Глава 30

Несколько дней жизнь Лив была до одурения спокойной, как в доме для престарелых, только ни один из посетителей не догадывался принести с собой «Унесенных ветром» и шашки. Она вставала по расписанию, ела по расписанию, принимала успокоительные и подвергала свою рану тщательному осмотру в ровно отведенное для этого время, и единственное, что выбивалось из графика подражания жизни животного в зоопарке, были посещения гостей, которым разрешено было заходить в «клетку».

Именно это приносило Лив наибольшее количество боли, даже считая тот день, когда у нее разошелся шов на спине из-за слишком интенсивных попыток дотянуться до остатков шоколадного пудинга на тумбочке, которые кто-то «заботливый» отодвинул туда с благородной целью спасти ее фигуру.

К ней каждый день приходил Макс, по-прежнему заигрывая с ней и выводя из равновесия пикающий датчик измерения ударов сердца. Он развлекал ее рассказами из жизни на Сицилии, игриво и притягательно снова просил уехать с ним, приносил ей вещи, которые она просила… В общем, сама галантность и намек на идеального мужчину… И Лив считала его таким… Но…

Приходил отец, неизменно огорчая ее известиями о том, что они «пока еще не приколотили к столбу то, что останется после задохлика, когда они его схватят и начнут вытрясать все дерьмо», пару раз заходила Аврора… Но Лив показалось, что ее больше интересовало, не сидит ли в ее палате Макс, чем то, какими темпами она поправляется… Даже Трейси О-Коннел снова приходила: напомнить о том, чтобы Лив не смела тянуть свои порочные ручонки к ее чистейшему, как горный ручей, ненаглядному сыну, которого она в ближайшее время «познакомит с отличной партией», но ее вовремя утащил из комнаты Оливер, извинившись за жену и пожелав Лив скорейшего восстановления…

Приходили все, кроме него.

Лив ждала Джонни каждую минуту. Каждую секунду. Каждый шаг за дверью заставлял ее в надежде замереть, ожидая его, но… Он так и не приходил. Не смотря на требования Калеба не перенапрягать сердце, каждую ночь Лив плакала, вызывая в голове его образ и то, как он смеялся здесь, в этой палате в тот день, когда она очнулась после операции… Вспоминая тот момент, когда его глаза и губы были так близко, что хотелось закричать… Она плакала и злилась, утопая в ненависти к себе и злобной обреченности, которая, как насмешливая черная маска, нависала над ней, заставляя опустить руки и больше не искать пути к его прощению, потому что это бессмысленно… А когда приходил Брайан, Лив использовала его в качестве плакательного плеча и старшего брата, который слушал, понимал, сопереживал и давал дельные, поднимающие дух, советы.

Из состояния глубокого одиночества и отчаяния ее выводил только тот факт, что скоро она встретится с Эрнесто лицом к лицу. Лив часто думала о нем, перебирая пальцами его фенечку, и, в какой-то момент, взглянув на все, что происходит, как бы со стороны, в ее голове многие причины и следствия нашли свои места в перепутанном паззле. Она поняла все. Поняла, почему не хочет его смерти, несмотря ни на что. Поняла, что движет им, когда он втягивает ее то в одну, то в другую страшную ситуацию. Поняла, что будет делать, когда встретит его. И это был единственный правильный вариант.

Она готовилась к этому дню.

Несмотря на категорический запрет Калеба подниматься с кровати, Лив все-таки тайком вставала, заново пытаясь привыкнуть к вертикальному положению и справиться со всеми последствиями ранения самой себя в легкое.

Сначала была жуткая слабость, кошмарная боль и головокружение в совокупности с тяжелым, неровным дыханием.

Из этого прекрасного квартета Лив постепенно, упорными тренировками и через преодоление себя, выдавливала каждого его члена по одному.

Сначала она справилась с головокружением и вскоре научилась прекрасно, как и раньше, ходить по палате, не собирая при этом предметы собственным телом и не встречаясь головой с чисто вымытым кафельным полом.

Затем постепенно сдалась жуткая слабость, потому что бороться с потреблением высококалорийной пищи по десять раз на дню, а иногда и ночью, просто было бессмысленным занятием. Силы возвращались, давление поднималось парой-тройкой чашечек двойного эспрессо, а желудок работал на полную мощность, переводя пиццу и стейки в энергетическую ценность.

Тяжелое, неровное дыхание тоже отползало в мир иной с каждым днем, и связано это было с возвращением всех внутренних органов на свои места, а не на те, которые им пришлось занять после схлопывания одного легкого, разбухания второго и начавшихся изменений грудной клетки, так что в этом процессе изрядное участие принимало обыкновенное время.

А вот кошмарная боль оказалась сильнейшим из всех четырех недругов. Бороться с ним могли только обезболивающие и несокрушимое «никакими дурацкими дырками в легких» желание добраться до Эрнесто раньше, чем это сделает господин разъяренный лев Эйден Мартинес. Это единственное неудобство, с которым Лив пришлось найти компромисс.

Но, как оказалось, был и пятый фактор, препятствующий этой фееричной встрече.

Лив от скуки снова играла в игру «Город мечты» на телефоне, пытаясь создать комфортабельный пентхауз на самом приятном для проживания тысяча сто восемьдесят шестом этаже, где, возможно, самолеты могли бы врезаться в окна, а дышать можно было бы только с кислородной маской… как вдруг за дверью послышались голоса.

Лив отчетливо распознала, что говорят отец и Макс, но сначала просто не придала их шушуканью никакого значения, пока до нее не донесся обрывок фразы отца:

- …через полтора часа, твои люди должны быть на месте…

Ощутив невероятную тревогу в сердце, Лив отцепила датчики от своей руки и, быстрее пули, босиком подлетела к двери, взволнованно прислушавшись.

- Мои люди будут там, Эйден. Я сообщу им прямо сейчас. Так это квартира в многоэтажном доме? Как насчет проблем с соседями? Думаешь, им понравится толпа вооруженных мужчин, несущихся по лестнице с автоматами наперевес?

- Все будет в порядке, я договорился с полицейским управлением, предупредил их о возможных звонках… На эти деньги они смогут купить другое полицейское управление, городка Хейгерстаун, скажем…

- Хорошо, но как насчет Лив? – тихо и взволнованно проговорил Макс. Лив навострила уши, затаив дыхание. – Ты обещал сказать ей.

- Макс! – шепотом громыхнул Эйден, сокрушая своим гневом и холодом даже через дверь. – Ты разве не понимаешь? Она еще слишком слаба! Если сказать ей, она через секунду уже будет давить педали «Кадиллака» в больничной пижаме Калеба, проскакивая на красный сигнал светофора! Он сказал, что ей нужен покой на три недели! Она не должна вставать с кровати, это слишком опасно и может открыться внутреннее кровотечение… Она ничего не должна знать, Макс! Ты меня понял???

Лив сжала кулаки, окунувшись в пучину гнева и дикой злобы. Ну, отец… Вот как, значит? Обещания не держим?? Придется как всегда действовать своими силами. Нет, каков старпер, а?? Надуть ее вздумал… Погоди, папаша!!

- Эйден. Я понимаю твои мотивы, но ты представляешь себе, что начнется, когда она узнает о том, что ты ее обманул? О том, что он мертв, а она даже не…

- Макс, слушай внимательно. – гневно зашипел Эйден, еле сдерживая порывы бесконтрольной ярости. – Это уже будет моя проблема, и когда-нибудь она поймет, что так было лучше для нее, поэтому сейчас ты пойдешь туда и проследишь, чтобы она оставалась в палате, пока мы не закончим наше маленькое дельце и не отправим мелкого мозгляка к праотцам! Тебе ясно? Ты должен мне помочь!

Лив сделала шаг от двери, стиснув кулаки и гипнотизируя белую фанерную обшивку бешеным взглядом.

- Ладно. Но, Эйден… это неправильно. – холодно и осуждающе произнес Макс, и Лив увидела, как ручка двери начала проворачиваться.

Девушка за долю секунды подлетела к своей кровати и, плюхнувшись на нее и чуть не заверещав от ужасной боли в груди, все же накинула на себя одеяло и прикинулась спящей, как раз в тот момент, когда Макс вошел в палату.

Она услышала его шаги позади, ощутила его сильную, уверенную и горячую энергетику, почувствовала его взгляд на своей спине и волосах, такой заботливый и нежный, что…

Ага, сейчас, растает она от его синих моргал после того, как он согласился помочь овцебыку-папаше обвести ее вокруг пальца!!! Гнусный, подлый поедатель ее пиццы и десертов! А еще смеет заигрывать с ней, игуана длиннохвостая!! Ладно, ладно, Макс-любовь до гроба, узнаешь ты, каково обманывать бедную Оливию!

Под одеялом и так было невыносимо жарко, лоб девушки быстро покрылся испариной, но и изнутри она горела хищным огнем праведного гнева и злости, даже боль куда-то ушла, видимо, не выдержав конкуренцию с яростью.

Лив попыталась перевести дух, глубоко вдохнув и выдохнув, и услышала, как Макс уселся на скамейку позади нее, по-прежнему не сводя с нее взгляда. Она медленно вдохнула и повернулась на спину, сделав вид, что только что проснулась.

Макс выглядел прекрасно в темно-синей толстовке с капюшоном, бордовой футболке, джинсах и модных кедах. Он игриво и притягательно улыбнулся, заставив гнев Лив встретиться с холодным водопадом, и с укоризной покачал головой:

- Ай-яй-яй, белоснежка, как же тебе не стыдно!

Лив вздрогнула и, вытаращив удивленные глаза, торопливо села в постели. Как этот поганец догадался о том, что она их подслушала?? Неужели успел увидеть тот момент, когда она накидывала на себя одеяло, торопясь прикинуться спящей?

- А ты что, франкенштейн, новый голос моей совести? – язвительно и нервно проговорила Лив, судорожно соображая, что же ей теперь делать дальше. – Знаешь, старый голос, звучавший как божественная музыка Эннио Морриконе, мне нравился больше.

Макс рассмеялся и огненно посмотрел на девушку, сложив руки на груди.

- Ну не надо, не надо, белоснежка! Не пытайся скрывать от самой себя, что мой голос нравится тебе куда больше! И давай-ка вернемся к твоей провинности.

Лив тяжело вздохнула и затараторила, ощущая в себе очередной прилив идиотизма:

- Слушай, ну я же не виновата, что иногда двигаюсь и хожу во сне, даже говорить во сне умею, даже на кровати прыгать, так что если ты думаешь, что мои активные действия, связанные с беготней по палате, в желании сделать вид, что я ничего…

Макс вдруг весело захохотал, изумленно глядя на Лив. Девушка недоуменно нахмурилась… Чего это он веселится? Сердиться на нее должен за то, что она подслушала их с отцом дурацкий разговор… И вообще, могли бы и потише говорить…

- Погоди, постой-ка, Лив… - хохотал в приступе безудержного веселья Макс. – Ты хочешь сказать, что сняла с руки датчики во время очередного приступа… лунатизма, связанного с… желанием попрыгать по кровати??? – и он взял в руку провода с присосками и, помахав ими перед лицом ошарашенной и густо покрасневшей Лив, снова захохотал. – Малышка, если у тебя есть еще какие-то секреты, например, ты пьешь кровь белых пушистых кроликов в половину первого ночи, или любишь пересматривать «Санта-Барбару», когда тебе грустно, предупреди, пожалуйста, заранее, договорились??

