Пленница греха

Глава 12

Гидеон держал себя в руках до тех пор, пока не закрыл за собой дверь. В коридоре он прислонился к стене, тяжело дыша. Его била дрожь.

Он не мог пройти через это.

Он должен через это пройти.

Он закрыл глаза и несколько раз ударился головой о деревянную панель. Но это не помогло избавиться от преследующих его ярких образов.

Чариз, сидящая напротив него за столом, не отрывающая от него красивых ореховых глаз, в которых читались тревога и желание. Желание, которое он разделял, но которое не мог удовлетворить.

Чариз, произносящая слова, которые делали ее его женой.

Чариз, говорящая ему, что любит его.

Ах, запретная сладость того момента!

И отчаяние.

Она такая храбрая. Какой замечательной супругой она стала бы для мужчины, который достоин ее.

Проклятие, он никогда не сможет стать таким мужчиной.

Сейчас его отказ принять ее любовь, возможно, ранит ее, но страсть ее пройдет. Она стряхнет с себя наваждение и станет еще сильнее, еще лучше. Настоящая трагедия заключалась в том, что она связала себя неразрывными узами не с мужчиной, а с развалиной.

Гидеон застонал сквозь стиснутые зубы. В Индии он перенес невыносимое. И он уже знал, что, видя, как его жена влюбляется в другого мужчину, он испытает муки страшнее тех, которые измыслил для него набоб.

Но он и это должен вынести.

Ради Чариз.

Он желал ее всем своим существом. Кожа его горела от желания ее прикосновения. Он отдал бы все, что имел, всю оставшуюся жизнь за то, чтобы провести ночь в ее объятиях. Но этого ему не дано. Он знал, что своей неуклюжестью причинит ей боль.

Если бы только он мог этого избежать.

С мрачной решимостью он отделился от стены. Он поднял воротник и натянул шляпу на лоб, чтобы скрыть лицо.

Он сделает то, что необходимо. Чего бы это ему ни стоило. Возможно, его план мог показаться безумным, опасным, но у него не было выбора. Он вынесет любую боль, если таким образом сможет избавить Чариз от страданий.

Он с самого начала не питал никаких иллюзий. Он знал, через какую боль ему суждено пройти.

С тяжелым сердцем Гидеон вышел на улицу. На набережной было холодно. С моря дул ледяной ветер.

Он знал, где найти то, что ему требовалось. За нарядными фасадами и главными улицами каждый город прятал свои темные тайны. Презирая себя за то, что собирался сделать, не видя альтернативы, он свернул с освещенной улицы и углубился в темный лабиринт переулков старого города.

Девушка была еще моложе Чариз. Ей было лет семнадцать-восемнадцать. Хотя, если принять во внимание тот образ жизни, который эти женщины ведут, кто знает, сколько ей на самом деле лет?

Эта стоявшая на углу девушка сохранила остатки деревенской свежести. Она была чистой, и ее одежда наводила на мысль, что в ней присутствовало достоинство, наперекор всему сохранившееся у девушки ее профессии.

Но Гидеон выбрал ее главным образом потому, что она совершенно не походила на его жену, которую он оставил в отеле.

— Девушка, у тебя есть комната?

Она просияла, посмотрев на него.

— Да, но это будет стоить вам десять шиллингов, мой красивый господин.

Для такой, как она, десять шиллингов — целое состояние. Он знал, что она заламывает непомерную цену, но желания торговаться у него не было. Если принять во внимание то, что скорее всего случится, когда дойдет до дела, она заработает свои деньги еще до того, как он со всем покончит.

— Договорились.

Она подозрительно нахмурилась:

— Покажите деньги.

Он порылся в кармане и достал соверен. Золото злобно блеснуло в слабом свете уличного фонаря. Он опустил его в ее протянутую руку.

По коже его бежали мурашки при мысли о предстоящей с ней близости. Неизвестно, сможет ли он это выдержать.

— Пошли, — грубо сказал Гидеон.

— Очень хочется, да, сэр?

Она ждала его ответа, но Гидеон в это время боролся с подступающей тошнотой. Господи, помоги. Гидеон не прикасался ни к одной женщине со времен Рангапинди. Но он наверняка сможет совершить этот акт с незнакомкой, когда ему совершенно не важно, опозорится он или нет.

Она пожала плечами:

— Хотите знать, как меня зовут?

Он закрыл глаза. Только осознание того, что Чариз ждет его, удерживало Гидеона от бегства. Назад, туда, где светло и тепло. И чисто.

— Нет, — процедил он сквозь зубы, с трудом открыв глаза.

Девушка посмотрела на него как-то странно и указала на грязный подъезд у нее за спиной.

— Это там, наверху, сэр.

Она говорила приглушенно, хотя, возможно, шум в ушах заглушал ее голос.

Не видя ничего перед собой, Гидеон последовал за пышной светловолосой жрицей любви наверх, в ее комнату.

Чариз не знала, что ее разбудило. Она не помнила, как заснула. Было поздно, и она была одна.

