уставшего и разочаровавшегося в жизни человека.

Наша встреча была очень эмоциональной. Как только он меня увидел, его лицо преобразилось, он улыбнулся и заспешил ко мне, тяжело опираясь на палку. Он протянул мне свободную руку, сжал мою ладонь и долго не выпускал ее, пристально глядя мне в глаза.

— Розетта, — произнес он, и его губы дрогнули.

Было видно, что он борется со своими чувствами, и это опять его преобразило. Теперь он казался мне каким-то… беззащитным. Я его таким еще никогда не видела. Я знала, что он, как и я, вспоминает дни, проведенные в лодке посередине океана, остров, на котором мы с Саймоном оставляли его одного, появление корсаров.

— Ах, Лукас. — произнесла я, — как я рада снова тебя видеть.

Последовала короткая пауза, во время которой мы продолжали смотреть друг на друга, как будто не веря в то, что перед нами не видение, а живой человек.

— Я знаю, что вам есть, что сказать друг другу, — мягко произнесла Фелисити. — Но первым делом давай покажем Лукасу его комнату.

Фелисити была права. Нам предстояло о многом поговорить. Первый вечер стал настоящим испытанием. Джеймс и Фелисити проявили себя идеальными хозяевами, чуткими и тактичными, умело обходящими неловкие паузы в общем разговоре.

Фелисити вообще была воплощением деликатности. Она знала, что есть определенные темы, которые мы захотим обсуждать только наедине и только когда сами будем к этому готовы. Поэтому на следующий день, когда Джеймс отправился в колледж, она объявила нам, что у нее назначена встреча и она не может ее пропустить.

— Простите, ради Бога, — извинялась она. — Но сегодня вам придется развлекать друг друга.

В их саду был очень приятный уголок с прудом, отгороженный от остального сада красной кирпичной стеной. Своего рода сад в саду в стиле Тюдоров. Розы были в полном цвету, и я предложила показать их Лукасу.

Стояла приятная, теплая, но не жаркая погода, и мы медленно шли по садовой дорожке. Царила полная тишина, а когда мы оказались в огороженном садике, у меня создалось впечатление, что мы перенеслись на два-три столетия назад.

— Давай присядем здесь, — предложила я. — Этот пруд такой милый и такой мирный. — Он не ответил, и я продолжила: — Нам лучше обо всем поговорить, Лукас. Ведь мы оба этого хотим, верно?

— Да, — согласился он. — Мы только об этом и думаем.

— Тебе не кажется все случившееся сном?

— Нет, — резко ответил он. — Для меня это голая реальность. Я живу с постоянным напоминанием об этом. Теперь я всегда буду… вот таким.

— Мне очень жаль. Мы не знали, как правильно ее вправить… и у нас ничего не было для этого.

— Моя милая девочка, — почти гневно произнес он. — Я не виню тебя. Я виню жизнь… или, если хочешь, судьбу. Разве ты не понимаешь, что это значит, остаться на всю жизнь… таким?

— Но по крайней мере ты здесь, и ты жив.

Он пожал плечами.

— Ты считаешь, что это повод для великой радости?

— Для некоторых это так. Например, для твоих друзей и родных. Ты хромаешь, и я понимаю, что временами нога сильно болит, но все могло закончиться намного хуже.

— Ты права и имеешь все основания упрекать меня. Я эгоистичное, унылое и неблагодарное создание.

— О нет, нет. Как ты думаешь, быть может, с этим еще можно что-то сделать?

— Что?

— Ну, наука быстро развивается, делаются различные открытия…

— Кость была сломана и не вправлена. Теперь уже слишком поздно что-либо с ней делать.

— Ах, Лукас, мне очень жаль. Если бы нам удалось ее вправить, сейчас все было бы иначе.

— Вы и так многое для меня сделали, а я настолько эгоистичен, что способен хныкать только о своих несчастьях. Мне и подумать страшно о том, что случилось с тобой.

— Но я же сбежала. Мои страхи так и не воплотились в жизнь.

Он попросил меня очень подробно рассказать о том, что я пережила, и я поведала ему о дружбе с Николь, о том, как она дала мне снадобье и спасла меня от визита к паше, а также о том, что это снадобье ей передал старший евнух, ее большой друг. Лукас слушал меня очень внимательно, не перебивая.

— Слава Богу! — воскликнул он, когда мой рассказ подошел к концу. — Эта история могла искалечить тебя так же сильно, как и меня, а может, даже и хуже. А что случилось с этим матросом… с Джоном Плайером?

Мне показалось, молчание будет длиться вечно. Я слышала жужжание пчелы и стрекотание кузнечика. Будь осторожна, говорила я себе. Ты можешь его предать. Не забывай, что эта тайна тебе не принадлежит, это тайна Саймона.

— Его продали тому же паше, — услышала я наконец свой голос.

— Бедняга. Мне нетрудно представить себе его участь. Но он очень странный молодой человек. В нем было что-то необычное.

— Не понимаю, — встревоженно произнесла я.

— Мне казалось, что он не тот, за кого себя выдает. Временами мне даже чудилось, что я его уже где-то видел. А иногда он выглядел так, будто что-то скрывает.

— Что ты имеешь в виду? Что он мог от нас скрывать?

— Все что угодно. Понятия не имею. Просто он производил на меня такое впечатление. Он не был похож на человека, привыкшего махать шваброй, ты не находишь? И я должен отметить его необычайную изобретательность.

— Я считаю, что мы оба обязаны ему своей жизнью.

— Ты права. Хотел бы я знать, что с ним случилось.

— В саду паши работало очень много молодых мужчин. Он был высок и силен.

— Наверное, пираты весьма выгодно его продали.

Мы опять замолчали. Я боялась произнести хоть слово, чтобы не выдать Саймона. Лукас задумчиво продолжал:

— Как странно, что мы все вместе оказались на этом острове, не зная, успеют нас спасти, или нам суждено умереть от голода.

— Как тебе удалось попасть домой, Лукас?

— Ты же знаешь, что я хитрый лис. — Он улыбнулся, и я на мгновение узнала в нем прежнего Лукаса. — Я никогда не упускаю подворачивающихся мне возможностей. Я понял, что немного владею их языком. Несколько лет назад я путешествовал вокруг света, и так получилось, что я его освоил. Теперь это меня спасло. Просто поразительно, как возможность общаться может неожиданно прийти на помощь. Я предложил им богатства… в обмен на всех троих. Я сказал, что в своей стране я очень богатый человек. Они поверили мне, потому что поняли, что я очень много повидал. Но они наотрез отказались освобождать тебя или Плайера. Вы были слишком ценным товаром. В отличие от меня. Я был искалечен и ни на что не пригоден.

— Вот видишь, во всем есть свои преимущества.

— С тех пор я уже неоднократно пожалел, что они просто не бросили меня за борт.

— Ты не должен так говорить. Тем самым ты признаешь поражение… нет, ты его призываешь. Так жить нельзя.

— Я полностью с тобой согласен. Мне очень полезно с тобой общаться, Розетта. Я помню, как ты выручала меня там, на острове. Я многим тебе обязан.

— Прежде всего ты обязан…

— Этому загадочному Плайеру. Он был нашим вожаком, верно? Он просто создан для этой роли, вот она ему и досталась. Должен признать, что он сыграл ее превосходно. А я был обузой и только мешал вам.

— Ничего подобного. Как ты мог нам помешать на острове? Но ты мне еще не все рассказал.

— Когда я понял, что мне не удается спасти вас, потому что ничто не могло заставить этих людей расстаться с тобой или Плайером, я сосредоточился на собственной персоне. Здесь они оказались гораздо более сговорчивыми. Что они могли выручить за человека в моем состоянии? Ничего. Я сказал им, что если они меня отпустят, я пришлю им очень ценный камень. А если они попытаются меня продать, у них все равно ничего не выйдет, потому что никому не нужен раб, который даже ходить без палки не может. Если они бросят меня за борт, они также ничего не получат. Но если они примут мое предложение, они заполучат драгоценность, которая с лихвой окупит их усилия.

— Так значит, они освободили тебя в обмен на обещание?

— На самом деле там действовал простой расчет. У них был выбор — бросить меня за борт или избавиться от меня каким-либо иным способом, и в этом случае они точно ничего не получили бы, либо положиться на мое слово. Им, несомненно, приходило в голову, что я могу и не сдержать обещание. Если бы так произошло, что ж, с таким же успехом они могли бросить меня акулам. Разумеется, мудрее было рискнуть, потому что в этом случае у них появлялась хотя бы надежда на прибыль. Поэтому меня освободили в Афинах, неподалеку от британского посольства. Все остальное было очень просто. Сотрудники посольства связались с моими родными и отправили меня домой.

— А камень?

— Я сдержал слово. Это было кольцо, принадлежавшее моей матери… Можно сказать, одна из фамильных драгоценностей. Их поровну поделили между мной и братом. Я отдал пиратам обручальное кольцо матушки, которое до нее принадлежало матери моего отца. Если бы я обручился с кем-нибудь, я передал бы его своей невесте.