Лив гневно вырвала у него из руки свои датчики и, сгорая со стыда, раздраженно воскликнула:

- Заткнись ты, месторождение дебилизма! Сам-то, небось, по ночам любишь по холодильникам в голом виде ползать и чужую еду воровать, это, кстати, на тебя очень похоже, но я же не ржу, как коняга, которой копчик почесали! Если ты о датчиках, горилла, то они мне спать на левом боку мешают, да и легкое подозрение у меня, что не сдохну, как бы ни хотелось, в ближайшие лет тридцать, так что отвали, гнусавое дребезжание совести, куда подальше!

Макс продолжал громко хохотать, сводя на «нет» все раздражение и тягучую злобу, которые бушевали внутри девушки от осознания того, что они с папашей собрались провернуть за ее спиной, пока она лежит раненным морским котиком в этой палате, так что через пару минут ей даже сделалось немного стыдно от того, что она собралась предпринять.

- Ладно, ладно, белоснежка, не ругайся, а то твое милое личико покроют преждевременные морщинки… - он снова просмеялся, заметив, какой бабой-Ягой зыркнула на него Лив, и примирительно улыбнулся, проговорив:

- А твой отец глубоко заблуждается насчет тебя… На месте маленькой, но чертовски пренебрежительной ко всем физическим недугам девочки он видит ту же маленькую, но очень слабенькую и хрупкую малышку, которой нужно длительное санаторно-курортное лечение, ибо без селезенки, да с дыркой в легком человек очень уязвим ко всякого рода… видам смерти.

Лив потянулась и зевнула, соображая всеми своими извилинами, как незаметно свалить из этой пропахшей спиртом и таблетками белоснежной тюрьмы в ближайшие пять минут и куда деть при этом не на шутку разговорившегося стража в синей толстовке.

- Ты так умно рассуждаешь, павлинья морда, а не бросить ли тебе карьеру страшного итальянского мафиози – черного плаща, и не заделаться ли великим философом? Напишешь десятитомник высказываний, что-то вроде «стакан наполовину пуст или наполовину полон» или «поспешай, не торопясь» и кучу прочей ерунды для заблудших душ, которым только твоих глубокомысленных изречений и не хватало… как тебе мысль?

Макс пожал плечами и с веселой улыбкой ответил:

- Думаю, из нас двоих, белоснежка, скорее, ты выпустишь сборник обзывательств, почерпнутых из названий представителей флоры и фауны, описанных в детской энциклопедии. Но если ты и правда считаешь меня великим мудрецом, моя девочка, то просто докажи это, подарив мне волшебный поцелуй и согласие уехать со мной в Италию! В качестве признания моей особенности этого будет вполне достаточно. – самодовольно и нагло заявил он, обаятельно наклонившись к девушке и очаровывая ее огненным взглядом синих глаз, нежно и ласково пройдя по чертам ее несколько помятого от лежания на подушке, чуть порозовевшего лица.

Спасибо Всевышнему, хоть датчики треклятые молчали! А то триумфу этого черноволосого, обаятельного красавчика не было бы предела. Оливия снова почувствовала себя пришитой к месту и не имеющей сил пошевелиться под его чарующим, нежным, но сильным и мужественным взглядом, он невыносимо околдовывал ее, и она ничего не могла с собой поделать, не могла сопротивляться тому, что все внутри нее сжималось и подрагивало от его близости… И виной тому были, конечно, ее воспоминания и чувства, которые, как бы она ни хотела, ей не удавалось заглушить в себе…

С трудом удерживая себя от невыносимого желания посмотреть на его губы и прикоснуться хоть кониками пальцев к его груди, Лив тихо, по-прежнему не двигаясь, с трудом проговорила:

- Смешная шутка, Макс, особенно насчет того, чтобы я собрала свой нехитрый скарб и бросила Джонни и отца, вместе с его тупорогим бизнесом, а также Брайана, который как-то странно спокойно терпит меня, и суповой наборчик, пользующийся дешевой краской для волос, на произвол судьбы и улетела на пожизненные каникулы на Сицилию. Ну а то, что ты – великий мудрец и мудришь всякую идиотскую хрень – я давно знала, так что считай это моим признанием. И хватит уже пялиться, чертов франкенштейн, как же ты заколебал своим умением дергать мои нервы и чувства по отношению к тебе! Закрывай зеркала души, ложись на скамеечку и притихни… - Лив, наконец, пришла в себя, зачитывая вслух этот монолог, но все еще желая убить Макса за то, что он продолжал огненно и страстно оглядывать ее лицо, губы, шею, зону декольте, будто не просто имел на это право, но был единственным хозяином сего «богатства». – А хотя, нет, обворожительнейший из навязчивейших, сгоняй-ка лучше за кофе.

Макс притворно вздохнул и еще ближе пододвинулся к Лив, заставив ее перестать дышать и замереть на этой чертовой больничной койке… А время-то шло, часики тикали… пора что-то делать с бывшим парнем…

- Ради тебя – все, что угодно, моя королева… - огненно шепнул он практически ей в губы, неотрывно глядя в ее аквамариновые глаза своими обжигающими и такими мужественными, синими, как лед, глазами. – Только скажи волшебное слово, ну же, будь умницей… - гипнотически жарко произнес он, и тело Лив пробило электрическим током… Нет, он точно издевается, скотина бессовестная!

Лив тихонько вздохнула, выдерживая напряженный зрительный контакт, поднявший температуру ее тела на несколько градусов, но ее рука все же скользнула под подушку и нащупала толстенный, не менее, чем из трех тысяч страниц, сборник сочинений европейских авторов ХХ века и, сжав его ладонью, виновато прошептала:

- Извини, Макс… Я не хотела снова делать это, но…

И ровно через секунду ошарашенные глаза Макса уже следили за тем, как на них опускается огромная, тяжелющая книга в кожаном переплете с железными вставками, которую, по иронии судьбы, сам же он и принес девушке почитать, забрав ее у одного из умирающих пациентов Калеба (точнее, к тому моменту уже умершего).

Он ничего не успел сделать или сказать. Сокрушительный удар, искры салюта во все стороны, дьявольская боль и кромешная тьма… На второй секунде его глаза благополучно закрылись.

Лив с огромным сожалением проследила за тем, как безжизненное тело Макса валится на пол, безвольно распластавшись на белом кафеле в странной, неуклюжей позе. И она снова его вырубила. Уже второй раз за всю историю их отношений. С огромным сожалением и жгучим чувством вины Лив немножко постояла над ним, затем, подумав, схватила подушку и подложила ему под голову, с огромным усилием развернув его на спину и сложив руки ему на грудь.

Еще несколько секунд ушло на то, чтобы написать Максу извинение пальцем на остатках шоколадного торта, где ранее сверху красовалось очередное нежное послание от шеф-повара Эндрю, после чего Лив кинулась одеваться.

Скинув с себя больничную сорочку, Оливия со скоростью супергероя из комиксов принялась натягивать на себя джинсы с излюбленными дырками на коленках, желтый свободный топ с закрытой грудью и спиной, прикрывающий бинты на месте ранения, и в тон ему лакированные, такого же цыплячьего оттенка, туфли на высоком каблуке. Этот наряд она попросила когда-то привезти своих телохранителей на тот прекрасный день, когда доктор Калеб, наконец, позволит ей выйти из его волшебной лечебницы.

Бросив последний виноватый взгляд на Макса и тяжело вздохнув, ощущая, как накатывает волна боли и усталости (все-таки сил после операции она накопила немного), девушка тихонько выскочила за дверь.

Благодаря лишь какой-то счастливой звезде, в коридоре, да и в самой лавке над подпольной клиникой никто ей не попался, а ее «Кадиллак» стоял буквально в двадцати метрах от входа, сверкая своей черной чистотой и лакированным металлом.

Вопреки надеждам девушки, на улице было чертовки холодно: она совсем забыла, что на дворе уже глубокая осень. Но возвращаться за курткой не было времени. Поежившись, она бросилась к машине и запрыгнула внутрь, поспешно включив двигатель и ожидая, когда, наконец, заработает подогрев сиденья. Выехав на одну из прилегающих улиц, Лив холодной рукой вытащила из джинсов телефон и быстро набрала номер Люка, поеживаясь и ощущая свежий прилив боли, который, к тому же, усугублялся напряжением замерзших мышц всего тела.

Со второго гудка в трубке послышался взволнованный голос:

- Оливия?? Что… что случилось? Как твое здоровье? – спохватился компьютерный гений, от радости забывший не только о том, что предмет его восхищений должен быть в больнице, но и собственное имя.

Лив поморщилась, чувствуя, как нагревается под ней сиденье, даря ее замерзшим косточкам долгожданную порцию тепла.

- Я, как всегда, в порядке, гений, лучше ты скажи – твой железный друг, снизу доверху напичканный разными приложениями и программами, рядом с тобой?

- Разумеется. – быстро и деловито ответил парень. – Что я должен сделать?

Лив услышала спешный стук его пальцев по клавиатуре и улыбнулась, снова порадовавшись знакомству с ним.

- Мне нужно, чтобы ты выследил сигнал мобильника моего отца. – выпалила Лив и продиктовала ему номер.

Люк записал номер, и Лив услышала щелканье мышью и новую клавиатурную дробь, которая, однако, была прервана вопросом:

- А разве сейчас ты не должна быть в… ну… в больнице?

Лив затормозила на светофоре и включила обогреватель, облегченно вздохнув от ощущения теплого дуновения в свою сторону:

- Слава Богу, а то чуть кишки к скелету не примерзли… - неожиданно, вслух тихо пробормотала она, получив в ухо удивленное:

- Что?

Девушка недоуменно хмыкнула, обнаружив, что говорит мысли вслух, и ответила милому, волнующемуся за ее здоровье, компьютерщику:

- Что «что»? Я ничего не говорила. А насчет моего пребывания в больнице… - Лив беспечно отмахнулась, тут же поморщившись от резкой боли в груди. – Я чудесным образом быстро исцеляюсь. Доктор Калеб просто не нарадуется на такую прилежную пациентку… А когда он перестанет радоваться и обнаружит, что вместо меня в палате отдыхает красавчик-сицилийский босс в отключке, будет уже поздно что-либо менять. Так что там с папашей, Люк? Мне срочно нужно узнать, где он!

- А-а-а… э-э-э… - шокировано протянул в трубку Люк, совершенно не представляя, как реагировать на подобного рода изречения, но, взяв себя в руки, он все-таки принял решение перейти к делу. – Сейчас, Оливия, еще минутку… Угу… Есть. Эйден Мартинес сейчас в Бруклине, перекресток Беркли-плейс и Седьмой авеню… Минут двадцать езды от тебя.

Лив кивнула и, включив навигационную карту, мило протараторила:

- Пора поднимать тебе зарплату, хакер. Мой папандр вообще платит тебе?

