Джина не подозревала, в какую историю влипла. Ее то и дело охватывало сомнение, которое время от времени превращалось в панику. Она не замечала за собой склонности действовать импульсивно и не понимала, отчего все так изменилось теперь, когда жизнь и без того перевернулась с ног на голову. Раньше она бы свалила вину на Эндрю, и сейчас было неприятно сознавать, что отныне она не в силах это сделать. С прошлой недели Джина невольно сделалась ответственной за свою жизнь и сразу же начала превращать ее черт знает во что.
Визит в больницу к Изабелле Ван Эш ненадолго отвлек мысли от Эндрю, и это уже было чудо. Джина пошла туда, чтобы заглушить голос совести, а домой вернулась потрясенная. Она еще не встречала никого похожего на Изабель — Иззи. Уникальность этой женщины стала для нее откровением. Джина до конца дня думала о том, каково это — быть столь беспечной и безмятежной. Но поскольку она в отличие от Иззи явно не способна отмахнуться от собственных печалей, с наступлением сумерек Джина снова погрузилась в депрессию, отметив при этом, что такие женщины, как Иззи, просто не понимают, каково это — непрерывно думать о своей беде. Ее неотступно преследовали воспоминания о муже.
Вечером, в половине девятого, неожиданно приехал Эндрю, и Джине больше не нужно было его мысленно представлять — он возник перед ней во плоти, до боли знакомый и до жути деловитый.
— Нам нужно обсудить финансовые аспекты развода, — заявил он, отказавшись от выпивки и открыв портфель.
Эндрю избегал взгляда жены, и грудь Джины сдавило от горя.
«Попробуй, Иззи Ван Эш, уладить это при помощи кивка и улыбки, — яростно подумала она. — Не получится. Когда речь идет о муже, ты любишь, это выше сил человеческих».
— Не надо, — заплакала она, презирая себя за слабость. — Ты вернешься. Я тебя прощаю…
Эндрю взглянул на нее с жалостью и произнес заранее приготовленную речь. Суть ее сводилась к тому, что Джине нужно понять: деньги не растут на деревьях. Дом принадлежит ей, она унаследовала его от родителей, и он, разумеется, не собирается предъявлять на него права, но кредиток к ее услугам больше не будет — она не сможет в любую минуту позволять себе маленькие радости в виде новой мебели, выходных на пляже и дизайнерских новинок.
— Я разговаривал с адвокатом, — произнес Эндрю уже мягче, — и сделаю все, что могу, но должен предупредить, Джина: много ты не получишь. Почти все деньги у меня уходят на оплату квартиры. Мой адвокат говорит, что теоретически не видит причин, почему бы тебе не найти работу…
— Работу — в ужасе взвизгнула Джина. — Но я не хочу работать. Моя работа — заботиться о муже. Почему я должна страдать, если не совершила ничего дурного?
Эндрю пожал плечами:
— Закон есть закон. Я не обязан содержать бывшую жену. У тебя есть дом… Марвин сказал, ты можешь брать жильцов.
Это было ужасно, просто немыслимо. Через полчаса, когда Эндрю уехал, Джина изо всех сил старалась даже не думать об этом. К полуночи она пришла к безрадостному выводу: бессмысленно притворяться, будто все в порядке. Предложение Эндрю — продать дом, перебраться в маленькую квартиру и жить на проценты даже не принималось в расчет. Джина провела всю жизнь в этом доме, и будущее было достаточно жутким и без того, чтобы лишиться единственного пристанища.
Работа… Джина вздрогнула при одной мысли об этом. Не считая двух ужасных лет, когда она кочевала из одного офиса в другой в поисках относительно сносного занятия, Джина никогда не работала. Эндрю ворвался в ее жизнь, и она без сожаления рассталась с такими скучными вещами, как рабочее расписание, офисные интриги и пятнадцатиминутные перерывы на чай. Заботиться о муже и вести хозяйство — вот все, чего она хотела, отныне и вовеки.
Мысль о том, чтобы пустить в дом посторонних — жильцов, арендаторов, съемщиков и так далее, — была не менее тревожной. Чтобы обдумать этот неприятный вариант, Джина налила себе водки с тоником. Кто, в конце концов, не слышал кошмарных историй о подозрительных, лживых, зловещих, а иногда и просто помешанных людях, которые сначала вводят хозяйку в заблуждение, а потом выносят из дома все, что там есть, или просто убивают бедняжку? Джина с легкостью вообразила собственные останки, лежащие в холодильнике, и отхлебнула из бокала. А потом поняла: нервы вот-вот сдадут. Тоник был совсем безвкусный.