— Но ведь не было никакой необходимости с ним расставаться.

— Была. Эти люди ничего не забывают. Я не хотел провести остаток жизни, ожидая встречи с одним и них. Более того, представь себе, что какой-нибудь бедняга когда-нибудь окажется в таком же положении и попытается сделать то же. Будучи однажды обманутыми, они могут не дать ему этого шанса. Да и вообще, в моем нынешнем состоянии за меня все равно никто не пойдет.

— Ты сам отвез им кольцо? Как ты его передал?

— Они указали мне место, куда его следовало привезти. На побережье Италии есть одна старая таверна. Меня предостерегли, чтобы я в точности выполнял все их инструкции. Я должен был доставить кольцо в эту таверну (как я понял, это излюбленное место контрабандистов), откуда они могли его забрать. Но сам я, разумеется, не поехал. Я был бы не в состоянии это сделать, и они прекрасно это понимали. Я сообщил им, кто привезет кольцо. Я решил поручить это Дику Дювейну, моему бывшему ординарцу. Он также мой помощник… доверенное лицо… и зачастую товарищ по странствиям. То есть он гораздо больше, чем просто слуга, он один из моих лучших друзей. Не знаю, что бы я без него делал. Я безгранично ему доверяю.

— Я рада, что тебе удалось спастись, Лукас.

— Да я и сам, пожалуй, этому рад, только…

— Я тебя понимаю.

Мы долго сидели молча. Мы все еще находились в саду, когда нас разыскала Фелисити.

Поездка в Оксфорд помогла мне спуститься с небес на землю, чему немало способствовали несколько ожесточенные, но реалистичные взгляды Лукаса на жизнь. Что я могла предпринять? Каким образом я собиралась доказывать невиновность Саймона? Я даже жила вдали от места роковых событий. Я ничего не знала о семье, обитающей в Перривейл-корте, за исключением обрывочных сведений, полученных от Саймона, и из газетных статей, опубликованных непосредственно после убийства. Если бы мне как-нибудь удалось приехать в Перривейл-корт и познакомиться с ними! На что я вообще надеюсь? Я подумала о Лукасе. Что если обратиться к нему за помощью? Он очень изобретателен. Смог же он выпутаться из ситуации, угрожающей его жизни. Он живет неподалеку от Перривейл-корта… Однако он не только не дружит с его обитателями, он с ними даже не знаком, несмотря на то что когда-то, очень давно, он там побывал. Мне очень хотелось поговорить с ним о Саймоне, возможно, даже заручиться его поддержкой. Имею ли я на это право? Я сомневалась. Ведь я не была уверена в его реакции на мой рассказ.

Я по-прежнему чувствовала себя совершенно беспомощной, но эта поездка меня подбодрила.

Лукас уехал из Оксфорда на день раньше меня. Прощаясь со мной, он выглядел совсем растерянным и беззащитным, и мне захотелось его хоть как-нибудь утешить. В какой-то момент мне показалось, что он хочет предложить мне встретиться. Но он этого не сделал.

Мы с Фелисити поехали провожать его на вокзал. Ему, похоже, очень не хотелось уезжать, и он стоял у окна вагона, провожая нас взглядом, когда поезд тронулся и, набирая ход, начал увозить его на запад.

— Это так грустно, — вздохнула Фелисити. — В нем нет ничего от прежнего Лукаса.

На следующий день я тоже уехала домой.

Тетя Мод хотела знать, с кем я встречалась в Оксфорде.

Я сообщила ей, что Графтоны не приглашали гостей, поскольку Фелисити считала, что я нуждаюсь в отдыхе, а не в развлечениях. Но за обедом я проговорилась, что одновременно со мной в Оксфорде гостил Лукас Лоример.

— О да, этот молодой человек, который был вместе с нами на «Звезде Атлантики», — оживился отец. Он обернулся к тете Мод. — Это удивительная история. Он нашел древний камень у себя в саду в Корнуолле. Это был египетский камень. Как он туда попал, осталось загадкой. Но это было необычайное открытие. Да, он плыл вместе с нами на «Звезде Атлантики».

— Ему тоже удалось спастись, — добавила я, обращаясь к тете Мод.

Я читала ее мысли. Так, значит, я все же общалась в Оксфорде с молодым человеком. Кто он? Из какой семьи? Способен ли он содержать жену?

— Во время кораблекрушения он получил увечье, — коротко сказала я.

На лице тети Мод отразилось разочарование, с которым она быстро справилась. Я видела, что у нее в голове роятся идеи о привлечении молодых холостых мужчин в наш дом. Как я скучала по Фелисити и тихой жизни в Оксфорде!

Тетя Мод целенаправленно следовала по намеченному ранее курсу. Она начала устраивать званые обеды, куда приглашались мужчины, которых она считала достойными звания моего мужа. Она теребила отца, заставляя его приводить домой коллег. Я забавлялась, а тетя Мод выходила из себя, потому что по большей части это были джентльмены средних лет, фанатично преданные науке и отнюдь не намеренные ставить между собой и предметом своей страсти препятствие в виде жены. Впрочем, некоторые из них были благополучно женаты на умных и энергичных женщинах, успевших произвести на свет целый выводок юных дарований.

Недели складывались в месяцы. Я металась, не находя выхода из этой невыносимой для меня ситуации.

Фелисити нанесла нам летучий визит. Она не могла надолго оставлять детей. У них была хорошая нянюшка, с удовольствием принимавшая на себя всю полноту ответственности за детей в отсутствие их матери, но Фелисити не любила расставаться с ними. Я была уверена, что она приехала только потому, что очень волновалась обо мне.

Только с ней я могла поделиться тем, как тосковала по старым добрым временам, когда в нашем доме царил легкий, милый моему сердцу беспорядок. Я знала, что должна быть благодарна неутомимой тете Мод, но я не могла согласиться с тем, что жизнь следует посвящать натиранию мебели и обедам точно по расписанию. Тетя Мод подавляла нас всех своей активностью. Особенно ее влияние ощущалось на кухне, где я провела столько счастливых часов.

— Я вижу, Розетта, ты все время о чем-то думаешь, — начала Фелисити. Я заколебалась, а она продолжала: — Может, ты хотела бы об этом поговорить? Ты же знаешь, что я тебя пойму. Но я не хочу тебя торопить. Ведь несмотря на весь ужас пережитого, то, что происходит после того, как испытания заканчиваются, может быть не менее важным. Все уже случилось, Розетта. Все позади. Не думай, что я не смогу понять, как ты себя чувствовала в этом гареме. Я уверена, что это было ужасно. Но тебе удалось бежать. Это было невероятным везением. Однако пребывание там наложило на тебя отпечаток. Твое состояние меня тревожит… и состояние Лукаса тоже. Он мне всегда нравился. Он был таким веселым. Он много путешествовал и так забавно об этом рассказывал. Меня так смешило это сочетание беззаботности и опытности. А теперь он ожесточился и закрылся в себе. Это неправильно и очень мучительно для него самого. Он всегда был так активен и подвижен. Я буду говорить начистоту. Джеймс опять едет в Труро. Его пригласили прочитать в местном колледже еще один курс лекций. Я еду с ним. И вот, раз уж мы все равно будем в Корнуолле, я предлагаю заехать к Лукасу. Было бы неплохо, если бы ты поехала с нами. Что ты на это скажешь?

Я не могла скрыть свою радость. Поехать туда, оказаться совсем рядом с Перривейл-кортом… Как бы далеко он ни находился от дома Лукаса, это все равно намного ближе, чем отсюда. Одна мысль неотвязно стучала у меня в висках: я не должна ненароком выдать Саймона.

— Я вижу, моя идея тебе понравилась, — заметила Фелисити.

Когда мы поделились своими намерениями с тетей Мод, она отнеслась к нашей затее со сдержанным одобрением. Ее собственные попытки познакомить меня с подходящими молодыми людьми успехом до сих пор не увенчались. Скорее всего, она надеялась, что эта поездка принесет лучшие результаты.

Графтоны вращались в соответствующих кругах. Джеймс Графтон занимал определенное положение в оксфордском обществе. Тетя Мод плохо разбиралась в таких делах. Для нее все люди делились на подходящих и неподходящих. Графтоны, вне всякого сомнения, относились к подходящим, несмотря на то что Фелисити некогда работала гувернанткой. Итак, тетя Мод эту идею одобрила, как и отец, после того как она объяснила ему, что это необходимо для устройства моего будущего.

Было решено, что я еду с Джеймсом и Фелисити в Труро.

По просьбе Фелисити Джеймс написал Лукасу письмо, в котором сообщил, что мы будем в Корнуолле, а значит, могли бы воспользоваться случаем и заехать в Трекорн-манор.

Ответ пришел очень быстро. Лукас писал, что мы обязательно должны навестить его. Более того, он надеялся, что мы проведем в его поместье хотя бы несколько дней. Трекорн-манор находился слишком далеко от Труро, чтобы успеть обернуться за один день.

