− Идем ужинать, − зовет Исаев. А я зависла в детской, сидя на маленьком стульчике. В руках игрушечный паровозик, Егорка дал. — Оль, да ладно тебе. Это жизнь.
Меня будто волнами накрывает. То волна омерзения от поступка дочери. То волна вины, это я упустила свою малышку. То волна горечи… жизнь моя треснула, когда Егорка появился в нашей с мужем жизни. А теперь она разлетелась на мелкие осколки. И не только моя жизнь. Моя сестренка, нежная и ранимая Катюшка пострадала.
А я даже не знаю, как она там, в своей квартире. Снова и снова звоню, но она не берет трубку. Не отключила телефон, и это страшно. Лежит без сил, наверное, депрессует.
− Я не хочу есть. Поеду к сестре, прощения вымаливать. Воспитатели мы с тобой хреновые оказались, раз такую тварь выросла. Крыса… в своей же семье…
− Это жизнь, − повторяет Исаев. — Вот если я тебя любил, то и на сторону не смотрел, так меня никто и не увел из семьи. А если Степка увелся так легко, то зачем он Кате?
− Не увел? А почему у нас тогда семьи нет? — меня начинает трясти, истеричный смех вырывается из груди. — И что, тебя кто−то соблазнял? Что−то не помню такого.
− Ты просто не знаешь. И много чего не знаешь. Тебе было неинтересно, а я не навязывался, не мешал тебе. Пойдем, а то все остынет. А Катю оставь в покое, ей вряд ли сейчас твои извинения нужны.
− А я хочу знать, как сестра себя чувствует. Вдруг она там с приступом свалилась, − настаиваю, но Стас настойчиво толкает меня к кухне.
− Хочешь узнать, позвони ее подруге, пусть она там все разузнает, а потом тебе позвонит.
Дельная мысль. Со мной не хочет говорить, а с подругой может и поделиться своим горем.
Звоню Насте, Катиной подруге, рассказала, что Степа ушел от нее, но к кому, сохранила в тайне. Подружка тут же помчалась с мужем к моей сестре, обещая позже перезвонить.
Два часа я металась по огромной гостиной Исаева. Потом помогала купать и укладывать его сына. Даже на сказку сподобилась. Малыш каким−то образом успокаивал меня. Лежала рядом с ним, гладила мягкие светлые волосенки, вдыхала нежный сладкий аромат.
И заснула.
− Да… спит она. Да, спасибо, видели внука… спасибо.
Привстаю аккуратно, чтобы не потревожить мальчика, сладко спящего рядом со мной на большой кровати. Надо его перенести в кроватку. Стас с кем−то по телефону разговаривает на балконе. По моему телефону. Наверное Настя позвонила. Подскакиваю сразу и выхожу на балкон, но Исаев уже поговорил и просто держит мой смартфон в руке.
− Настя звонила?
− Да. С сестрой твоей все нормально, тебя ни видеть, ни слышать пока не хочет, − отчитывается, улыбаясь чему−то. — Ты ложись в этой комнате, я Егорку отнесу в детскую.
− Да я в гостиницу поеду. Домой не хочу, иначе маму прибью. Надо же, помогала все скрывать, даже слова не сказала.
− Зачем тебе гостиница? Оставайся сегодня. Не бойся, я приставать не собираюсь, мы же в разводе, − Стас отдает мой смартфон и идет к кровати. Аккуратно берет сына и уносит его.
Ладно, сегодня переночую здесь. Мне не хочется метаться по гостиницам. И в квартиру не хочу. Меня страшит даже мысль, что там никого давно нет. Квартира мне склеп напоминает. Там похоронена моя прошлая жизнь.
Засыпаю быстро. Утром хочу уйти незамеченной, но не получается. Я отлично выспалась, впервые за несколько месяцев. Проснулась только в десятом часу. Думала Исаев уехал в свою контору, но был дома. Вышел из комнаты, в руках бумаги, на носу очки. Видимо здесь его домашний кабинет.
Все для меня в новинку. И очки, делающие бывшего мужа таким серьезным и харизматичным, и то, что работает дома. Раньше никогда не видела его за работой. Он возился с бумагами, когда меня не было дома.
− Там, в кухне Татьяна Васильевна тебе готовит завтрак, − кивает в сторону кухни, − иди, позавтракай.
Он скрывается в кабинете, не дав мне ответить. Но я хочу кофе и иду в кухню. Там толстушка возится у плиты. На первый взгляд ей столько же лет, сколько и мне. Но потом вижу, что она старше лет на пятнадцать.
− Вот, омлет с грибами и ветчиной. Станислав Ильич велел вам это блюдо приготовить.
− А можно просто кофе? Я не хочу есть.
От омлета даже пахнет не так. Стас готовил по−другому, со специями. И на вид румяный был, а тут просто гора взбитых яиц с кусками шампиньонов и огромными ломтями ветчины. Я люблю, чтобы все было порезано красиво, тонкими полосками.
Вскоре перед моим носом появляется огромная кружка с растворимым кофе. Не хочу обижать кухарку, пью коричневую горькую жижу и благодарю женщину. У меня даже голова разболелась с расстройства.
Но утешаю себя тем, что это не моя кухарка, не мой дом. И муж уже несколько месяцев не мой. Стучу тихонько в дверь кабинета.
− Да, войдите, − кричит Стас и я приоткрываю дверь. — Оля… так быстро позавтракала?
− Я не голодна, − не говорить же, что блюдо оказалось мне не по вкусу. — Спасибо, что приютил… поеду. Мне надо машину забрать от роддома.
− Твоя машина стоит во дворе, я ночью пригнал. Извини, в карман твоей куртки залез, ключи искал. И тебе спасибо.
− За что?
− Егорка немного побыл с мамой. То есть… ты не мама, конечно, но мальчик скучает по матери, кажется. Спрашивает часто. А вчера он был таким счастливым.
Глаза защипало. Еще не хватало расплакаться. Но Стас прав, мне тоже показалось, что малыш был таким радостным из−за меня. Все смеялся и бегал вокруг, или лез ко мне на колени.
− Ладно… пока. Спасибо… за машину. Не хотелось мне туда возвращаться, зная, что дочь там еще… и вообще…
Я бегу из этого уютного дома. Еду сразу к сестре, но не нахожу ее дома. Соседка сидит на скамейке, и я рядом плюхаюсь. Куда она могла податься? К врачу?
− Доброе утро, − приветствую старушку, закутавшуюся в теплую шаль.
− Доброе… а вы к Катеньке? А она уехала час назад. За ней подруга с семьей заехали. Говорили про Алтай.
− Про Алтай? Спасибо бабуль, − искренне благодарю и срываюсь с места.
Я тоже поеду на Алтай, присмотрю за сестренкой.