Поцелуй возлюбленного

Глава 30

Оливия поторапливала его, идя по коридору, и все время говорила о сокровищах Длинной галереи.

– Почему вы идете не шагом, а вприпрыжку или пританцовывая?

– Понятия не имею, но уверяю вас, что я знаю, как надо себя вести. – Она замедлила шаг до нормального, остановилась и посмотрела Майклу в лицо. Потом поднялась на цыпочки и понизила голос до шепота: – Это просто потому, что мы так близко знаем друг друга. – Она снова закружилась, пританцовывая. – Я чувствую, что с вами могу вести себя как угодно.

«Помоги мне, Господи!» – вознес молитву Майкл, ощутив ее дыхание на своем ухе.

Оливия схватила Гаррета за руку и протащила через распахнутую гигантскую двустворчатую дверь.

– Довольно, миледи. – Он выдернул руку из ее руки. – Вам почти двадцать один год, и я вам уже говорил, что никакой мужчина не любит, когда его дразнят.

– Но я не дразнила, я просто… – Она прикусила губу и на мгновение закрыла глаза. – Простите, мистер Гаррет. Я действительно дразнила вас.

Сделав книксен, она приняла полный достоинства взгляд и улыбнулась с такой замечательной снисходительностью, которая убедила Майкла в том, что она кое-чему научилась за время лондонского сезона.

Галерея занимала всю длину одной из сторон замка.

– Это моя любимая картина во всем доме. Картина была исполнена не слишком мастерски, ее никак нельзя было причислить к числу шедевров изобразительного искусства.

– Потому что она похожа на вас, – догадался Майкл, рискуя оскорбить Оливию.

– Именно, мистер Гаррет. – Она подбоченилась и заговорила, словно очень довольный учитель. – Мама показала мне ее, когда мне было двенадцать лет. Именно тогда я спросила ее, где они меня нашли.

– Нашли вас? – спросил он, хотя она, казалось, ожидала этого вопроса.

– Видите ли, я не похожа на других Пеннистанов. Да, у меня волосы и глаза матери, но она одна из Линфордов. Мама была худенькая, словно беспризорный ребенок, и слегка поправилась после того, когда мы все родились.

Оливия подошла к картине ближе. Если бы не старомодное платье и явно выраженный возраст женщины на портрете, Майкл мог бы подумать, что это Оливия.

– Это моя прапрапрапратетя Лукреция. Она родилась в роду Пеннистанов более ста лет назад, и мама говорила, что через несколько поколений на свет появилось еще одно ее воплощение. Это единственная причина того, что портрет находится здесь до сих пор.

– Это, должно быть, очень обнадеживает. – Майкл не знал, что еще можно сказать по этому поводу. В Англии много семей, чьи дети нисколько не похожи друг на друга. А с учетом того, что в свете широко распространена неверность, это становится скорее правилом, чем исключением.

– «Обнадеживает». Да, это очень хорошее слово, но я бы, пожалуй, сказала, что скорее утешает. Я так хотела быть высокой и белокурой, как мои братья. Утешает… – Она повторила слово с вызовом, на который Майкл не смог не ответить. – Успокаивает.

– Ободряет.

– Воодушевляет.

– О, это очень хорошее слово, мистер Гаррет. Ладно, этот портрет и заверения моей матери были воодушевляющими. – Она протянула руку и дотронулась до рамы. – Готова поклясться, по меньшей мере, до десяти лет я боялась, что родители нашли меня, в саду и решили, что возьмут меня на содержание, потому что хотели иметь дочь.

Она послала воздушный поцелуй тете Лукреции и повела Майкла через весь зал, где были портреты герцогов. Затем она обратила его внимание на женские портреты.

– Я знаю, вы думаете, что Линфорд – необычное имя. Но это семейная традиция, перворожденный сын берет девичью фамилию матери в качестве первого имени.

– Спасибо, миледи. Я в самом деле ломал над этим голову. – Похоже, эта прогулка становится гораздо полезнее, чем все то время, которое он провел с лордом Дэвидом.

– Да, и девичья фамилия Ровены была Рекстон, а теперь это имя мальчика.

– А что произойдет, если будущий герцог женится на ком-нибудь из Германии или из России?

Оливия засмеялась.

– Не нужно даже отправляться так далеко, чтобы столкнуться с трудностями. Существует немало английских имен, которые плохо подходят. Пока что такого не случалось. Но когда-нибудь это может случиться.

– Если один из герцогов женится на вдове, тоже возникнут сложности.

– Ах, перестаньте нагнетать трудности! Это всего лишь традиция, а не приказ.

