Глава 16

На полпути к дому, когда оцепенение первого шока прошло, Саймон в сердцах ударил кулаком по рулевому колесу, послав машину через тротуар и чуть было не съехав с насыпи, в то место, откуда выходила из-под дороги водосточная труба. Придя в чувства, он обнаружил, что его машина нависла над кромкой трассы, и с ужасом осознал, что чуть не разбился. Слава Богу, что в этот ранний час на его пути не оказалось другого автомобиля.

Впервые за всю свою взрослую жизнь он не знал, что делать. В самолете, по дороге домой, он допускал, что последствием падения Ярдли мог быть выкидыш, и готовился справиться с этим горем, лишь бы с ней все было хорошо.

Теперь его охватил настоящий страх. Он понимал, что не должен был позволять ей отсылать себя прочь. Надо было остаться с ней, успокоить, поддержать, ведь она, как ни говори, пережила стресс, пострадала и физически, и морально. А он вместо этого выполнил ее просьбу и уехал, оставив одну.

Хорошо еще, что беременности у нее не было…

А эти анализы, которые ей должны провести? Что они покажут? Опухоль в мозгу? Что это такое? Саркома? Да нет, не может быть! Она так прекрасна, так полна жизни и так любима им…

Подъезжая к своему дому, он впервые заметил, как отчужденно выглядит его особняк, одиноко стоящий на вершине холма. Раньше это ему даже нравилось. Пока он не встретил Ярдли.

Одиночество было ему привычно, эхом отдаваясь в душе с тех пор, как мать бросила их. Он вспомнил то снежное утро, его отец, подавленный горем, страшно страдал, но от слез воздерживался. И он помнил, как сам он, подражая отцу, не плакал, ибо становился мужчиной. И теперь нельзя поддаваться слабости, потому что он просто отказывается потерять Ярдли. Не важно, больна она или нет, он останется с ней в любом случае.

Отперев дверь и войдя внутрь, он ощутил мертвенную пустоту своего жилища. Впервые, насколько он мог вспомнить, он не поторопился позвонить в офис, чтобы спросить у Кей о текущих делах. Принял душ, такой горячий, что его кожа стала почти багровой, не озаботился бритьем и оделся в подвернувшиеся под руку джинсы и старую черную вельветовую рубашку. На ноги натянул спортивные тапочки. Ему бы поспать, но он знал, что все равно сейчас не заснет. Сварив себе крепчайший кофе, попытался вспомнить, что из обычных утренних ритуалов забыл исполнить.

Телефонный звонок заставил его вздрогнуть.

— Хэй, так вы уже вернулись, босс?

— Да, Кей, только что. Но в ближайшее время меня не ждите.

Последовало короткое молчание.

— Саймон, ни о чем не беспокойтесь, у меня все под контролем. Я слышала о несчастном случае с Ярдли. Как она себя чувствует?

— С ней все хорошо.

Нет, с ней не все хорошо.

Долгое молчание.

— Алло, Саймон, вы меня слышите? Если я чем-то могу помочь вам или ей, просто позвоните.

Он запустил пальцы в свою шевелюру. Проклятье, уже весь город знает, что Ярдли больна.

— Спасибо, Кей.

Чувствуя необходимость отвлечься на что-то другое, он включил компьютер, но, сам того не сознавая, пустился в Интернет на поиски информации об опухоли головного мозга. Обилие сведений потрясло его. Он исследовал их несколько часов. Да, кому-то выпадает этот ужасный жребий. Даже детям. Множество детей заболевают этим, и нет средств спасти их. Даже доброкачественная опухоль в головном мозгу способна угрожать жизни.

Он искал хоть что-то, что могло обнадежить, и не находил.

Наконец, когда глаза его покраснели от переутомления, Саймон выключил компьютер. Оставалось ждать результата анализов. И еще одного он не знал и мог никогда не узнать: что она испытывает в душе? Он пробовал вообразить себе это, представив, что болезнь настигла его самого. Но воображение отказывалось служить ему.

Обойдя весь дом, он решил, прежде чем ехать в офис, хоть немного отдохнуть. Он вошел в свою спальню, и первое, что бросилось ему в глаза, была статуэтка сельской девушки, следящая за ним своими крошечными темными глазками и будто укоряющая его.

