Пленница греха

Глава 8

После того как Гидеон провел в обществе Сары так много времени, она, конечно, приснилась ему. И эти фантазии лишь мучили его, жестоко терзали, ведь в реальном мире он не мог даже прикоснуться к ней. Он проснулся на рассвете, потный, беспокойный, болезненно возбужденный. Ему не терпелось вырваться из дома, отчасти потому что он не смог бы вынести взгляда ясных глаз Сары, которые лишний раз напомнили бы ему о том, какой он ненасытный сатир.

По крайней мере в своих снах.

После раннего завтрака он отправился на прогулку верхом на незнакомом ему коне. Акаш еще не приехал с Ханом и остальными лошадьми. Сейчас он шел по галерее, направляясь в свои комнаты, чтобы принять ванну перед тем, как приняться за работу над документами, касающимися поместья. В надежде, что его не станут отвлекать мысли о кареглазой гурии.

С портретов на стене галереи на него смотрели его предки. Он не рассчитывал на их одобрение. Как мог он на него рассчитывать? Его прародители, должно быть, негодовали из-за того, что весь их труд, все их устремления, все их надежды умрут вместе с ним.

Бог знает, что будет с его поместьем, когда его не станет. Но пока он жив, он посвятит свою жизнь тому, чтобы восстановить его. Не ради этих хмурых физиономий, но ради людей, которые живут здесь сейчас. Мрачных, подозрительных, неразговорчивых. И до гроба верных Тревитикам.

Он не рассчитывал на то, что доживет до того времени, когда снова увидит свою родную землю. Но он выжил, чтобы по возвращении узнать о смерти Гарри. Какая горькая ирония была в том, что его отец и его брат умерли еще молодыми в спокойной, мирной Англии. В то время, как он, Гидеон, несмотря на все опасности, остался жить.

Погруженный в свои невеселые мысли, Гидеон обогнул угол галереи и едва не сбил с ног Сару.

— Сэр Гидеон!

Он хотел подхватить ее, увидев, что она споткнулась, но вовремя одумался и спрятал руки в перчатках за спину. Кровь его бурлила от желания. Он мгновенно отвердел. Образы из сегодняшних сновидений пронеслись у него перед глазами. Как тело его движется в ее теле. Как ее бронзовые волосы шелковой пеленой обволакивают их обоих. Ее тихие стоны наслаждения.

Одно обжигающее мгновение он был близко от нее настолько, чтобы уловить ее запах. Едва заметный аромат гвоздичного мыла. Запах самой Сары. Затем она обрела равновесие и отступила. Слава Богу.

Он тоже отступил.

— Сара…

Когда он сделал шаг назад, глаза ее потемнели от обиды. Он снова хотел сказать ей, что дело не в ней, но промолчал. Пусть лучше не знает его грязной тайны.

Она прикусила губу и посмотрела на портрет, который внимательно разглядывала.

— Его можно принять за вашего близнеца.

— Что?

Он пытался сосредоточиться на том, о чем она говорила.

— Я о мужчине на портрете.

Он заморгал, чтобы рассеять туман перед глазами, и увидел, что она смотрит на Черного Джека Тревитика. Долго смотрел Гидеон в нарисованные глаза, так похожие на его собственные. Черный Джек не улыбался, но его крупный чувственный рот чуть скривился, словно он был на грани того, чтобы рассмеяться.

— Это Черный Джек. Лихой парень. Но совсем не такой, как я.

— У него определенно есть чертовщинка в глазах.

— Не только в глазах, если то, что рассказывают о нем — правда.

— Вы имеете в виду женщин? Если можно судить о человеке по его внешности, я подозреваю, что рассказы о нем — правда. — Она посмотрела прямо в глаза Гидеону. — Вы должны мне рассказать.

Он почувствовал себя неуютно и повел плечами. Итак, ему предстояло обсуждать амурные победы его предка. Только этого ему сейчас не хватало — как раз тогда, когда он пытается взять под контроль собственные неуправляемые сексуальные аппетиты.

— Большая часть их не для ушей леди.

