Пока смерть нас не разлучит

— 6 —

— Что такое ты говоришь? — так и опешила я. — Какая же еще связь между погибшими?

— Связь-то та же, — пояснила Маверик. — Да, я абсолютно убеждена: их убили именно потому, что они были подружками невесты на свадьбе Пейтон. Но по поводу самой свадьбы никто злости не затаил.

— Что же, по-твоему, произошло — или происходит?

— Это же ясно как божий день! — воскликнула Маверик. — Вся злоба направлена против Пейтон. Кто-то поставил себе целью покончить с ее предприятием.

Я отхлебнула вина и какое-то время молча задумчиво смотрела на море огней за окном.

— Да, — наконец сказала я, — мне и такой вариант приходил в голову. Но если кто-то решил вышибить стул из-под Пейтон, зачем он избрал такой окольный путь? Разве не проще напрямую саботировать ее предприятие? Скажем, взять и поджечь амбары?

— Такой топорный метод не пройдет. Можно, конечно, сжечь ферму. Ну и что? Все кругом придут в ярость и будут искренне сочувствовать Пейтон. Ферму отстроят, благо Дэвид может десять таких ферм поднять из пепла, и каждый посчитает своим долгом покупать у нее, чтобы поддержать невинно пострадавшую бедняжку. Только больше рекламы. Нет, пожар — большое благо. Хоть сам поджигай!.. Словом, если на Пейтон нападут в открытую, грубо, нагло, она и отражать удары будет в открытую. И все будут на ее стороне. А при нынешнем варианте — ну что ты сделаешь? Где враг? Кто враг? Да и враждебных действий, собственно, нет никаких. Как бы одна фантазия. Это я называю для себя «атакой из ниоткуда». Нет видимого нападения, нет ничего реального, на что можно указать, не выставив себя дурачком в чужих глазах. А в итоге твой бизнес сдох.

— Погоди, каким образом эти несчастные случаи могут повредить предприятию Пейтон? Эти смерти — трагедия. А любая трагедия вызывает сочувствие. Значит, сердца людей будут на стороне Пейтон.

— Э, нет, тут ты заблуждаешься, — сказала Маверик. — Трагедия трагедии рознь. Когда люди в твоем окружении дохнут как мухи по непонятным причинам, это уже не трагедия, а малоприятная мистика. Предприятие Пейтон так популярно исключительно благодаря своей ауре. Чем она обошла многочисленных и вполне достойных конкурентов? Тем, что вокруг нее чудесная аура домашности, благополучия, благости. Этакая супердива кухни, у которой все расчудесно, которая излучает беззаботность, — на нее приятно смотреть, ее приятно слушать, она ассоциируется только с приятным. И вдруг смерти! Заживо сварилась в ванне. Съела не то и умерла. В луже крови на бетоне. Кому это приятно? Пейтон будет все так же чудесно готовить, все так же чудесно улыбаться в телешоу, но каждый раз при взгляде на нее будет вспоминаться нехорошее. Даже когда забудут конкретные факты про погибших, память всякий раз будет подсказывать — с этой Пейтон связана какая-то гадость. А негативная аура — смерть для бизнеса. Люди просто оберегают свое хорошее настроение и отпихивают от себя подальше все, на чем лежит какая-то тень.

Для меня это было откровением. Потягивая вино, я интенсивно размышляла. Маверик знает, о чем говорит. Имея перед глазами первую реакцию прессы, можно согласиться, что версия «атаки из ниоткуда» достойна обсуждения.

— Думаю, ты уже читала статью в «Нью-Йорк пост»?

— Ну, а я о чем? Даже ярлык с ходу придумали — «Проклятие Пейтон Кросс». Ирония судьбы в том, что прошлым летом я прочитала Пейтон целую лекцию как раз на эту тему.

— В связи с чем?