Перемену в моем настроении заметили все.

— Вы всегда находили общий язык с этой Фелисити, — отметила миссис Харлоу. — Я помню тот день, когда она впервые сюда приехала, а мы все ожидали какую-то задаваку. Я полюбила ее, как только она вышла из кеба… да, насколько я понимаю, и вы, мисс, тоже.

— Да, — кивнула я. — Она мой верный друг. Нам очень повезло, что она приехала тогда к нам.

— Тут вы попали в самое яблочко, мисс.

Да, я и в самом деле многим была обязана Фелисити.

Трекорн-манор оказался милым особняком, построенным во времена королевы Анны, а следовательно, отличавшимся элегантностью архитектуры и внутреннего убранства. Он располагался в самом центре хорошо ухоженного поместья. Мне не терпелось увидеть Лукаса на его собственной территории.

Нас ожидал теплый и радушный прием.

— Как хорошо, что вы приехали, — произнес он, и я почувствовала, что он говорит это искренне.

Он представил нас своему брату Карлтону и его жене Терезе. Карл-тон с Лукасом были похожи внешне, но, как я вскоре обнаружила, очень разнились темпераментом. Карлтон был грубовато добродушен и невозмутимо спокоен. Всецело поглощенный делами поместья, он являлся олицетворением английского помещика. Тереза была просто идеальной женой и матерью, терпеливой, обаятельной и очень практичной. Она всю себя посвящала детям и хозяйству, выполняя свои обязанности непринужденно и весело.

У них было двое детей — близнецы, девочка и мальчик, Дженнифер и Генри, которым уже исполнилось по пять лет. Я понимала, что Карлтон и его жена заслуживают всяческого уважения и наверняка являются предметом восхищения своих арендаторов. Не вызывало сомнений и то, что Тереза неутомимо участвует во всех церковных и общественных делах. Она принадлежала к числу женщин, без остатка отдающих себя другим людям и черпающим из этого вдохновение и удовлетворение.

Я плохо представляла себе, как в эту идиллию вписывается Лукас.

— Какая замечательная семья, — заметила Фелисити, когда мы с ней остались наедине. — Как чудесно, что Лукасу было куда возвращаться.

Однако я сомневалась, что человека в его положении радует это тихое благополучие. Я была уверена, что оно и до кораблекрушения не было предметом его мечтаний. Более того, его частые отлучки свидетельствовали о том, что он чувствует здесь себя посторонним. Как жаль, размышляла я, что такие заслуживающие одобрения достоинства, носителями которых являются Карлтон с женой и моя тетя Мод, создают невыносимую обстановку для тех, кто попадает в поле их влияния.

Мы планировали провести в Корнуолле неделю, столько мог позволить себе Джеймс, да и Фелисити не любила надолго разлучаться с детьми.

Нам отвели комнаты на втором этаже, с видом на пустоши.

Комната Джеймса и Фелисити находилась по соседству с моей.

Тереза проводила нас наверх.

— Надеюсь, вам тут будет удобно, — сказала она. — Очень жаль, что вы можете провести у нас всего неделю. Мы любим принимать гостей. К сожалению, они бывают у нас довольно редко. Я так рада вашему приезду. Лукас ждал вас с таким нетерпением…

— Мы сомневались, стоит ли навязывать вам свое присутствие, — сказала Фелисити. — Мы поступили несколько нахально, явившись сюда.

— Мы были бы очень огорчены, если бы вы побывали в наших местах и не заехали к нам. Нас с Карлтоном очень беспокоит Лукас. Он очень переменился.

— Ему выпали тяжелые испытания, — произнесла Фелисити.

Тереза положила ладонь мне на руку.

— И вам тоже, милая. Я слышала о том, через что вам пришлось пройти. Хотя Лукас почти ничего нам не рассказывает. Расспрашивать его бесполезно. А ведь раньше он был так общителен. Он не может смириться со своим увечьем. Но он очень оживился, когда узнал о вашем приезде.

— Он любит общаться с Розеттой, — кивнула Фелисити. — В конце концов, они вместе спаслись с тонущего корабля. Когда люди могут поговорить о своих бедах, им становится легче.

— Слава Богу, что вы оба спаслись. Мы так переживали о Лукасе. Мы были на седьмом небе от счастья, когда нам сообщили, что он жив и скоро будет дома. А потом он приехал… И это оказался совершенно другой человек. К тому же Лукасу всегда было трудно мириться с ролью младшего брата.

Тереза смущенно пожала плечами. Наверное, ей показалось, что она слишком много говорит.

Я знала, что она права. До несчастного случая Лукас и в самом деле был очень озабочен тем, что после смерти отца главой семьи стал его старший брат. Он был прирожденным лидером и не умел занимать подчиненное положение. Поэтому он много путешествовал как после ухода из армии, так и во время службы. Он попытался найти себя в археологии. Вдохновленный своей находкой, он написал о ней целую книгу и уже собирался приступить к чтению лекций, когда стряслось несчастье. Прежде ему казалось, что он сумел обустроить свою жизнь вне стен Трекорн-манора, к чему он, собственно, и стремился, но судьба вернула его в родовое гнездо и вынудила вести жизнь, которая явно была не для него. Я понимала его чувства и надеялась, что смогу помочь ему, заставлю его иначе взглянуть на жизнь. Возможно, мне удастся зажечь в его душе лучик надежды. Мои шансы были ничтожно малы, но я намеревалась их использовать.

К счастью, он по-прежнему мог ездить верхом. Правда, он нуждался в помощи, чтобы сесть на лошадь и спрыгнуть на землю. Зато, сидя в седле, он опять становился самим собой. Он всегда был великолепным наездником, и я сразу отметила, что с конем его связывает крепкая дружба. Чарджер, казалось, понимал, что хозяин изменился и нуждается в его поддержке.

— Мы никогда не беспокоимся за Лукаса, если он подолгу отсутствует. Если он на Чарджере, мы знаем, что все будет в порядке и что он вернется, когда сам того захочет.

В первый же вечер за обедом Лукас поинтересовался, умею ли я ездить верхом.

— Дома у меня такой возможности не было, — ответила я. — Но в школе нам давали уроки верховой езды. Так что я не могу назвать себя новичком… хотя опыта у меня маловато.

— Вы могли бы воспользоваться этой возможностью приобрести недостающий опыт, — предложил Карлтон.

— Вот именно, — поддержал его Лукас. — А я мог бы взять на себя роль тренера.

— Такому опытному наезднику будет со мной скучно, — ответила я.

— Ему будет очень приятно, — возразил он.

Тереза сияла, слушая эти разговоры. Она была очень доброй женщиной. Я видела, что мое присутствие в доме ее очень радует, потому что оказывает благотворное воздействие на Лукаса.

Было решено, что Джеймс проведет в Трекорн-манор два дня, после чего отправится в Труро, а мы с Фелисити останемся ожидать его возвращения. Окончив работу, он вернется в поместье, где мы все вместе проведем еще день или два, после чего попрощаемся с гостеприимными хозяевами.

Вскоре у нас установился определенный режим. Каждое утро мы с Лукасом совершали длительные верховые прогулки, во время которых много разговаривали, очень часто о пережитом нами приключении. Мы часто повторялись, но это общение явно шло нам обоим на пользу. Что касается меня, то я по-прежнему горела желанием разузнать что-либо о Перривейл-корте.

Я также сблизилась с детьми. Дженнифер явно прониклась ко мне симпатией. У меня не было опыта общения с детьми, и я плохо представляла себе, как с ними надо обращаться. Однако Дженнифер быстро решила мою проблему. Она сообщила мне, что ее зовут Дженнифер Лоример и что она живет в Трекорн-манор. И еще ей пять лет. Все это она поведала мне заговорщическим тоном, как будто по секрету. Несмотря на то что она девочка, в отношениях с братом лидером являлась именно она. Она была очень бойкой и болтала без умолку. Генри был серьезным и тихим малышом. Он во всем слушался Дженнифер, а поскольку она решила, что я ей нравлюсь, ему тоже пришлось со мной подружиться.

Я также сблизилась с нянюшкой Крокетт. Думаю, она приняла меня, увидев, как хорошо я поладила с близнецами. Она была уже далеко не молода, но в детской пользовалась безоговорочным авторитетом. Ее помощница, четырнадцатилетняя Эллен, преклонялась перед ней, как перед королевой. На мой взгляд нянюшке Крокетт было уже под шестьдесят. Ее седеющие волосы были заплетены в косу и уложены вокруг головы, что придавало ей суровый и неприступный вид. Ее серые глаза смотрели на мир внимательно и казались необыкновенно проницательными. Если ей что-либо не нравилось, она неодобрительно поджимала губы и становилась непреклонна. Стоило этой решительной женщине составить о чем-либо свое мнение, переубедить ее было уже невозможно.

— Нам с ней очень повезло, — поделилась со мной Тереза. — Она очень опытная няня. Конечно, она уже не молода, но это даже к лучшему. Она подвижна, как молодая женщина, и к тому же обладает немалым опытом.