Она тихо засмеялась и озарила его улыбкой. Ее полные губы пленительно изогнулись, и он увидел, как блеснули маленькие белые зубы. Очередной приступ желания пронзил его. Ее тепло манило сильнее, чем тепло костра в зимнюю ночь.

Он кивнул на Черного Джека:

— На самом деле есть одна история, которая вам может понравиться.

— Всего одна?

— Я имею в виду ту, которую я готов вам рассказать.

— Вы меня разочаровали.

— Черный Джек был известным в здешних местах повесой. Он мог заставить бороздить моря все, что не тонет, мог объездить самого норовистого коня и соблазнить любую девицу. Согласно семейной легенде, он даже нашу королеву Елизавету лишил девственности.

Чарующая улыбка все еще играла на губах Сары.

— Что за мужчина.

— Именно так. — Гидеон пытался сконцентрироваться на рассказе, но прелести Сары все время его отвлекали, — В одном из своих набегов на владения испанской короны в Южной Америке он захватил галеру.

Глаза ее загорелись.

— Галеон, полный сокровищ, которых хватило бы Тревитикам на вечные времена, чтобы жить безбедно?

— Кто рассказывает эту историю, вы или я?

— Вы. Пожалуйста, продолжайте.

— Галеон с сокровищами. Так что, вернувшись в Корнуолл, Джек построил дом, который стоит по сей день.

— Если он построил этот дом, то в нем жил дух художника. Что еще было на том галеоне?

Он стал рассказывать знакомую историю, которую в детстве слышал от няни, одной из сестер Полетт.

— Еще там была дочь испанского гранда по имени донна Анна, самая красивая женщина в империи короля Филиппа.

— Она влюбилась в Черного Джека с первого взгляда?

— Нет, она боролась с ним не на жизнь, а насмерть. Но Джек хотел ее и привез в Пенрин как свою невесту.

— Только не говорите, что она так любила Испанию, что умерла от черной меланхолии вдали от всего, что любила!

— Разумеется, нет. Тогда это не была бы романтическая легенда?

— Совершенно верно.

Он усмехнулся. Как это опасно — позволять себе расслабляться в ее присутствии.

— Она сдалась, полюбила корнуоллского пирата и родила ему десять здоровых детей. Он дожил до преклонных лет, оставаясь ей верным и любящим мужем.

На лице Сары отразился восторг.

— Подозреваю, что на самом деле их брак был таким же, как у всех.

Улыбка Сары угасла.

— Нет. То была великая страсть.

Должно быть, Сара догадывалась, что Гидеон готов с ней поспорить и дать более прозаическую интерпретацию семейной легенде.

— Есть ли здесь портрет донны Анны? — спросила она.

Гидеон указал на противоположную стену. С небольшого портрета на них смотрела полная женщина в простом черном наряде, сшитом по моде времен правления Джеймса Стюарта.

— Вот.

Сара долго вглядывалась в полное лицо немолодой женщины. Гидеон подошел и встал рядом, но так, чтобы не касаться ее.

— Вы разочарованы?

Конечно, она должна испытывать разочарование. Самая красивая девушка в Испании превратилась в заурядную женщину средних лет. Если, конечно, донна Анна была когда-либо красивой. Возможно, семейная мифология приукрасила эту часть истории. Возможно, Джек женился на донне Анне, чтобы завладеть ее испанским золотом. Богатство, захваченное им на галеоне, было вполне реальным. Доказательств тому было достаточно — былой блеск и слава Пенрина просвечивали сквозь запустение последних лет.

— Нет, я не разочарована, — тихо произнесла Сара, повернувшись к нему. — Она выглядит очень счастливой, хотя жила вдалеке от дома и семьи. Должно быть, она любила своего неукротимого мужа и целый выводок детей.

В этой пыльной комнате с красивым паркетным полом, темными панелями и изысканной лепниной на потолке Сара была единственным по-настоящему живым существом. Она горела, как свечка. Он жадно пил ее глазами. Шелковистые волосы, заплетенные в косу. Прекрасные сияющие глаза. Дешевое платье намекало на несказанные сокровища ее тела под ним.