— Пустяковое происшествие, которое могло повлечь за собой несоразмерные последствия. Пейтон обожгла руку на кухне. Я в тот день была на ферме и видела инцидент своими глазами. Руку пришлось перевязать — и это перед важным интервью! Журналист во время разговора осведомился между делом: «Что у вас с рукой?» А Пейтон возьми и упрись: «Так, пустяки». У него ушки на макушке. И на вопросе настаивает. А Пейтон почти грубо: «Какое вам дело!» Возможно, ей было неприятно признавать, что и у нее на кухне бывают проколы. И вот выходит статейка, в которой ее уклончивость интерпретирована самым дурацким образом: автор почти в открытую намекает, что только-только прошел медовый месяц, а жена уже прячет синяки под бинтами! И что — судиться с ним? Только хуже сделаешь.

— Вышла нехорошая сенсация?

— К счастью, волны не разошлись. Статейка была в местной печати, и на нее не обратили внимания. Но я сочла нужным прочитать Пейтон и Мэри лекцию об «атаке из ниоткуда». Любую мелкую ошибку враги могут сознательно раздуть до невероятных размеров. И поскольку Пейтон на пути к тому, что ее будут знать в каждом американском доме, нужно проявлять исключительную бдительность, чтобы самой себе не навредить.

— Ладно, давай предположим, что кто-то действительно ведет скрытую войну против нее. Но кто именно?

— Ну, список ее недоброжелателей бесконечен. Одни ей просто завидуют. Другие чувствуют себя обойденными или обманутыми. Третьи полагают, что она украла у них рецепты. И так далее. Однако я не могу представить себе мерзавца в среде ее знакомых, который способен хладнокровно убивать невинных женщин.

Хоть теория Маверик показалась мне достойной внимания, я все же стала задавать свои традиционные вопросы про странности на свадьбе. Она ничего особенного припомнить не могла.

А что она думает про кузину Пейтон, которая так просилась в подружки невесты?

Вопрос я постаралась задать деликатно, чтобы не бросить бессмысленную тень на Филиппу, если та ни в чем не виновата.

Маверик про Филиппу вообще ничего не знала. И относительно аварии у перекрестка неподалеку от церкви добавить ничего не могла — она ехала во второй машине, вместе со мной, и видела не больше моего.

Когда мои вопросы иссякли, Маверик со вздохом сказала:

— Вижу, ты цепляешься за свою версию — что смерти связаны со свадьбой.

— Я твою теорию не отметаю, в ней есть рациональное зерно. Но прошлой осенью Робин допытывалась у Эшли, не заметила ли та чего-либо странного во время свадьбы. И я этот след продолжаю разрабатывать.

— Погоди, еще одно вспомнила! — вдруг воскликнула Маверик.

Я радостно вскинулась:

— Ну?

— Ссора между Дэвидом и его шафером. Помнишь, мы стояли за ширмой, а они материли друг друга по-черному?

— Это мне уже приходило в голову, — не без некоторого разочарования протянула я. — Что конкретно было сказано, я не помню. Но факт — они продолжают преспокойно работать вместе. А ты помнишь, что именно они кричали друг другу в церкви?

— Из всей ругани запомнился только смысл — Дэвид хотел вышвырнуть Трипа из своего бизнеса. Я еще тогда втайне позлорадствовала: этот Трип такой задавака! Туда ему и дорога.

— Так или иначе, они по-прежнему вместе. Может, Дэвид вспылил просто потому, что и ему предсвадебная лихорадка расшатала нервы.

Тут я бросила взгляд на часы. Почти семь. А Лэндон придет в восемь. Я засобиралась.

— Мне пора бежать. Будем с тобой контактировать. Если у меня появится что интересное — я тебе тут же доложу. А если ты что новое разведаешь или вспомнишь — мой телефон знаешь.

— Обязательно. Вместе мы не пропадем.

— Кстати, насчет «вместе»… Как поживает Пруденс? Я слышала, она в Лондоне; было бы неплохо предупредить ее о происходящем.

— Я возьму это на себя, — сказала Маверик.

Она проводила меня до двери. Чувствовалось, что при мне она бодрилась. Судя по тому, как зябко она потирала руки, прежние страхи навалятся на нее, как только она останется одна.

— И еще один, последний, вопрос, — сказала я уже у самой двери. — Если бы Пейтон сейчас обратилась к тебе за советом, что бы ты ей сказала? Как профессионал по контактам с прессой.

Она вздохнула с выражением «Увы, мой совет, похоже, никому не нужен».