Нянюшка Крокетт любила поболтать, разумеется, только когда дети ложились спать. Днем, если я не уезжала кататься с Лукасом, я всегда заходила к ней.

У Фелисити и Терезы было много общего — ведение домашнего хозяйства и забота о муже и детях. Они тоже быстро подружились. Мне казалось, что они только и делают, что говорят о нас с Лукасом. Они считали, что мы «подходим друг другу» и старались как можно чаще оставлять нас наедине. Не то чтобы в их усилиях была какая-либо необходимость. Лукас даже не пытался скрывать, что предпочитает мое общество чьему бы то ни было. С тех пор как мы приехали в Трекорн-манор, он несколько оживился, изредка смеялся или вставлял в общий разговор остроумное замечание, но, увы, очень часто в его репликах сквозила горечь, ставшая неотъемлемой частью его натуры.

Я знала, что приезд Джеймса скоро нарушит успевшие сложиться у нас привычки. Мы приятно и весело проводили время, но я ни на минуту не забывала о необходимости раскрыть тайну, окутывавшую Саймона, и порой меня охватывало отчаяние и ощущение полной беспомощности.

Его дом был совсем рядом, но у меня не было ни малейшей возможности пробраться в него, не возбудив ничьих подозрений. Я боялась открыто расспрашивать о Перривейлах. То, что Лукас однажды встречался с Саймоном, означало, что любой мой неверный шаг мог раскрыть ему тайну личности Джона Плайера. И откуда мне было знать, что он в этом случае предпримет. И пусть Джон Плайер спас нам жизнь. Лукас может счесть, что обязан способствовать поимке убийцы, скрывающегося от правосудия.

Мне было бы намного легче, если бы я могла обсудить с ним свою проблему, но я боялась, что не имею на это права. Иногда мне хотелось обо всем рассказать Фелисити. Несколько раз я уже готова была это сделать, но всякий раз успевала вовремя остановиться. Однако мое терпение истощалось, и в конце концов я не утерпела. Однажды во время ленча я обронила осторожное замечание.

— Мне кажется, я что-то слышала о совершенном неподалеку отсюда убийстве.

— Должно быть, имеется в виду эта история в Перривейл-корте, — наморщив лоб и подумав несколько секунд, ответила Тереза.

— Да, — кивнула я, пытаясь сдержать эмоции, охватывавшие меня при каждом упоминании этой темы. — Кажется, именно так и называлось это место.

— Убийство совершил приемный сын, — добавил Лукас.

— О нем с детства заботились, как о родном ребенке, и за все это он отплатил черной неблагодарностью, убив одного из своих братьев, — добавил Карлтон.

— Мне кажется, мы уже когда-то об этом говорили, — обернулась я к Лукасу. Кажется, ты тогда еще сказал, что встречался с ним.

— О да… мельком… и к тому же это было очень давно.

— А это далеко отсюда?

Тереза перевела взгляд на Карлтона, который немного подумал и ответил:

— По прямой миль семь или восемь будет. Но если ты не умеешь летать, то придется ехать в объезд, а это немного дальше.

— А там есть поблизости какой-нибудь город или деревня?

— Кажется… это неподалеку от… что скажешь, Лукас? Наверное, неподалеку от Апбриджа.

— Да, в миле или двух от Апбриджа, — подтвердил Лукас. — А ближайшая деревня Третаррант.

— Ну, это, скорее, хутор, а не деревня.

— Да, но Апбридж — это ближайший крупный город.

— Я бы его крупным не называл, — хмыкнул Лукас.

— Это приятный маленький городишко, — кивнула Тереза, — правда, я там бываю довольно редко.

— Но после смерти того парня… это местечко прославилось.

— Еще бы, «Апбридж Таймс» разлеталась нарасхват, — поддержал Лукас. — У них была самая свежая информация непосредственно с места событий. Они хорошо знали всех родственников погибшего. Я вижу, это место и тебя интересует, Розетта. Это нездоровый интерес, — улыбнулся он. — Вот что мы с тобой сделаем. Завтра мы съездим туда верхом, и ты собственными глазами увидишь этот печально известный город.

— Отлично, — спокойно кивнула я, но во мне все пело и ликовало.

Наконец-то какое-то движение.

На следующий день мы с Лукасом отправились в путь. Когда я видела его в седле, мне было нетрудно убедить себя в том, что Лукас совершенно не изменился со времени нашей первой встречи.

— Нам придется проскакать не меньше восьми миль, — предостерег он меня. — Выдержишь? Восемь туда и восемь обратно. Я придумал. Мы там пообедаем. В старом добром Апбридже. Хотя, я вспомнил, по эту сторону от Третарранта есть очень неплохая харчевня. Что скажешь? Поехали?

— Конечно. Или ты думал, я испугаюсь и пойду на попятную?

Он не знал, как важна для меня эта поездка.

Я тут же пожурила себя за чрезмерный энтузиазм. Что особенного может сулить мне эта прогулка? И все же, кто знает, что из этого выйдет?

— Харчевня, которую я имею в виду, — тем временем продолжал Лукас, — называется «Голова короля» Оригинально, ты не находишь? Речь идет о Вильгельме IV, не самом популярном монархе, если не брать в расчет гостиничные вывески. Я всегда надеялся найти вывеску с головой Карла I. В этом случае на ней значилось бы «Отрубленная голова короля». Но владельцев подобных заведений обычно отличает необыкновенная тактичность, так что подобной вывески, скорее всего, не существует.

Я не удержалась и расхохоталась вместе с ним.

Мы миновали густые ежевичные заросли.

— В этом году будет очень много ежевики, — заметил он. — Ты помнишь, как мы обрадовались, обнаружив ее на том острове?

— Мы радовались всему мало-мальски съедобному.

— Иногда мне не верится…

— Да, и мне тоже.

— Интересно, чем бы все это закончилось, если бы нас не нашли пираты?

— Один Бог ведает.

— Но тогда мы решили, что угодили из огня да в полымя.

— Из которого нам тоже удалось улизнуть.

— Нам с тобой. Хотел бы я знать судьбу Плайера.

— Я тоже.

Я замолчала, потому что почувствовала, что еще немного, и я ему все расскажу, несмотря на твердую решимость этого не делать. Соблазн был слишком велик.

— Надеюсь, что он сумел о себе позаботиться. Мне кажется, что такие, как он, нигде не пропадут.

— Надеюсь, что ты прав. Кстати, нам еще далеко?

— Что, уже устала?

— Что ты!

— Должен заметить, у тебя задатки великолепной наездницы.

— Меня устроит, если я буду довольно неплохой наездницей.

— Ну, этого ты уже почти достигла.

— Учитывая, кто это говорит, я буду считать это комплиментом.

— Давай начистоту. Ты считаешь меня старым брюзгой?

— На пути к этому званию у тебя есть все шансы стать им раньше, чем я стану великолепной наездницей.

Лукас расхохотался.

— Отлично, — кивнул он. — Я ценю подобную откровенность. Нечего со мной церемониться. Мне уже надоело, что меня все нянчат. Карлтон и Тереза… Да я их мысли читаю. «Что бы нам такое сказать, чтобы не задеть бедного-несчастного Лукаса?»

— Я буду говорить только то, что думаю.

— Мне очень приятно общаться с тобой, Розетта. Надеюсь, ты погостишь в Трекорне подольше.

— Мне придется уехать вместе с Джеймсом и Фелисити. Фелисити очень скучает по детям.

Он вздохнул.

— Что ж, тогда попытаемся насладиться тем, что у нас осталось. Какая прекрасная идея — отправиться на длительную прогулку. Надеюсь, это окажется тебе по силам.

— Ты же сам сказал, что я стану великолепной наездницей. Возможно, это произойдет скорее, чем ты думаешь.

— Вот и хорошо. Давай поедем через поле. Мне кажется, так будет намного ближе.

Когда мы пересекли поле, он натянул поводья и остановился.

— Взгляни на этот вид. Как тебе нравится побережье?

— Нравится? Я в восторге. Этот вид просто изумителен. Слово «нравится» здесь неуместно. Какая суровая красота!

— Ты, как всегда, права. Вдоль этого побережья промышляли грабители потерпевших крушение судов. Во время шторма они заманивали корабли прямо на скалы, после чего присваивали себе весь груз. Готов биться об заклад, что во время бури местные жители слышат крики тонущих моряков. Ветер способен издавать странные звуки. Стоит суеверному человеку услышать что-либо подобное — и все, вот тебе и очередная история с привидениями.

— Ты всегда был таким циником?

— Скорее всего, да. Одного святого в семье более чем достаточно.

— Ты говоришь о Карлтоне в несколько пренебрежительном тоне. Неужели добропорядочные люди не заслуживают лучшего к себе отношения?

— На твой вопрос есть очень простой ответ. Примеру таких людей очень сложно следовать. Мы, грешники, склонны относиться к ним свысока на том основании, что нам живется намного интереснее.

— У грешников и в самом деле более интересная жизнь?