– Слушаюсь, миледи. – Майкл поклонился, и она засмеялась.

Ему нравилось, что она редко сдерживает раздражение, но он никогда не видел ее в гневе. Случались страх и паника, надевшие личину гнева, но это вполне понятная защита.

Они шли дальше, и Оливия жестом указывала на портреты герцогов Мерионов.

– А в вашей семье есть традиции?

– Да. Второй сын учится на священника.

– В самом деле? А вы какой сын?

– Второй.

– О Господи! – Она закусила губу. – Должно быть, это неприятная для вас тема.

– Я вижу, вы можете быть настоящим дипломатом, когда этого хотите. – Он улыбнулся, чтобы показать ей, что воспоминание его тяготит, выражение лица может лгать точно так же, как и слова. – Когда я отказался от прихода, мне предложили выбор. Покупка армейского звания была способом избавить семью от затруднений.

– Но разве они не были бы счастливы, увидев, что вы вернулись с войны?

– Они решили, что я умер, и их это устраивает. – Это все, что он хотел бы вспоминать, а тем более говорить о своей семье. – Кто привез в ваш дом эти скульптуры? – Майкл показал рукой на парад мраморных скульптур, стоявших вдоль стены в конце галереи.

Оливия приняла смену предмета обсуждения с легким вздохом.

– Большинство привез папа из Франции. Здесь есть бюст моего отца, исполненный Жаном Гудоном. Гудон – совершенно удивительный талант. Он даже в мраморе смог поймать выражение папиных глаз.

Это впечатляло. Во всяком случае, было гораздо лучше, чем соседний портрет. Неудивительно, что детям герцога было так трудно забыть своего отца.

– Я так много слышал о старом герцоге, что иногда кажется, будто я встречался с ним.

– Вы напоминаете мне его. – Оливия улыбнулась и кивнула.

Майкл не смог сдержать смех. Конечно, он должен был обрадоваться, но, с другой стороны, это удар по его мужской гордости, если она думает о нем как об отце.

– Перестаньте смеяться! Вы гораздо моложе, и у вас темные волосы, но есть что-то похожее в том, как вас слушают люди.

– Вы так полагаете, щедрая леди Оливия? В тот вечер, когда я пришел сюда, чтобы сказать герцогу, что вы в безопасности, Хаккет не позволил мне войти.

– Я считаю иначе. Хаккет с первого взгляда понял, что вы человек, с которым нужно считаться.

Он не стал разубеждать ее в этом и вознес молитву Богу о том, чтобы она не делилась этой мыслью ни с одним из братьев.

– Портрет вашей матери висит в кабинете герцога?

– Да, – подтвердила Оливия, очевидно, радуясь его наблюдательности. – Вы правильно определили.

«Потому что вы на нее похожи». Майкл успел прикусить язык и не произнести эту фразу.

– Мне платят за то, что я умею многое замечать, миледи.

– Сейчас вы говорите, как Лин. Нет никаких причин пытаться испортить мое хорошее расположение духа. Если, конечно, вы не боитесь.

– Очень даже напуган. – Он произнес это с постным выражением лица, и ее улыбка мгновенно погасла. Он не знал, как восприняла бы эту чистую правду любая другая женщина, а Оливия Пеннистан стояла пригвожденная к полу, словно пытаясь понять, что он имеет в виду. Он так хотел пояснить ей это с помощью поцелуя, который ни один из них никогда не забудет. Он готов был поблагодарить все небесные силы и все силы ада, когда их уединение нарушила Пэтси.

– Прошу прощения, миледи. Рут должна здесь убрать. Когда вы закончите с мистером Гарретом?

– Спасибо, Пэтси. – Голос Оливии прозвучал бодро, в нем не было и намека на раздражение. – Мы уже закончили.

Майкл отступил на шаг от леди Оливии и посмотрел на нее таким взглядом, от которого мог замерзнуть даже горячий источник.

– Прошу прощения, сэр, – неловко проговорила Пэтси, словно не уверенная, за что она извиняется.

Если слуги начинают делать язвительные замечания, определенно пора изменить дневной распорядок таким образом, чтобы они были поменьше на виду друг у друга. Или именно Майкл окажется тем мужчиной, который погубит ее репутацию.

– Я просто не понимаю его, Энни. – Оливия сидела за столом напротив Энни Блэкфорд и сосредоточенно распутывала клубок шерстяных ниток, который один из котов викария использовал в качестве игрушки. Это помогало Оливии лучше разобраться в своих чувствах и сомнениях.