— Если бы Пейтон меня спросила, я бы посоветовала ей не сидеть дома и не кукситься. Известные люди в таких ситуациях имеют свойство впадать в панику и запираться от всего мира. Так можно только депрессию получить. И заработать негативный имидж. Пейтон сейчас должна встряхнуться, принарядиться-принакраситься — и смело в бой! На люди, на вечеринки, на приемы. Нужно всем показать — ничего не происходит, все в полном порядке.

Ее глаза даже заблестели — она была в своей стихии.

— И поскорее раструбить о начале нового масштабного проекта — к примеру, что Пейтон ведет переговоры с одной из ведущих телекомпаний о собственном постоянном еженедельном шоу.

— А когда все это окажется мыльным пузырем? — недоверчиво спросила я. — Когда никакого телешоу не случится?

— Плевать, — тряхнула головой Маверик. — Это так называемый фантомный проект. Во-первых, кто вспомнит про эти планы через месяц? Не вышло и не вышло. Во-вторых, разговоры о собственном телешоу могут случайно стимулировать кого-то из телебоссов на вполне реальные переговоры — чтобы конкурентам дорогу перебежать! И мыльный пузырь вдруг превратится в нечто вполне осязаемое.

Фу-ты, Господи, подумалось мне. Век живи, век учись. До чего же я наивна в вопросах жонглирования прессой! Да и вообще в вопросах жизни.

Вот бы мне такого пиарщика на подмогу, когда я два года назад разводилась и, забившись в норку, неделями зализывала раны. Вот бы какой умный человек тогда посоветовал мне нанести боевую раскраску и маршировать по Манхэттену, поражая друзей энтузиазмом и весельем!

Я попрощалась с Маверик. Дверь за мной тут же захлопнулась, звякнула цепочка. Маверик даже не дождалась, когда я в лифт зайду. А мне одной на площадке перед лифтом было крайне неуютно. Минута, что я ждала лифта, показалась мне вечностью. Хоть дом и приличный, но если нападут — разве кого дозовешься?

Поскольку я уже опаздывала, я поймала такси. И попросила высадить меня у стойки зеленщика почти напротив моего дома. Потом забежала в гастроном. Я решила приготовить Лэндону салат и «феттуччине Альфредр». Пейтон вчера сказала, что готовка хорошо отвлекает от дурных мыслей и снимает стресс. Вот и я сегодня отвлекусь, стоя за плитой. К тому же зря я, что ли, в последний год изучала кулинарное искусство — пора и в дело применить!

Во время моего брака никто мои кулинарные способности не напрягал. Мы с мужем чуть ли не каждый день ужинали в ресторанах, благо он был успешным адвокатом и мог позволить себе сорить деньгами. Мы перепробовали все модные и немодные заведения. Однако мало-помалу хождение по ресторанам приобрело маниакальный оттенок. Из вечера в вечер муж, только придя с работы, немедленно утаскивал меня в ресторан. Возвращались мы очень поздно — и сразу спать. Я уже мечтала о вечере дома, когда я приготовлю ему цыпленка или что-нибудь еще немудрящее и мы славно проведем время наедине. Но муж подобную идею отвергал с отвращением. Позже я поняла, что он был уже по уши в долгах и должники гонялись за ним, как за зайцем. Поэтому ему вовсе не светило сидеть дома вечерами и дожидаться звонка в дверь от какого-нибудь типа с куском чугунной трубы в руках, или с бейсбольной битой, или даже с револьвером. Уж лучше полумрак хорошего ресторана, где он растратит последние денежки.

Несколько месяцев после того, как мы расстались, я от тоски и есть-то толком не ела, а уж о готовке и вовсе речи не было. Однако мало-помалу я отошла, и во мне вместе с волей к жизни проснулся кухонный энтузиазм. Вдобавок надо же было чем-то отплатить Лэндону за те вкусные ужины, которыми он меня порой угощал в своей квартире. Готовил он сам, и мастерски.