— О да. В то же время они усматривают в этом определенную несправедливость. Поэтому они и относятся к святошам так покровительственно. Карлтон — славный парень. Он всегда поступает правильно. Он досконально разобрался в управлении поместьем, он женился на правильной девушке, он произвел на свет наследника, Генри, и очаровательную Дженнифер, его обожают арендаторы, а поместье процветает как никогда прежде. О да, он обладает множеством добродетелей. Но что бы случилось, если бы мир состоял только из порядочных людей? Они бы так наводнили рынок, что все их достоинства мигом бы обесценились. Так что, как видишь, грешники тоже необходимы.

— Как хорошо, что Карлтон оказался таким замечательным помещиком.

— А у Карлтона вообще нет недостатков.

— У каждого из вас есть свои достоинства.

— Да, только у него в придачу ко всем достоинствам имеются две здоровые ноги.

Вот опять эта горечь, всегда наготове. Я досадовала на себя за то, что позволила разговору принять такой оборот.

— У Карлтона с самого начала все складывалось хорошо, — не унимался Лукас. — О, не пойми меня превратно. Я знаю, что он этого заслуживает.

— Лукас, — серьезно произнесла я. — Да, тебе не повезло. Но это уже позади. Того, что свершилось, не изменить. Но ты жив и на свободе, и это главное.

— Ты права, — кивнул он. — Я часто вспоминаю Плайера и утешаю тебя тем, что мне удалось вырваться на свободу. То, что его судьба доставляет мне некоторое утешение, доказывает порочность моей натуры. Я счастлив, что я на свободе.

— Да, — согласилась я, — ты на свободе.

— Взгляни вон туда, — перебил меня он. — Вот это и есть тот самый дом.

— Какой дом?

— Перривейл-корт. Смотри прямо, а потом немного левее. Увидела?

Да, наконец-то я его увидела. Дом был очень большой и внушительный. Он был построен на склоне, обращенном в сторону моря.

— Впечатляет, — произнесла я.

— Он очень древний. По сравнению с ним Трекорн — совсем новое строение.

— Можно взглянуть на него поближе?

— Думаю, да.

— Тогда поехали.

— В этом случае нам придется пожертвовать поездкой в Апбридж.

— Я не возражаю.

— Наверное, ты уже немного устала?

— Пожалуй, да, — призналась я. А сама между тем думала: сюда в пятилетнем возрасте привезли Саймона, здесь он воспитывался и рос.

Дом уже был совсем близко. Серыми каменными башнями и зубчатыми стенами он напоминал замок.

— Такое впечатление, что его построили в средние века, — заметила я.

— Так и есть. Но эти древние здания редко сохраняют свой первозданный облик. К ним постоянно что-нибудь пристраивают.

— Ты здесь когда-то побывал, верно?

— Да, но я очень смутно помню тот визит. Если бы не убийство, я бы о нем и не вспомнил.

Я надеялась, что увижу кого-нибудь из обитателей дома. Например, оставшегося в живых брата или прекрасную женщину, возможно, послужившую яблоком раздора. Мне очень хотелось на нее взглянуть.

— Я уверен, что отсюда рукой подать до «Головы короля», — внезапно произнес Лукас.

Дорога, извиваясь, увела нас прочь от побережья, и спустя несколько минут Лукас воскликнул:

— Вот эта харчевня. Только я перепутал название. Она называется не «Голова короля», а «Король-Моряк». Тот же монарх, только под другим прозвищем[10]. Поехали, оставим лошадей в конюшне. Им тоже не помешает отдых. А пока они будут подкрепляться, мы займемся тем же самым. Если у нас останется время, что очень маловероятно, мы потом заглянем в Апбридж. Но ты должна быть готова к тому, что нам придется вернуться домой, так и не побывав в этом славном городе.

Я заверила его в том, что сегодняшняя прогулка уже доставила мне такое удовольствие, что отсутствие в программе Апбриджа ее нисколько не испортит.

Я помогла ему спешиться, стараясь быть как можно более ненавязчивой. Убедившись, что конюх занялся нашими лошадьми, мы вошли в обеденный зал. К нашей радости, там никого не было, так что вся комната оказалась в нашем полном распоряжении.

Из кухни показался хозяин заведения.

— Что будем заказывать? Сэр?.. Миледи? Боюсь, что у нас имеются только холодные закуски. Но, смею вас заверить, пиво и ветчина у нас отменные. Кроме того, могу предложить вам горячую чечевичную похлебку.

Мы ответили, что это именно то, о чем мы мечтали, и нам тут же подали сидр в оловянных кружках.

Служанка принесла еду, которая и в самом деле оказалась очень вкусной. Пока мы ели, рядом с нами возникла жена хозяина, желавшая убедиться, что нам больше ничего не нужно.

Выяснилось, что это очень словоохотливая женщина, обожающая болтать с клиентами.

Она хотела знать, откуда мы приехали.

Мы сообщили ей, что прибыли из поместья Трекорн-манор.

— О, я отлично знаю эти места. Прекрасная старинная усадьба… Хотя, разумеется, не такая старинная, как Перривейл-корт.

— О да, Перривейл-корт, — охотно поддержала я. Разговор принимал интересующий меня оборот. — Мы его проезжали. Там кто-нибудь живет?

— Ну еще бы! Там с незапамятных времен живут Перривейлы. Они пришли сюда с Завоевателем[11], во всяком случае, так они утверждают. Им здесь так понравилось, что они решили остаться.

— Очень многие гордятся тем, что живут здесь с начала времен, — заметил Лукас.

— Ну, Перривейлы и в самом деле всегда тут жили. Но теперь остался только сэр Тристан, поскольку мистера Козмо…

— Кажется, это было в газетах, — быстро произнесла я. — Но это было довольно давно.

— Верно. В наших краях только и разговоров было, что об этом убийстве. Но люди непостоянны и быстро обо всем забыли. Спросите кого-нибудь об убийстве Козмо Перривейла… не все даже поймут, о чем вы говорите. Но я так считаю, что это наша история, и люди должны об этом знать.

— Многие скажут, что помнить о кровавых убийствах ненормально, — возразил ей Лукас.

Она посмотрела на него, как будто заподозрила в том, что он немного не в себе. А я заметила в его глазах озорной блеск и догадалась, что сейчас он попытается убедить ее, что он абсолютно сумасшедший.

— Видите ли, — начала обороняться трактирщица, — когда это произошло, тут все кишело народом. Шагу невозможно было ступить, чтобы не наткнуться на репортера или детектива. Двое из этой братии даже останавливались под этой самой крышей. Проводили расследование, как они сказали. Так что, как видите, мы тут были в самой гуще событий.

— Повезло вам, — кивнул Лукас.

— Ну, у меня дела на кухне, заболталась я тут с вами.

Она ушла, а я заметила:

— Мне было очень интересно, я с удовольствием послушала бы ее.

— Посторонние наблюдатели часто видят события в искаженном свете:

— Во всяком случае, она была непосредственным свидетелем того, что тут творилось.

Служанка подала нам пропитанный хересом бисквит. Он оказался сочным и очень вкусным. К моей радости, хозяйка не смогла побороть желание посплетничать и опять подошла к нашему столу.

— У нас нечасто бывают посетители вроде вас, — доверительно поведала она. — Хотя местные, конечно, захаживают. Но тогда все вдруг переменилось… после убийства Козмо Перривейла.

— Преступления стимулируют бизнес, — вставил Лукас.

Она настороженно на него покосилась, но я тут же переключила ее внимание на себя.

— Вы, должно быть, знаете все о Перривейлах? — поинтересовалась я.

— А как же? Я ведь, знаете ли, живу здесь всю свою жизнь. Я даже родилась в этой самой харчевне. Она принадлежала моему отцу, а потом я вышла замуж за Уильяма, и она перешла к нему. А потом ее унаследует мой сын… Его тоже зовут Уильям…

— Династия трактирщиков, — пробормотал Лукас.

— Как хорошо, что у семейного бизнеса есть продолжатель, — быстро произнесла я. — Вам есть чем гордиться.

Она просияла. Я видела, что она решила для себя, что я очень приятная девушка, с которой можно мило посплетничать, несмотря на то что у меня такой странный спутник.

— Вы часто видите Перривейлов? — поинтересовалась я.

— О да, они частенько к нам заглядывают. Я даже помню, как сюда привезли Саймона. Ну, того самого…

— Да, да, — кивнула я, — я поняла.

— Тому, наверное, уж минуло лет двадцать, если не больше. Мы с Уильямом тогда только-только поженились. Вот это сцена была, доложу я вам, когда сэр Эдвард привел его и сказал, что теперь он будет жить вместе с ними. А кто сомневался, что его супруга закатит ему сцену? Какая женщина такое потерпела бы, скажите на милость.

— Я полностью с вами согласна, — кивнула я.

— Как вы думаете, зачем такому человеку, как он, приводить в дом постороннего ребенка? Все сошлись на том, что ее милость продемонстрировала в этой ситуации просто ангельскую выдержку. Хотя она всегда была довольно воинственной особой и смирением никогда не отличалась. Но сэр Эдвард был из тех мужчин, которые говорят мало, но если уж что скажут, то от своего не отступят. Он сказал, что мальчик останется с ними, так и случилось.