Люк робко и неуверенно хмыкнул в трубку.

- Ну… Да… в некотором роде.

Лив вырулила на оживленное шоссе, следуя указаниям строгого женского голоса из навигатора, и удивленно переспросила:

- Это что еще за некоторый род? Он что, тебе вместо денег банки с консервами шлет? Или выдает заработок талонами из игрушечной «Монополии»?

Люк скромно рассмеялся.

- Нет, он просто… пообещал не выдавать информацию о том, что я проник на сайт Министерства обороны… кому надо.

Лив недовольно поморщилась.

- Мистер Скрудж в своем репертуаре. Ладно, дружок, не переживай. Я исправлю эту ситуацию. Хватит твоему талантливому мозгу ютиться в сараюшке, где ревнивая и скандальная подружка начищает полы воском. Спасибо за помощь, гений, я в долгу не останусь! Пока!

И она хотела повесить трубку, как Люк вдруг поспешно окликнул ее дрожащим от волнения голосом:

- Лив, постой!

- Чего тебе?

- А ты… м-м-м… - он замялся и замолчал. Лив хмуро посмотрела на дисплей, затем недоуменно проговорила в трубку:

- Люк? Ты там в порядке?

Вздох, затем снова слабый, дрожащий голос:

- Я хотел спросить… ты… ты… встречаешься с кем-нибудь? – с огромным трудом выдавил гений и в ужасе замолчал, а Лив от удивления чуть не врезалась в идущий перед ней автомобиль. Ее губы растянулись в довольной улыбке, и она чуть не захихикала, как маленькая глупышка. Ну надо же! Неужели этот парнишка в нее влюбился? Вот так дела…

Лив вздохнула. Расстраивать и обижать Люка ей не хотелось, он правда был невероятно мил с ней, но…

- Прости, Люк, но… да, есть тут парочка гамадрилов, которые вытрепали мне все нервы… Ах да! – вспомнила вдруг Лив и чуть не захохотала. –За одной из этих обезьян я еще и замужем! Так что, да… В моей ситуации одним экстрактом валерианы не отделаешься, прости. – грустно добавила девушка, которой второй раз в жизни пришлось дать отворот-поворот хорошему, симпатичному парню, и ей правда было искренне жаль.

Люк вздохнул и быстро, но с невероятной грустью, произнес:

- А… да? Ну, ладно… Извини за вопрос, я просто… Не бери в голову. – он вдруг собрался и уже более спокойно произнес:

- Удачи тебе с отцом, Оливия, если понадоблюсь – звони.

И отключился.

Лив, все еще пребывая в легком шоке от того, что каким-то непостижимым образом очаровала компьютерную голову, бросила телефон на соседнее сиденье, попытавшись сосредоточиться на своей миссии.

Но, судя по всему, счастливая звезда решила перейти на соседнее полушарие земли или вообще упала с неба и сгорела в атмосфере, потому что Лив стало казаться, что какие-то темные силы (исходящие наверняка от насекомыша с туманным взглядом, от кого же еще?) специально препятствуют тому, чтобы она успела добраться до Эрнесто раньше, чем отец сделает из него люля-кебаб.

На перекрестке Президент и Сеттет-стрит «Кадиллак» уже готов был сорваться на только что загоревшийся зеленый, как, откуда ни возьмись, на проезжей части появилась бабуля, тяжело хромая с палочкой на другую сторону дороги, и, кажется, пребывая в мире, где слабым, немощным старичкам на любой дороге горит вечный зеленый свет.

Треклятые секунды бежали прочь одна за другой, пока бабуля медленно, но верно ползла в своих чистеньких, беленьких кроссовках (странный выбор обуви для пожилой женщины, но тем не менее), коричневой вязаной юбке и синем, утепленном пальто, переставляя свою палочку дрожащей, почти прозрачной, сухой рукой.

Лив с нетерпением барабанила пальцами по рулю, дрыгая ногой и наблюдая, как порывы ветра заставляют старушку прикрыть глаза и двигаться еще медленнее, чем здоровенная черепаха со светлыми полосками на толстом панцире… Лив не могла вспомнить ее название.

Машины позади нее сигналили ей, равно, как и нетерпеливые, вечно спешащие автомобили на встречной полосе, из которых уже начали выглядывать водители, ругая бесстрашную старушонку на чем свет стоит.

Лив со злостью посмотрела на орущих мужчин, ставших похожими на свиней, страдающих запором, и, недолго думая, вылетела из теплого «Кадиллака» и, подбежав к бабульке, которая ошарашено уставилась на маленькую блондинку в летнем топике, схватила ее руку и, перекинув через свою шею, поволокла ее практически на себе, морщась от дикой боли при каждом вдохе.

- Дочка, дочка, потише… Куда ты так спешишь? – медленно прошамкала бабуля, неотрывно глядя белесыми, выцветшими глазами на Лив.

- Да как куда, бабуля? На светофоре – красный, на дороге – нетерпеливые психи, на улице – пять градусов тепла! Вы же не хотите стать жертвой автокатастрофы, брошенной на месте преступления и замерзающей без руки помощи? – протараторила Лив ошеломленной бабке, и, сделав последний рывок, поставила старушку на безопасный клочок тротуара, выдохнув. – Запомните, пожилая мисс: зеленый свет – ползи вперед, красный – с места меня никто не сдерет… Как-то так.

И Лив побежала обратно к машине, сопровождаемая аплодисментами свиней с расстройствами желудочно-кишечного тракта и нервной системы и удивленным, но благодарным взглядом старушки на тротуаре.

Девушка резко стартанула, торопясь нагнать утерянное время, но на дороге, как на зло, на каждом перекрестке горел запрещающий сигнал, задерживая ее секунд на тридцать и все больше сокращая расстояние между нею и тем отрезком ближайшего будущего, в котором спешащая девушка находит мертвое тело сводного братца с вырванными жизненно важными внутренними органами.

На одном из подобных перекрестков, где красный свет был особенно мучительно долог, Лив нервно покусывала губу, глядя то на электронный циферблат перед собой, то на окружающие ее дома и прохожих, практически не замечая их. Ее телефон без устали жужжал на соседнем кресле, но девушка не предпринимала никаких попыток поговорить о собственных отклонениях по фазе хоть с кем-нибудь из тех, кому срочно захотелось найти ее.

Красный все горел и горел, пропуская оживленное четырех-полосное движение по перекрестному шоссе, и Лив волновалась все больше и больше… как тут ее внимание привлекли двое молодых людей, стоящих на углу дома. Один из них был белым, а другой – чернокожим, с короткой, еле заметной стрижкой черных, жестких волос и неизменным широким, приплюснутым носом – характерным признаком особенного лицевого строения темнокожих людей.

Белый парень был блондином в черной кожанке, под которой виднелась черная толстовка с капюшоном, джинсах и кедах, а лицо его… Лив не могла сказать, что это был обычный парень из тех, что учатся в колледже или работают официантами в закусочных. Криминальное прошлое этого блондинчика оставило свой след на перебитом, кривоватом носе, парочке шрамов: один украшал бровь, разделяя ее на две причудливые части, а другой – щеку, и выражении глаз – они цепко оглядывали прохожих, а точнее, их сумки, карманы, прикид, перепрыгивая на подъезжающие к светофору автомобили, пристально осматривая каждую деталь, замечая любую мелочь, которая могла бы дать информацию о состоятельности владельца или о возможностях перепродажи тачки, либо ее комплектующих.

Его друг афроамериканец выглядел подобным ему образом, но, в общем-то, не изменяя стилю афроамериканской молодежи: объемная темная футболка, массивная куртка с капюшоном, который был накинут на его голову, несколько передних золотых коронок, блестевших в те моменты, когда он цедил речитативом свою реакцию на слова товарища, джинсы, кеды… Он держал руки в карманах, и Лив могла поклясться, что в одном из его кулаков было зажато оружие.

Лив понимала, что они готовятся что-то совершить, но даже и во сне не могла представить, что жадные и внимательные взгляды этой разномастой парочки вдруг остановятся на тонированном, потрясающем «Кадиллаке Эскалэйд», внутри которого она же сама и сидела.

Со все более нарастающим беспокойством, нервно поглядывая то на светофор, то на часы, то на засиявшую неподдельным интересом группу из двух людей, разглядывающих ее автомобиль слева направо и о чем-то переговаривающихся, Лив упрашивала любые силы природы или хотя бы дорожное управление Нью-Йорка о том, чтобы она могла выжать газ и рвануть от этого места куда подальше… Но красный все горел и горел, заставляя ее проникнуться сильной нелюбовью к этому цвету.

И в этот момент худшие опасения Лив подтвердились: черный и белый о чем-то быстро договорились и резвой походкой и с устрашающими, как им казалось, выражениями лиц двинулись к «Кадиллаку».

Лив ошеломленно смотрела на них, не зная, плакать или смеяться от такой подножки со стороны судьбы.

- Не… может… быть. – выдохнула она, глядя, как двое бандитов подходят к водительской дверце и дергают за ручку, но натыкаются на неожиданное препятствие в виде блокировки. – Нет, серьезно???

А время шло.

- Эй. – жестко крикнул белый, постучав по стеклу костяшками пальцев. – Открывай. Немедленно! Или тебе же будет хуже! Давай, кретин!

Великолепно. У нее хотят угнать машину посреди бела дня двое отморозков, забывших о межрасовой войне ради достижения общей цели и приставших именно тогда, когда она так чертовски спешит спасти жизнь другому человеку! Нет, ну это издевательство какое-то!

Лив не на шутку рассердилась и, открыв бардачок, вытащила оттуда пистолет. Эту сладкую парочку она не боялась, и отдавать им свою любимую машинку и чесать пешедралом восемь кварталов как-то не входило в ее планы.

Белый начал разъяряться, видя, что водитель авто не реагирует. Конечно, если бы эти двое сразу узнали о том, что «Кадиллак» защищен толстенной броней и пуленепробиваемыми стеклами, то отказались бы от этой затеи сразу, а не торчали бы посреди дороги, привлекая ненужное внимание пешеходов и тех, кому пришлось пристроиться следом за Лив в очередь на проезд через перекресток. В результате, паренек как-то важно и многозначительно кивнул своему черному другу, и тот, подойдя вплотную к двери, показал рукоять револьвера, слегка высунув его из кармана.

- А ну вылезай из тачки, дерьмо собачье, живо!!! – заорал белый, брызнув слюной, а может, остатками самообладания, на стекло, и Лив брезгливо поморщилась. – Или тебе будет ой как плохо, слышишь, гнида?!?

Лив, проклиная все на свете, глянула на светофор, на несколько машин перед ней, на психованного парня за окном и мощно газанула, заставив обоих горе-преступников отпрыгнуть от неожиданности.

Негр вытащил пушку и навел ее на стекло, целясь прямо в голову девушке, которую он не видел.

- Ну все! Ты конкретно попал, урод! Вылезай живо, козлодой!! Считаю до трех: раз… два… - негр взвел курок, и Лив, закатив глаза и потеряв всякое терпение, тем более, видя впереди спасительный зеленый, слегка опустила стекло и вытащила свой пистолет, направив его на негра.