Мой первый опыт «высокой кухни» окончился плачевно. Я готовила изысканнейший мучной соус для креветок — а он возьми и превратись в цемент, в котором оказались похоронены мои дражайшие во всех смыслах слова королевские креветки! К счастью, в следующие месяцы я нашла несколько «пуленепробиваемых» рецептов — таких, что и последний неумеха не запорет. Никаких вывертов, бланшировок, замачиваний, заворачиваний — и при этом достаточно вкусно, чтобы не разочаровать друзей. Макарончики с хорошим соусом. Рыба с картофелем. И прочие бесхитростные блюда.

Поскольку сегодня у меня с Лэндоном серьезная беседа, то готовка должна отвлечь меня от плохих мыслей, но не должна мешать размышлениям. А поэтому все будет максимально просто.

Едва я успела поставить на стол салат, как в дверь позвонил Лэндон. В руках бутылка сухого вина.

Лэндон выглядел прекрасно для своих семидесяти лет. Высокий, всегда загорелый, поджарый. Волосы густые, лишь с одной седой прядью. Судя по одежде, он только что вернулся с деловой встречи — на нем были достаточно строгий костюм, накрахмаленная белая сорочка в тонкую полоску. Правда, ворот открыт и галстука нет. Он ведь почти свободный художник — перепланирует старые отели в жилые дома. В последнее время работает меньше, путешествует больше.

— Ой, вино-то какое дорогое, — сказала я, разглядывая этикетку. — Не знаю, заслуживает ли мой ужин такого вина. Мое главное блюдо на девяносто процентов состоит из молочного жира.

— Не бери в голову. Сегодня я буду топить в вине свою скорбь по поводу вчерашнего неудачного свидания.

— Ах, какой пассаж! — воскликнула я и сочувственно, и насмешливо. — И что же пошло вкривь?

— Дипломатично говоря, он не оправдал моих ожиданий.

Я рассмеялась:

— Но вы же сидели рядом с ним за ужином — где были ваши глаза?

— В том-то и дело, что сидел. И он сидел. Как мне было угадать, что у него торс молодца, а ноги ростом не вышли! А вчера встретились — батюшки, не то чтоб карлик, но и коротышкой назвать язык не поворачивается.

— Будь вы человеком политкорректным, вы бы сказали: у молодого человека низкая талия, — поучающе сказала я. — Грубиян!

Мы оба рассмеялись.

— Да, подкузьмила вас жизнь. Я знаю, что вы не любите мужчин маленького роста.

— Ах, деточка, в моем возрасте и низкая талия сойдет. Но ведь у него не просто низкая, у него очень — ну очень! — низкая талия.

Мы опять посмеялись.

Откупоривая вино, Лэндон стал серьезнее.

— Замечаю, деточка, что ты смеешься, а у самой кошки на душе скребут. В глазках меланхолия. Рассказывай.

— Да, к сожалению, есть что рассказывать. Помните, прошлой весной я была на свадьбе? Это когда на мне было желтое платье — вы еще говорили, глядя на фото, что материалом, который на него ушел, можно задрапировать половину Версаля. Так вот, из шести подружек невесты три к настоящему времени в могиле. Точнее, две в могиле, а третью вот-вот похоронят.

Лэндон только ахнул.

— Подробности потом. А пока садитесь за стол. Я поставлю макароны на огонь — и начнем разговор.

Пока я рассказывала все подробности последних дней, Лэндон успел справиться со своей тарелкой салата.

— Да, нехорошая история, — сказал он, идя за мной на кухню, где я слила макароны. — Так ты, значит, убеждена, что их убили?

— Убеждена — слово слишком сильное. Но Эшли боялась за свою жизнь, и ее опасения оправдались самым печальным образом. Уверена я в одном: совпадением это можно назвать только после самого тщательного расследования. После того как я видела Эшли в луже крови, у меня нет ни грамма доверия к теории вероятности. И я теперь трясусь за собственную жизнь. Чуть зазеваюсь, и можете снимать новый фильм под названием «Четыре погребения и одна свадьба».

— А что полиция?

— Я беседовала только с гринвичскими детективами. На вид очень компетентные. Они считают обе смерти, которые произошли на территории их юрисдикции, просто несчастными случаями. В том-то и загвоздка, что все смерти выглядят как несчастные случаи. Хоть бы одна, хоть бы крохотная улика! Ни малейшего указания на преступление.

