− Метель утихает, − говорю тихо, вороша волосы бывшего мужа.
С моего места видно в окно, как стихает ветер, уже солнце проглядывает. Мы просидели взаперти почти двое суток, но я этому только рада. А Стас вообще выглядит счастливым. Урчит, как довольный кот.
− Скоро Серега приедет, значит, − сонно потягивается Исаев, подтаскивая меня к себе.
Будто медовый месяц, и уезжать не хочется.
− Позвони ему, скажи, пусть утром приезжает, − не шучу, я так хочу. Мне так хорошо, что уезжать не хочется.
− Я бы с радостью, родная. Но у меня работа, ребенок маленький. Я уже про Юльку и внука не говорю, с ума там сходят, наверное. Ты домой едешь со мной?
− Еду. Надо поговорить с дочерью. Не хочу бегать от проблем.
− А я хочу вернуть семью, снова, − переворачивается Стас на спину и так смотрит на меня своими васильковыми глазами, что аж мурашки. — Выходи за меня замуж?
− Исаев, когда предложение делают, встают на одно колено, а не лежат на спине, − смеюсь, ведя пальцем по тугому прессу, почти без кубиков.
− Я ж не в первый раз предложение тебе делаю.
− Давай заявление в Загс подадим в тот день, когда я подала на развод? Пройдет ровно год, новый виток пойдет…
− Давай, − вздыхает. — За полгода ты передумаешь.
− Не передумаю, − склоняюсь и целую плечи, ласкаясь.
− И его тянуть? С Егоркой не смирилась?
− Смирилась… у тебя прелестный сыночек, ты заслужил.
− У нас, Оль. Егорка наш сын, я по−другому его не воспринимаю. Он даже чем−то похож на тебя, − Стас гладит пальцем мое лицо, и я чувствую себя такой счастливой, слов нет.
Сергей приехал вечером, и мы втроем поехали в городок. Переночевали в моем кафе и утром поехали в аэропорт.
− Останешься? — спрашивает бывший муж, когда въезжаем во двор его дома. — Навсегда?
− Пока нет. Сейчас Юльку заберу и в квартиру ее отвезу, поживем там с ней и малышом немного. А там видно будет.
− Зачем их забирать? Дом огромный, места всем хватит.
Я молчу. Не знаю, как объяснить, что наша дочь не должна сваливать на нас своего ребенка, а учиться самостоятельно ухаживать за ним. Что должна поступить в вуз, получить профессию, а не висеть на шее небедных родителей. Сегодня у нас много денег, на три жизни хватит, а завтра их можно потерять. Как тогда?
Да и объяснять не хочу, спорить с заботливым папочкой, который не поймет, что губит всех своей опекой. Так нельзя, к этому быстро привыкают. Мама вон тоже к Стасу прибежала, не хочет жить одна в доме. А Исаев ей чужой по сути человек, чтобы ему надоедать.
− Мама! — вскрикивает дочь, как только мы входим в гостиную.
На всю комнату воняет какой−то гадостью, сама сидит на диване, задрав ноги. Делает себе педикюр, заткнув уши наушниками. Прохожу к окну и открываю его. Стас морщится, но молчит. Потом уходит в кабинет.
— Мам, холодно.
− Ничего, зато вонь из дома исчезнет. Ты чего делаешь? В доме двое маленьких детей, а ты их травишь какой−то гадостью, − выговариваю. Приветствия не услышала от родной дочурки, и сама здороваться не стала. — Я уже про твою больную бабушку не говорю.
− Детишки гуляют, так что все норм. Как долетели? — Юля старается быть любезной, но у нее плохо получается. Боится получить от меня нагоняй.
− Детишки гуляют… супер, конечно. А ты почему не с ними? — оглядываю бардак, вещи раскиданы, игрушки. Видимо прислуга не справляется.
− А я зачем? С ними няньки и бабка… то есть, прабабка.
Дочь искренне удивляется. Зачем ей возиться с ребенком, когда есть няньки и бабка.