Ее дешевое, рваное, грязное платье.

Он поморщился.

— Бог мой, женщина, что вы носите?

Щеки ее вспыхнули, и она невольно пригладила складки.

— Больше у меня ничего нет.

— Я попросил домохозяйку что-нибудь для вас поискать.

Сара поморщилась.

— Миссис Полетт гораздо полнее меня. Она одолжила мне пару платьев, но я не могу их носить. Ночная рубашка буквально сваливается с меня.

Он натянулся как тетива. В глазах потемнело. Он представил себе Сару обнаженной, готовой отдаться ему.

Он прокашлялся, сжал кулаки и попытался взять себя в руки.

— Я не должна была этого говорить.

Гидеон судорожно сглотнул и лихорадочно стал искать какой-то предмет, на котором мог сконцентрироваться без опасения возбудиться вновь. Редис. Репа. Капуста. Морковь.

Нет, не морковь.

— Нет…

Не стоило.

— Вы не поверите, но меня никто не тащил под кусты, — пробормотала Сара.

— Одежда моей матери сложена в сундуках на чердаке. Вы не хотели бы посмотреть, может, вам что-нибудь подойдет? Вы не можете ходить в таких отрепьях еще три недели.

Сара показала на портрет в золоченой раме на той же стене, где висел портрет Черного Джека:

— Это ваша мать?

— Да.

Как он и подумал, Сара подошла к великолепному портрету кисти Лоуренса. Женщина на портрете была одета в просвечивающийся наряд, модный в конце прошлого века.

— Она очень мила.

— В свой первый сезон она снискала славу «бриллианта чистой воды». Ей было всего восемнадцать, когда она вышла за моего отца.

— Тот цветущий мужчина на соседнем портрете — ваш отец?

— Парень рядом с ним, который выглядит как более юная версия своего родителя, — мой брат Гарри.

Внутри у него все сжалось, как это обычно бывало, когда им овладевали противоречивые эмоций. Конечно, он чувствовал сожаление. Сложная смесь скорби и злости. Инесбыточная мечта о том, чтобы в его отношениях с самыми близкими была хоть капелька тепла.

— Вы не похожи ни на отца, ни на мать.

— Возможно, мой отец хотел бы объявить меня незаконнорожденным, но доказательство честности моей матери находится здесь же, в галерее.

То в одном, то в другом Тревитике черты Черного Джека все же проявлялись, реже в дочерях, чем в сыновьях. Эти лица были повсюду. Под завитыми париками и без них. Умные, проницательные черные глаза. Уверенная ленивая улыбка.

Сара, склонив голову набок, смотрела на портрет матери Гидеона.

— Она выглядит печальной.

Гидеон удивился тому, что Сара почувствовала меланхоличность портрета. Он поймал себя на том, что говорит ей то, о чем никогда никому не говорил.

— С моим отцом было непросто жить. Говорили, что их брак не был счастливым. Брата мать родила тяжело, и врачи советовали родителям жить в разных спальнях. Но отец настаивал на своих супружеских правах, и три года спустя, после четырех выкидышей, на свет появился я.

— И она умерла. Как трагично, — сказала Сара.

— Да, это так.

Было бы его детство другим, если бы мать осталась жива? Она обладала изысканным вкусом. Очень любила читать. Гидеон был уверен, что любовь к чтению унаследовал от нее.

— Вы не будете против, если я стану носить ее одежду?

Гидеон пожал плечами:

— Она всегда была добра к людям. Мой отец в щедрости ее души видел слабость. Жители деревни ее очень любили. Она бы непременно предложила свои наряды леди, оказавшейся в трудном положении.

— Мне бы понравилась ваша мать.

В улыбке Сары он видел сочувствие.

Он напрягся. Гордость восставала против ее жалости.

— Пойдемте на чердак, — резко сказал он, стараясь не замечать, как в очередной раз потемнели от обиды ее глаза.

Он повернулся и пошел прочь из галереи по темному коридору, ведущему в заднюю часть дома. Она еле поспевала за ним. Они поднялись по нескольким пролетам сужающейся по мере подъема лестницы, освещенной лишь тусклым светом, попадавшим сюда сквозь грязные, со многими створками окна.