Ярдли просила его лишь об одной-единственной вещи. И эта единственная вещь была слишком дорога ему, чтобы он отдал ее любимой. Теперь он видел, как ничтожно мало значит для него эта неживая куколка. Все деньги, вся власть в мире не могли спасти его возлюбленную. А ты, сказал он себе, теперь хоть подавись своей гордостью, которая помешала тебе дать ей то, чего она хотела.

Саймон подошел к комоду, схватил скользкий холодный фарфор и бросил на статуэтку долгий прощальный взгляд. Темные глазки, в которых столько лет отражались все удары судьбы, ранившие его сердце, следили за ним на всем его жизненном пути. И лишали его способности любить. Любить так же бесстрашно, как бесстрашно он жил. Любить так же открыто, как жила Ярдли.

Подняв статуэтку над головой, он швырнул ее в стену и видел, как она разлетается мелкими осколками. Не задержавшись, чтобы убрать эти осколки, он схватил свой бессменный кожаный пиджак и направился к выходу, решив ехать в больницу, туда, где он и должен сейчас находиться.


Ярдли медленно ехала по одной из окраинных улиц города и наконец припарковалась возле тротуара. Она чувствовала себя изможденной, но, несмотря на протесты Мими и Селины, сразу возвращаться домой не захотела. Они хлопотали вокруг нее весь день, будто могли защитить от того, что затаилось внутри ее тела. Будто вообще кто-то это может…

Ей столько еще всего нужно сделать. Раньше, когда дедушка болел, в офисе со всем справлялся Дастин Холдэн. Хотя тот за что-то обижен на нее и они не особенно много общались, но компании он предан. Более того, это один из тех немногих административных работников, не принадлежащих семье, кто хорошо относится к Мими. Так что на него вполне можно положиться.

Открыв дверцу машины, она прошла к дверям ярко освещенного кафетерия. Рот у нее пересох, и хотелось чего-нибудь выпить.

У стойки никого не было, и она, заказав колу со льдом, заметила за угловым столиком Джека, пьющего кофе. Он читал газету и не видел ее.

Студенческого вида молодой человек за стойкой подал ей пластиковый стаканчик с соломинкой.

— Спасибо, — сказала она.

Над дверью звякнул колокольчик, Ярдли обернулась и увидела застывшего в дверном проеме Грейда Каннинхэма, дружка Софи.

— Привет, Грейд.

— Ярдли. Вот уж кого не ожидал здесь увидеть… Ну, то есть я думал, ты в больнице.

В его взгляде она не нашла обычного дружелюбия, которое ожидала увидеть. Темные, уклончивые, как у ярмарочной гадалки, глаза… Сердце ее замерло. Пластиковый стаканчик выскользнул из руки; темные брызги напитка и лед рассеялись по полу. Молодой бармен проворно выскочил из-за стойки и участливо спросил:

— С вами все в порядке, мисс Киттридж?

Она посмотрела вниз, на пролитый напиток.

— Ох, простите. Я помогу вам убрать это.

— Ярдли, почему бы тебе не поехать домой? — раздался у нее за спиной голос Джека.

Она обернулась и увидела, что тот стоит рядом. Но он смотрел в пол и старался не встретиться с ней взглядом. Да что в самом деле? Уже весь этот чертов город все знает?

Джек и сам чувствовал, что неловко так долго смотреть в пол, собрался с силами и поднял на нее взгляд. Но в его глазах она ничего, кроме жалости, не прочла. Ей не хотелось бы, чтобы он так смотрел на нее. Неужели это тот самый человек, о котором она всегда думала как о стойком и независимом?

Нет, она не вынесет такого же жалостливого и печального взгляда Саймона.

Бармен подал ей другой стаканчик. Ярдли достала кошелек.

— Я заплачу, — сказал Джек.

Она догадалась, что он хотел одного — чтобы она поскорее ушла и кончилось наконец это всеобщее неудобство.

— Спасибо, — сказала она и, ни на кого не глядя, вышла из кафетерия.


В дверь позвонили, и Селина пошла открывать.

— Саймон, — проговорила она, впуская его в дом.

Он сразу же понял, что новости плохи. Глаза у Селины были на мокром месте. По всему видно, что она только что плакала.

— А где Ярдли? — спросил он. — Я был в больнице, но там ее нет.

— Она решила немного прогуляться. Сказала, что хочет заехать куда-нибудь и чего-нибудь выпить.

