Похищенная страсть

Глава 8

Она была девственницей. А он взял ее прямо в зале у стеклянной стены без всяких сантиментов. И оставил там же. В разодранном платье, практически голую, с обнаженной маленькой грудью и темным треугольником ниже живота. Ее лицо обрамляла спутанная грива волнистых волос.

Он скомандовал, что она должна провести с ним сегодняшнюю ночь. Хотя после того, что сделал, лучше бы к нему вообще не приближаться.

Что творилось в его голове? Почему он заставил гостей удалиться? Пришел в зал в ожидании триумфа, должен был произнести красивую речь о завершении темных времен и наступлении новой, светлой эры. А вместо этого всех выгнал.

Казалось, что-то темное, неконтролируемое вырвалось из его души и все испортило. Это не принесло ни облегчения, ни чувства завершенности. Лишь ощущение пустоты.

Его отец мертв. Вот в чем дело. Но теперь он не мог кричать на старика, требовать ответа. Не мог высказать, что по его вине вырос без матери.

Фелипе с трудом сглотнул, пытаясь обрести контроль над собой. Вернуть самообладание, которым так гордился. Он не должен был требовать, чтобы Брайар пришла к нему в комнату. Со своими демонами нужно справиться самостоятельно.

Внезапно ему пришло в голову, что она может и не прийти. Вернуться в свою комнату и спрятаться там от него. Может, без сомнения. Но если она так поступит, он сам пойдет за ней. В этом он тоже не сомневался.

Трясущимися руками Фелипе плеснул в стакан виски и уставился на янтарную жидкость. Его поведение опасно, неустойчиво, нестабильно, необузданно. В глазах отца это был бы огромный грех.

Подобная мысль заставила его улыбнуться. Может быть, он и упустил что-то сегодня вечером, но зато как эффектно. Отец всегда ценил внешний порядок, ему было не важно, если на самом деле все не так уж и радужно. Произведя разгром в бальном зале, он будто хотел уязвить отца, и если не самого, то хотя бы его призрак, наблюдавший за происходящим.

Он взглянул на стакан. Не стоит ко всем проблемам добавлять еще и алкоголь. Хотя бы ради Брайар. Поэтому Фелипе размахнулся и бросил бокал в стену.

— Извини за небольшой беспорядок, отец, — заметил он ехидно.

Вдруг старик слышит его. Возможно, его злой дух поселился здесь. Дворец полон призраков, Фелипе всегда это знал.

Он опять потерпел поражение. Наводя ужас на женщину, на которой хотел жениться. Интересно, способен ли он на что-то хорошее.

Он опустил голову. Нужно стать другим. Для своей страны, для Санта-Милагро. Его народ слишком долго жил в темном царстве. Он не совсем четко представлял, как все исправить, и сомневался, сможет ли нести свет.

Вдруг дверь в спальню открылась, и вошла Брайар. На ней больше не было разорванного платья, в котором он ее оставил внизу. Она была одета в длинный розовый халат, и этот цвет красиво оттенял гладкую смуглую кожу. Она смыла макияж и выглядела молодо и свежо. Интересно, так ли она жаждала отмыться от его прикосновений.

Но она здесь. И он почти уверен, что она принесла с собой немного света. Возможно, это ключ к чему-то большему, чего он даже не ожидал.

Он не обратил внимания на спазм в груди, ставящий под сомнение его мысли. Перед глазами тут же всплыл образ матери.

— Ты пришла.

— Да. — Ее взгляд упал на осколки стекла и лужу пролитого по полу алкоголя. — Очевидно, сейчас тебе лучше держаться подальше от стеклянных предметов.

— Тебе от меня тоже стоит держаться подальше, — заметил он жестко. — И все же ты пришла.

— Ты попросил меня прийти.

— Признаюсь, я думал, ты спрячешься от меня в дальнем углу своей комнаты. Мне казалось, я тебя напугал.

Она пожала плечами:

— Я не боюсь тебя.