— Но что может быть мотивом подобного серийного убийства? Кто-то хочет подсидеть Пейтон Кросс?

— О! Почти то же самое сказала Маверик, которая ведала у Пейтон связями с прессой. Только она употребила слово «саботировать». Однако я снова и снова возвращаюсь к вопросу Робин о странностях па свадьбе. Кто-то что-то увидел, чего видеть не должен был. Возможно, Джейми что-то подсмотрела и, рассказала об этом Робин. Джейми передала Робин свадебные фотографии, снятые ею лично. И не исключено, что разгадка именно в этих фотографиях, даром что я ничего особенного в них не обнаружила.

— А что думает Пейтон? Ведь для нее все это настоящий кошмар.

— Говоря откровенно, — ответила я, — она думает, как обычно, только о себе. Как все это отразится на ее репутации.

— Думать о репутации, конечно, надо. Но и меру следует знать. Из того, что ты про нее рассказываешь, складывается не очень приятный портрет.

— Будем справедливы к ней, попробуем встать на ее место, — вздохнула я. — Ведь ей, бедняжке, нынче не сладко.

За десертом — печеные яблоки под взбитыми сливками — я перевела разговор на другое. Как и Эшли недавно, я почувствовала после обсуждения неприятной темы не облегчение, а только новый прилив страхов. Поэтому я раскрутила Лэндона на рассказ о путешествии по Провансу, которое он собирался совершить в мае, а также о его последних строительных проектах.

Спалось мне отвратительно. Ветер бился о стекла двери на балкон, и я раз пять вскакивала проверить, закрыта ли дверь. Лежал бы рядом Джек, было бы совсем другое дело… И опять я гнала от себя мысли перепуганного ребенка.

К счастью, утром я проснулась достаточно бодрой. У меня были большие надежды на сегодняшнюю, встречу с Алисией. И вдруг облом — когда я вышла, из душа, раздался телефонный звонок. Алисия извинялась — срочные дела, встречу придется перенести на понедельник.

Хотелось мне сказать: «Побойтесь Бога, до понедельника я чокнусь!» Вместо этого я только горестно вздохнула, стала что-то мямлить… и в итоге Алисия сжалилась — ладно, сегодня в семь вечера. Мне в самый раз. Джек все равно раньше не объявится.

Потом я попыталась дозвониться Пейтон. Не нашла ни дома, ни на ферме. Чьи-то незнакомые голоса сообщили мне — в ближайшее время дома не ждем, в ближайшее время на ферме не ждем. Может, она уже принарядилась и выпорхнула — блистать и объявлять о новом телепроекте с ведущим телеканалом?

Тогда я набрала номер личной скорой помощи Робин. Тот же щебечущий автоответчик. Я оставила повторную просьбу перезвонить.

Потом я звякнула знакомой из бюро судебной экспертизы. У нее оказалась свободная минутка, и она согласилась поговорить со мной о смерти в результате падения с большой высоты.

— Что может указывать, что это не несчастный случай? — спросила я.

В ответ я выслушала сначала долгий тяжкий вздох, а затем подробное объяснение.

Падение с высоты крайне трудно классифицировать. Если была борьба, на теле могут остаться синяки и царапины, даже ботинок может слететь с ноги. Но если человека толкнуть неожиданно, то улик практически никаких.

— Если хотите избежать электрического стула, из всех способов убийства это самый что ни на есть надежный, — сказала экспертша не без подковырки.

Я заверила ее, что этим способом не воспользуюсь, поблагодарила и повесила трубку.

Коль скоро середина дня оказалась у меня свободной, я села за написание статьи о пропавшей беременной женщине в Нью-Джерси. Я с этой статьей уже запаздывала на несколько дней, и мне следовало торопиться.

Перечитав свои записи, я села за первый набросок. Хотя история была увлекательная, сосредоточиться оказалось трудно — в сознании все время всплывали вопросы, связанные с моей собственной детективной ситуацией.

В седьмом часу я надела длинную джинсовую юбку, черные сапоги, теплый свитер с хомутом и уже всовывала руки в рукава пальто, чтобы идти на встречу с Алисией, как зазвонил телефон. Это была неуловимая Кэрол Блендер.