— Стоило ли ей садиться за руль?

— Вероятно, не стоило, но мы не могли отговорить ее. Слушайте, Саймон, вы чертовски плохо выглядите.

— Спасибо за комплимент. А как вы себя чувствуете?

— Со мной все в порядке. Пройдемте в кабинет.

Он колебался.

— Там никого нет, — сказала она, поняв причину его замешательства. — Мими осталась в больнице, обсудить, где Ярдли может получить наилучшее лечение. Доктора считают, что необходимо хирургическое вмешательство, поскольку без этого нельзя определить, злокачественна опухоль или нет. Так что Мими сейчас заботит только одно — она не хочет упустить ни единой возможности помочь Ярдли.

Вдруг Селина как-то странно всхлипнула и, откинув голову назад, уставилась в потолок. Потом голова ее упала, и она прошептала:

— Боже мой, не могу поверить, что это случилось.

Саймон достал из кармана листок с распечаткой извлеченных им компьютерных данных, посмотрел на него и сжал в руке.

— Что это? — спросила Селина.

— Кое-какие сведения об этой болезни. Я нашел их в Интернете… Не знаю… Просто не знаю, что делать.

Глаза Селины затуманились.

— Молиться, — тихо проговорила она. — Если вы можете.

— Я не могу. Во всяком случае, не теперь.

Она понимающе кивнула.

— С Ярдли такое творится!.. Она прошла мимо нас, как зомби, почти ничего не сказала. Каково-то ей приходится, страшно подумать! Признаюсь, Саймон, я с сомнением относилась к тому, что между вами происходит, и прошу простить меня за это. Теперь я вижу, как сильно вы ее любите. Но постарайтесь успокоиться. Ваша тревога причинит ей только лишние страдания… — Саймон понял, что таким безумием он еще никогда в жизни не был охвачен. И это, судя по всему, написано у него на лице. — И прошу вас, — продолжала Селина, — дождитесь возвращения Мими. Понимаю, вам это нелегко. Но не сбегайте при ее появлении. Она подавлена и опустошена. Не думаю, что сегодня у нее достанет сил на выяснение с вами отношений.

Саймон улыбнулся почти растроганно.

Услышав за окном шум мотора, Селина подняла голову.

— Кажется, кто-то подъехал. Должно быть, Ярдли. Нет, надо забрать у нее ключи от машины, пока она не разбилась.

Передняя дверь открылась. Вскоре в кабинет вошла Мими, как всегда безукоризненно одетая, но с лицом бледным и осунувшимся. Она заметно постарела, хотя с тех пор, как Саймон последний раз видел ее в своем офисе, прошло совсем немного времени.

Сразу же, как только она появилась, Селина бросилась ей навстречу и заключила свою утомленную бабушку в объятия, пытаясь успокоить старую женщину.

Но Мими отстранила внучку.

— Прости, детка, я не могу…

Селина уставилась на нее с ужасом.

— Не можешь меня выносить рядом, да? Не переносишь самой мысли о моем существовании, когда Ярдли так больна? — Она быстро отвела глаза, переполнившиеся слезами. — Я всегда знала, что ты меня ненавидишь, Мими. Но никогда не понимала почему. Теперь вижу, что… Простите меня, Саймон. Я не должна была…

Слова исчезли в рыданиях, и она бросилась вверх по лестнице.

Мими повернулась к Саймону, взглянув на него с неприкрытой ненавистью.

— Видите, что вы натворили в моей семье, — обвиняюще проговорила она.

Саймон испытал совершенно невероятное в подобных обстоятельствах чувство симпатии к старой женщине. Он понимал, что должен ненавидеть ее. Ее и стоило ненавидеть, хотя бы за то, как она поступила сейчас с Селиной, заставив его быть свидетелем этой омерзительной сцены. Подумать только, бабушка, которая так сильно любит одну внучку и не выносит другую.

Мать, которая любит одного своего сына и навсегда покидает другого.

— С вашей стороны, Мими, это было грубо. Простите, ради Бога, что вмешиваюсь, но я хотел бы спросить вас. Что вы имеете против Селины?

— Она всегда была безответственной, упрямой ленивицей.

— Возможно, она такая же, какой когда-то были вы?

Рот Мими сурово поджался.