- Три. Стреляй, мечта стоматолога, пиф-паф. – гневно процедила она, испепеляя сияющим злобой взглядом двоих, так не вовремя приставших к ней, угонщиков.

Белый и черный обомлели, увидев белокурые волосы и большие, аквамариновые глаза, горящие, однако, недобрым огоньком, но все равно принадлежавшие женщине, а когда, через секунду, до их крошечных мозжечков дошло, они наперебой заорали:

- Кертис, это же телка!

- Слышь, да тут, по ходу, баба за рулем! Вот так свезло!! – захохотал негр, шлепнув белого по плечу и, наклонившись к окошку и выдерживая пристальный взгляд Лив, с дебильной усмешкой проговорил:

- Эй, куколка! Если выйдешь без всякого базара и уберешь ствол, мы, так и быть, ничего тебе не сделаем, так что давай-ка по-хорошему, детка!

Лив нетерпеливо покосилась на часы и гневно ухмыльнулась:

- У меня другое предложение, крутые парни: вы сейчас убираете свои трусливые задницы от моей машины, и, так и быть, я не найду вас и не завяжу в крепкий, дружеский узелок ваши ловкие, шаловливые ручонки, идет? Повторяю, быстро отвалили от моей тачки!!! Я спешу.

Негр и белый переглянулись и расхохотались злобным смехом.

- А ты, малышка, очень веселая… - хмыкнул белый, тоже наклонившись к окну. – Думаешь, если с тобой твой малокалиберный дружок, то ты уже крутая девочка? А если мой братан тебе мозги вынесет прямо сейчас?.. Еще раз говорю: открывай тачку, шлюшка! Слышишь?

Лив злобно топнула ногой и, ощущая, как гнев и дикое, горячее, как печь, раздражение захлестнули ее окончательно и бесповоротно, изловчилась и грубо, изо всей силы врезала пистолетом по руке белому, наставив его на агрессивно дернувшегося афроамериканца, желающего защитить друга от телесных повреждений, яростно прошипев:

- Ладно, ублюдки, только из-за того, что мне чертовски срочно надо быть сейчас в другом месте, я воспользуюсь положением и открою вам секрет, что эта машина принадлежит Эйдену Мартинесу, моему чудесному и очень доброму папочке… У вас есть хоть малейшее представление, кто он такой? – задала риторический вопрос Лив, потому что при звуке имени ее отца, оба парня испугались до того, что белый потемнел, а черный побледнел. Они одновременно отступили на шаг назад, и даже их пистолет как-то горестно повесил нос, услышав столь шокирующую новость.

- Да ну… Ты брешешь… - сипло проговорил негр, а Лив закатила глаза.

- Хочешь проверить? Стреляй по тачке! Она бронированная, кретин! Так что если вы двое не хотите всю жизнь принимать пищу через трубочку, то вы сейчас же оставите меня в покое и пойдете к чертям собачьим, в противном случае папочка узнает подробное описание ваших рож, а память у меня хорошая. – гневно, с угрозой в голосе проговорила Лив, которая никогда обычно не прикрывалась отцом в собственных проблемах: это было не в ее духе.

Парни даже как-то странно задергали глазами, впечатленные ужасающей новостью о том, что они чуть было не покусились на машину и здоровье дочери мафиозного барона, и, отступая назад, подняв руки в знак капитуляции, одновременно бормотали:

- П-простите, мисс Мартинес, мы это…

- Мы же не… не специально… мы просто…

Лив прищурилась и нахмурилась, вдруг заметив у чернокожего на руке зеленый платок… Она знала, кто носит такие платки, но почему тогда этот парень напал на ее машину?..

- Эй, ты, в капюшоне! – вдруг окликнула негра Лив, указав дулом пистолета на его запястье. – Это платок «Острых ножей»? Ты – человек Трейшоуна?

Негр замер, напугавшись, кажется, еще больше.

- Я… да… Не говори ему! – вдруг взмолился он, и его глаза сделались такими жалкими и беззащитными, что Лив мигом остыла. – Он убьет меня!!!

- Так ты знал, что у него распоряжение – не трогать машины моего отца?!? Почему тогда полез ко мне??? – возмущенно воскликнула Лив, ничего не понимая. Или Трейшоун решил повоевать с ней, отомстить за смерть своих людей, или этот паренек глуп, как чихуахуа…

Черный паренек расширил наполненные ужасом темные глаза и замотал головой:

- Нет, я не знал, клянусь! Мне ничего об этом…

Лив бросила взгляд на часы, и ее сердце сжалось: еще несколько минут впустую… Проклятье!!! Только бы папаша решил растянуть удовольствие…

- Ладно, проваливайте. – махнула рукой Лив, и афроамериканец вскинул к ней руки:

- Стой! А как же я?..

- А что –ты? – нетерпеливо протараторила девушка. – Я даже твоего имени не знаю, так что прекрати мочить штанишки и иди, поменяй подгузник! С Трейшоуном я сама разберусь. Пошли к черту!!! – гневно бросила Лив и даванула педаль газа, не боясь отломить ее своими резкими действиями.

Восемь кварталов пронеслись быстрее, чем комета Хейла-Боппа в 1997 году, и Лив, бросив «Кадиллак» поперек улицы и не потрудившись убрать с проезжей части его мощный, увесистый зад, быстрым взглядом окинула жилой, восьмиэтажный дом, в котором, судя по наводке Люка, и был сейчас отец.

Тяжело вздохнув, чувствуя, как в голове шумит ветер и стучит дятел, грозя выдолбить из коры головного мозга последние извилины, девушка собрала остатки сил и, поежившись от холода, бросилась в подъезд.

Серые, нагнетающие тягостное настроение, гладкие стены, три одинаковые двери на каждом этаже – вот и все, что она увидела, посмотрев наверх, в просвет между перилами.

- Ну, если отец уже здесь, значит из квартиры в любом случае будет раздаваться его карканье, крики и дурацкая стрельба. – заявила сама себе Лив, тяжело дыша, и бросилась вверх по лестнице.

Иногда из дверей, в ответ на цоканье ее каблуков, высовывались озадаченные и испуганные головы, правда, после секундного созерцания бегущей вверх блондинки, одетой, как на пляж, в ноябре-месяце, они отчего-то шустро исчезали, сопровождая это звуком громко захлопывающихся дверей, разносящимся на несколько этажей эхом по подъезду.

Оливия понимала, почему у них такая странная реакция: видимо, папаша со своим выводком грозно протопал по этой же лестнице некоторое время назад, и, скорее всего, жителей немного напрягло оружие в их руках и сумрачные лица, поэтому…

Ее мысль оборвалась на полуслове.

Между четвертым и пятым этажом прямо на ступеньках лежал мужчина. Судя по грязной, в пятнах от еды, майке и рваных, отдувавшихся на коленках, спортивных штанах, он явно жил в одной из этих квартир, а валяющаяся рядом догорающая сигарета свидетельствовала о цели его выхода на площадку…

Лив замерла, в ужасе глядя на то, как хрипел незнакомый ей мужик, держась за сердце и вытаращив подернутые болью глаза на девушку, кажется, пытаясь попросить о помощи.

Сердце Лив дернулось, и она в раздражении посмотрела наверх, туда, где, по ее мнению, располагалась обитель Господа.

- Да ты издеваешься?!? – топнула она ногой, проклиная чертовы обстоятельства за то, что каждая секунда во спасение этого курильщика может стать роковой для супергениального, но больного на всю головушку, малорослика Эрнесто, но, не мешкая ни секунды, она пересекла несколько оставшихся ступеней вверх и забарабанила по всем трем дверям, заголосив, что есть мочи:

- Эй!!! Э-э-эй!!! Кто-нибудь!!! Откройте! Тут мужчине плохо!! Откройте же, ну!!! – гневно прошипела Лив, снова обрушившись с кулаками на хлипкие двери, которые сотрясались от ее ударов.

И, наконец, хвала Всевышнему, из квартиры с левой стороны послышался щелчок отпираемого замка, и Лив увидела два больших карих глаза, обрамленных густыми ресницами и темными бровями, взметнувшимися наверх от удивления и испуга. Лив требовательно посмотрела на девушку, в ужасе таращившую на нее свои глазищи, и яростно протараторила:

- Наконец-то, давай скорее, звони в скорую, видишь, ему плохо, приступ или что там у него еще в груди защемить может… А курить-то меньше надо, так ему и передай, если оклемается, а пока, может, побудешь с ним, а то я спешу, мне еще кое-кого спасти надо… - на одном дыхании импульсивно выдала Лив, указывая рукой на хрипящего соседа девушки, все еще пучившего глаза в потолок и явно страдающего от ужасной боли.

Девушка, наконец, очнулась и, распахнув дверь, вылетела на площадку, достав из кармана мобильный и набирая номер службы спасения.

- Мистер Киндел!! Мистер Киндел!!! Что с вами?? – в ужасе затараторила темноволосая, немного полноватая девчонка, которой на вид казалось не больше пятнадцати лет. – О, Господи! Сейчас… скорую вызову…

Она набрала номер и, приложив мобильник к уху, посмотрела на Лив расширенными от растерянности и испуга глазами.

- Спасибо… - шепнула она, как-то странно посмотрев на девушку, и Лив кивнула:

- Не за что. Теперь скажи: не видела ли ты тут толпу дядек в строгих костюмах с лицами носорогов и огнестрельным оружием в руках, возглавляемых пыхтящим, как паровоз, седеющим важным шкафчиком с голосом, как из громкоговорителя?

Девушка ошарашено открыла рот и медленно кивнула.

- Они побежали… на седьмой… - шепотом, наполненным несказанным ужасом, проговорила она.

Лив снова кивнула и улыбнулась ей из последних сил.

- Слава Богу! А то тишина такая – думала, что домом ошиблась! Эти-то красавцы мне и нужны! Ну, счастливо тебе и… мистеру Кинделу.

И Лив бросилась наверх, чувствуя на себе взволнованный и ничего не понимающий взгляд больших карих глаз.

Седьмой этаж и правда ознаменовал окончание гонки Лив за собственным папашей: дверь в квартиру напротив лестницы была распахнута настежь, а в бедно обставленной, старомодной прихожей лежало несколько человек с пулевыми отверстиями в разных частях тела, напустив на старый, протершийся ковер уже целую лужу крови.

Лив замерла, с болью и отвращением глядя на них, но в этот момент из глубины квартиры раздались крики, звуки борьбы и ломающейся мебели, и Лив, спешно перешагнув через мертвые тела, рванула на крик, борясь с собственным ужасом от того, что она все-таки могла опоздать.

В гостиной, кроме все тех же нескольких мертвых тел, никого не было, а новый крик раздался из спальни. Не мешкая ни секунды, держась за стены и чувствуя, как гудит в ее голове, Лив кинулась за угол и увидела толпу людей ее отца, включая Марти и Эдди, с грозными лицами нацеливших пистолеты внутрь комнаты.

- А ну расступитесь, остолопы, живо! – скомандовала Лив, расталкивая массивные спины в дорогих костюмах и пробиваясь в спальню.

- Мисс Оливия?!? – завопил ошарашенный Марти, но Лив только махнула на него рукой и влетела в комнату.