Он прищурился:

— Правда?

— Даже если я тебя и побаиваюсь, это еще не повод прятаться.

— Неужели смирилась? Или, может, очарована мной?

Ему был важен ее ответ.

Она нахмурилась, маленькая складка пролегла меж бровей.

— С тех пор, как ты меня похитил, я все время думала, как изменилась моя жизнь, какие новые перспективы открываются. Вовсе не потому, что прежняя жизнь была ужасной. Просто там все было предопределено. А потом я оказалась объектом охоты, и выяснилось, что ничего не знаю о моем происхождении. А теперь я здесь и принимаю все, что дает мне жизнь.

Он удовлетворенно заметил:

— Возможно, потому, что я стал твоим первым мужчиной.

Краска залила ее щеки.

— Ты понял?

— Да.

— И все равно это сделал. — Выражение ее лица было странным.

— Это не было на первом плане. Я понял потом. Если бы остановился и задумался, что происходит… Просто потом стало слишком поздно.

Она успокоилась.

— Хорошо.

— Тебе это важно?

— Не знаю, имеет ли это значение. Ну да, так и есть. Не хотелось думать, что это ничего для тебя не значит. Раньше я никогда так не желала быть с мужчиной, поскольку была девственницей, чего-то ждала. Не мужчину. Ждала свое желание. Момента, когда не захочется сказать «нет». И это произошло там, внизу, с тобой. Не знаю почему. Я просто знаю: во мне что-то изменилось. Так что да, если бы это ничего для тебя не значило, мне было бы больно.

Улыбнувшись, он подошел к ней и дотронулся пальцем до ее нижней губы.

— Значит, ты хочешь быть для меня особенной, дорогая?

Она задрожала от прикосновения, в темных глазах застыл вопрос. Но у него внутри не было ничего, кроме тьмы и зияющей пустоты. И эгоистичного желания услышать «да». Но тем не менее он ничего от нее не хотел. И смел думать, что и она ни на что не рассчитывает.

Все-таки он ждал, надеялся. Для него это странно. Согреет ли его ее пламя или погаснет.

— Это неудивительно, не так ли? Мы были близки. Конечно, я хочу, чтобы это имело значение.

— Близки?

Честно говоря, он никогда не считал секс близостью, единением душ. Так, соединение тел, не более. В этот момент тело и душа в нем существовали отдельно друг от друга, именно так он мог получать телесные удовольствия независимо от того, что чувствовал в душе. Кратковременные, ни к чему не обязывающие удовольствия.

Тем не менее она расценила это как близость, никогда не хотела другого мужчину. Никогда не позволяла другому мужчине прикоснуться к ней. Он не уверен, сможет ли кто-то стать особенным для него, но он точно будет для нее исключительным. Несмотря на некоторое недоумение, он почувствовал себя польщенным, испытал глубокое удовлетворение, полнота которого даже сильнее оргазма.

— Да. — Она прижала руку к груди. — Между нами была близость, и это чувство трудно разделить с кем-то еще. Разве не так?

— Да. — Ему совсем не было стыдно. — Желание на то и существует, чтобы быть удовлетворенным.

— Не думаю, что это так. Смысл желания в том, что оно не может быть удовлетворено в любое мгновение и с любым человеком.

Он крепко взял ее за запястье.

— Ты только что призналась, что никогда не чувствовала такого раньше. А если бы другой мужчина воспламенил твои чувства, ты бы тоже отдалась ему?

Эта мысль, как кислота, разъедала разум.

— Нет.

— То есть именно я для тебя важен? — Он сжал ее еще крепче.

Фелипе никогда не чувствовал, что значим для кого-то. Ни для жестокого отца. Ни для слабой матери. А так хотелось быть важным, нужным, он отчаянно искал этого.

— Я сказала, что выйду за тебя замуж. — Брайар не смотрела на него. — Но ты никогда не говорил мне, что я важна для тебя.

— Я сказал, что женюсь на тебе. Или ты видишь здесь других женщин с моим кольцом на пальце?