— Ну, как бы там ни было, мои отношения с Селиной вас не касаются. Если же вы пришли разузнать о Ярдли, то я удовлетворю ваш интерес. Она не хочет вас видеть.

— Она сама сказала вам об этом?

— С сегодняшнего дня, я думаю, что брак — наихудшее, что может случиться с Ярдли.

Саймон смотрел на старуху с высоты своего роста.

— Я не хочу больше бороться с вами, Мими. Завтра утром к вашему дому подъедет грузовик со всеми копиями сельской девушки, которые я успел изготовить, и со всеми производственными материалами, которые для этого использовались. Поступайте с этим хозяйством как вам будет угодно. Я отказываюсь от своего проекта. Больше он для меня не имеет никакого значения.

Мими почему-то взглянула на лестницу, по которой убежала Селина, ее сжатые губы что-то забормотали, будто она только сейчас поняла, что натворила. И вдруг она заплакала. Да, вся сжавшись в комочек, она плакала.

Саймону следовало бы лучше подготовиться к той реакции с ее стороны, которая может последовать в ответ на его сообщение. Схватив ее за плечи, он подтащил ее к ближайшему креслу, ужасаясь тому, что он сделал с почтенной женщиной, которую до этого считал расчетливой, жестокой и невероятно эгоистичной.

— Видите ли, Мими, между нами никогда не могло возникнуть особенно теплых чувств, но Ярдли терзалась тем, что два дорогих для нее существа враждуют. И я, увы, только теперь понял, что давно должен был сделать для ее спокойствия.

— Удивлена, мистер Блай, что вы вообще вернулись сюда. Неужели вы действительно любите ее? Ведь вами всегда владело одно желание — отомстить.

— Все, о чем я могу сейчас думать, — это как помочь Ярдли.

Мими покачала головой.

— Вы понятия не имеете, насколько все серьезно. Опухоль мозга была причиной смерти дедушки Ярдли, вот что я вам, Саймон, скажу. Возможно, я заслужила такого наказания, но она… Почему она? Она этого не заслужила, нет.

Он услышал, как к дому подъехал автомобиль. Ярдли! Саймон бросился к передним дверям и распахнул их, прежде чем она поднялась по лестнице. Он хотел встретить любимую один, подальше от бабушки.

В замирающем свете дня лицо ее казалось серым и усталым. В руке она держала пластиковый стаканчик с соломинкой, продетой в крышку. Увидев Саймона, выходящего из дома, она остановилась.

— У меня обнаружилось некое повреждение, — сдавленным голосом, но четко выговаривая слова, заговорила она. — Так что в ближайшее время я намерена лечь в университетскую клинику. Доктора там сумеют решить, какой курс лечения будет для меня наиболее приемлемым. Они решили использовать в моем случае новый тип лазерной хирургии и уверены, что я вполне подходящая для этого кандидатура. Так что не знаю, сколько времени меня здесь не будет.

— Не говори так безнадежно, Ярдли.

— Безнадежно? — Она потерянно улыбнулась. — Саймон, мне хочется сбежать куда-нибудь подальше… Ну а здесь некуда идти, просто некуда…

Он протянул руки, чтобы обнять ее, но она отступила назад, ускользнув от его объятий.

— Почему, Ярдли? Что изменилось?

— Все изменилось, Саймон. И я не могу сейчас строить какие бы то ни было планы.

— А наша свадьба? Ведь мы так радовались, что это стало возможным…

Она стащила с пальца кольцо и передала ему.

— Вот, возьми. Я не могу просить тебя терпеть все это. Не могу, поймав тебя на слове, требовать выполнения обещаний, которые ты дал при совсем других обстоятельствах. У тебя впереди такое удивительное будущее. Я хочу, чтобы ты был счастлив. А обо мне не печалься. Прощу тебя об одном, постарайся меня понять.

— Понять? Единственное, что я понимаю, — это как сильно ошибался в тебе. Не думал, что ты принадлежишь к тому типу женщин, которые способны при первой же трудности отречься от своих чувств.

Он бросился мимо нее, впрыгнул в машину и включил мотор. После чего, ни разу не оглянувшись, умчался в ночь.


Ярдли укладывала в чемодан одежду, когда в ее комнату без стука вошла Селина.

— Не знаю, что и брать с собой, — нервно сказала Ярдли и через всю комнату швырнула пару комнатных туфель.