— Вы имеете в виду Саймона? — уточнила я.

— Ну, и чего же еще можно было от него ожидать, скажите-ка мне.

— Вы хотите сказать…

— Нельзя сшить шелковый кошелек из свиного уха, вот что я хочу сказать. Откуда взялся этот Саймон? С каких-нибудь грязных задворок, откуда же еще.

— Как мог сэр Эдвард сначала позволить ему жить на грязных задворках, а потом внезапно привезти в Перривейл-корт?

— Ну, все мы иногда совершаем поступки, которые потом камнем лежат на нашей совести, верно? Как бы то ни было, он переселился сюда. И с ним стали обращаться как с членом семьи. Когда подошло время, им наняли учителя… Это был очень приятный мужчина. Он захаживал к нам и рассказывал всякие истории из жизни в Перривейл-корте. А потом он исчез, а мальчиков отправили в школу. Саймона тоже определили в школу, как и Тристана с Козмо. И какова же была его благодарность? Он возьми да и убей мистера Козмо. Вот и вся благодарность.

— Но откуда вы знаете, что это был именно он?

— Да это яснее ясного. С чего бы еще ему убегать?

— Это, безусловно, неоспоримое доказательство, — кивнул Лукас.

— У него могли быть на это свои причины, — запротестовала я.

— Нет, это определенно доказывает его вину, — покачал головой Лукас.

— Ну конечно же, это был он, — перехватила инициативу трактирщица. — Всему причиной ревность. Все вышло из-за этой вдовы, Мирабель. Тогда ее звали миссис Бланчард. Теперь она, конечно, зовется леди Перривейл. Она приехала в наши края вместе с отцом. Он у нее майор. Более приятного джентльмена свет не видывал. И еще у нее есть дочь, которую кличут Кейт. Такую проказницу, как она, еще поискать. Так вот, миссис Бланчард. О, это была настоящая красавица… зеленоглазая, с пышными рыжими волосами. Ей все оборачивались вслед, и не только мужчины. Она сделала ставку на мистера Козмо, и мы все понимали, что недалек тот день, когда она станет хозяйкой Перривейла. Козмо совсем потерял из-за нее голову. Она и Тристану нравилась, что уж говорить о Саймоне. Вот все трое возьми да и влюбись в эту красавицу вдову. И что же делает Саймон? Он заманивает Козмо в этот заброшенный дом, Биндон Бойс, как его все называют, и стреляет в него. Говорят, он выстрелил в голову. И это сошло бы ему с рук, если бы не мистер Тристан, теперь уже сэр Тристан. Он туда случайно зашел и застукал его на горячем.

— А где этот дом?

— Да там, на побережье. Он и сейчас там стоит. Старая развалина. Они как раз собирались его восстанавливать, когда это все случилось. Потом, конечно, никто уже не стал этим заниматься. Кто захочет жить в доме, где произошло убийство? Ой, я опять заболталась. Уильям всегда говорит мне, что я слишком много разговариваю.

— Мне было очень интересно.

— А как же, — приосанилась она. — Не каждая харчевня может похвастать тем, что поблизости произошло убийство. Практически у нас на пороге, я бы сказала. Хотя я не могу сказать, что это многих интересует. А тогда никто ни о чем другом и не говорил.

Я вышла из харчевни, испытывая смешанные чувства. Я была расстроена ее уверенностью в виновности Саймона. Тем не менее меня очень взволновал разговор с человеком, жившим совсем рядом с местом этих печальных событий. Я подозревала, что не только говорливая трактирщица убеждена в том, что убийство совершил Саймон. Своим побегом он подписал себе приговор в глазах общественного мнения.

— Похоже, общение со словоохотливой хозяюшкой доставило тебе немалое удовольствие, — заметил Лукас, когда мы сели на лошадей и пустились в обратный путь. — Тебе так нравится местный колорит?

— Да, мне действительно было очень интересно.

— Непостижимая вещь убийство, — вздохнул Лукас. — Все непременно хотят раскрыть его тайну. Хотя в данном случае тайны никакой и нет.

— Почему? Ты уверен, что знаешь имя убийцы?

— А что тут знать? Все ясно. Он сам убежал.

Я не посмела больше ничего сказать. Я хотела крикнуть: «Он невиновен! Я это знаю!» Мне стоило больших усилий сдержаться.

Когда мы вернулись в Трекорн-манор, на меня навалилась усталость. Я так мечтала увидеть Перривейл-корт, и я его увидела, но не узнала ничего нового. Более того, я осознала, как все настроены против Саймона. Разумеется, я выслушала мнение лишь одного человека. Но факт его побега говорил не в его пользу.

Нянюшка Крокетт уложила детей спать, и мы расположились в углу детской, предвкушая приятную беседу. Нянюшка была твердо убеждена в пользе дневного сна. В этот день она отпустила Эллен навестить родителей, живущих в деревушке по соседству с поместьем.

Я постепенно все больше узнавала о строгой на вид няне. Она приехала в Корнуолл из Лондона. Здесь ожидала ее первая работа.

— Сначала мне было очень трудно, — делилась со мной нянюшка. — Я никак не могла привыкнуть и очень скучала по шуму лондонских улиц. Но мне доверили малышей и я очень к ним привязалась. Я также полюбила эти места, пустоши, море и все такое. Вам, милая, надо воспользоваться случаем и осмотреть окрестности. Они того стоят.

Я ответила ей, что с удовольствием прокатилась верхом вдоль побережья.

— Мы ездили очень далеко, — пояснила я. — В городок под названием Апбридж. Вы его знаете?

— Еще бы мне его не знать! — воскликнула нянюшка Крокетт. — Я бы сказала, что я очень хорошо его знаю. Одно время я там даже жила. А до этого я тоже работала тут, неподалеку.

— А вы бывали в Перривейл-корте?

Какое-то мгновение она молчала. На ее лице появилось странное выражение, которое мне не удавалось прочитать. Затем она произнесла:

— Можно сказать, что бывала. Я прожила там почти восемь лет.

— Вы хотите сказать… в доме?

— Я хочу сказать, в Перривейл-корте, мисс.

— Вы в самом деле там жили?

— Но я ведь нянчила мальчиков, как же я могла там не жить?

— То есть… Козмо… Тристана… Саймона…

— Ну конечно. Я была в детской, когда туда привели маленького Саймона. Я помню этот день. Мне его никогда не забыть. В тот день мне его и поручили. Сэр Эдвард сказал: «Это Саймон. С ним следует обращаться так же, как и с моими сыновьями». Я посмотрела на него. Он был такой маленький и худенький. И еще я видела, как он растерян и испуган. Я взяла его за руку и сказала: «Не переживай, милый. Ты с нянюшкой Крокетт, и все будет хорошо». Сэр Эдвард остался очень мной доволен, а это уже кое-то значило, смею вас заверить. Он сказал: «Спасибо, нянюшка. Позаботьтесь о малыше. Поначалу ему будет трудно». Мы с Саймоном подружились… с первого же момента.

Я с трудом сдерживала волнение.

— Какой странный поступок! Вот так взять и привести в дом ребенка. Он это как-нибудь объяснил?

— О, сэр Эдвард никому ничего не объяснял. Он просто распоряжался, а остальным только оставалось эти распоряжения выполнять. Если он сказал, что Саймон будет жить в детской, то, значит, и делу конец.

— Расскажите мне об этом мальчике. Каким он был?

— Симпатичный и очень неглупый мальчишка. Он все плакал по какому-то ангелу. Я только могла предположить, что так звали его маму. Мне удалось кое-что из него вытянуть, но вы же знаете, как это бывает с детьми. Они все видят иначе, чем взрослые. Он рассказывал мне об ангеле, и еще у него была тетя Ада, вселявшая ужас в его маленькое сердечко. Судя по всему, ангела похоронили, и после этого мальчика привезли в Перривейл. Он не выносил звона церковных колоколов, потому что они звонили на похоронах. Однажды я нашла его под кроватью, где он лежал, закрыв уши руками, пытаясь защититься от этого звона. Он думал, что его заберет тетя Ада… но сэр Эдвард привез его в Перривейл.

Я слушала ее, затаив дыхание. Я опять была на острове, и голос Саймона рассказывал мне о том, как он прятался под столом, когда приезжала тетя Ада.

— Ну вот так он и появился в Перривейл-корте, и конечно, это породило сплетни и слухи. Кто этот мальчик? Почему его сюда привезли? Все считали, что он сын сэра Эдварда, и, думаю, они не ошибались. Но все равно это было странно, потому что он был не из тех мужчин, которые волочатся за женщинами. Он был очень правильный… строгий… даже суровый.

— Иногда у таких людей бывает тайная жизнь.