– Прежде всего, Оливия, все не так просто, когда дело касается мужчин. – Энни Блэкфорд тоже распутывала клубок, и у нее получалось это лучше, чем у Оливии.

Оливия уронила клубок на стол и отогнала кота, когда тот направился к нему.

– Вы делаете успехи, – сказала Энни.

– Спасибо. Только у меня нет никаких успехов с мистером Гарретом.

– Успехов в каком отношении? – Энни на момент отвлеклась от своего занятия и вскинула брови.

– Я хочу лучше его узнать. Неужели это не ясно?

– С какой целью, Лолли? – Энни снова посмотрела на клубки на столе, ожидая ответа.

– Чтобы знать его так, как я знаю других слуг.

– Оливия.

Лолли узнала этот тон ее голоса. Энни полагает, что она лжет.

– Ладно, Энни, это не совсем правда, но он, кажется, хочет того же самого, а как только мы сближаемся, он уходит.

– Он производит впечатление джентльмена. Вероятно, он обеспокоен тем, что вы еще не отошли от переживаний, связанных с вашим печальным опытом.

– Разве я выгляжу слишком расстроенной? – Правда, ей и в самом деле до сих пор снятся кошмары, и она не хочет выходить за пределы замка без сопровождения, но с мистером Гарретом она ничего не боится.

– Нет, не выглядите. Но я полагаю, что вам снятся кошмары, разве нет?

– Он сказал, что я пугаю его.

– Он так сказал? – Энни подняла глаза от своей работы.

– Да.

Энни отложила клубок в сторону то ли от того, что он уже был распутан, то ли потому, что хотела уделить большее внимание последнему заявлению Оливии.

– Оливия, чего вы хотите от него? Только правду.

– Знаешь, он не ниже меня по происхождению. Его отец – епископ, а мать – дочь барона. Если бы мы встретились в Лондоне во время сезона, он мог бы попросить, чтобы его представили, и мы бы танцевали так же запросто, как любые члены светского общества. Похоже, он наказывает себя, занимая должность, которая гораздо ниже его положения. – Она не стала продолжать. Да этого и не требовалось. Смысл сезона заключается в ухаживании и замужестве.

– Он должен каким-то образом содержать себя, если он отторгнут от семьи.

– Наверное. – Энни хотела сказать, что если они поженятся, то Оливии придется жить в домике привратника на его жалованье. Это абсурд. Он переедет к ней.

– Оливия, не искушайте его. Ваши братья рады его присутствию в замке в силу определенной причины. Я знаю, что вам сейчас не угрожает опасность быть похищенной, но у герцога есть другие опасения. – Энни сложила руки и переплела пальцы.

– Ты что-то слышала об этом?

– Викарий говорил мне, что есть некоторая реальная возможность столкнуться с революцией, такой же опустошительной, как и во Франции, – поспешила высказаться Энни.

– Я не верю в это. У нас это не случится.

– Увы, это может случиться, миледи. Вы живете в защищенном мире и не знаете, как трудно после окончания войны. Между прочим, мистер Гаррет – это доказательство того, что мир меняется. Сын епископа и дочери барона работает, чтобы содержать себя. – Энни потянулась через стол и взяла руку Оливии. – Дорогая, позвольте мистеру Гаррету выполнять свою работу и не волнуйте его. Неприлично преследовать мужчину.

– Сейчас ты напоминаешь мне Тилби. – Они обе на некоторое время пригорюнились, вспомнив о матери Энни, однако Оливия не позволила сразу же переключиться на другую тему. – Ты что-нибудь слышишь о матери?

– Ничего уже в течение двух лет. – Энни покачала при этих словах головой, а Оливия сочувственно сжала ладонь подруги.

– Ты думаешь… – Голос Оливии пресекся. Она не смогла выговорить эти слова. Об этом даже думать было тяжело.

– Не знаю. Иногда я думаю, какое это счастье, что ее нищета теперь позади, а порой мне хочется видеть ее здесь.

Оливия кивнула и сделала все, чтобы из глаз не выкатились слезы.

– Прости, что прихожу к тебе со своими глупыми девичьими печалями, у тебя есть более серьезные и тревожные вопросы.

– Вздор, я счастлива, если могу что-то посоветовать вам. – Энни погрозила Оливии пальцем. Это был любимый жест Тилби. – Оставьте в покое мистера Гаррета. Вы меня понимаете?

– Да, – сказала Оливия. – Но это очень трудно, ведь он каждое утро приходит на кухню. Знаешь, я ведь не святая. – Это заставило Энни рассмеяться, и Оливия весело улыбнулась.