— Почему бы тебе не присесть на пару минут. Я помогу тебе упаковать вещи.

— Сама упакуюсь, силы у меня пока еще есть, ты же видишь. Я еще в состоянии пошевелить рукой.

— Ярдли, присядь, прошу тебя. Если ты пытаешься заставить меня чувствовать себя виноватой перед тобой, то знай, я слишком сильно люблю тебя, чтобы, обидевшись, разлюбить прямо сейчас, в одну минуту.

Отшатнувшись, как от удара, Ярдли поникла и присела на край постели.

— Почему ты сердишься? — спросила она.

— Всю жизнь меня сравнивали со старшей сестрой, которая была совершенством, образцом для подражания и вечным примером. Если бы ты только знала, как я съеживалась, слыша в очередной раз слова: «Посмотри на Ярдли! Почему ты не берешь пример с Ярдли?» И я слышала это не только от дедушки и Мими, но и от папы с мамой тоже.

— Неужели и Франческа так говорила? недоверчиво спросила Ярдли.

— Не раз. И никто не проявлял ко мне ни грана того терпения, которое проявляла ты. Ведь ты хоть и видела, какие мы разные, но принимала меня такой, как я есть.

— Ну, ты преувеличиваешь. Я вовсе не была такой уж терпимой, особенно насчет обстоятельств, при которых появился на свет Кэйси. Это, конечно, с моей стороны было ужасной глупостью, но я ведь осуждала тебя до тех пор, пока сама чуть не оказалась в подобной ситуации. — Она мучительно сцепила пальцы. — А теперь я все бы, кажется, отдала, чтобы последовать твоему примеру. Родить ребенка… Не важно, с мужем или без. Просто ощущать, как внутри тебя развивается новая жизнь, а не эта болезнь, вторгшаяся в меня, будто безжалостный интервент.

— Почему ты прогнала Саймона?

Ярдли отвернулась и уставилась в стену.

— Я слишком его люблю, чтобы втравить в этот кошмар. Ты же прекрасно знаешь, Селина, как тяжко умирал дедушка.

Селина подняла брови.

— И ты уже заранее решила, что с тобой будет то же самое? Не слишком ли ты поторопилась с выводами? Ведь ничего еще не известно, мы пока даже не знаем, злокачественная это опухоль или нет. И потом, с чего ты взяла, что с тобой то же, что было с дедом? Все, чем я могу руководствоваться, это лишь интуиция, и, может быть, я чувствую только то, что слишком сильно хочу чувствовать, но я не могу поверить, что ты умрешь. Да ты просто предположи, что останешься, Ярдли. И откуда тебе знать, чего хочет или не хочет терпеть Саймон? Ты стала для него единственным человеком, в котором он нуждается. Неужели ты думаешь, что он способен оставить тебя только потому, что ты заболела? Несколько недель назад ты, возможно, и могла бы так думать, но теперь… Представь на минуту, что все это произошло с ним, разве ты отказалась бы от надежды и оставила его? Я никогда не избавлюсь от той боли, что причинила мне утрата отца Кэйси. Если бы можно было повернуть время вспять… Разве я перестала бы его любить только из-за того, что ему осталось не так уж много времени? Если бы только я знала, что с ним! Но он сделал вид, что просто бросает меня…

— Селли, прости, но ты не переубедишь меня. Я хотела создать с Саймоном семью. А теперь не знаю, могу ли гарантировать ему хоть что-то, кроме возни с умирающим человеком. Даже если я останусь жить, то могу оказаться парализованной и свяжу его по рукам и ногам. Зачем это? Саймон полюбил меня нормальной здоровой женщиной. И я не хочу и не буду для него ничем иным. Я не хочу тащить его за собой в свой ад.

— Только фарфоровые статуэтки безупречны. У человеческих существ все бывает, и слабости, и болезни. Кстати, Саймон решил передать весь тираж сельской девушки Мими. А ты и не знала об этом? Он решил сделать это ради тебя, а ты отказываешься признать, что нуждаешься в нем. Что ни говори, а в тебе гораздо больше крови Киттриджей, чем я думала. Ты так и не ответила мне. Повторю: если бы Саймон заболел, ты бы оставила его?

— Конечно нет.