Спальня была пустой, если не считать огромной кровати посередине, на которой «отдыхал» мертвый человек Эрнесто лицом в подушку, а возле нее на полу, один на другом, лежали еще двое бедолаг, но Лив не замечала их.

Ее внимание было приковано к высокой, крепкой фигуре в невероятно дорогом черном костюме и туфлях и с до жути знакомым седеющим затылком, стоящей около открытого окна и с явным напряжением держащей по тонкой, костлявой щиколотке в каждой руке, которые завершались очень уж бросающимися в глаза лакированными голубыми ботинками небольшого размера.

- …этот полет ты навсегда запомнишь, задохлик!!! – громыхал отец, и Лив, чувствуя, как в груди все больно сжалось, а в глазах потемнело, вскинула руки и закричала:

- Отец!!! Нет!!! ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ???

Эйден вздрогнул и чуть случайно не отпустил Эрнесто в бездну, который как-то болезненно захохотал.

- Оливия?!? Что ты здесь делаешь??? – встревоженно и гневно воскликнул отец, обернув голову и ошарашено уставившись на дочь. – Ты должна быть в больнице у Калеба!!!

- А ты должен был сказать мне, что собираешься к этому таракану! – крикнула в ответ Лив. – Немедленно верни его внутрь!!! Немедленно, отец!!!

Эйден раздраженно рыкнул и с огромным трудом втащил Эрнесто обратно в квартиру, грубо установив рядом с собой.

Лив нахмурилась, посмотрев на своего, некогда важного, представительного и самоуверенного, а теперь просто жалкого, сводного брата.

Эрнесто скалился, как-то болезненно подрагивая и держась одной рукой за ребра. Его лицо было фиолетовым от множественных синяков, бровь и лоб были рассечены, и капли крови размазались по его щекам, рваная губа окрашивала ровный ряд зубов в алый цвет, а волосы спутались, и на их белесом оттенке тоже играли багряные пятна крови. Тот самый зеленый кардиган, в котором болтался «жучок», прыгая под шелковой подкладкой, был снова изорван и испачкан в крови, это же касалось и темно-синих, некогда выглаженных до совершенства, брюк. В общем и целом, выглядел Эрнесто ужасно.

Лив вдруг очнулась, как будто всю дорогу до этой квартиры пребывала в чужом теле. Она так спешила спасти шкуру этого несчастного, запутавшегося в себе и собственных эмоциях, типа, что напрочь забыла о собственном самочувствии. Боль обрушилась на нее, как снежная лавина с горного хребта – резко и отчаянно придавив ее своим весом. Она обнаружила, что ее голова просто разрывается изнутри чудовищной пульсацией, грозящей выкинуть мозги из всех возможных отверстий в черепе, безумная боль разрывала ей грудь и правую сторону туловища, особенно в том месте, где была рана, вдобавок, она ощущала сбивающую дыхание сердечную аритмию и невероятную, жгучую усталость: кажется, организм отозвался на поспешное исчезновение из больницы и скоростной подъем на седьмой этаж.

Лив с трудом выдохнула и с укоризной посмотрела на отца, тревожно, но в то же время разозленно изучающего ее пристальным взглядом.

- Я же тебе говорила, что должна увидеть его прежде, чем ты реализуешь на его тщедушном теле свои мстительные идеи!! – недовольно воскликнула Лив, очень сильно желая присесть, а лучше – прилечь где-нибудь: так сильно подкашивались от слабости ее ноги. – А ты решил все сделать по-своему, да еще часового ко мне приставил! Да ты хоть представляешь, папочка, в каком ужасном состоянии мне пришлось его оставить??? А все из-за твоего идиотского плана по ограждению такой хрупкой меня от нервных переживаний… И как же тебе не стыдно, взрослый человек, седеющие виски, бритва с тремя уровнями лезвий?!? Ай-яй-яй. – язвительно проговорила девушка, ввергая своего отца в замешательство, правда, судя по бешено вращающимся глазам, чувством вины, на которое уповал этот монолог, там так и не запахло.

- Оливия… Какой неожиданный сюрприз… - проскрежетал Эрнесто, отплевывая кровь из разбитой губы, но Эйден тут же ткнул дулом пистолета ему в щеку и раздраженно прошипел:

- Заткнись. Ни слова, пока я не разрешу. – он снова посмотрел на дочь и громыхнул:

- Лив, что ты сделала с Максом?? Надеюсь, он жив? Тебе не следовало приезжать, дочка, ты еще слишком слаба, да ты только посмотри на себя!! – обеспокоенно воскликнул он, махнув на Лив свободной от пистолета ладонью. – Давай так. – успокаивая самого себя, выдохнул отец. – Я здесь все закончу сам, а ты пока посидишь в машине…

- Отец, да что за проклятье седых отроков!!! – вскричала в бешенстве Лив. – Ты что, вздумал играть со мной в игру: «Мы говорим на одном языке, но я все равно тебя не понимаю»??? Значит, поступаем следующим образом: ты, - она ткнула пальцем в нахмуренного и жутко недовольного Эйдена, - и вы все, - она указала на толпу вооруженных мужчин, держащих Эрнесто на мушке, - сейчас выйдите отсюда и оставите меня и этого побитого насекомыша наедине!!! Все ясно, или вам в Гугл-переводчике набрать на португальском, чтобы дошло??

- Что-о-о?? – взревел вконец взвинченный и порядком выведенный из себя всей этой ситуацией Эйден. – Наедине?? Да ни за что на свете! Чтобы я оставил тебя одну с этим маньяком??? Да не бывать этому!!! Так что, либо говори все, что ты хочешь сказать, при мне, либо отвернись, потому что я собираюсь вынести ему мозги вон на ту стену прямо сейчас! – рыкнул он, снова грубо и, наверное, чертовски больно ткнув Эрнесто пистолетом в лицо.

Лив тяжело вздохнула и яростно прошипела:

- Папаша, да очнись ты! Он еле дышит после вашей проработки его на звание боксерской груши для тренажерного зала! Что он может мне сделать? Выйдите, еще раз повторяю!! Наш разговор должен состояться наедине. Ну, ну, вперед! Огурец, командуй эвакуацией! – заторопила их Лив, активно размахавшись руками, и Эйден вздохнул.

- Ладно. Но если что – кричи. – жестко посоветовал он и грозно, с вызовом посмотрел на все еще подрагивающего и жующего собственную кровь главу Чикагского синдиката.

- Непременно. – язвительно ответила Лив, и Эйден махнул своим людям, чтобы они вышли из комнаты. Проходя мимо дочери, он окинул ее взволнованным взглядом в последний раз и вдруг удивленно буркнул:

- Кстати, почему это ты так странно одета?

- Я перепутала времена года. Что здесь странного?? – отрешенно и не задумываясь, ответила Лив, глядя только на Эрнесто. Ей предстояло объяснить ему кое-что… Сумеет ли она убедить, достучаться до его сердца?.. Ее внутренности обеспокоенно сжались.

Эйден покачал головой и неохотно вышел, прикрыв за собой дверь.

Лив и Эрнесто остались вдвоем. Тишину и тонкие волокна напряжения первым нарушил парень:

- Так ты сбежала из больницы, чтобы поговорить со мной??? Оливия… - его глаза подернулись уже знакомой дымкой, и он медленно проковылял к кровати, тяжело и осторожно опустившись на нее. – Стоило ли рисковать своим здоровьем ради какой-то предсмертной болтовни? Или речь пойдет о том, кому будут переданы материалы по тебе и твоей семье после моей смерти?? Я прав?? – он мягко ухмыльнулся и облизал кровоточащую губу.

Лив тяжело вздохнула и села рядом с ним, отодвинув ногу возлежащего на кровати мертвеца как можно дальше от себя.

- Да плевать мне на все твои видео, аудио и другие компроматы. Можешь передать эти файлы хоть Папе Римскому, мне все равно. И кстати, если ты еще не понял, господин «Лютая месть» не убьет тебя. Я ему не позволю, будь уверен.

Эрнесто удивленно, но все так же спокойно и мягко посмотрел на Лив.

- Не позволишь? Но… почему??? Это было бы логичным завершением моей неудавшейся игры… Я столько сделал на пути к уничтожению вашей семьи, что ты должна ненавидеть меня и хотеть убить!

Он мягко и болезненно рассмеялся. Лив промолчала, глядя на него и не испытывая никакой злобы, презрения или ненависти. Только щемящую жалость и желание все изменить…

Эрнесто тоже смотрел на нее. Его серые глаза прояснились, он внимательно и проницательно разглядывал девушку с ног до головы, впечатываясь взглядом в ее глаза, желая понять, что же движет ею сейчас… Какие мотивы и противоречия борются в ее голове?..

- У тебя кровотечение открылось. – спокойно заметил он, глянув на ее желтый топ, и Лив с раздражением на себя и на свое, так не вовремя продемонстрировавшее свою слабость, тело, опустила глаза и увидела большое кроваво-красное пятно на шелковой ткани, расплывающееся в районе пулевого отверстия. Она недовольно посмотрела на Эрнесто и нахмурилась:

- А у тебя ребра сломаны. Может, на этом закончим обсуждать наши болячки, как две старые клячи, или желаешь начать делиться опытом самолечения в домашних условиях? – она вздохнула и, сложив руки в замок на коленях, задумчиво, но импульсивно проговорила:

- Я действительно ненавижу тебя и даже не собираюсь скрывать это. Ты следил за мной, вызнал мои секреты, шантажировал нас, успешно начал топить наш бизнес, сунул отца в консервную банку и заставил бороздить дно Гудзона, чуть не убил двоих самых близких мне людей… Так что да. Я чертовски сильно, безудержно, до одурения и повышения артериального давления ненавижу тебя!!! – в сердцах и с чувством проговорила Лив, но вдруг резко остыла и внимательно заглянула ему в глаза. – Но я никогда не хотела тебя убить.

Эрнесто слегка нахмурился. В его сером взгляде светилось непонимание и удивление.

- Это нелогично. По всем законам этого мира ты должна была первая наброситься на меня сегодня и растерзать за всю боль, что я причинил тебе… а ты…

Лив всплеснула руками.

- Вот именно! Ты не понимаешь. Проблема не в том, какие козни ты мне строил, а в том, почему ты это делал! И чертов ответ кроется именно в твоем понимании законов жизни. – она вздохнула и тихо, с огромным внутренним сиянием, проговорила:

- Я понимаю тебя. Ты разорван на клочки, ты сломлен и переломлен на тысячу раз, в тебе нет целостности, нет света, нет огня. Ты одинок, и считаешь это и своей силой, и своим наказанием одновременно. Ты винишь в своем одиночестве моего отца и мою семью. Да, Эйден виноват… отчасти. Но твой папаша, черт бы тебя побрал, начал первым! – снова разъяренно воскликнула Лив, не сдержавшись. – И он был не прав, потому что не имел оснований обвинять моего отца в отношениях с его женой, которых, на тот момент, и в помине не было!