— Я не понимаю, — с вызовом произнесла Катерина, — почему вы это делаете. Зачем навестили мою мать и предложили ей, то есть нам, поселиться у вас?
«Жаль, — подумала Джина, — что девочка не унаследовала от Иззи ее беззаботность. Слава Богу, дом достаточно большой».
— Я вовсе не предлагала поселиться у меня, — сдержанно ответила она. — Я предложила Иззи снять комнату, и она согласилась.
Катерина бросила сумки и чемоданы на узкую кровать и осмотрелась. Кремовые стены, белые занавески, бежевый ковер — не впечатляюще, но на редкость чисто.
— Но почему?
Джина решила играть с Катериной по ее правилам.
— Исключительно от отчаяния. Если хочешь знать, — невозмутимо добавила она, — мне нужны деньги.
— Разумеется, — пробормотала девушка, даже не пытаясь придать голосу язвительности.
Подойдя к окну, она взглянула на голые верхушки деревьев, на элегантные крыши соседних домов и на блестящие дорогие машины, стоящие вдоль улицы. Слова Джины о том, что она нуждается в деньгах, звучали настолько нелепо, что впору было засмеяться, но Катерина находилась не в том положении. И вдобавок Иззи настояла, чтобы она хорошо себя вела.
— Спасибо.
— Не стоит благодарности, — неловко отозвалась Джина. — Надеюсь, вам здесь будет хорошо.
— Нам всегда хорошо, — огрызнулась Катерина. — Где бы ни жили.
Взглянув в окно, она заметила старый белый фургон, подъезжающий к дому.
— Отлично, Джейк везет оставшиеся вещи. Я лучше спущусь и помогу ему припарковаться.
— Припарковаться, — повторила Джина, бледнея при виде непрезентабельной колымаги с длинноволосым мужчиной за рулем. По соседству Марджори Харлингхэм подрезала форзицию в саду. Оставалось надеяться, что Джейк со своим фургоном не задержится здесь надолго.
— Поверить не могу! Потрясающе! — воскликнула Иззи вечером.
Впервые увидев свой новый дом и с облегчением обнаружив, что отношения между Катериной и их новой хозяйкой не так плохи, как она боялась, Иззи засияла. Дочь, судя по всему, решила вести себя прилично, дом был прекрасный, и в нем даже работало отопление…
Вечером Иззи, уютно устроив загипсованную ногу на коленях у Джейка, рассказывала о своем пребывании в больнице. Рейчел, жена Джейка, открыв очередную бутылку вина, радостно подпевала магнитофону — единственной вещи из бытовой техники, принадлежащей Иззи. Катерина, лежа на полу, ела изюм и листала старый фотоальбом, прерываясь время от времени, чтобы показать гостям пикантный снимок Иззи в зените славы.
Джина грустно ютилась на краешке стула. Она казалась себе человеком, утратившим контроль над собственной вечеринкой. Не имея времени на то, чтобы думать об Эндрю — размышления о жизни с ним стали приятным, даже необходимым ритуалом, — она чувствовала, что будто лишилась чего-то. Иззи, Катерина и их друзья так свободно чувствовали себя в обществе друг друга, что Джина еще острее ощутила себя чужой. «Это мой дом, — напомнила она себе, — пусть даже утром еще безупречная комната для гостей стала неузнаваемой».
Несмотря на длинные волосы и золотые серьги, Джейк оказался абсолютно нормальным парнем, и все-таки Джина обрадовалась, когда они с Рейчел, наконец, собрались уходить. Он свободно мог бы прочесть лекцию по истории в любом из крупнейших лондонских институтов, но Джина неустанно думала о том, что скажут соседи по поводу его жуткого фургона. Теперь, когда гости удалились, она могла последовать их примеру — укрыться в собственной комнате, посидеть в тишине и подумать об Эндрю…
— Не уходите, — попросила Иззи, перекатываясь на бок и пытаясь дотянуться до полупустой бутылки вина. — Блин, не достану. Кэт, окажи мне услугу, детка. Наполни бокал Джины до краев. Джина, да не нервничайте вы. Ну же, расслабьтесь.