Она покачала головой.

— Вот и ответ, — заключил он.

Его телефон завибрировал в кармане. Он пробормотал ругательство и ответил на звонок.

Рейф. И так не вовремя. Почему он решил завести друзей?

— Сегодня мы не смогли поговорить, — сказал тот. — Ты всех выставил за дверь.

— Удивлен, что ты ушел без принуждения. — Разговаривая, Фелипе одновременно наблюдал за Брайар.

— Нам с Адамом пришлось это сделать. Хотя Адама принудила невеста, посчитавшая, что твои желания должны соблюдаться. Она еще не знает тебя достаточно хорошо, поэтому выполняет все твои приказы. Но твой отец умер.

— И это лучшее, что он мог сделать. Столько людей незаслуженно умирает молодыми.

— Говорят, хорошие люди умирают молодыми, — заметил Рейф.

— Тогда мы с тобой в безопасности.

— Мы-то уж точно. Тогда я вообще должен быть мертв. Да даже вряд ли родился бы.

Цинизм — одно из многих качеств, которые импонировали Фелипе, и он считал Рейфа другом, хотя и полагал, что дружба — бессмысленное занятие.

— А я рад, что живу. И пережил этого старого ублюдка. — Взгляд устремился на Брайар. — А еще у меня намечается отличная ночь.

— Полагаю, с невестой.

— Да. Поэтому, надеюсь, ты не обидишься, если мы не будем долго разговаривать.

— Осторожно, — предупредил друг. — Эта женщина, словом, я провел кое-какие исследования, да и Адам описал ее мне. Она слишком мягка для тебя, мой друг. Слишком юна.

— Это точно. — Фелипе смотрел на Брайар, краснеющую под его взглядом. — А еще она невинна.

Брайар напряглась, когда поняла, что стала темой обсуждения. Она и ее девственность.

— Это плохо, — заметил Рейф. — Осторожнее с подобными женщинами.

Фелипе рассмеялся:

— Перестань. Я провел детство под гнетом деспотичного старика. Так что я в безопасности.

— Таких людей, как мы с тобой, не победить с помощью силы. Зато мы поддаемся слабости и мягкости. Поверь, я знаю, о чем говорю.

Рейф никогда не рассказывал в подробностях о том, как потерял зрение. Фелипе с Адамом знали только о несчастном случае. Правда, Фелипе давно заподозрил, что здесь замешана женщина. Слова друга лишь подтвердили его догадки. Хотя и нелегко вообразить, что тот пал жертвой женщины, не важно, насколько мягкой и красивой она была.

— Я буду иметь это в виду. — И он повесил трубку. Нет, он не будет его слушать сегодня, поскольку хочет только одного и подозревает, что его красивая невеста напугана больше, чем он.

— Ты говорил обо мне, — обвинила она. — Да.

— С кем?

— С другом.

— У тебя есть друзья? — Ее глаза расширились от удивления, но она спохватилась, что он может обидеться. А его это лишь позабавило.

— Да, двое. И у них ко мне множество вопросов. Это определенно ненормально.

— Полагаю, я тоже не совсем нормальная.

Он обнял ее за талию и привлек к себе.

— Мне не нужно, чтобы ты была нормальной. Будь моей.

Она посмотрела на него с любопытством, словно пытаясь ответить самой себе на некий вопрос. Потом провела пальцами по его щеке.

Моментально воспламенившись, он снова крепко схватил ее за запястье и поцеловал так, словно этот поцелуй ему необходим, как дыхание.

Он забыл обо всем. О Рейфе, о призраке отца, который, возможно, беспокойно бродил по дворцовым коридорам, гремя цепями. Только она. Ее красота, деликатность. Хотя он и должен держаться от нее подальше, чтобы не загубить эту нежную розу.

Изначально он хотел причинить ей боль. Как, впрочем, и разрушить все, что есть во дворце. Назло умершему отцу устроить полный хаос. Самоутвердиться таким образом.