Она приоткрыла опухшее веко. В комнате было совершенно темно. Слуги задернули шторы, когда пришли забрать не съеденный молодоженами ужин и остывшую ванну. Но когда глаза привыкли к темноте, она узнала тяжелую мебель. Старинную французскую дубовую мебель, которую можно было найти во французских замках до революции.

Попробовав пошевелиться, Чариз едва не застонала. Голова буквально раскалывалась от боли. Она облизнула пересохшие губы. Во рту был противный кислый привкус. Она снова пошевелилась и поняла, что запуталась в платье и лежит в неудобной позе поверх одеяла.

С тихим стоном она села и поднесла дрожащую руку к липкому лицу. Наконец она вспомнила. Вспомнила все, что было с ней до того момента, как она провалилась в забытье.

Она, превратившись в сплошной комок нервов, ждала, когда Гидеон возвратится с прогулки. Предпринятые Гидеоном меры предосторожности сводили фактически к нулю риск того, что Феликс и Хьюберт нагрянут к ней в ее первую ночь на Джерси. Но она чувствовала себя потерянной и беззащитной теперь, когда ее верный Галахард покинул ее.

Прошел час. Затем два. На смену опасениям пришла обида. Она знала, почему он ее избегает. Потому что он не мог прикоснуться к ней без отвращения.

Чариз хотела послать его к черту. Она хотела умолять его любить ее так, как она любит его.

В злобе она стала пить шампанское, выпила всю бутылку, комната поплыла у нее перед глазами.

Ее стошнило. Наступила полночь, а муж так и не вернулся. Чариз дала волю слезам и повалилась на кровать. Так, плача, она, должно быть, и уснула.

Когда она проснулась, в гостинице было тихо.

Чариз, затаив дыхание, прислушалась.

Ни звука.

Гидеон, судя по всему, не вернулся.

Будь он проклят.

Чариз осторожно поднялась с постели. В соседней комнате было все так же тихо.

Ледяной страх пополз у нее по спине. Что, если Феликс и Хьюберт проникли туда и ждут в засаде, готовясь похитить ее и вернуть в Хоулком-Холл?

Дрожащими руками она сняла с комода китайскую вазу. Фарфор призрачно мерцал в темноте. Эту вазу она выбрала потому, что ее было легко заметить. Ваза не слишком годилась для самообороны, но, вооружившись, она почувствовала себя менее уязвимой.

Чариз босиком дошла до двери. В гостиной за дверью было тихо и пусто. Огонь в камине догорел, но красноватого света угольков было достаточно, чтобы увидеть, что там никого нет.

Кроме…

— Я знаю, что вы здесь.

Она почувствовала облегчение.

Ответа не последовало.

Она прошла дальше в комнату. Пол холодил босые ступни. Она сделала еще шаг. Теперь по крайней мере она стояла на ковре.

Ничто не нарушало тишины.

— Нет смысла притворяться.

Чариз поставила тяжелую вазу на пол. Она ей не понадобится, если только она не выйдет из себя и не решит разбить ее о голову Гидеона.

Он будет продолжать эту глупую игру?

Она услышала судорожный вздох из противоположного угла комнаты.

— Откуда вы узнали?

— Я всегда знаю, когда вы рядом, — устало ответила она и направилась к буфету.

— Простите, что разбудил вас.

— Это не важно.

Чариз взяла свечу, намереваясь зажечь огонь в камине.

— Пожалуйста, не делайте этого. Не зажигайте.

Она замерла и повернулась к нему лицом. Она прислонилась к буфету, ежась от холода.

— Почему?

Он не ответил. По крайней мере словами.

— Возвращайтесь в постель, Чариз.

— Одна?

— Господи, конечно же, одна. Поговорим утром.

— Вы пили.

Стул под ним снова затрещал, когда он распрямился.

— Да. И еще я дрался.

Голос его звучал как-то странно.

Со внезапной решимостью она шагнула к камину и зажгла свечу. Вспыхнул неяркий огонек. Дрожащей рукой она протянула руку со свечой в его направлении. Тепло, идущее от камина, приятно согревало ей спину.

Она ожидала, что он вздрогнет, но он продолжал сидеть неподвижно. Увидев его, Чариз вскрикнула.

— Надо полагать, я не кажусь вам слишком милым?

Рука ее так дрожала, что ей пришлось поставить свечу на подсвечник на каминной полке.

— Вы нездоровы, — сказала Чариз, обхватив себя руками в попытке согреться.

— Нет, я просто пьян, и сердце мое разбито. — Он внезапно яростно взмахнул рукой в перчатке. — Ради Христа, Чариз, возвращайтесь в постель.

— Нет, — упрямо сказала она.

— Меньше двенадцати часов назад вы обещали во всем мне повиноваться.

— А вы обещали любить меня, — бросила она в ответ и тут же пожалела о сказанном.