- Да брось, Оливия, ты сейчас… - злобно начал было спорить Эрнесто, но Лив его жестко перебила:

- Я говорю тебе это, не потому, что хочу подчеркнуть бессмысленность твоих затей, а просто как факт, который, между прочим, был проверен моим отцом. От нескольких, оставшихся вживых, членов твоей семьи он получил подтверждение того, что Алиса и Рико начали встречаться только по прошествии месяца с того момента, как она родила меня и отдала в семью Мартинес. Да это сейчас и не важно, кузнечик. – тяжело вздохнула Лив, вспомнив о своей настоящей маме и ощутив прилив неимоверной тоски. – В любом случае, результат не порадовал никого: мой отец получил длинноволосую и голубоглазую куклу вместо долгожданного рыцаря, а твой папаша – повод для бешеной ревности, в результате чего погибла моя мама, а меня было решено запереть в пансионат на другом континенте.

Эрнесто вздохнул, взявшись за бок, и сухо рассмеялся, устало проговорив:

- К чему вся эта заезженная история, сестрица? Лучше позови своего папочку, и пусть он уже доводит дело до конца…

Лив гневно посмотрела на него и вспыхнула:

- Идиот! Я пытаюсь сказать тебе, что после тех событий, не только ты потерял смысл и желание жить, но и я! Я была также одинока и озлоблена на всех вокруг, потому что думала, что жизнь несправедливо обошлась с такой маленькой и нежной звездочкой, как я, и как же я ненавидела отца!!! Буквально картинки в голове рисовала, как я буду выкручивать ему кости и слушать, как он кричит от боли в унисон с криком отчаяния и злости у меня в голове!!! А потом… Потом я вернулась. И именно из-за своей агрессии и отстраненности я стала причиной гибели сестры… Мною овладела жажда мести. – Лив развернулась к нему, глядя на него горящими глазами и держась ладонями за пылающие щеки. Как же много она хотела сказать этой худосочной фигурке с ужасающе насмешливым и скептически настроенным взглядом уставившейся на нее!.. – Я думала, что, наконец, обрела цель своего пустого и никчемного существования! Думала, что поняла, для чего дышу и копчу воздух на этой земле! Мстить, мстить, мстить за смерть сестры и, заодно, выплеснуть всю свою накопившуюся злобу на удачно попавшегося под руку уродца Блейка Уолша! Да!!

Она рассмеялась и горько покачала головой.

- Но я ошибалась. Все изменилось. – она встала и зашагала перед ним по комнате. – У меня появился Джонни… и Макс… И я оказалась не одна! И что самое потрясающее – я поняла, что одиночество не делает нас сильными, оно разрушает нас изнутри, не дает частичкам сердца склеиться в единый орган! Я всю жизнь строила стены между собой и другими людьми, вместо того, чтобы возводить мосты, и теперь жалею об этом! Не будь дураком, Эрнесто! – она снова возбужденно села около него и схватила за запястье. – Не месть дарит нам смысл, а любовь! Любовь и умение прощать! Мы живем не ради того, чтобы «восстанавливать справедливость», а ради того, чтобы научиться понимать людей вокруг нас, научиться прощать ошибки! Я также, как ты, верила, что семья – это слабое место, это болезненная яма, которая тянет тебя вниз и портит нервы своим существованием! Но после того, как я стала работать с отцом, после того, как у меня появился Джонни, я поняла, что человек без семьи – никто. Семья – это наша сила, это наш внутренний столп, наша крепость. – Лив вздохнула, вспомнив о том, что она потеряла Джонни, но сейчас ей некогда было думать об этом. – Я готова на все, лишь бы защитить их, понимаешь? Мне есть, кого защищать! – она засмеялась, а в ее глазах блеснули слезы. – И я не хочу твоей смерти, кузнечик. Ты, как никак, мой сводный брат. И ты просто… запутался. Тебе не нужно мстить мне, мы можем…

Эрнесто резко рассмеялся, болезненно поморщившись и глядя на наивно светящееся лицо разгоряченной своим откровенным монологом Лив. Он смотрел все так же насмешливо, недоверчиво, презрительно, но Лив все же разглядела в его глазах затаенные осколки боли.

- Ты серьезно, сестра?!? Что за детский лепет??? Любовь… Семья… - презрительно проговорил он, выплюнув на пол сгусток крови. – Ты правда хочешь сказать, что всегда мечтала рискнуть своей жизнью ради парня, который бросил тебя, ради отца, который предпочел избавиться от тебя тогда, когда он был тебе так нужен, и который сейчас пытается манипулировать тобой, заставляя делать то, что он хочет?? Какое прощение, глупая девчонка?? Прощение – для слабаков, которые боятся ударить своего обидчика как можно больнее! Целью всей моей жизни было желание отомстить твоему отцу за то, что лишил меня родителей, твоей пресловутой любви, нормального дома! Меня готовили к этому, ломая шаг за шагом врожденные стереотипы, страхи, комплексы… - он презрительно посмотрел на Лив, сердце которой разрывалось от каждого его слова, и вдруг снял левую перчатку. Лив с ужасом увидела, что вся его ладонь и тыльная сторона руки были покрыты ужасным шрамом от ожога, и ее руки сами потянулись, чтобы прижаться ко рту в порыве боли. – Вот это, - он указал на жуткий шрам, - оставил мне мой отчим, когда я отказывался продавать наркотики несовершеннолетним подросткам. Он держал мою руку в огне камина и с дикими, жесткими глазами слушал, как я кричу… Мне было шестнадцать. – Он горько ухмыльнулся и стащил вторую перчатку, обнажив такой же отвратительный шрам, и Лив в мгновение стало дурно, тошнота подкатила к горлу, а по щеке побежала слеза. – А вот этот я получил в подарок, когда не захотел убивать должника своей семьи… Уж и не помню, что он там задолжал, и много ли… Помню только боль, уничтожающую душу и необходимость сопротивления… Огонь пожирал мою кожу, он пожирал все хорошее, что было внутри меня, оставляя только озлобленное отчаяние и желание мстить, крушить, убивать… И после того, как я посвятил мести всю свою жизнь, огромное количество сил и энергии, ты хочешь сказать, что это было напрасно??? – он снова болезненно засмеялся и одел перчатки. – Прости, Оливия, но такой слишком жалкой попыткой ты не сможешь изменить то, что после моей смерти файлы с тобой и твоим отцом попадут в руки ФБР. Это даже смешно!

Лив с болью посмотрела на него и вдруг вспылила:

- Да о чем ты вообще говоришь, дурень? Мне жаль, что из тебя вышибал дерьмо отчим, делая из мальчика комок грязи и коврик для своих ботинок, мне жаль, что ты потерял отца и мать, но я говорю правду! Ты не умрешь! Можешь не верить в то, что я сказала тебе о прощении, любви и семье, можешь после нашего разговора гнать на всех парусах в ФБР и выложить им мою голову на блюдечке с голубой каемочкой, но я вела весь этот нервный и очень волнительный для меня треп только к тому, что хотела предложить тебе начать наши отношения с начала! Я не злюсь на тебя за то, что ты сотворил с моей семьей, я понимаю, почему ты это делал! И поэтому я хотела предложить тебе новую игру под названием: «стань моей семьей». – Лив вздохнула и успокоилась, увидев, как удивленно и внимательно Эрнесто слушает ее, как горят его серые глаза, не веря в то, что слышат его уши… - Я хочу протянуть тебе руку и показать, что ты не один. Что у тебя может быть семья. – тихо сказала Лив. – Каждый человек заслуживает хоть малюсенький кусочек любви и окрыляющего душу чувства, что он небезразличен кому-то, что его кто-то ждет, что есть человек, который соберет тебя воедино, почувствует то, в чем ты нуждаешься в данную минуту, подберет осколки твоего разбитого сердца и поможет тебе постепенно, через боль, через мучения, собрать их заново… Тот, с кем можно поговорить, кому можно позвонить… Тот, кто всегда будет рядом, не зависимо от глубины ямы, в которую ты с таким шумом и свистом грохнулся… Мы совсем не знаем друг друга, - сказала девушка, отчаянно заглядывая в его глаза, - но я чувствую связь между нами. У нас есть кровное родство, и я… понимаю, что творится у тебя внутри.

Эрнесто приоткрыл рот, излучая бешеное противоборство, отчаяние, желание поверить и боязнь, что это ловушка… Его серые глаза сияли страхами, витающими, как призраки, над молодым парнем, по душе которого когда-то прошли паровым катком, чтобы сделать из него бездушную машину для устрашающей вендетты, жесткого и безумного главу мощного синдиката Чикаго… Его серые глаза ужасно страдали от того, что он мечтал поверить, мечтал… но не мог сломаться обратно, после всего, через что он прошел…

- Ты… пытаешься запутать меня? Обмануть? Это твой план спасения близких? – прошептал он, а Лив взяла его за руку и с горящими глазами отчаянно проговорила:

- Посмотри на меня внимательно, Эрнесто. Ты видишь, что я вру? – она вдруг полезла в карман и достала его браслет, который везде носила с собой, который возвращал ее на правильный путь, сбивая негативные эмоции, который служил напоминанием о его истинной сущности, о его родстве с ней, о его подавленности.

Эрнесто ошарашено уставился на свою фенечку в ее руках. Его глаза не мигали, были круглыми и ошеломленными, и все его тело вдруг дрогнуло…

- Откуда он у тебя?.. – тяжело шевеля губами, шепнул он, с благоговейным страхом коснувшись кончиками пальцев своей фенечки, будто не веря, что он видит ее.

Лив развернула его ладонь и вложила туда браслет, вздохнув:

- Я нашла его около твоей сгоревшей машины там, на причале. И сохранила его для тебя. Мне кажется, этот браслет очень много для тебя значит…

Эрнесто с силой сжал его в ладони и вдруг, дрожа всем телом, поцеловал кулак с зажатой в нем фенечкой. Его глаза болезненно заблестели, и он прошептал сухим, взволнованным голосом:

- Я думал, что навсегда потерял его… Этот браслет принадлежал маме. Она всегда носила его и говорила мне, что он приносит ей удачу… Но она умерла… И я забрал его себе как единственное напоминание о ней… Иногда я чувствую, как меня что-то словно засасывает в сверхмассивную черную дыру… Там только боль, пустота, гнев и ненависть… И темно. Ни лучика солнца или надежды… да это одно и то же. Тогда я смотрю на него, держу в руках и вспоминаю ее, как говорил с ней, как смотрел в ее глаза, как она носила его на своем красивом запястье… Самом красивом запястье в мире! И он возвращает меня в реальность. Я становлюсь собой и могу мыслить здраво. Ты… ты…

Его глаза засветились благодарностью и новой болью от того, что все нерушимые принципы его жизни вдруг сильно пошатнулись… Он почти поверил ей… Почти поверил в существование добра и в возможность создания… новой… семьи…

Ее сердце разрывалось от боли. Глядя на него, она так отчаянно желала, чтобы он поверил ей, чтобы дал им шанс на любое возможное будущее! Лив понимала всю ценность семьи, и она невыносимо, до безумного крика желала, чтобы он стал хоть маленькой ее частичкой… Она хотела помочь ему стать собой, настоящим собой, а не ужасной тенью, пародией на самого себя, кривой и насмешливой маской…

- Я просто хочу сказать тебе, - глухо, со слезами на глазах произнесла она, - что через несколько минут я встану и выйду из этой комнаты, прихватив за собой всю ту агрессивную толпу за дверью. А что ты будешь делать дальше – тебе решать. Но даже если ты побежишь сдавать нас ФБР-овцам за то, что я так грубо прервала твою садистскую игру, я не стану тебя ненавидеть и не захочу убить. Не знаю, как тебе, а вот мне лишний родственник не помешает… Я думала, что мы могли бы начать просто с вежливых звонков, а потом, возможно, сходили бы куда-нибудь вместе, и… тогда бы ты понял, что это стоит всех твоих отмщений и ненавистей, вместе взятых. Возможно, у нас не получится стать настолько близкими людьми чтобы делиться секретами и шушукаться, склонив головы над столиком в любом убогом кафе или шикарном ресторане… Но я бы очень хотела узнать, какой ты на самом деле, и доказать тебе, что любовь и прощение все-таки существуют и стоят того, чтобы ради них переломать себя на тысячу миллионов раз обратно.