Расслабиться было нелегко, особенно по приказу. Джина сидела, положив ногу на ногу, и не знала, что делать с руками. Взглянув на часы, она сказала:
— Мне, наверное, пора…
— Нет, не пора, — неожиданно возразила Катерина и протянула Джине бокал. — Вы сейчас выглядите гораздо лучше, чем раньше, только по-прежнему дергаетесь. Может, расскажете маме, что стряслось с вашим бывшим мужем? Мама здорово умеет подбадривать.
Катерина все еще не могла простить Джину за себялюбие, но одновременно ей было совестно за собственное поведение.
— Чистая правда, я в этом профи, — заявила Иззи, и ее темные глаза блеснули. — Расскажите мне все в подробностях. Как несправедливо, что мужчины такие свиньи. И почему, интересно, мы их любим?
— …он был всей моей жизнью, — прошептала Джина через пятнадцать минут. Ее бокал волшебным образом опустел. — Когда мы только поженились, я думала, у нас будет настоящая семья. Но Эндрю сказал, дети не нужны, для счастья достаточно нас двоих. Потом, каждый раз, когда я об этом заговаривала, он твердил, что не хочет детей… Это слишком большие расходы, занимает много времени, ему нужно сосредоточиться на карьере… А если я огорчалась, он дарил мне красивое колье или вез куда-нибудь на выходные… Я очень хотела ребенка, но Экдрю всегда удавалось убедить меня в своей правоте. А теперь, — скорбно закончила она, — он обрюхатил другую и сразу передумал. В итоге я осталась без мужа и детей, и уже поздно это исправить. Я слишком стара, чтобы иметь ребенка. У меня ничего нет, все пропало…
Иззи, которая до сих пор внимательно слушала, явно была сбита с толку.
— Прошу прошения, — сказала она, нахмурившись, — но я с тобой не согласна. Твой муж, конечно, дерьмо, но почему же «все пропало»?
— Потому что сейчас у меня нет ни мужа, ни ребенка, — с раздражением повторила Джина. — Если бы это случилось десять лет назад, я бы вышла замуж за человека, который хочет детей.
Иззи нахмурилась еще сильнее.
— Но тебе всего тридцать шесть.
— Вот именно! Сколько времени пройдет, прежде чем мне вообще захочется подумать о другом мужчине? Прежде чем я найду человека, за которого смогу выйти замуж? Это несправедливо. — Джина шмыгнула носом, в глазах заблестели слезы. — Будет поздно, я стану чересчур старой.
— Ты с ума сошла. — Иззи быстро села и пролила полбокала себе на колени. — Если ты так сильно хочешь ребенка, просто заведи его. Никто тебе не мешает.
Джина ненадолго задумалась, что это такое — быть похожей на Иззи, жить беспечно и с пренебрежением относиться к условностям, которые правили ее собственной жизнью. Но пропасть была слишком велика, даже после трех бокалов вина.
— Ты не понимаешь. — Она обиженно опустила голову. — Я не могу этого сделать. Просто не справлюсь.
— Откуда тебе знать? — Иззи старалась совладать с природной нетерпеливостью. — Тебе кажется, что не справишься. Держу пари: как только возьмешься за дело, непременно все получится… — Она ухмыльнулась. — Будь у меня деньги, я бы непременно с тобой поспорила.
— Нет-нет, я не такая. — Джине хотелось разрыдаться. Она надеялась, Иззи сумеет заразить ее своим оптимизмом, но в итоге почувствовала страх. Их отношение к жизни слишком разное. С трудом поднявшись, Джина заявила: — Я иду спать.
Иззи, раздосадованная такой реакцией Джины, посмотрела на часы.
— Сейчас всего десять. Давай еще выпьем, ну пожалуйста…
— Я пойду к себе, — пришла ей на помощь Катерина. — Мне еще дописывать два эссе…
— Нет-нет, — возразила Джина, удивляясь, во что позволила себя втянуть. Ее гостиная выглядела иначе — в ней даже пахло по-другому, из-за ароматических свечей Иззи, — и теперь она чувствовала себя заложницей.
«Все это ужасная ошибка, я просто не создана для спонтанных идей, и будь я проклята, если попробую еще разок», — размышляла Джина.
— Я устала, — пробормотала она, не смея взглянуть на захватчиц, которые ворвались в ее уютное гнездышко по ее же собственной просьбе.
— Ну ладно. — Иззи наконец признала поражение. Потом просветлела, потому что фиаско было временное. — В конце концов, нам некуда спешить. Поговорим завтра.