— Спасибо, что позвонили, — сказала я. — Дело действительно спешное.

— Когда я услышала ваше сообщение с упоминанием смерти Робин, я была просто в шоке. Я понятия не имела, что она умерла. Но вчера навела кое-какие справки и все выяснила. Какой ужас!

— Робин называла вас своей личной службой спасения. Что за отношения были у вас?

— Я… простите, мне затруднительно говорить с вами откровенно. Я ведь, в сущности, не знаю, кто вы такая.

— Я была знакомой Робин, и к тому же я журналистка. Существует подозрение, что смерть Робин не была несчастным случаем. Мне очень бы хотелось поговорить с вами, и я обещаю, что сказанное останется между нами.

— Вы в Нью-Йорке?

— Да, но готова встретиться с вами в любом месте.

— Хорошо, — согласилась Кэрол после некоторого размышления. — Завтра меня в городе не будет, а в воскресенье днем я могу с вами встретиться.

Она предложила для встречи маленький ресторанчик под названием «Мэншн» в районе Восьмидесятых улиц и сказала, что будет в красном пальто. Я коротко описала себя. Разумеется, не хотелось откладывать встречу до воскресенья, однако выбора у меня не оставалось. Повесив трубку, я сообразила, что до сих пор не в курсе, чем эта Кэрол, собственно, занимается — кто она по профессии?

На улицу я вышла только в половине седьмого. Обычно в этот час поймать такси проще простого. Но тут, как назло, все такси проплывали мимо с зажженным огоньком на крыше. Наконец, когда я уже совсем отчаялась, появилось сразу несколько свободных такси. Первое же притормозило у обочины. Я села и сказала водителю адрес: Лудлов-стрит.

Нижний Ист-Сайд, район к югу от Хьюстон-стрит, граничащий на востоке с Сохо, как-то постепенно превратился в самую хипповую часть города. В конце девятнадцатого и в начале двадцатого века здесь селились преимущественно еврейские эмигранты из Европы и России. Но те времена давно канули в Лету. Теперь тут живут в основном китайцы, латиноамериканцы, богема и начинающие молодые карьеристы, которые в двадцать пять лет еще готовы удовлетвориться квартирками средней паршивости. Правда, следы легендарных времен остаются. Разрушено не все. Рядом с винными барами и дешевыми экзотическими бутиками можно найти столетние заводские корпуса и старинные пекарни, где прежде выпекали мацу, тут и там покрытые граффити латиноамериканские гастрономчики. Но с каждым годом все труднее и труднее представить себе здешний муравейник начала двадцатого века.

Квартира Алисии находилась в пятиэтажном кирпичном доме, типичном для этой округи. Мне пришлось дважды звонить, прежде чем ответил женский запыхавшийся голос:

— Добрый вечер. Вы кто?

— Бейли Уэггинс.

— Я на третьем.

Загудел зуммер, и я толкнула дверь.

Разумеется, никакого вам лифта. Пришлось карабкаться своим ходом по темной и вонючей лестнице.

Мне показалось, что зуммер входной двери опять загудел. Я оглянулась. Никого.

Я постучала в дверь Алисии. Дверь почти тут же открылась. На пороге стояла высокая приятная женщина в ярко-оранжевом свитере и коричневой замшевой юбке. Длинные прямые волосы, кожа цвета кофе с молоком. На столике у двери брошено пальто, сапоги тут же, в прихожей, мокрые. Похоже, она зашла в дом только на пару минут раньше меня.

— Спасибо, что согласились встретиться, — сказала я. — Наверное, я помешала каким-то вашим планам на пятничный вечер?

— А, забудьте. Мой друг работает сегодня допоздна. Он, кстати, в «Ньюсуик». В пятницу вечером у них самая работа. Проходите, не стесняйтесь.

Я прошла в гостиную. Комната в духе шестидесятых. Не богато, но симпатично. Алисия показала мне на диван, а сама села напротив в плетеное кресло.

— Насколько я знаю, вы с Джейми дружили?