− Ты для них родила? Ты вообще, зачем ребенка родила?
− Ну как… залетела и родила. А что делать оставалось? Не аборт же.
Выдыхаю. Запущено как все. Дочь реально не понимает, что не так живет, не так себя ведет. Я знаю, что будет дальше. От скуки она пойдет по клубам, а там спиртное и еще чего похлеще. Папочка денежками снабжает, работать не нужно. А потом к нам в дом придет полиция и сообщит страшную весть. Так всегда бывает, если человек бездельник и при деньгах.
− Вставай и иди вещи собирать, мы уезжаем, − говорю строго, чтобы возражений не было. — и быстро!
− Ну мам! — возмущается, вскакивая с дивана. — Зачем уезжать? Нам и здесь хорошо.
− Не сомневаюсь. Перевоспитывать тебя буду. А то уже здороваться разучилась. Иди вещи собирай.
− Никуда я не поеду, − дует губешки, сверкая голубизной глаз Юлька. Пучок из светлых волос качается возмущенно. — Па−а−ап! Скажи ей!
Она несется мимо меня к отцу, который переоделся и сейчас смотрит на нас с порога гостиной.
− Юль, мама права, ты должна жить самостоятельно. Ты же уже взрослая? Вон, ты уже сама мама. И у тебя есть своя квартира, в этом повезло. Мы с твоей мамой в общаге несколько лет прожили, ты там родилась.
− Именно! — встреваю, хватая Юльку за руку. Рада, что Стас на моей стороне.
Я тащу ее в комнату, где она остановилась, подальше от детской. Хорошо устроилась, ничего не скажешь. Вскоре приходят с прогулки няни с моей мамой и детишками. Обнимаю и тискаю Егорку, я по нему соскучилась. Он целует меня, смеется и топает так смешно, радуясь встрече.
Стас улыбается, наблюдая за нами. Он уже держит на руках нашего внука, ему идет быть дедом.
− Может, останешься? — спрашивает снова, лаская взглядом.
− Нет, не уговаривай. Надо дочь приучить к самостоятельной жизни, а здесь это сделать не получится. Надо исправить свои ошибки.
− Я буду тебя ждать… мы с сыном будем.
Целую мальчишку, он обнимает меня за шею, потом тянется к отцу и теперь мы уже втроем обнимаемся. Он будто показывает, что мы оба ему нужны. И папа, и мама. Потом меняемся детишками — я забираю Никитку, а Егорка идет к отцу.
Мама моя тоже ушла собирать вещи, которые успела перевезти сюда.
Мы едем на моей машине, я ее в аэропорту оставляла. Дочь не разговаривает со мной, сидит рядом, надув губы. Я не замечаю особой любви к новорожденному сыну и хочется прочитать целую лекцию о том, что дети — это божья благодать, это самая дорогая драгоценность в жизни. Но сначала нужно поговорить о другом.
Весь вечер я заставляю дочь ухаживать за малышом. Здесь нет нянек. Она моет бутылочки, стирает пеленки и выглаживает детские вещички. Потом вместе купаем Никитку. Она молча, а я воркуя и развлекая малыша.
− Почему кормишь из бутылочки? Это не полезно, − спрашиваю, мне сейчас все интересно. — Молоко пропало?
− Нет… просто… − начинает Юлька и чешет затылок.
− Чего уж проще. Иди помойся, будешь своим молочком малыша кормить.
− Ну ма−а−ам… бабуль, ну скажи ей! Сейчас уже никто так не кормит.
− От маминого молочка ребеночек растет здоровенький, − поддакивает мне мама. — Он и плачет постоянно, потому что от этих смесей животик болит.
От нашего двойного натиска дочь сдается, кормит сына грудью. И вдруг я вижу ее робкую улыбку, впервые адресованную сынишке. В груди у меня разрастается тепло. Не все еще потеряно, результат есть.
Я верну свою семью. И больше не потеряю.