У последней двери Гидеон взял из ниши две свечи с подсвечниками, зажег их, одну передал Саре.

— Вот. Там темно.

Он вошел на чердак первым, и тут же на него нахлынули воспоминания.

— Господи, здесь можно построить целую деревню.

Сара подошла ближе, но, слава Богу, не прикасалась к нему.

— Здесь я учился, когда был ребенком.

Он поднял свечу, чтобы осветить уголок под покатой крышей.

— Здесь ничего не изменилось с тех пор, как я был здесь в последний раз. Смотрите.

Сара подошла к неопрятной кипе книг возле рваного одеяла, которым он укрывался зимой. В январе на чердаке было холодно, как в ледяной пещере.

— Вы скрывались тут от отца.

— Ему претило, что у него сын — книжный червь. Но, сколько он меня ни бил, я не желал меняться. Я был упрям.

— Вы были сильным. Вы и сейчас сильный.

Он мог бы поспорить с ней, но делать этого не стал.

— К счастью, большую часть года я находился в школе.

— Вы знаете, где лежат вещи вашей матери?

Он указал на сундуки возле стены.

— Их тоже никто не сдвигал. Вещи моего отца и брата находятся внизу. Дом огромный, а мне и комнаты много.

— Этот дом рассчитан на целый выводок детей.

Гидеон насторожился: уж не хочет ли она снова заговорить о браке? Но Сара ничего больше не сказала.

— Будем надеяться, что мыши не все съели.

Гидеон подошел к ближайшему сундуку, чтобы открыть его.

— Я не чувствую, чтобы тут пахло мышами. Должно быть, ваши коты настоящие хищники.

— Живя под одной крышей с моим отцом и братом, им не на кого было рассчитывать, кроме как на себя.

Гидеон со стуком откинул тяжелую крышку. И тут же в нос ему ударили запахи. Легкий аромат лаванды и едва уловимый запах розовой воды, которыми, должно быть, пользовалась его мать.

Сара тихо подошла к нему.

— Я чувствую себя так, словно она здесь.

— И я.

Он говорил нарочито сдержанно. Он с трудом держал в узде свои чувства. Он поставил свечу на сундук, стоявший у него за спиной. Должно быть, Сара видела, как дрожат у него руки. Она не могла не заметить того, как колыхнулся язычок пламени в помещении, где не было притока воздуха.

Гидеон неохотно принялся перебирать содержимое сундука. Шляпки. Чепцы. Шарфы. Носовые платки. Чулки. Туфли. Перчатки из мягкой кожи козленка, которые обтягивали руки его матери. Руки, к которым он никогда не прикасался.

Наконец на дне он нашел аккуратно сложенную одежду. Рука его в перчатке скользнула по тяжелому шелку, и он вытащил то, что оказалось вечерней плащ-накидкой. Когда он развернул синюю с отливом ткань, запахло густым ароматом роз.

Гидеон бережно отложил плащ в сторону. За спиной он слышал шаги Сары — она осматривала чердак. Затем внезапно из-за спины его ударил свет.

— Это может помочь.

Она поставила на пол возле него фонарь.

— Этим фонарем я пользовался, когда читал.

— Я нашла его с вашими книгами.

Она опустилась на колени, и плечи ее были в нескольких дюймах от его плеч. Ему хотелось сказать ей, чтобы она отошла. Она была настолько близко, что он ощущал ее запах, слышал, как она дышит.

Неужели его близость действует на нее так же, как ее близость действует на него? Гидеон закрыл глаза и стал молить Бога, чтобы дал ему сил. Когда он вновь их открыл, Сара перебирала вещи, которые он бросил на пол.

— Все такое изящное, — едва слышно сказала Сара. — Словно все эти вещи сделали ангелы. Взгляните.

Она протянула ему шаль из кружев, тонких, словно паутина.

Он протянул руку, чтобы коснуться ткани, и сразу отпрянул. Всю его жизнь нежный призрак его матери преследовал его. Прикосновение к вещам матери заставляло его остро переживать трагедию, словно она умерла не более четверти века назад, а только что.