— Ну, это некоторое преувеличение. Мы встречались все больше на рабочей почве. Она писала про питание, а я оформляла блюда для фотосъемок. Познакомились прошлой зимой. Она жаловалась, что рассталась с постоянным дружком и ей теперь негде жить. А тут в нашем доме освободилась квартирка — ну я и предложила. Организовала встречу с владельцем дома.

— Вы когда-нибудь говорили по душам?

Она скорчила неопределенную мину.

— Что, у нее были проблемы с откровенностью? — спросила я.

— После того как она к нам переехала, я с ней, конечно, познакомилась поближе. И правду сказать, в восторг от нее не пришла. Она была вся в проблемах.

— А что за проблемы? Она с вами делилась?

— Ну, во-первых, Джейми не могла оправиться от того, что дружок послал ее куда подальше. Хотя незадолго до смерти она, как мне кажется, начала встречаться с кем-то другим. Второе, и главное, она вечно ныла про свой проект — открыть кулинарию для гурманов. Планировала открыть магазин тут, в наших краях. Постоянно искала инвесторов и никого не находила. Заладит про это — не знаешь, как и отвязаться. Любила повторять: везет же Пейтон Кросс — у нее деньги и оттуда, и отсюда, а теперь и муж супер-богатый и любые ее начинания поддерживает! А у нее, Джейми, нет никого.

Эти жалобы я и сама от Джейми слышала.

— В тот вечер, когда Джейми погибла, вы были в доме? — Пора было сосредоточиться на главном вопросе, из-за которого я пришла.

— Не весь вечер, только часть. На следующий день предстояла командировка от журнала в Калифорнию, я ушла ночевать к своему другу. Примерно в десять вечера.

— Джейми была и впрямь такая неловкая, что могла столкнуть включенный плейер к себе в ванну?

— Честно говоря, я вообще не могу представить, какой дурак способен такое сотворить. Есть же предел неловкости. Но что она любила слушать музыку лежа в ванне — это я точно знаю. Она мне как-то сказала, что любит мокнуть, потягивая винцо и слушая Нору Джонс. Может, плейер стоял на столике уж очень близко к краю ванны — ну и грохнулся, когда Джейми неловко потянулась за чем-то. А может, она в тот вечер с винцом переборщила, не знаю.

— А она крепко пила?

— Ну, временами надиралась, врать не стану. Но вам-то что это дает?

Тут я впервые рассказала ей, что несчастный случай с Джейми находится в одном ряду с двумя другими странными «несчастными случаями».

— Вот я и проверяю, правда ли Джейми погибла по собственной небрежности. Или кто-то ее убил.

Алисия разахалась. От любопытства и возбуждения она сунула большой палец в рот и стала его покусывать с задумчивой миной, пока я рассказывала дальнейшие подробности.

— Погодите, — вдруг перебила она меня, — вспомнила! В тот вечер, когда я как раз уходила, я с лестничной площадки слышала, как она с кем-то говорит. Да, я как раз шла к своему парню.

Я вся напряглась — как охотничий пес, взявший след.

— Мужской или женский голос?

— С кем она говорит, я не разобрала — так, бу-бу-бу. А вот ее голос слышала четко. В самый первый момент я даже подумала, что она по телефону говорит. И вдруг услышала: «Выглядишь удивленной». Не то она имела в виду «Ты выглядишь удивленной», не то «Ты не выглядишь удивленной». Словом, я сообразила, что собеседник у нее в квартире. Она его видит.

— Вы сказали об этом полиции?

— А зачем? К тому времени, когда я вернулась из Лос-Анджелеса, дело уже закрыли — стопроцентный несчастный случай. Зачем рыпаться? Я подумала, у нее был кто-то из приятелей или приятельниц. Она его или ее проводила и пошла принимать ванну. Если бы тот разговор в ее квартире показался мне, ссорой, я бы, конечно, призадумалась. Но разговор был самый нормальный. Ничего такого особенного.

«А может, разговор был все-таки особенный? — подумала я. — И закончился тем, что гость или гостья столкнула плейер в полную воды ванну».

Но трудно представить, что Джейми идет принимать ванну после десяти часов вечера, когда в ее квартире кто-то посторонний. Даже если это близкий знакомый.