Он целовал ее жестко, чтобы поглотить все звуки удовольствия или протеста, которые она издавала. Он точно не знал, поскольку лишь использовал ее, одновременно испытывая потребность в ней.

И ничего не хотел знать. Это должно стать благословенным облегчением. Он открыл глаза и посмотрел на руки, державшие ее лицо, на манжеты рукавов. Все ему мешало. Он быстро избавился от куртки, бросил ее на пол, туда же полетела рубашка.

В прошлую встречу он не был обнажен, не чувствовал касаний этих мягких, нежных рук. А сейчас нуждался в этом, как в воздухе. Жаждал ее прикосновений, и сам хотел к ней прикоснуться.

— Дотронься до меня, — потребовал он грубым, чужим голосом.

Он умел вести себя как джентльмен, быть обаятельным, скрывать монстра внутри себя и демонстрировать безупречное воспитание. Но только не сейчас. Он рвал на ней одежду, бросал стаканы об стену. Она это знала. Но он не такой и показал ей, каков на самом деле. И она не сбежала. Более того, сказала, что желала его. Хочет стать для него важной, значимой.

Неопытная глупышка. Она именно такая, как ее описывает Рейф. Слишком мягкая. Невинная. Слишком юная.

Но он сын своего отца. Фелипе отбросил эту мысль, не желая думать сейчас. В любом случае отец мертв. Двуличие, тотальный контроль, атмосфера мракобесия — все умерло вместе с ним. Теперь он король. И будет делать то, что считает нужным.

Робкие пальцы коснулись его шеи, спустились к груди.

— Как ты хочешь, — грубо приказал он.

Ее прикосновения стали увереннее, пальцы пробежали по животу, достигли брючного ремня.

— Да, — произнес он удовлетворенно. — Вот так.

Она повозилась с поясом и наконец стащила с него брюки вместе с нижним бельем. Полностью обнаженный, он наблюдал за ее реакцией, стараясь прочесть мысли. Глаза у нее забегали от смущения.

— Ты никогда не видела голого мужчину?

Ему это понравилось, даже слишком. Он развращал ее, менял взгляд на мир.

Она покачала головой:

— На фотографиях.

— Ты никогда не раздевала мужчину. Не дотрагивалась до него. Никогда не видела его возбужденным.

— Нет. Ты первый, кто меня поцеловал.

Бессознательно он сильно сжал ее и грубо поцеловал. Она охнула, почувствовав себя в ловушке, ощутив, как сильно он возбужден. Он находился рядом. Хотел ее. Грубо, настойчиво, как животное. Может быть, чувствовал близость, его сексуальное желание было мощным, как никогда прежде.

Он окончательно запутался в своих эмоциях и влечениях. Это началось еще в зале. Когда он перевернул стол, срывая маску прекрасного принца и выпуская наружу монстра. Он это сделал. На ее глазах. Для нее. Возможно, из-за нее. Будто она каким-то непостижимым образом заставила его потерять самоконтроль.

Странно, но она не боялась его, да и вообще ничего не боялась. Прямо скажем, безрассудство с ее стороны, ведь он предстал пред ней сущим злодеем, похитителем и монстром. Но сейчас это не имело значения.

— А сейчас поцелуй, — скомандовал он.

Она кивнула, раскрыв ему навстречу мягкие, опухшие, призывно влекущие губы. И Фелипе наклонился, чтобы поглотить их. Безрассудно с ее стороны быть такой восприимчивой. Ей должно быть противно животное, в которое он превращался. Чудовище, заточившее принцессу во дворце.

Она нужна ему, чтобы наилучшим образом править страной. Более того, теперь его влечет к ней. Он хочет, чтобы она постоянно присутствовала и в его жизни, и в его постели. И не отрицает этого. И поэтому не чувствует вину.

— Мне тебя чему-нибудь научить?

Облизнув губы, она посмотрела на него, и ее темные глаза засияли.

— Да. Научи меня.