Лицо его свело от боли. Она вздрогнула, не в силах вынести эту его боль. Он выглядел ужасно. Одежда его была порванной и в грязи. На скуле — ссадина, рубашкав крови.

Элегантный мужчина, за которого она вышла замуж, остался лишь в воспоминаниях. Он потерял шейный платок, перчатки его были запачканы, скулы покрывала темная щетина.

Он выглядел смертельно больным.

И все же он сумел найти в себе силы произнести:

— Идите спать, Чариз. Утро вечера мудренее.

Так говорят, чтобы успокоить ребенка. «Под кроватью нет чудовищ. Давай я тебя поцелую, и все будет хорошо. Завтра все уладится».

— Нет, утро ничего не изменит. Вы должны сказать мне правду, Гидеон. Я ваша жена. Я должна знать, что с вами случилось. Вы больны из-за того… из-за того, что вы делали с этими женщинами в Индии?

Он отшатнулся.

— Вы имеете в виду венерическую болезнь? — Он покачал головой. — Нет. Я чист. На самом деле мое тело в отличном рабочем состоянии. Во всех смыслах.

Ей показалось странным то ударение, которое он сделал.

— Что вы?.. — Затем она поняла, что он имел в виду. — Ах, вы об этом.

— Какой смысл лгать? Вскоре вы все поймете. Я изнемогаю от желания к вам.

Свеча горела ровно. Наступила тишина. Молчание затягивалось.

В камине раскололся уголек, и этот треск разрядил напряжение. Парализованные мозги Чариз вновь заработали. Грубая реальность опровергала его ложь. Как могла она считать его добрым? Он был еще более жесток, чем ее сводные братья. Они не могли ранить ее сердце. А Гидеон мог.

— Не насмехайтесь надо мной, — резко ответила она, потирая предплечья.

— Если в этом и есть насмешка, то не над вами, а надо мной.

Каждое его слово кричало об отчаянии. Он посмотрела ей в глаза. Внезапно он встал и стащил с себя сюртук.

— Вы замерзли. Накиньте на себя хотя бы это.

— Благодарю.

Окоченевшими руками она взяла сюртук. Когда она накинула его, ей сразу стало тепло. Ноздри наполнил легкий аромат лимона — запах Гидеона.

— Вы не хотите меня. Вы отскакиваете на десять футов, если я к вам приближаюсь.

Невесело рассмеявшись, он опустился в кресло.

— Это самый неприятный аспект моей болезни, дорогая жена. Я могу хотеть до безумия, но я удовлетворить вспыхнувшее желание не могу. Наказание, достойное проклятого героя греческого мифа.

Она покачала головой:

— Вы сказали, что не больны.

— Я сказал, что мое тело прекрасно работает. Проблема, любовь моя, у меня в голове. Я должен был предупредить вас до того, как вы связали со мной свою жизнь.

«Моя любовь»? Не ослышалась ли она? Наверняка. Он не любит ее. Едва терпит.

Она постаралась, насколько могла, сконцентрироваться на теме разговора.

— Вы не безумец, — сказала Чариз, голос ее дрогнул.

— Если я еще не до конца сошел с ума, то наш брак меня доконает.

Что он пытался ей сказать? Чариз не могла понять, что беспокоит его и чем она может ему помочь. Но ей было абсолютно ясно, что то, что она всегда считала правдой, оказалось ложью.

— Вы хотите меня? — удивленно переспросила Чариз.

Гидеон усмехнулся:

— Разумеется.

Она опустила руки и шагнула к нему.

— Но это означает…

Он отскочил к стене:

— Черт, Чариз, не прикасайтесь ко мне.

Он стоял, прижавшись к стене, тяжело дыша. Она остановилась и нахмурилась.

— Я не могу к вам прикоснуться, и при этом вы говорите, что вы… хотите меня.

— Я говорил вам, что это безумие.

И внезапно все отрывочные воспоминания уложись в связную картину. Она увидела и поняла то, чего никогда не понимала до этого. Если, конечно, вся эта безумная ситуация могла иметь какую-то логику. Она говорила медленно:

— Вы ни к кому не можете прикасаться. Вот почему вам стало плохо после Портсмута. Из-за всех этих людей.

Он держался так, словно каждое из произнесенных ею слов вонзалось в него, словно лезвие шпаги. Она ожидала, что он солжет или откажется отвечать. Но он лишь кивнул:

— Да.

Она осторожно отступила, словно пыталась успокоить дикого зверя. Прежде чем схватиться за спинку стула, дрожащей рукой ощупала у себя за спиной пространство.

— Я не подойду к вам близко.

— Спасибо, — поблагодарил он.

Она старалась говорить тихо, словно он и вправду был диким зверем, попавшим в капкан охотника.

— Вы не хотите присесть?

Поколебавшись, он вернулся и сел в кресло. Движения у него были резкими. В неярком свете свечи он выглядел усталым, но собранным.

— Вы всегда были таким? — Нет, не может этого быть. — Вы имели любовниц.

— Чариз…

— Что произошло в Рангапинди?