Она устало вздохнула, посмотрев на замершего в болезненной, скорченной позе Эрнесто, глаза которого, не мигая, смотрели в пол и были подернуты не пеленой тумана, как обычно, а прозрачной пленкой слез, отражая болезненный раздрай в его душе и даже чьи-то пятна крови на полу, будто блестя и белым, и серым, и красным одновременно, и поднялась на ноги.

- Слишком поздно. – вдруг прошептал Эрнесто и медленно поднял на нее глаза… Они будто подрагивали в такт бешеным ударам его сердца, и теперь Лив видела в их отражении свое искаженное в бессильном отчаянии лицо… Или это было его отчаяние?.. – Уже ничего не исправишь. Всю жизнь мне внушали, что месть – это великое оружие великих людей, призванное нести в мир справедливость и восстанавливать равновесие… Я испорчен изнутри… Меня нельзя разобрать, починить и собрать заново. Я – рудиментарный орган этого мира и никогда, никогда по природе своей не смогу стать чем-то большим, лучшим… Во мне ничего не было и нет, кроме злости и хитроумных планов… Нельзя просто появиться в моей жизни и исправить двадцать лет насилия над моей душой… Слишком поздно, Лив.

Лив с огромным, рвущимся наружу, горем, слушала его. Слезы бежали по ее щекам, да она уже и забыла, как когда-то давно стеснялась плакать в присутствии других, расценивая проявление чувственности за слабость… Как же много не понимала она тогда, и как же безумно ей хотелось донести это до него сейчас!.. Но… Он отказывается от нее. Значит, она была недостаточно убедительна, значит, не нашла нужных слов и не спасла его… Не смогла протянуть руку помощи…

Нервно усмехнувшись, она вдруг проговорила:

- Раз ты – рудиментарный орган, можно я буду звать тебя просто Руди? А то эти два слова после первого же бокала виски с ходу-то и не произнесешь…

Эрнесто уставился на нее странным взглядом, и Лив тут же поспешила добавить, плохо скрывая горечь и разочарование:

- Не бери в голову, кузнечик, из меня, конечно, выходит не самый желанный кандидат в родственники… - она вздохнула, вытерла слезу и проговорила тихим голосом:

- Мне жаль, что ты отказываешься… Знай, что какое бы решение ты ни принял, продолжишь ли играть со мной в свою жестокую игру или просто сдашь нас властям, моя рука всегда будет протянута для тебя… И я либо буду счастлива, если ты вдруг резко передумаешь, или испытаю ужасное разочарование по поводу того, что моя наивная картина мира, в которой земля держится на плечах ближайших родственников, лопнет, как объевшаяся канарейка… - она устало направилась к двери, по дороге бесцветно проговорив:

- Ладно, мне пора обратно в больницу, а то чертова кровь всю блузку залила, пусть доктор найдет затычку для моей дырки понадежнее… - раздраженно глянув себе на грудь, сказала она. Взявшись за ручку двери, она вдруг вспомнила кое-что и остановилась, повернувшись. – Исправить можно все, кузнечик. Важно только то, какую цену придется за это заплатить. И это не мои слова, брат.

Она дернула дверь, собираясь выйти, как ее остановил отчаянный, дрожащий голос Эрнесто:

- Стой!

Лив удивленно обернулась. Эрнесто тяжело дышал, стискивая зубы и, кажется, ведя борьбу с самим собой или с каким-то невидимым врагом, по крайней мере, его глаза горели диким, сухим и жестким пламенем отчаяния. Он с болезненной гримасой поднялся и подошел, прихрамывая, к девушке, пристально вглядываясь в ее глаза. Медленно сунув руку в карман брюк, он вытащил оттуда маленькую, черную флешку. Взяв руку Лив своей окровавленной, горячей рукой, он вложил ей в ладонь карту памяти и тихо проговорил:

- Здесь вся информация о тебе и твоей семье: видео, аудиозаписи телефонных разговоров, фото, досье… Все. Ты оказалась права, Оливия. Я действительно одинок. – его глаза устремились в одну точку и снова болезненно дрогнули, рождая слезы. – Поэтому нет никакого другого человека, который мог бы передать эти данные в ФБР после моей смерти… Да и я бы никогда не доверил столь важную информацию никому, кроме себя. Так что я просто блефовал, чтобы не умереть раньше времени. – он горько ухмыльнулся и с болью посмотрел на Лив. – Это – единственный экземпляр. Все, что было в моем телефоне, погибло вместе с ним, когда твой отец решил проверить, нет ли у меня крыльев, вывесив вниз головой с седьмого этажа… Так что мобильник просто выпал из кармана. – Он печально ухмыльнулся, а Лив дрожала, тяжело переживая то, что происходило в данный момент. Ее рука почти не чувствовала флешку, так что она чуть было не обронила ее, буквально прибившись тяжестью собственного тела к тому месту, на котором стояла. Вот, значит, как… Все кончено… Но никакой радости по этому поводу она не испытывала. Ей казалось, будто он рвет тонкие нити, связывающие их в не очень здоровом и не очень счастливом тандеме, и ее сердце проваливалось в желудок с каждым мощным ударом по ребрам… Не так, все не так должно было завершиться!!!

Эрнесто долго смотрел в ее глаза своими потерянными серыми, влажными, блестящими и такими большими, что она снова видела в них себя и видела мокрые отблески на своем лице…

- Теперь уходи, Оливия. – шепотом, еле слышно, проговорил он. Лив, как в замедленной съемке, которая всегда тормозила картинку перед ее глазами, в состоянии глубокого потрясения смотрела за движением его губ… Его шепот оставил глубокий, рваный порез в ее душе, а легкий, тонкий ветерок прошелся по ее лицу, охлаждая его… Следующая фраза окончательно обрушила тот хлипкий мост, что тяжело качался между ними над огромной, смертельно глубокой пропастью взглядов, мировоззрений и жизней:

- И спасибо за браслет.

Почти незаметный шепот, но ей будто крикнули в уши эти слова.

Эрнесто медленно опустил глаза и, ссутулившись, побрел обратно к кровати. Лив с разрывающей, безнадежной болью смотрела, как он тяжело садится и снова берет в руки мамин браслет, подавленно и, как никогда, разбито глядя на него.

Она запомнила его таким – окровавленным, в порванной одежде, растерзанным этой жизнью на мелкие клочки… Запомнила его тонкие пальцы, медленно перебирающие деревянные шарики на ленте, и вышла, покинув спальню и его тонкую, согнутую фигурку на кровати…

- Лив! Наконец-то! Ты в порядке, дочь??? – как обычно громовым голосом с приказными интонациями «заворковал» обеспокоенный отец, и девушка с трудом очнулась, вырвавшись из мира последних удручающих образов в голове. Лив тяжело посмотрела на него, ощущая невероятную усталость и пустоту внутри. Она была высосана до капли. И катастрофически разбита. Эйден оглядел ее внимательным взглядом и, заметив, что дочь плакала, яростно вытаращился на дверь спальни, гневно поджав губы. – Если вы обо всем поговорили, значит, пришло время кончать мерзавца… Ребята… - и он уже было махнул рукой, делая знак толпящимся «костюмам», украшенным дулами пистолетов, ворваться в спальню, но Лив резко схватила его за локоть и воскликнула категоричным тоном:

- Отец! Мы не будем его убивать, так что не маши тут граблями понапрасну.

Эйден сделал еще один «взмах крылом», заставляя своих людей замереть в смешных позах, и недоуменно и возмущенно уставился на дочь:

- Как не будем??? Ты что, дочь??? Да ты только вспомни, сколько дерьма он нам всем сделал! И этот его компромат... Не убьем сейчас эту гниду, так завтра он побежит...

- Не побежит. – устало выдохнула девушка и, вытащив флешку, сунула ее в нагрудный карман пиджака отца. – Здесь все. Кузнечик… Эрнесто, - поправилась Лив, отчего-то понимая, что больше не может отгораживаться от него прозвищами, - больше не будет нас преследовать. Так что сможем создать коллекцию семейных фильмов и великолепный фотоальбом на тему: «Как мы с папой убивали Генри Уолша позапрошлым летом». А теперь, поехали уже?? – недовольно поморщилась она, снова посмотрев на свою грудь и вдруг в полной мере ощутив, что от дикой боли она старается почти не дышать, еле-еле двигая диафрагмой на вдохе…

Эйден целую секунду внимательно изучал ее суровым, недоверчивым взглядом, но сдался, и, обняв дочь за плечи, повел к выходу из квартиры, накинув на нее свой пиджак. На улице все-таки царствовал ноябрь…

- И как тебе это удалось? Вытащить из него все данные? У него точно нет дубликата записей? Может, все-таки стоило его прибить? – обеспокоенно засыпал вопросами дочь Эйден, взволнованно поглядывая на ее потерянный, бледный вид и рану, кровоточащую на груди.

Лив что-то ответила ему… Что-то насчет ее природных данных вести успешные переговоры… Что-то насчет мобильника Эрнесто, грохнувшегося с седьмого этажа… Что-то насчет того, куда пойти дорогому папочке со всеми своими убийствами…

Потому что она была удручена. Потеряна. Чертовски разочарована собственной неудачей с Эрнесто… Да, то, что он отдал ей флешку, она не считала за успех… Она не рассчитывала на это своим монологом, и ей правда было как-то наплевать на то, что было бы с ней дальше, пойди Эрнесто с этой флешечкой к федералам… Усталость, боль, пустота.

В кармане джинсов завибрировал мобильный. Лив с удивлением вдруг осознала, что он вибрировал почти все время с тех пор, как она приехала к этому дому на своем «Кадиллаке», но Лив была так увлечена сопутствующими событиями, что на жужжание не обращала никакого внимания.

Она уже садилась в машину к отцу, который суетливо примостился рядом с ней на заднем сиденье, дабы контролировать ее состояние здоровья и настроения, приказав неизменному Марти за рулем гнать в больницу к Калебу, чтобы дочке оказали необходимую помощь и снова уложили баеньки, когда Лив, вытащив мобильный, увидела номер Джонни на экране.

