Тема детей в нашей жизни почти не возникала.
Максим казался равнодушным к теме продолжения рода.
От родственников отмахивался небрежным «еще рано», ну а я…
Я думала, что пока мне и так нормально, можно отложить вопрос.
Вот захочется так, что невмоготу — тогда и заведем разговор.
Поэтому слово «ребенок» из его уст меня шокировало.
— Да, я надеюсь, что хоть ребенок тебя образумит. И ты больше не будешь устраивать взбрыки типа этого, с разводом, — ответил Максим.
— А чем был плох этот взбрык? — удивилась я. — Ты получил отпуск от семейной жизни. Скажи еще, что тебе не понравилось!
— Мне не понравилось, когда я понял, что отпуск стоил мне тебя, — неожиданно тихо и серьезно сказал он.
Я задохнулась от острого укола в сердце.
Вот теперь я почувствовала, что он и правда по мне скучал.
Это был запрещенный удар. Максим всегда был сильным, а я капризной. Демонстрация незащищенного мягкого подбрюшья тоже было чем-то новым для меня.
— Правда?.. — я наклонилась, заглядывая ему в лицо и почти ожидая увидеть слезы.
— Конечно.
Он обнял меня за плечи и притянул к себе. Меня снова замутило от резкого парфюма, но я терпела. Отстраниться в такой момент было бы жестоко.
— А почему ты хочешь, чтобы я изменилась, если так соскучился? — тихо проговорила я, сглотнув комок в горле.
Максим наклонился, и в первый момент я подумала, что для поцелуя, но он просто понизил голос, чтобы не слышали окружающие:
— Я совсем не хочу, чтобы ты менялась. Я хочу, чтобы в обществе ты соблюдала элементарные правила поведения, Агата. Не делай из меня мужа-тирана, пожалуйста.
— Правда не хочешь?
— Правда. Ты же моя яркая светлая девочка…
Все было так странно.
Словно открылась дверь в мою прошлую жизнь, которая мне так нравилась, и все ждали, когда я войду в нее. А я, как кошка, которая только что требовательно мяукала и скреблась, вдруг застыла на пороге.
Мне ведь туда надо!
Так ведь?
Остаток полета мы молчали или общались по бытовым вопросам.
Максим выбрал за меня курицу с рисом вместо рыбы с картошкой. Я так и хотела, но почему-то вместо благодарности испытала раздражение.
И когда он попытался меня поцеловать, вновь почувствовала тошноту. На этот раз мне не понравился запах тушеной рыбы с маринованной морковью, который исходил от него.
Я сбежала в туалет, попросив прощения, и там просто стояла и смотрела на себя в зеркало, включив горячую воду.
Тошнота отступала, но ненадолго и недалеко.
Вернувшись, я закуталась в плед и притворилась спящей до конца полета. Максим не беспокоил меня, наоборот, даже укрыл получше. От накатившего запаха парфюма пришлось прятать нос в синтетическую ткань, пахнущую пластмассой.
Из самолета мы вышли последними и терпеливо отстояли во всех очередях на границе. Мой багаж остался на ленте последним, выделяясь среди серо-стального пейзажа своим провокационным цветом.
— У тебя вроде желтый чемодан был? — нахмурившись, спросил Максим.
— Он сломался.
— Что нужно делать с чемоданом, чтобы он сломался… — проворчал он.
Когда мы проходили через зеленый таможенный коридор, я запоздало сообразила, что не выбрось я «Сердце океана» в море, пришлось бы его декларировать. И тогда у мужа появилось бы очень много вопросов.
Нам и так предстояло разбираться с тем, что во время «развода» мы оба друг другу вроде как изменили. Это сулило несколько тяжелых бесед. Может быть, даже на всю ночь, как это бывало раньше.
Я заранее почувствовала себя уставшей. Ощутила на языке привкус остывшего кофе и песок под веками. Услышала мертвую тишину спящего дома, в котором горит только наше кухонное окно. А за ним — мы. Сидим друг напротив друга за кухонным столом и снова, снова, снова разбираем плюсы и минусы, ошибки и неточности. Чтобы такое больше не повторялось.