Он постарался придать голосу будничную интонацию.

— Не очень подходит для конца зимы.

Ему нужно было справиться с собой как можно быстрее, до того, как он выставит себя полным дураком. Он выташил атласное бальное платье. Богатая ткань цвета персика мерцала в свете свечей.

— И это не очень подходит.

Голос Сары звучал более хрипло, чем обычно. Словно она только что встала с постели. Да поможет ему Бог.

— Это, должно быть, она носила во время сезона в Лондоне.

Он по-прежнему пытался говорить так, словно ничего особенного с ним не происходило. Не хватало еще, чтобы Сара заметила, что он к ней неравнодушен.

— Мой отец никогда не принимал участия в светских увеселениях. По крайней мере не с теми людьми, с которыми он знакомил жену. Здесь, в Пенрине, ей едва ли могло пригодиться такое платье.

Все платья были слишком нарядными, чтобы Сара могла ходить в них по дому. Гидеон принялся, укладывать вещи обратно в сундук. Он знал, что все это лишь плод его воображения, но ему казалось, что они по-прежнему хранят теплотой хорошенькой смешливой девушки, королевы лондонских балов. Он закрыл сундук и перешел к следующему.

И, как в первом, с верху лежал и аксессуары. После недолгих поисков он протянул Саре пару прочных полусапожек.

— Посмотрите, подойдут ли они вам.

Первое платье, что он увидел, было милое дневное платье из муслина. Он распрямился и обернулся и пожалел о том, что сделал.

Сара сидела на сундуке, который они только что обследовали, примеряя обувь. Она приподняла юбки, обнажив тонкие лодыжки. Нижние юбки пенились, белые и заманчивые, вокруг ее изящных икр. Ее густая коса, перекинутая через плечо, повисла между грудями. Она наклонилась, и лиф платья опустился, обнажив бледную кожу в ложбинке.

Во рту у него пересохло. Сердце едва не выскочило из груди. В голове помутилось от желания повалить Сару на пол и овладеть ею.

Должно быть, он издал какой-то звук, потому что она испуганно посмотрела на него.

— Гидеон?

Только имя. Произнесенное с чуть вопросительной интонацией. Точно так же, как он стал называть ее по имени, она в какой-то момент стала называть его Гидеоном. Он стремительно повернулся к ней спиной и опустился на колени перед открытым сундуком. Он слышал хриплый звук своего дыхания, стараясь подавить поднимавшуюся в нем бурю.

Он не мог прикоснуться к ней. Как бы сильно ему этого ни хотелось. Он знал, что произойдет. Он напугает ее и вызовет в ней отвращение.

Он неуклюже вытащил из сундука первый попавшийся наряд и даже не взглянув на него.

— Как вам это? — сквозь зубы спросил он, не глядя на нее.

— Я думаю…

Она замолчала, и он почувствовал, как она берет наряд из его рук.

— Я думаю, что если я не хочу шокировать слуг, то должна найти что-то более приличное.

Он втянул воздух и заморгал, чтобы рассеять туман перед глазами. Он осторожно повернулся. Она стояла, глядя на него со смешанным выражением желания и тревоги. Сапог перевернулся и лежал на полу рядом с сундуком. Она держала перед собой, сжимая в кулаках бретели, тоненькую рубашку.

«Господи, дай мне сил». Он не станет представлять ее в одной этой шелковой кремовой рубашке, льнущей к ее податливому телу. Он категорически отказывается это делать.

Гидеон сжал губы так, что челюсть заныла, борясь с рождающимися в распаленном мозгу образами. Лицо его чесалось, он чувствовал, что краснеет все сильнее. Он вел себя как последний идиот.

В голосе ее, напротив, чувствовалась легкость и веселое изумление. Возможно, она не заметила его смятения. Затем он посмотрел в ее глаза и прочел в их глубинах тайное знание. Сара чувствовала, что он реагирует на нее так, как мужчина реагирует на женщину. Ее это пугало — страх тоже проглядывал в ее взгляде, — но не настолько, чтобы она бросилась от него наутек.