— Хорошо, так почему ты не хочешь допустить, что ему необходимо заботиться о тебе? Я понимаю, Ярдли, это страшит тебя. Ты привыкла полагаться только на себя. Но если ты действительно любишь его, то теперь должна положиться на него. Позволь ему заботиться о тебе. — Селина встала. — Ну, я пойду. Решила перебраться в отель. Не могу оставаться здесь, под одной крышей с Мими.

— Селли, постой. Не могла бы ты оказать мне услугу? Подвези меня к дому Саймона. Я не уверена, что смогу сейчас вести машину.

— Хорошо, только пойду возьму вещи.


Саймон колол за гаражом дрова, когда у ворот раздался хриплый автомобильный гудок.

— Проклятье! — пробормотал он себе под нос, вколол топор в очередное полено и пошел вокруг гаража.

— Кто там?

— Это я, Селина.

Открыв ворота, он отступил на шаг, чтобы пропустить замызганную красную «тойоту» на свою территорию. Но машина не двинулась с места. Дверца открылась, и вид каскада светлых волос обжег его душу. Дверца тут же захлопнулась, и машина, быстро набрав скорость, скрылась во тьме.

Растерянно глядя ей вслед, Ярдли проговорила:

— Селли не должна была так делать.

Одета она была в старые вылинявшие джинсы, фланелевую рубашку и лыжную куртку нараспашку, на ногах потрепанные теннисные туфли. В этой старой одежде она напомнила ему того неудачливого взломщика, который несколько недель назад повис у него на изгороди, ничего и не укравшего, только умудрившегося присвоить его сердце.

— Нечего страшного, не беспокойся, — сказал он, обнимая ее за талию. Руки она держала в карманах, но от объятий его не устранилась. — Я отвезу тебя домой, как только ты захочешь. Пойдем в дом. Замерзнешь, уже подмораживает. Я сварю кофе. Лучше пройти со двора.

И он повел ее к тем дверям, через которые она впервые попала в его дом.

— Давай твою куртку.

Ярдли стояла лицом к нему, ее широко открытые глаза были полны скорби и безнадежности, и это ранило Саймона в самое сердце.

— Забудь про кофе. Я на минутку, — сказала она.

Он помог ей снять куртку и повесил на вешалку у дверей. Она стояла, следя за ним, и выглядела глубоко расстроенной. Он понимал, что ей что-то от него нужно, иначе она не приехала бы. Но что? Чего она ждет? Надежды? Утешения? Ухаживания?

Внезапно его охватил гнев. Он вспомнил, как покойны и счастливы были они во время последней своей встречи здесь. А теперь эта идиотская опухоль грозит уничтожить все, что между ними было. И вдруг он понял, что злится даже не на Бога и не на эту опухоль, а на себя. Он боялся прикоснуться к ней, боялся, что она оттолкнет его, если он попытается обнять ее. А может быть, именно этот его страх и ненавистен ей больше всего?

— Пойдем в гостиную, — предложил он.

Ярдли последовала за ним, но, войдя, не села.

— Прости, я на минуту…

Сам удивляясь тому, что решился отойти от нее, когда она здесь, рядом, Саймон включил стереосистему. Мелодия старого рока прервала безмолвие дома. Он вернулся к Ярдли, взял ее руки в свои.

— Боже, какие ледышки, — прошептал он, пытаясь отогреть в своих горячих ладонях ее маленькие холодные пальцы.

— Зачем ты завел музыку?

— Потанцуй со мной, Ярдли.

— Танцевать? Нет, это последнее, что мне хотелось бы сейчас делать.

— Но ты ведь любишь танцевать. Помнишь, как мы танцевали в загородном клубе?

Он обнял ее и начал медленно танцевать, хотя музыка была достаточно быстрой. Она тоже сделала несколько шагов, такая нежная и хрупкая в его руках. Нет, он не отпустит ее, он не позволить ей оставить его!

Но вот мелодия кончилась. Ярдли подняла к нему лицо.

— Загородный клуб, танцы… Все это было сто лет назад, как мечта…

— Мечты сбываются. Ты ведь сама говорила мне это.

Подняв руку, Саймон прикоснулся большим пальцем к нежном местечку у нее на горле и погладил атласную кожу. Она не отстранилась, но он почувствовал ее напряженность.

— Прошу тебя, не прикасайся ко мне.

— Я хочу ощущать тебя, хочу быть с тобой, бэби, и чтобы все было как прежде. Ничто не может изменить этого.

Она опустила глаза.