Логичнее предположить любовника.

Разговор, который подслушала Алисия, мог происходить только в комнате или в прихожей. Голоса в ванной различить не удалось бы. Значит, прежде разговор, потом ванная.

— Следов взлома, разумеется, не было? — спросила я.

— В этом случае полиция не закрыла бы дело за считанные дни. Да и я не задержалась бы в доме, где происходят такие дела.

— Джейми жила в квартире напротив?

— Да, и всякий раз, когда я выхожу из своей квартиры и смотрю на дверь напротив, у меня сердце сжимается. Хотя бы въехал кто туда — может, оно бы все и забылось со временем.

— Как, квартира до сих пор пустая? Из-за того, что в ней случилось?

— Не смешите меня. В Нью-Йорке квартиру сдадут прямо с трупом — выбрасывайте и живите. А если серьезно, владелец дома придержал квартиру для своего племянника. Он должен был окончить колледж в декабре и переехать в Нью-Йорк. Что-то там не вышло, и племянник появится только весной.

Я прикидывала, какие вопросы еще задать.

— Квартира такой же планировки, как и ваша? — спросила я.

— Да, только как в зеркале. Хотите взглянуть?

— Что вы имеете в виду?

— А ее запасные ключи все еще у меня. Вряд ли владелец дома сменил замки.

— Отличная идея, спасибо.

Честно говоря, что именно в квартире Джейми я собиралась искать или надеялась найти, для меня и самой было загадкой. Но раз уж я притащилась в такую даль, надо использовать все возможности.

Алисия пошла на кухню — искать ключи. Я за ней. Выудив из ящика ключи с биркой «Джейми», она сказала мне:

— Вы уж извините, но идите туда сами. Для меня это слишком большой стресс.

Она открыла дверь и постояла в дверном проеме своей квартиры, пока я возилась с дверью квартиры напротив — подбирала правильные ключи к двум замкам. Наконец дверь открылась, я вошла в прихожую, нащупала во мраке выключатель, щелкнула им — и ничего.

— А, свет-то небось отключен, — услышала я голос Алисии с лестничной площадки. — Извините, не сообразила. Сейчас принесу свечку. У фонарика батарейки сдохли.

Через минуту она вернулась с оплывшей короткой, уже горящей свечкой. От пламени расходился аромат кокоса. Я поблагодарила ее слабой улыбкой и вернулась в квартиру Джейми, выдвинула защелку, чтобы дверь за мной не захлопнулась.

Справа от меня была кухня, вполне приличного размера для маленькой квартирки. Поскольку Джейми профессионально занималась рецептурой, то кухня для нее была самым важным местом. Оба окна гостиной выходили на глухую стену соседнего дома, поэтому тут было еще темнее, чем в кухне. Всю мебель давно вынесли. На стенах различались дыры от крючьев — наверное, там еще недавно висели картины. В дальнем конце гостиной виднелись две двери. Одна, в спальню, была открыта. Значит, вторая, закрытая, ведет в ванную.

В этот момент я заметила, что пламя свечи ослабело — воск вот-вот заглотит фитилек.

Надо побыстрее закругляться.

Я осторожно прошла к ванной комнате, открыла дверь и заглянула внутрь. Ванна современная — наверное, тут прежде стояла чугунная, на высоких ножках в виде львиных лап. Рядом с ванной унитаз. Дальше умывальник. Между унитазом и ванной достаточно пространства для маленького столика. А вот и Розетка, справа от раковины.

Да, тут все тесно, все рядом.

Джейми могла поставить плейер на столик между ванной и унитазом. Или даже на бачок унитаза. А потом она потянулась за мылом, или за ароматическим маслом, или еще за чем…

Да, ее гибель могла быть совершенно естественным несчастным случаем из-за глупого легкомыслия.

Тут раздалось слабое потрескивание, и свеча погасла, оставив меня в непроглядной темноте.

Черт, подумала я и на ощупь стала выбираться, когда услышала, как входная дверь открылась — и закрылась.

— Алисия, это вы? — громко спросила я.

Никто не отвечал. Только чьи-то шаги в прихожей. Ближе, ближе. Еще ближе.