— Прошу прощения, — со сдавленной хрипотцой сказал он. — Я хотел дать вам это.

Неуклюже он передал ей платье из муслина. Она подошла, чтобы положить рубашку обратно в сундук, затем стала рассматривать платье.

— Что вы думаете?

Она подняла платье за плечики и приложила к себе, давая ему возможность его рассмотреть.

Господи, не могла же она нарочно его терзать? Она выглядела такой невинной и нисколько не волновалась. Что теперь, когда его мозгам отчасти вернулась способность соображать, показалось ему очень подозрительным.

— Не важно, что я думаю, — проворчал он. — Оно вам подходит?

— Похоже, подходит. А туфли — нет. У вашей мамы была ножка куда изящнее моей.

Она приподняла юбку на несколько дюймов, демонстрируя ему ногу в чулке.

Ведьма! Она мучает его забавы ради. Если бы он мог к ней прикоснуться, задушил бы. Если бы он смог к ней прикоснуться, не стал бы душить, а зацеловал бы до смерти.

И вдруг его осенило — такое озарение у него уже было, — что отправиться с Сарой на чердак на самом деле очень плохая затея. Он рассчитывал найти для нее пару нарядов и удрать без последствий. Теперь такой план представлялся ему абсурдно оптимистичным.

Проклятие, ему нужно было выбираться отсюда. Прямо сейчас.

Чердак казался таким просторным, когда он вошел туда. Теперь стены и потолок словно сжимались вокруг него.

В то время как он знал, что если что-то и сжимается вокруг него, то это ненасытное желание.

Он с торопливой неловкостью поднялся на ноги. От напряжения свело плечи.

— Все, что вам нужно, в этом сундуке. Я распоряжусь, чтобы слуги принесли его в вашу комнату.

Тон его заставил ее съежиться, но, справившись с собой, она принялась укладывать в сундук веши, которые он успел вынуть. Она была совсем рядом. Юбки ее с чувственным шепотом скользнули по его ногам. Теплый женственный запах Сары приглушил запах материнских духов.

Гидеон закрыл глаза и глубоко вдохнул этот запах. То был аромат рая. А он, бедный грешник, обречен на вечную муку стоять перед этими крепко запертыми воротами.

Черт ее дери, ему вообще не стоило приходить сюда. Миссис Полетт вполне могла бы сама показать Саре содержимое сундуков.

Когда он открыл глаза, она стояла перед ним. Лицо ее было приподнято, губы приоткрыты, руки протянуты ему навстречу. Лицо ее было живым воплощением желания и беззащитности и еще отчаянной храбрости.

Он не мог не понять, чего она хочет.

Но даже это понимание не могло вывести его из ступора. Он не мог шевельнуть ни одним членом. Руки и ноги словно налились свинцом. Он хотел сказать «нет», но из горла его вырвался лишь стон, напоминающий рычание. Он попятился, но она уже подалась ему навстречу.

Он неловко повернулся, стараясь уклониться, но она схватила его за руки. Пальцы ее впивались в плоть, словно хищные когти. Его парализовал и ослепил ужас.

— Гидеон, пожалуйста, — произнесла она с надрывом, отчего все в нем сжалось от чувства вины и греховного томления.

Ее стройное нежное тело вжалось в его тело. Ее руки, на удивление сильные, обхватили его за шею. Ее головокружительный запах сводил с ума, путал мысли.

Дрожа, он схватил ее за талию, обезумев от желания оттолкнуть ее от себя. Но не смог.

Она встала на цыпочки и прижалась к его губам ищущими влажными и жаркими губами.

Он прижал ее к себе.

На одну ослепительную секунду он забылся в жгучем поцелуе. Темнота. Наслаждение. Сладость. Тепло.

Если бы он был нормальным мужчиной.

Хотя сейчас, черт возьми, он чувствовал себя как нормальный мужчина, охваченный похотью. Мужчина, который целует женщину, которую хочет больше всего на свете.