— Нет, Саймон. Ты не должен. Мне нечего тебе дать. Я пришла только затем, чтобы объяснить тебе, что я чувствую. Пожалуйста, не сердись на меня.

Его руки приблизились к вороту ее рубашки. Он прикоснулся к верхней пуговице и расстегнул ее.

— Ярдли, я с ума по тебе схожу.

Его пальцы принялись за вторую пуговицу, и тогда она схватила его за руку. Он замер, глядя на ее пальцы, пытающиеся оттащить его руку. Напряженный взгляд Ярдли был направлен туда же, на их руки, затем они посмотрели друг другу в глаза.

Голос его прозвучал низко и хрипло:

— Не отстраняй меня. Я хочу тебя, Ярдли, хочу прямо теперь.

— Я не могу, Саймон! — В ее возгласе прорвалась гневная и в то же время с налетом отчаяния нотка.

Саймон ответил ей со слабой провокационной улыбкой:

— Нет, ты можешь, дорогая. Я знаю, что ты можешь. Разве ты сейчас стала другой? Ты ведь та самая женщина, которая любит карнавалы и ярмарки, и детские праздничные развлечения, и творить любовь.

Замерев, она уронила руки. Саймон воспользовался этим, расстегнул все остальные пуговицы и распахнул рубашку, под которой оказался изящный белый кружевной бюстгальтер. Прижав ее к своему сильному телу, он нащупал у нее на спине застежку и расстегнул.

Теперь она стояла перед ним, обнаженная по пояс, и, хотя в комнате было тепло, тело ее покрылось гусиной кожей. Склонив голову, Саймон целовал ее плечи, грудь, жадно вдыхая аромат весенних цветов, который источало ее тело. Она все еще была напряжена, но он не останавливался, он продолжал ласкать и целовать ее, и она не отстранялась.

Он вел себя как человек, который ни в чем не сомневается, она чувствовала, что он не жалеет, а любит ее, во взгляде его не было и намека на ту холодную, отчужденную и потому унизительную жалость, которую она успела уже узнать по взглядам других людей. Он вел себя, как соскучившийся по своей женщине любовник. Руки ее почти против воли поднялись, и она запустила пальцы в его пышные волосы. И вот он почувствовал, что ее нервное напряжение спадает, сменяясь расслабляющей чувственностью.

Когда он оторвался от ее упоительного тела и взглянул ей в лицо, то увидел, что синие глаза посветлели, и хотя в них стоял еще страх, но уже начали пробиваться искорки страсти.

— Ты не замерзла? — спросил он.

Она кивнула.

— Да, что-то никак не могу согреться.

— Пойдем наверх.

— Если хочешь…

Он подхватил ее на руки и понес к лестнице.

— В постели тебе будет гораздо теплее.

Войдя в спальню, он поставил ее на ноги, быстро откинул одеяло и усадил ее на край матраса. Потом взял одеяло и набросил его ей на плечи, соорудив нечто вроде палатки или плаща.

Затем снял с нее теннисные туфли.

— Ой, Саймон, они такие некрасивые…

— Зато в них удобно.

Помолчав, она грустно сказала:

— Нет, мы не можем вести себя так, будто ничего не случилось.

Он поставил ее туфли на пол.

— В таком случае, пусть это будет последний раз. Ведь ты же не откажешь мне в этом, нет? Тогда у меня будет что вспоминать, когда ты все же оставишь меня.

— Я оставляю тебя не из-за каприза. Боже, Саймон, неужели ты думаешь, что твоя любовь может спасти тебя от всей тяжести того, что потом… впоследствии…

Он снял с ее ноги белый носок и положил ступню себе на колено, массируя ее узенькую подошву.

— Я хочу прикасаться к каждой частичке твоего тела, — сказал он и, склонившись, начал целовать красиво выгнутый подъем ее стопы, потом один за другим перецеловал все пальцы. Всхлип прорвался из ее гортани, она попыталась освободиться, но он удержал ее, продолжая ласкать и целовать.

— Если ты скажешь, что не хочешь меня, я тотчас остановлюсь и отвезу тебя домой. Но только смотри, не забудь следить за своей нижней губой. Она всегда выдает тебя, когда ты говоришь неправду.