— Вот тут вы правы. И все же трудно было представить, что это может относиться к сэру Эдварду. Мне очень сложно вам это объяснить. Он любил, чтобы все работало, как часы. За стол садились секунда в секунду… Такое мог устроить, если кто-то опаздывал! Вот такой человек. У нас был лакей, который раньше служил в армии. Так он говорил, что все это напоминает ему порядки в военном лагере. Так что, сами посудите, мог ли такой человек увлекаться женщинами? Не то что некоторые хозяева, которые проходу не дают молоденьким служанкам. В Перривейл-корте даже самые хорошенькие чувствовали себя в полной безопасности.

— Он был ласков с мальчиком?

— Не то чтобы ласков… но и не суров. Он просто привел его и распорядился, чтобы с ним обращались, как и с другими мальчиками. А потом как будто забыл о нем. Слугам все это не понравилось. Знаете, как они боятся, что кто-то начнет задаваться. Они считали, что маленькому Саймону не место в детской, с сыновьями сэра Эдварда. Думаю, они демонстрировали ему свое отношение.

— Его это обижало?

— Кто знает, что происходит в детских головках? Но он был очень смышленым. Думаю, он все понимал.

— Но вы его любили?

Она мечтательно и нежно улыбнулась.

— Из всех детишек, прошедших через мои руки, он был самым любимым. Что касается его… наверное, я заняла место его ангела. Именно ко мне он мчался, если у него были проблемы… а как их могло не быть? Учтите, что он был старше детей сэра Эдварда… на год или два, не больше. Но пока они были маленькими, это давало ему преимущество. И они быстро почувствовали разницу. Они были хозяйскими детьми, а он — чужаком. Вы же знаете детей. Козмо, старший, начал задаваться. Он уже считал себя сэром. А Тристан был способен на любые пакости. Я часто подмечала это за младшими детьми. Вы меня понимаете? Ах, Саймон… он был моим любимчиком. Из всех моих детей именно он. Я не знаю, с чем это было связано… Возможно, то, что его вот так, без объяснений, привели и бросили в детской… или то, что он очень тосковал по маме… Трудно поверить, что на него еще и все это должно было свалиться…

— Вы их так хорошо знали, — чуть ли не взмолилась я. — Как вы думаете, что произошло на самом деле?

— Я думаю… Нет, я знаю… что он этого не делал. Он на такое не способен.

— Он убежал, — напомнила я ей.

— О, они все так говорят. Да, он убежал, но у него были на это веские основания. Он решил сам о себе позаботиться. Он всегда был таким… умел найти выход из любой ситуации. Я все время себе об этом напоминаю… потому что я немного волнуюсь за него. Я просыпаюсь по ночам и думаю: где он? Но потом я говорю себе, что где бы он ни был, он сумеет о себе позаботиться. И это меня утешает. Он справится. Когда мальчишки пытались подстроить ему ловушку, он неизменно брал над ними верх. Видите ли, он был очень умен, к тому же в его положении… это научило его полагаться только на собственные силы. Он сделал то, что считал необходимым. Это значит, что он просто не видел другого выхода. Думаю, только он сам мог решить, как ему будет лучше.

— Я сегодня побывала в харчевне «Король-Моряк». Мы с мистером Лукасом заезжали туда подкрепиться. Хозяйка харчевни уверена в том, что он виновен.

— О, эта Сэйра Маркс! Что она может знать? Старая сплетница. Она думает, что если ее муж держит харчевню, то она уже знает все на свете. Она обожает сплетничать. Она готова изорвать в клочья самую безупречную репутацию, лишь бы всласть наговориться. Я знаю ее… и я знаю Саймона. Я готова жизнью поручиться в его невиновности.

— Ах, нянюшка, но где же он сейчас?

— Кто это может знать? Он улизнул и выжидает.

— Вы думаете, он вернется, когда ему удастся пролить какой-то свет на эту темную историю?

— Очень может быть.

— А он может вам написать?

— Думаю, да. Он знает, что на меня можно положиться. С другой стороны, он, наверное, не захочет меня впутывать во все это. Кажется, существует какой-то закон…

— По-моему, это называется пособничество.

— Вот-вот. Хотя мне все равно. Я бы отдала сотню фунтов, если бы они у меня были, лишь бы получить от него весточку.

Я прониклась к ней теплыми чувствами. Она была моим союзником. Я выманила ее на разговор. После этого я стала частенько наведываться в детскую, когда нянюшка укладывала близнецов спать.

Моя дружба с детьми тоже крепла. Дженнифер решила, что я принадлежу ей, и всячески демонстрировала собственнические настроения, что немало меня забавляло. Она доверила мне много секретов, в основном связанных с ее куклами. Я узнала об их слабостях и недостатках, а также об их достоинствах. У нее был медвежонок Реджи, который не желал принимать лекарства, и одноглазая Мабель, утратившая глаз при невыясненных обстоятельствах. Она боялась темноты, и Дженнифер приходилось по ночам брать ее к себе в постель. Я придумывала всевозможные приключения с участием этих персонажей, и дети слушали меня как завороженные.

Время летело очень быстро, а мне вовсе не хотелось покидать Трекорн-манор. Но, разумеется, очень скоро нам предстояло попрощаться с его гостеприимными хозяевами. Фелисити начала беспокоиться о детях, хотя была уверена, что наш приезд в Корнуолл пошел на пользу как мне, так и Лукасу. Ей был неведом эгоизм, и она с радостью жертвовала своими желаниями и радовалась за нас.

Однако даже она не догадывалась, какую радость доставила мне возможность побывать у дома Саймона и, в особенности, открытие связи, существующей между ним и нянюшкой Крокетт. Фелисити просто доставляли удовольствие мои частые визиты в детскую и мое общение с Лукасом.

Но внезапно события приняли трагический оборот. За завтраком мы говорили о сильном ливне, прошедшем ночью, после чего разговор переключился на старенькую миссис Грегори, мать одного из фермеров.

— Я обязательно должна к ней съездить, — произнесла Тереза. — Я не была у нее уже почти месяц. Она, наверное, думает, что я о ней забыла.

Как я поняла, миссис Грегори была прикована к постели, и ее единственной радостью были гости, с которыми она могла пообщаться. Особенно она радовалась Терезе, всегда бывшей в курсе всех местных новостей. Тереза рассказала мне, что она старается как можно чаще навещать бедную старушку и привозить ей какой-нибудь гостинец в виде пирожных или бутылки вина. Но важнее всего было поболтать с ней часок-другой.

— Кстати, — вмешался Карлтон. — Мы до сих пор не отремонтировали крышу Мэйсону. Если получится, загляни к ним и скажи, что на этой неделе к ним придет Том Аллен и все сделает.

— Я возьму сегодня двуколку, — сказала Тереза.

После завтрака мы с Лукасом опять отправились на прогулку. Погода была очень приятной, не слишком жаркой и просто идеальной для верховой езды. Лукас был веселее обычного, и мы, не сговариваясь, опять направились в сторону Апбриджа.

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

— Похоже, это твой любимый маршрут, — заметил он. — Подснежник направился туда сам, не ожидая от тебя указаний. Мне кажется, ты страдаешь болезненной впечатлительностью и никак не можешь забыть об этом убийстве.

— Просто это очень приятная дорога, — отмахнулась я.

В этот день мне показалось, что дело наконец-то сдвинулось с мертвой точки. До Апбриджа оставалось всего несколько миль, когда нам пришлось повернуть назад, чтобы не опоздать к ленчу. Разумеется, мы могли продолжить прогулку и перекусить в «Короле-Моряке», но мы не предупредили домашних, что можем задержаться, а посему сочли за лучшее вернуться.

Мы не спеша ехали по узкой извилистой дороге, когда за очередным поворотом увидели перед собой пастуха с отарой овец, загородивших нам путь. Мы остановились, и тут к нам подъехал еще один всадник, или, точнее, всадница. Это была очень красивая молодая женщина. Черная шляпка щегольски сидела на ее огненно-рыжих кудрях, а ее зеленые, продолговатой формы глаза, обрамленные густыми черными ресницами, смотрели на нас с веселой беспомощностью, которую всегда испытывает человек, столкнувшийся со столь неожиданным препятствием.

— Издержки сельской жизни, — произнесла она.

— С которыми мы вынуждены мириться, — кивнул Лукас.

— Вы издалека?

— Из Трекорн-манор.

— О, так вы, должно быть, тот самый мистер Лоример, спасшийся после кораблекрушения.

— Он самый. А это мисс Крэнли, потерпевшая кораблекрушение вместе со мной.

— Как интересно! Я Мирабель Перривейл.

— Приятно познакомиться, леди Перривейл.

На меня вдруг нахлынули такие эмоции, что я сама себе изумилась. Она была необыкновенно хороша собой. Я легко представила себе, какое впечатление ее появление произвело на всех трех братьев.

— Нам следует поблагодарить этих овец, — улыбнулась она. — О… они уже почти освободили дорогу.

Мы двинулись дальше. В конце аллеи была развилка. Мирабель повернула налево, а мы — направо.

— Всего хорошего, — попрощались мы и расстались с ней.