Состояние подавленности резко улетучилось, а сердце послало по ее нервным окончаниям импульс, сообщавший о глубоком, безумном гневе и всемирной обиде на этого засранца с его глазами, аки изумрудами, и ямочками, аки чертовыми магнитами, на щеках, которого она так самозабвенно, так бесповоротно и так чертовски злобно и агрессивно любила в эту минуту, и который даже не удосужился ни разу за несколько дней навестить ее в больнице, подарив ей, тем самым, новые водопады слез и скачки давления и пульса по ночам… И теперь, после всего этого, он еще смеет ей звонить!!!

Поерзав на заднем сиденье отцовского «Кадиллака» и грустно посмотрев на свой, так и продолжавший стоять поперек дороги «Эскалэйд», Лив сняла трубку и с огромным удовольствием потихоньку начала спускать Полкана, ощущая быстро растущую в ней ярость:

- Вы только посмотрите, кто звонит! Да это же сам великий экс-супруг Джонни О-Коннел снизошел до разговора с простреленным навылет смердом и челядью экс-супругой Оливией Мартинес! И что случилось, о драгоценнейший из эгоистичнейших мерзавцев этого грешного мира, что вы вдруг впервые за несколько дней соизволили набрать мой номер??? Не иначе, как миссис О-Коннел объявила бойкот разбросанным по дому рубашкам и ремням, дабы заставить своего сынулечку полюбить порядок в собственном гардеробе? А, хотя, нет, подожди, - злобно продолжала язвить Лив под предостерегающие и недоуменные взгляды отца и Марти с Эдди с передних сидений, - к нашей земле что, летит огромный астероид? Проклятье, а я даже не знала! И сколько нам всем осталось? Хоть денек-то в запасе имеется?? Я еще, между прочим, не пробовала жареных лягушек и не прыгала с тарзанкой, надо успеть исправить эту ошибочку, пока мы все не превратились в кучки пепла… Так ты ради этого мне позвонил? Предупредить о скорой, надвигающейся кончине?

На последнем слове запас кислорода в ее легких закончился, и она тяжело вдохнула воздух, чтобы на самом деле не помереть прямо на этом месте.

- Оливка… - протянул задумчивый и серьезный голос, и Лив вздрогнула… Хоть и не было привычного тепла и флирта, но все равно этот тембр, обогащенный его внутренней, ни с чем не сравнимой энергетикой, его внутренним, особенным сиянием и огнем, приводил ее сердце в исступление. – Я постоянно забываю, какие у моей розочки бывают колючие шипы… - голос его тут же посерьезнел, и, явно еле сдерживая гнев, Джонни повелительно и возмущенно проговорил:

- А теперь отвечай: куда ты опять подевалась из больницы??? Тебе же вставать нельзя, забыла, глупышка??? Где ты, Лив???

Лив стиснула зубы, чувствуя, как торнадо бешенства и неимоверной, несчастной усталости и раздражающего бессилия закручивает ее в свою воронку. Она гневно проговорила в трубку:

- Я с папочкой, так что не беспокойся, мамонтовая шкура, не помру где-нибудь за углом, да и кровь уже почти остановилась… - задумчиво и язвительно протянула Лив, посмотрев на тяжелое и холодное красное пятно на желтой ткани. – Скоро закончится, наверное. Только я чего-то не пойму, придурок, каким это боком тебя это касается??? Тебе же, кажется, было плевать, раз ты ни разу не соизволил появиться…

- Прекрати, Лив, включай мозги, девочка! – прикрикнул на нее Джонни строгим и сердитым голосом. – Только не говори мне, что ты так и не поняла, почему я не приходил! И, кстати говоря, пару лет тому назад, когда я также, как ты, валялся целый месяц в больнице, ты тоже не особо жаловала меня своими визитами!

- Так ты же знал, что я осталась из-за тебя!!! – вспылила Лив, заорав на всю машину. – К тому же, Калеб слил тебе, болтливая борода, что я приходила, пока ты спал!!! Это не одно и…

- Я не знал, почему ты осталась! – тоже вспыльчиво, на повышенных тонах проговорил Джонни. – Мне казалось, что ты сделала это из жалости, потому что без твоей помощи я бы умер! Ты же Макса любила, дурында! И любишь… - с болью добавил он, но все же переключил себя. – А о том, что ты приходила, я узнал только в день выписки, когда Калебу надоело смотреть на мою расстроенную мину! Если ты правда не понимаешь, почему я не навещал тебя, то немедленно возвращайся к Калебу! Я приеду, и мы поговорим.

Лив вздрогнула, ощутив внутри крошечный лучик надежды, но ее обуяла такая бешеная обида и злость, что она разъяренно заголосила в трубку:

- Нет, Джонни, все, хватит! Я не поеду к Калебу, Марти, вези меня домой, я здорова и обойдусь без его бракованных и прохудившихся ниток, которые вечно рвутся на мне в самый неподходящий момент! Мне нужно было поговорить с Эрнесто, но ни Макс, который решил поиграть в заботливую сиделку, ни папаша, - она злобно и угрюмо уставилась на не менее хмурого отца, который с беспокойством слушал ее разговор, - которому я ясно сказала, что должна увидеть его, ни ты, а ты наверняка был в курсе того, что они едут линчевать его, ни даже мой второй папуля Брайан… С ним я позже поговорю… Короче, никто из вас и не подумал поставить меня в курс дела, решив провернуть все за моей спиной, что же мне оставалось делать??? Как еще я могла успеть исправить возможную ошибку, если вы все – просто кучка упрямых, чокнутых, зацикленных на том, что я в любую секунду отдам Богу душу, если хоть пальчиком пошевелю, идиотов!!! Никакого Калеба…

- Оливия!!! – грозно вскричал отец, но Лив гневно махнула на него рукой, продолжая орать в трубку:

- …никакого разговора с тобой, к чертям вас всех!!! Мне очень жаль, дебил ты мой ненаглядный, что я обидела тебя, но я так дьявольски устала от бесконечных попыток доказать тебе свою любовь, вернуть тебя, снова быть счастливой, что с этого момента я посылаю тебя, Джонни, в далекую-далекую страну под названием Жопа-Лэнд!!! Ты даже представить себе не можешь своей нарисованной извилиной, как уродливо и извращенно вывернул мне душу!! Я больше не буду бегать за тобой, Джонни, слышишь?? И если ты решил, что из-за моей чертовой ошибки мы больше никогда не будем вместе – пусть будет так! Хватит играть на моих чувствах, хватит метать ножи в мое сердце, больше никогда, никогда, никогда… - она чуть не задохнулась и сделала паузу, чтобы набрать воздуха в легкие. – Никогда, никогда, никогда не звони мне, я не могу слышать твой голос, и не попадайся мне на глаза, скотина двурогая, а лучше найди себе… да кого угодно, они липнут к тебе, как волосы на блеск для губ! И создай новую семью, как хочет твоя мама, я даю тебе полный, стопроцентный, окончательный РАЗВОД!!! Пошел к черту!!! – крикнула она и, не дожидаясь оправданий или нападок Джонни, слыша его обеспокоенный, но уже не раздраженный, а обескураженный и потерянный голос, зовущий ее: «Лив, Лив, подожди, стой!..», бросила трубку, бешено швырнув телефон куда-то подальше от себя и, закрыв лицо руками, зарыдала от нестерпимой, так сильно замотавшей ее, боли.

Сквозь слезы она ощутила руки отца, которые попытались отодрать ее ладони от лица и развернули ее за плечи в свою сторону. В этот момент его голос громыхнул:

- Оливия, черт возьми, ты что, спятила??? Ты чего ему наговорила??? Да ты рехнулась, дочь!!! А ну, посмотри на меня!! – жестко и беспрекословно приказал отец. – Посмотри на меня, СЕЙЧАС ЖЕ!!!

Лив вздрогнула, чувствуя что-то новое в голосе отца, и, всхлипывая, подняла на него мокрое лицо. Его серые глаза пылали.

- Начнем с того, что ты не поедешь домой! Мы едем к Ка…

- Закончишь фразу – и я выпрыгну из этой машины на ходу! – злобно крикнула Лив. – Я еду домой – и точка!! Отец, не тяни мне жилы, хоть раз скинь с себя костюм Барашка Шона и сделай так, как хочется мне!

Эйден, кажется, снимать никакой костюм не собирался, всем своим большим и гневным лицом недовольно дыша в сторону дочери.

- Ну хорошо. – сдался он. – Но поедем в наш дом! Я сейчас позвоню Калебу, он приедет и окажет тебе помощь. К тому же, я должен подробно знать, о чем вы говорили с этим костлявым щенком и почему мы не убили его. – Лив поморщилась, но не стала сопротивляться. Слишком подавленно и разбито чувствовала она себя сейчас. Отец удовлетворительно кивнул и, с видом великого наставителя на путь истинный, продолжил:

- А теперь насчет Джонни… Ты хоть сама-то себя слышала, дочь?? Ты действительно хочешь навсегда порвать с ним?? В противном случае, я не понимаю, почему ты, девушка, которая никогда не сдается и борется за свое счастье до последнего вздоха, вдруг отказалась от него! Ты что, больше его не любишь? Мне казалось, у вас там чертовски сильная взаимная эйфория… И если ты рассчитываешь, что он пойдет тебе навстречу и захочет побегать за тобой, как собачонка, то этого может и не случится!!

Лив вздохнула и устало откинулась на спинку сиденья, пусто посмотрев в окно:

- И пускай не бегает. Может, Эрнесто был прав, а я ошибалась? Любовь – это только невыносимое бремя, или… ее нет на самом деле. Но я больше не могу это чувствовать, отец. - прошептала она. – Все вокруг твердили мне, что я смогу вернуть его… Даже мама… Она не дала мне умереть из-за этого… Да лучше бы я умерла! – со слезами крикнула Лив. – И ее объятья стали бы всем миром для меня… Я бы слушала ее голос вечно, пока моя душа не отправилась бы обратно на землю, чтобы вселиться в какой-нибудь новорожденный росток… кактуса, или чего-то в этом роде.

Отец с невероятной скорбью слушал ее, не совсем понимая, о чем она говорит, и при чем здесь ее мама, но зато чувствуя рваную и глубокую яму в душе своей дочери, совершенно не зная, можно ли помочь ей чем-нибудь в этой ситуации…

- Знаешь, дочка… Мы с твоей мамой прожили вместе десять лет… И я продолжал любить ее, как и прежде. Но она погибла. Я мог бы сказать, что это несправедливо и все такое… Я мстил за нее… Но никогда, никогда я не переставал любить ее, ни тогда, ни сейчас. И даже после ее смерти я не отказался от своей любви к ней, оставаясь ей верен и по сей день. – тихо и вдумчиво проговорил он, с затаенной болью и глубокой тоской глядя на Лив.

Девушка медленно посмотрела на него, чувствуя какой-то переворот внутри себя… Но сейчас она была настолько опустошена всеми событиями этого дня, что не могла проанализировать его слова… А ведь они были ключом ко всему… Доказательством ее суждений… Но сейчас она только закрыла глаза и покорно позволила увезти себя в фамильное поместье.

Загрузка...