Последний долг

ГЛАВА 36

Нила

― ПРИЗНАЕШЬ ЛИ ТЫ этот долг?

Голос Ката эхом разнесся по комнате, отчего у меня по спине пробежали мурашки.

Слезы текли по моим щекам, когда проигрывались кадры старого видео, на которых была запечатлена моя мама и он. Она стояла на пятачке у пруда. На заднем плане висел Позорный стул, белая длинная рубашка развевалась вокруг ее ног.

Воспоминания о том дне, когда я заплатила Второй Долг, слились с ужасающей сценой, представшей передо мной.

Она держалась так же, как и я в тот день: руки сжаты в кулаки, подбородок вызывающе поднят.

― Нет, не признаю.

Ее голос был ниже моего, более хриплый и решительный. В одной из своих записей в дневнике она сказала, что я более сильная женщина, чем она.

Это не так.

Моя мать была королевской особой. Может быть, она и не носила корону, и в ее жилах не текла голубая кровь, но для меня она была такой королевой, что посрамила Бонни.

Бонни была моложе, ее волосы не полностью седые, а спина не такая согнутая. Она сцепила руки перед собой, наблюдая за перепалкой между Эммой и Катом. То, как Кат смотрел на мою мать, не соответствовало тому вожделению, которое он испытывал к ней. Его пальцы побелели, когда он сжал их в кулак, сожаление омрачило его взгляд.

Сожаление?

Оказалось, что Кат очень многогранен. Я считала его сумасшедшим. Злой, бредящий сумасшедший, раз вытворяет подобное. Но что, если он стал таким в силу обстоятельств? Что, если он полюбил мою мать так же, как Джетро полюбил меня? Почему он лишил Эмму жизни, если любил ее?

― Продолжай, ― рявкнула Бонни, когда Кат застыл на месте.

Он вздрогнул, но именно Эмма заставила Ката подчиниться.

Она скорчила гримасу и плюнула ему на ботинки.

― Да, слушайся злую ведьму, Брайан. Делай, что тебе говорят.

Между ними искрило невысказанное напряжение. У них была связь ― напряженная и запутанная, но соединяющая их, несмотря ни на что.

Кат склонил голову набок.

― Ты же знаешь, что твои приказы на меня не действуют.

Моя мать сжала руки в кулаки. Ее идеальные скулы и струящиеся черные волосы не поддавались свистящему ветру, посмотрев в камеру, она зашипела:

― Сделай все, что в твоих силах, Брайан. Я тебе уже сто раз говорила. Я не боюсь ни тебя, ни твоей семьи, ни тех долгов, которые ты заставишь меня выплатить. Я не боюсь, потому что смерть придет за всеми нами. И я знаю, где буду после.

Она гордо стояла на пятачке.

― Где ты будешь, когда попадешь в объятия смерти?

Кат замолчал, и на зернистом изображении его лица отразилась внезапная вспышка нервозности, нерешительности. Он выглядел моложе, но не подростком. Сомневаюсь, что он когда-либо был беззаботным или ему позволяли быть ребенком.

Бонни управляла им, как и своими внуками ― без передышки, покоя и множества последствий.

― Я скажу, где буду.

Кат рванулся вперед. Его ноги не вошли в воду, но он схватил мою мать за волосы на затылке. Бриллиантовый ошейник…

Я коснулась бриллиантов вокруг своего горла.

Вес камней давил, словно они помнили свою предыдущую владелицу.

Бриллиантовый ошейник сверкал на солнце, создавая призмы света, слепящие объектив камеры, размывая как ее саму, так и огранку.

В этот момент что-то произошло. Кат смягчился? Признался в своих истинных чувствах? Может быть, мама прошептала ему что-то, чего не следовало? В любом случае, он отпустил ее. Его плечи ссутулились, когда он посмотрел на Бонни.

Затем внезапная слабость прошла, и он угрожающе напрягся.

― Признай Долг, Эмма. И тогда мы сможем начать.

Рукой нащупываю пульт дистанционного управления, гипс лязгнул о столешницу.

Я не могу этого сделать.

Как только Джетро завел меня в комнату, я не могла пошевелиться. Мои ступни приросли к полу, ноги увязли в эмоциональном зыбучем песке. Я не могла идти ни вперед, ни назад.

Я была заперта в комнате, полной свитков и видеозаписей.

На мгновение я возненавидела Джетро за то, что он показал мне это место. Я знала, что такая комната существовала. Кат говорил мне, что ведет бесчисленные записи, а у адвокатов их семьи есть копии всех поправок, касающихся наследования Долгов.

Но я не ожидала такой скрупулезной работы с документами.

По глупости я думала, что у меня хватит сил посмотреть. Годы спустя, взять маму за руку и быть рядом с ней, пока она переживает нечто ужасное.

На самом деле это не так.