— Какая красивая женщина, — произнесла я. — Так значит, это и есть Мирабель, la femme fatale[12].

— Согласись, ее внешний вид вполне соответствует ее роли.

— Мне нечего возразить, это действительно так. Как странно, что мы с ней встретились.

— Ничего странного. Она живет поблизости.

— А когда ты упомянул Трекорн, она сразу поняла, кто ты такой.

— Ну, мы оба прославились на всю округу. Человек, выживший в кораблекрушении, заслуживает некоторого внимания. Разумеется, его известность не идет ни в какое сравнение со славой человека, фигурирующего в деле об убийстве, но все же это лучше, чем ничего.

Когда мы подъехали к Трекорн-манор, нам навстречу выбежал один из грумов.

— Случилось несчастье, — сказал он.

— Несчастье? — встревожился Лукас. — С кем?

— С миссис Лоример. Двуколка… Они только что привезли ее домой.

Дом погрузился в глубокий траур.

Мы не могли принять трагический факт того, что Тереза умерла, ведь еще утром она была полна жизни.

Судя по всему, она успела нанести визит миссис Грегори и доставить ей угощение. Поболтав со старушкой около часа, она уехала. От миссис Грегори она направилась на ферму Мэйсонов и выбрала дорогу, ведущую через холмы. Она много раз ездила по этой дороге, никогда не внушавшей никому никаких опасений. Но сильный дождь, прошедший ночью, вызвал сдвиг почвы. Должно быть, это произошло прямо под копытами лошади, которая испугалась и понесла вниз по холму, увлекая за собой двуколку… Вот так и погибла Тереза, а Трекорн-манор превратился в дом скорби.

— Я рада, что мы здесь, — сказала мне Фелисити. — Хотя, конечно, мы не в состоянии утешить бедного Карлтона. Они были так счастливы вместе, так подходили друг другу… Что же он теперь будет делать?

— Бедный, бедный Карлтон. Он слишком потрясен, чтобы в полной мере осознавать, что произошло. Как ты думаешь, может, нам стоит задержаться ненадолго?

— Думаю, нам надо подождать с отъездом. Сейчас с ними бесполезно что-либо обсуждать. Быть может, после похорон… Давай подождем, а дальше решим, как нам лучше поступить.

При первой возможности я спросила у Лукаса, не считает ли он, что нам лучше уехать.

— О нет, только не сейчас, — вздохнул он. — Мой бедный брат от горя сам не свой. Думаю, что он все еще не может принять случившееся. Прежде всего мы должны позаботиться о нем. Он и сам не понимал, как сильно зависит от Терезы. Они были такой дружной парой. Боюсь, что мы принимали как должное доброту и заботу Терезы. А она была такой скромной и напрочь лишена присущего нам эгоизма. Только сейчас я понимаю, каким замечательным человеком она была. Карлтону очень повезло с женой, но тем труднее ему смириться с потерей. Он будет по ней тосковать. Нам всем будет ее очень не хватать. Пожалуйста, Розетта, побудьте еще немного.

— Джеймсу необходимо вернуться на работу.

— Да, и скоро он приедет сюда, чтобы забрать Фелисити.

Я кивнула.

— Но это не означает, что ты должна уехать вместе с ними.

— Нет-нет, я должна уехать с ними. Я не смогу остаться, если они уедут.

— Не понимаю, почему. Тебя ведь не ожидают ни работа, ни дети.

— Я… Мне кажется, что я буду здесь лишней… в такое трагическое время.

— Это вздор. Своим присутствием ты нас всех поддержишь.

Я передала Фелисити разговор с Лукасом.

— Он прав, — был ее вердикт. — Твое присутствие уже ему помогло. Думаю, вы много говорили о пережитом.

— Но я не смогу остаться здесь без тебя.

Она нахмурилась.

— Полагаю, тетя Мод сказала бы, что тебе следует вернуться домой. Но я не понимаю, почему бы тебе не задержаться немного. Хотя Джеймсу придется вернуться в Оксфорд, и я должна уехать с ним.

На том мы и порешили, а вскоре приехал Джеймс. Его ожидало настоящее потрясение. К этому времени мы уже начали понемногу осознавать масштабы трагедии, постигшей эту семью.

— Этот дом уже никогда не будет прежним, — вздыхала нянюшка Крокетт. Миссис Лоример следила за тем, чтобы все работало, как часы. Теперь все будет иначе. Но больше всего меня беспокоят дети. Им будет не хватать их мамочки. Да, у них есть я, а теперь и вы, мисс, но они все равно будут по ней тосковать. Она использовала любую возможность, чтобы забежать в детскую. И они так радовались каждому ее появлению. Я и представить не могу, как это на них отразится.

Это были очень трудные дни. Мне было отчаянно жаль Карлтона. Он как потерянный ходил по дому и напоминал человека, которому никак не удается проснуться. По словам Лукаса, Карлтон не способен говорить ни о чем, кроме Терезы.

Сам Лукас тоже был глубоко опечален.

— Это самое худшее из всего, что могло случиться с Карлтоном, — говорил он. — Я был просто негодяем, когда так эгоистично стонал, жаловался на свои несчастья, завидовал удачливости Карлтона, тому, как легко ему все достается, и все такое… И вот тебе… теперь он безутешный вдовец.

Я с ужасом ожидала похорон. На них съехались люди со всей округи, чтобы попрощаться с Терезой. Ее очень многие любили и уважали. Теперь эти люди искренне оплакивали ее уход.

Нянюшка Крокетт не выпускала детей из детской. Я спрашивала себя, о чем они думают, слушая заунывный звон погребальных колоколов. Я думала о Саймоне, который тоже много лет назад слушал эти колокола. Для него они звучали как приговор судьбы, означавший утрату Ангела и полную неизвестность.

Когда все ушли и дом затих, я поднялась в детскую. При виде меня нянюшка Крокетт, облаченная во все черное, грустно покачала головой.

— Они спрашивают, где их мама, — сказала она. — Ну что можно ответить таким малышам? «Она ушла на Небеса», — говорю я. «Когда она вернется?» — спрашивают они. Ну, я отвечаю, что когда люди уходят на Небеса, им приходится там задержаться на некоторое время. Дженнифер говорит: «Только дурно воспитанные люди уходят из гостей слишком быстро». Я чуть не разрыдалась, а она добавила: «Думаю, что сейчас она пьет чай с Богом, и все ангелы тоже там, с ними». У меня от этого просто разрывается сердце.

Услышав наши голоса, дети вбежали в комнату. Они стояли и серьезно смотрели на меня, чувствуя, что происходит нечто ужасное и что все этим опечалены.

Личико Дженнифер внезапно сморщилось.

— Я хочу к маме, — заплакала она.

Я протянула к ней руки, и она подбежала ко мне. Генри последовал за ней, и я крепко прижала их к себе. В этот момент я и приняла решение остаться. Я не могла уехать сразу, я должна была побыть тут еще некоторое время.

Я правильно поступила, оставшись. Я чувствовала, что приношу кому-то пользу и мое присутствие пусть хоть немного, но утешает этих потрясенных горем людей.

Я очень много времени находилась с детьми, стараясь заменять им мать в те часы, которые они привыкли проводить с ней. Нам с нянюшкой Крокетт удалось смягчить для них тяжесть этого первого удара. Они были еще слишком маленькими, чтобы в полной мере понимать, что случилось, и мы помогали им одолеть тревогу и неуверенность, которую они ощутили с потерей матери. Иногда они увлекались игрой и забывали о постигшем их горе, но порой один из них просыпался ночью и начинал звать мамочку. Он будил второго, который тоже начинал плакать. Но обычно мне или нянюшке Крокетт удавалось их успокоить.

Карлтон продолжал ходить, как в тумане. Удар оказался еще тяжелее, поскольку был нанесен так неожиданно. К счастью, в поместье накопилось очень много работы, занимавшей все его время, и повсюду его встречали с сочувствием и пониманием. Я знала, что он уже никогда не будет прежним. Он был очень счастлив со своей женой, ничто не предвещало перемен, и он думал, что так будет всегда. Теперь его счастье и его жизнь разлетелись вдребезги. Я понимала, что временами он пытается и не может поверить в то, что это действительно произошло. Казалось, он не в состоянии принять тот факт, что Терезы больше нет и уже никогда не будет.

Лукас превратился в философа. Уж он-то никогда не ожидал, что жизнь будет мирно течь по раз и навсегда проложенному руслу. Ему уже пришлось столкнуться с несчастьем, поэтому новая беда не застала его врасплох. Возможно, именно поэтому ему удавалось реальнее смотреть на происшедшее.

— Ты много для нас сделала, — как-то раз сказал он мне. — Нам повезло, что в это тяжелое время ты оказалась здесь.

— Жаль, что я могу сделать так мало, — ответила я.

— Ты и нянюшка Крокетт… вы так заботитесь о детях. Что касается Карлтона… то ему поможет только время.

Мы вместе ездили на короткие верховые прогулки, и время опять потянулось своим чередом.