Только раньше речь шла о более безобидных вещах — новой работе, беспочвенной на первый взгляд ссоре, разбитом мной экране телефона.
О разводе мы будем говорить не меньше недели.
Без сна и отдыха. Бесконечный марафон рефлексии и занудства.
— Максим! — позвала я, когда мы выбрались из толпы встречающих и таксистов. — Постой.
— Что ты хочешь? Кофе, как всегда? — обернулся он с раздражением. — Агата, давай дома уже. Я устал, хочу скорее уехать отсюда.
— Нет, Максим, — я остановилась посреди зала. — Мы не поедем домой.
— Почему? Что ты придумала опять?
Он остановился и грохнул колесиками чемодана так, что я испугалась, что они отвалятся.
— Я ничего не придумала. Просто не хочу.
— Что это значит? Причина какая? — поморщился он. — Я тебе уже говорил, что не бывает просто «не хочу». Всегда есть мотив.
— Бывает! Просто! Не хо-чу!
— Агата, не кричи, люди смотрят! — прошипел Максим, оглядываясь. — Вот я об этом говорил! Обязательно здесь отношения выяснять?
— Обязательно! Пусть смотрят! — я раскинула руки и повернулась вокруг себя, ловя взгляды всех проходящих мимо. — Эй, люди! Тут семейная ссора!
— Агата! — он дернул меня за руку к себе. — Что ты за инфантильное существо! Повзрослей уже!
— Чтобы быть взрослой надо заботиться, что о тебе подумают окружающие?
— Да!
— А иначе никаких мне шуб, бриллиантов и круизов, да, Макс? — я вырвала у него руку и сощурившись посмотрела в лицо. Он даже побледнел — то ли от гнева, то ли от стыда за меня. — Может быть, ты даже отзовешь свое предложение снова пожениться? Ах да! Ты ведь его даже не сделал еще!
— Агата!
— Что — Агата? Я так и не поняла — ты меня любишь? Или просто решил, что со мной удобнее? Зачем ты меня хочешь вернуть? Чтобы было, кого строить?
— Прекрати!
— А если не прекращу?
— Тогда я уйду.
— Уходи!
Я скрестила руки на груди, со злорадным удовольствием наблюдая за тем, как он краснеет, снова бледнеет, идет пятнами, стискивает зубы и постоянно, постоянно оглядывается, паникуя от внимания окружающих.
— Я еду домой. Успокоишься — адрес знаешь! — наконец бросил он зло и, не оглядываясь, направился к выходу.
И я осталась одна с ярко-красным чемоданом посреди зоны прилета, где люди встречаются после долгой разлуки, плачут от счастья, обнимаются.
А я вот — снова разрушила свой брак. На этот раз окончательно.
Выдохнув, я подхватила ручку чемодана и покатила его к ближайшему месту, откуда пахло кофе. Мальчик-бариста с десятком колечек в левом ухе с некоторой опаской мне улыбнулся — он отчетливо видел и слышал наш скандал — но вежливо спросил:
— Что желаете?
Почему-то эта вымученная улыбка и вообще весь его испуганный вид снова вызвали у меня тошноту.
Я помотала головой и отправилась на поиски кофе, который не вызовет у меня отвращения.
Но почему-то каждый мужчина, мимо которого я проходила — вонял! Вонял уверенностью в своем превосходстве, наглостью и очередным тошнотным модным парфюмом.
Пришлось даже забиться в уголок и сесть на корточки у стены, чтобы переждать дурноту.
Ладно, обойдусь без кофе.
Вызову такси и поеду домой.
Но пришлось посидеть еще минут пять, чтобы откопать в навалившейся усталости хоть немного сил. Хотя бы выйти из здания аэропорта.
На свежем воздухе мне стало полегче. Я с наслаждением набрала в легкие запах бензина и пыльного асфальта и тут услышала:
— Агата!
Обернувшись на голос того, кого тут быть не могло, я увидела у края дороги большую черную машину с тонированными стеклами.
И Тимура.
Сделать пару шагов к нему было труднее всего на свете.
Он сам подошел.
Забрал чемодан и уложил его в багажник.
А потом открыл дверцу машины.
— Садись, поехали.
— Ну уж нет! — я упрямо мотнула головой. — Сначала скандал!