Я в уме считаю по времени и соображаю, что у меня пятьдесят на пятьдесят шансов, что сидящий передо мной мужчина помнит меня.
Свербит где-то под рёбрами. Страх, предвкушение, надежда? Но ведь если он садист, то наклонности вряд ли куда-либо денутся. Он будет относиться ко мне как и прежде, как только выяснится, что я его жена. Но всё же у меня есть ничтожный шанс начать с нуля, чтобы не жить в ужасе всё то время, пока не забеременею. За этот шанс сейчас и цепляется моя надежда.
Но смотрит Орлов подозрительно недоуменно. Моё сердце пропускает несколько ударов, прежде чем он начинает говорить.
— А ты кто? — произносит мой муж.
Кажется, я вздохнула с облегчением.
Его родители переглядываются. Отец вскакивает с койки, трёт затылок и шею сзади. Мать глубже подсаживается на кровати и делает мне знак рукой. Я подхожу ближе.
— Это твоя жена, Стёп, — тихо произносит женщина, целуя руку сыну.
Мужчина поднимает бровь и холодно рассматривает меня с головы до ног, потом переводит взгляд на мать.
— Та сделка? — коротко как выстрел.
— Да, — подтвердил отец.
Степан ещё раз посмотрел на меня: недовольно, холодно. Я готова провалиться сквозь землю.
— Оставьте меня, — произносит он бесцветным голосом.
Я уже было выдыхаю, но когда тянусь к выходу вместе с родителями, меня останавливают слова Степана:
— Останься… Настя?
По мимо воли вздрагиваю и оборачиваюсь к нему. Он сводит брови к переносице удивлённый такой реакцией.
— Да? — произношу я, следя за тем, чтобы голос мой не дрожал.
— Я хочу поговорить, — предлагает он.
— Может быть когда… выздоровеешь, — пытаюсь оттянуть момент разговора до тех времён когда приду в себя.
Его взгляд становится колючим, и он, игнорируя моё предложение, широкой ладонью с длинными узловатыми пальцами пару раз хлопает по простыне рядом с собой.
Я застываю.
— Надо привыкать друг к другу, Настя, — его голос приобретает бархатистость.
Меня удивляет его тон даже больше, чем-то, что он помнит, как меня зовут. Так часто моё имя он не произносил до этого, предпочитая вообще ко мне никак не обращаться без особой нужды.
Едва передвигаю ноги до кровати и сажусь на предложенное мне место. Степан рассматривает меня. Как будто в первый раз. Так и есть. Нас объединяла взаимная неприязнь. Кажется я начинаю его понимать.
— Ты красивая, — он бесцеремонно кладёт ладонь на мою грудь и сжимает её.
От неожиданности и наглости его поступка я замираю на несколько секунд, но затем дёргаюсь назад в попытке встать, но он не даёт. Степан притягивает меня к себе, ухватив за предплечье.
— Ты чё дёргаешься? Девственница что ли? — спрашивает он, а между нашими лицами считанные сантиметры.
Бесцеремонно и нагло. Голос звучит хрипловато. У меня опять внутри всё сжимается от страха. Шея помнит его грубые руки. Но одновременно в этим
— Я тебя спросил или ты не слышишь?
— Нет, я не девственница, — едва выдавливаю из себя.
— Я хочу тебя, — настойчиво сжимает предплечье.
— Я… Сейчас не время. Тебе выздороветь надо, — жар приливает к щекам.
А в его глазах пляшут лихие черти, взгляд так и горит.
— Переживаешь, жёнушка?
Я ещё не слышала от него таких интонаций. Сейчас он мурчал, только не как кот, а как лев со своей львицей. Ну что за вопросы? И как ответить, если недолгое время назад я желала его смерти, мучаясь чувством вины? А зря, вину бы я точно не должна была испытывать.
Ничего не отвечаю.
— Сними футболку.
Он совсем что ли сбрендил?! В больнице?! Он серьёзно?!
— Нет, — начинаю злиться, произношу отрицание словно змея шипит на наступившего на неё.
— Бля… — издаёт смешок, — а ты с зубками, но сейчас мне они не интересны. Сними футболку!
Вот и вправду не знаешь, что лучше.
— Выздоравливай, Степан, — всё тем же тоном.
— Так у нас ещё ничего не было? — поднимает бровь, взгляд мутнеет, — я значит так тебя и не выебал?! Какое упущение! Похоже он… я… я зажрался!
Ну он точно больной псих! Урод! Я и так до ужаса боюсь его.
— Начнём знакомство. Снимай футболку! — звучит приказ, — начнём прямо сейчас.
Он не отпуская предплечья, перемещает мою ладонь к себе на пах. Под моей рукой оказывается его напряжённый член. Я в ужасе распахиваю глаза, ощущая насколько он толстый и большой.
На глаза проступают слёзы от бессилия.
Я делаю ещё одну попытку вырваться и мне почти удаётся. Руки у него сильные, плечи и спина бугрятся мышцами. Степан пытается ухватиться за меня, но дёргает за шейный платок, который тут же слетает с шеи.
Я хватаюсь за материал, чтобы нацепить обратно, но он не даёт.
— Кто? — спрашивает Степан.
Тебе правду сказать, садюга, или пожалеть твоё хрупкое эго, придурок?
В ответ я красноречиво гляжу в его глаза глубокого синего цвета. На острых мужских скулах ходят желваки. У этого больного на голову абьюзера теперь ещё и раздвоение личности! Злиться на самого себя — это же высший пилотаж.
Руку он отпускает. Я соскальзываю с кровати и спешу к выходу.
— Дома жди. Готовься. Детей делать будем, — кричит он мне вслед.
Ага. Сейчас. Я всегда бы хорошей и послушной дочерью. Но это терпеть не намерена. Этим же вечером я собираю вещи и сбегаю из дома.