Подтянув поближе подушки, он подложил их ей за спину, так что она теперь могла откинуться, и занялся другим носком, а потом очередь дошла до ее брюк и трусиков. Покончив с этим, он, не спуская глаз с ее обнаженного тела, быстро разделся сам.

— Ты что, Саймон, не понимаешь? — Она закрыла глаза. — Я не хочу тебя. И вообще, все это причиняет мне слишком много боли.

Он сел рядом с ней.

— Ничто, Ярдли, ничто не может заставить меня перестать тебя желать, — тихо проговорил он, гладя ее плоский живот. — Открой глаза, посмотри на меня.

Когда она выполнила его просьбу, он увидел, что в ее глазах тоже разгорается страстное желание.

— Почему ты так чертовски торопишься помереть?

Слезы набежали ей на глаза, и она медленно опустила ресницы.

— Я не хочу умирать.

Заговорил он не сразу.

— Есть много способов умереть. Когда человек бежит от радостей жизни, он будто и не живет. Или когда он посвящает свою жизнь мести. Важно, Ярдли, лишь то, что мы испытываем друг к другу, что мы в иные моменты берем от жизни и что чувствуем при этом. Я долгое время не жил, внутри у меня была мертвенная пустота, пока не увидел, как ты висишь на моей изгороди. Подумала ли ты о том, что я хочу заботиться о тебе? Понимаешь ли, что я хочу жить тобою и думать о тебе все время? Ты пробудила во мне что-то такое, о чем прежде я и не знал, ты заставила меня пережить эмоции, которые раньше я считал слабостью. И я не позволю тебе оставить меня, дорогая. Не позволю тебе остаться одной, ведь я знаю: ты тоже любишь меня.

Какое-то время он гладил ее по голове, потом заговорил снова:

— Не останавливай меня, Ярдли. Я не смогу любить тебя, если ты меня не хочешь. Умоляю тебя.

Она с мукой посмотрела ему в глаза. Потом, едва слышно, с дрожью в голосе, проговорила:

— Прошу тебя, Саймон, не надо меня умолять. Ты не должен…

Слезы лились по ее щекам, когда он обнял ее, прижал к себе и нежно поцеловал в губы. Затем осторожно положил ее на спину и сам лег рядом, лаская все ее тело так, будто они впервые вместе. Она уже не знала, от чего эти слезы — от нависшей над ее головой беды или от наслаждения, которое заставляло ее забыть о всех бедах мира.

Когда он отстранился, чтобы посмотреть на нее, то увидел, что слезы все еще бегут из ее глаз. Нет, он не удивлялся ее плачу. Что потрясло его по-настоящему, так это то, что горячие слезы покатились вдруг и из его собственных глаз. Он целовал ее мокрое соленое лицо — глаза, нос, щеки, губы, и слезы их мешались друг с другом.

То, что произошло потом, не было похоже ни на одну из их прежних любовных схваток, столько в этом соитии было неизреченной нежности, печали и самозабвения. И столько в нем было живой жизни…

Потом, лежа рядом, они держались за руки и молчали. Наконец Саймон заговорил:

— Ох, сердце мое, Ярдли! Мы вместе, родная, вместе. И я знаю теперь, что ты не покинешь меня. Не верю я, что ты захочешь разбить мое сердце. Я люблю тебя, и неважно, сколько мы будем вместе — шесть месяцев или шесть лет, важно, чтобы все это время принадлежало нам.

Ярдли прильнула к нему, положив голову на его плечо.

— Я так боюсь, Саймон. — Голос ее был хриплым. — Мне невыносима мысль, что это с нами в последний раз… Я и без того всякий раз думала, что это невозможное чудо, что оно может никогда не повториться, а теперь…

Саймон поцеловал ее, отвел у нее со лба золотистые пряди волос и сказал:

— Разве мы теперь не счастливы? Просто от того, что мы вместе, здесь и сейчас. И это будет с нами повторяться вновь и вновь. Ничего не бойся, просто думай о том, что мы вместе. Ты не должна сдаваться, и все будет хорошо, вот увидишь. Да, кстати, надеюсь, ты не забыла, что обещала научить меня играть в гольф?

Он обнял ее, будто стремясь передать ей свои силы, вселить в ее душу свою уверенность, и она отозвалась на его движение, будто вверяя ему и тело свое и душу.

Она смеялась и плакала в одно время.

Жизнь, с ее надеждами, радостями и печалями, продолжалась.


Загрузка...