Сквозь туман страсти ум его бомбардировали вопросы. Неужели чудо свершилось? Неужели желание выжгло из него призраков Рангапинди?

Он крепче прижался губами к ее губам. Дрожь возбуждения пробила ее, и она прижалась теснее. Он отдался все подавляющему наслаждению.

Было слишком поздно.

Хищные призраки когтями рвали его душу, пробираясь наружу. Плотная юная плоть под его ладонями становилась холодной и скользкой. Сочные губы под его губами вытягивались в гнилую ухмылку смерти. Сладкий запах цветов и свежий запах моря потонул в трупной вони разложения.

Он отчаянно боролся с удушающей мглой. Только не дай случиться этому сейчас. Господи, не сейчас. Не тогда, когда она наконец в его объятиях.

Мышцы его болезненно сжались. Образы ночных кошмаров завладели им. Он рванулся, оторвав губы от ее губ. Его била дрожь.

— Отпустите меня.

Она, казалось, не слышала. И еще крепче прижалась к нему.

— Проклятие, я сказал, отпустите меня, — прорычал он.

Дрожащими руками он грубо отвел ее руки, обхватившие его за шею.

Она сопротивлялась, хотя, должно быть, он причинил ей боль.

— Нет, пожалуйста, Гидеон, нет!

— Ради Бога, Сара, оставьте меня в покое!

В ушах его стоял жуткий вой, в глазах потемнело, но он все же почувствовал, что она внезапно застыла. Сара отшатнулась, и в глазах ее он увидел муку. И постепенное осознание того, что он не шутил.

И все же она его не отпускала.

Он оттолкнул ее и бросился к лестнице. Ему не хватало воздуха. Он хотел остаться один. Его тошнило. Руки так дрожали, что он не решался взять свечу.

— Подождите.

Он не хотел слышать этой мольбы. Бежать, бежать прочь, бежать как можно скорее.

— Прошу вас, не уходите вот так.

Голова у него раскалывалась от боли. Сквозь гул в ушах он слышал, что она бросилась за ним. Гидеон остановился.

— Никогда больше этого не делайте.

Голос его был хриплым и грубым. Он сжимал и разжимал кулаки.

— Я не понимаю.

Отчаяние непонимания в ее голосе надрывало ему сердце. Он причинил ей боль и всем сердцем сожалел об этом. О, Сара, Сара, что ты наделала?

— Я знаю, что вы не понимаете. — Он все еще не мог вынести ее взгляда. Он задыхался. — Я тоже не понимаю, если честно.

Гидеон с трудом держался на ногах. Сейчас, когда она не касалась его, он справился с приступом тошноты. Он окончательно пал бы в ее глазах, если бы его вывернуло наизнанку.

— Это из-за меня? — Голос ее дрогнул.

— Нет, — выдавил он.

Кровь шумела в ушах, как море в шторм. Он ничего не слышал и не видел вокруг.

За исключением Сары.

Он болезненно остро ощущал ее присутствие. Она стояла у него за спиной. Он слышал, как она дышала. Каждый ее судорожный вдох и выдох. Чувствовал, как близка она к тому, чтобы расплакаться.

— Я вам не верю. Я презираю вас.

— Нет!

Он заставил себя посмотреть на нее. По щекам ее текли слезы.

Гидеон хотел ей все объяснить, извиниться, утешить, успокоить. Но какой в этом смысл? Ничто не может превратить его в мужчину, который был бы достоин назвать ее своей.

Поэтому он снова сказал:

— Нет.

— Тогда почему…

Она беспомощно взмахнула дрожащей рукой.

— Сара…

Шум у него в ушах стал громче. Он закрыл глаза, моля Бога о том, чтобы к нему пришли нужные слова. Хотя он знал, что таких слов не существует.

Потом он понял, что гром не был лишь плодом его воображения. Кто-то бежал по лестнице на чердак. Кто-то тяжелый и в сапогах.

— Сэр Гидеон!

— Талливер?

Вторжение пришло из иного мира. Обычно невозмутимый Талливер, задыхаясь, добежал до верхней площадки.

— Незнакомцы едут к дому. С ними местный мировой судья.