Эти зверства случались не с чужими людьми. Эти Долги взимались с моих родственников. Нескончаемая связь с женщинами моего рода, разделявшими надежды и страхи, предками, которые пожертвовали частичками своей души, чтобы создать мою.

Но мне пришлось остаться, потому что я больше не могла держать их за закрытыми дверями. Если я не освобожу их записанные формы, они навсегда останутся запертыми в картотеках.

Направив пульт на телевизор, я остановила запись, когда Кат во второй раз пригнулся к Эмме. Я была с ней, пока Кат преподавал ей урок истории. Я обнимала ее призрачное тело, пока она ждала своего наказания. Но я больше не могла смотреть на ее мучения. Я не могла сидеть и притворяться, что это не разбило меня вдребезги. В то время как моя мать почти утонула, я была жива и ненавидела ее за то, что она бросила моего отца.

Прости меня.

Прости меня за то, что проклинала тебя. Я не знала.

Наклонившись над столом, я извлекла кассету и убрала ее обратно в футляр.

Я просмотрела ее досье. Посмотрела начало Первого Долга и перемотала процесс порки. Я посмотрела запись с камеры наблюдения, на которой Эмма прогуливалась по коридору, словно желанная гостья. Затаив дыхание, я наблюдала за ней, пока она шила и делала наброски в той же комнате, где Джетро сломался, занимался со мной любовью и рассказывал, кто он такой.

Я больше не могла смотреть.

Все, что происходило во время ее пребывания в Хоуксбридже, принадлежало ей. Было неправильно наблюдать за ее победами над Катом или отчаиваться из-за ее слабости. Не мне было утешать или осуждать.

Присутствие матери наполняло мое сердце, и в какой-то мере я чувствовала, что она со мной. Я почувствовала на своём плече тепло там, где, как я представляла, она прикасалась ко мне. По спине пробежала дрожь, когда мимо пронеслась ее бесплотная фигура.

Я вызвала ее из могилы и удерживала ее дух, готовая освободить ее от оков каталожной комнаты.

Я должна освободить их всех.

Вскочив со стула, я вытерла мокрые от незамеченных слез щеки и бросилась к другим картотечным шкафам. Каждый из них был посвящен какому-либо предку.

Я не могла как следует отдышаться, когда открывала металлические ящики и хватала папки. Сломанная рука замедляла мои действия. Некоторые я роняла, некоторые бросала, рассыпая их содержимое по столу.

Проклиная свой гипс, я с любовью прикасалась к каждой странице, просматривала каждое слово, каждую печаль.

Время шло, каким-то образом переплетая историю с настоящим.

Джетро правильно сделал, что ушел.

Как представителю Хоуков, ему бы не обрадовались.

Чем дольше я находилась в этой камере, тем сильнее боролась с ненавистью.

Папка за папкой.

Документ за документом.

Я устроила себе гнездо из коробок, бумаг, фотографий и памятных вещей женщин, которых я никогда не встречала, но очень хорошо знала.

Стоя на коленях, я тяжело дышала: их присутствие и призрачные прикосновения становились сильнее, пока я углублялась в чтение. Их кровь текла в моих жилах. Их манеры формировали мои, их надежды и мечты повторяли мои желания.

Неважно, что нас разделяли десятилетия и столетия, мы были Уиверами, которых забирали и эксплуатировали.

Джинсы посерели от пыли, нос чесался от запачканных временем вещей.

Взяв изображение из ближайшего файла, я вгляделась в глаза незнакомого предка. Из всех моих родственников она меньше всего походила на меня. У нее была большая грудь, соблазнительные бедра и круглое лицо. У нее были черные волосы, свойственные роду женщин Уивер, она была похожа на истинную испанку.

В ее глазах было столько боли. Испытания следовали за испытаниями, воздух был пропитан несправедливостью и общей ненавистью к Хоукам.

Я больше не хотела здесь находиться. Не хотела окутывать себя чувствами из прошлого и медленно погружаться в лавину воспоминаний, но я была в долгу перед ними. Я обещала своим предкам, что освобожу их, и сделаю это.

Проводя кончиками пальцев по зернистым изображениям, я поклонялась погибшим и просила прощения за их утрату. Я безмолвно говорила им, что справедливость восстановлена, карма исправлена, и сейчас настало их время обрести покой.

Кончики моих пальцев перепачканы карандашом и пергаментом, покрыты въевшейся грязью. Видеозаписи прекращались по мере того, как проходили годы. Фотографии теряли пигмент и четкость, становясь зернистыми и оттенками сепии.

Я ненавидела Хоуков.

Ненавидела Долги.

И ненавидела первородных Уиверов за то, что они обрекли нас на такую участь.

Очень много слов.

Очень много слез.

Читаю, читаю, читаю…

Освобождаю, освобождаю, освобождаю…

Не было ни одного файла, к которому бы я не прикоснулась.

Жуткое ощущение того, что я не одинока, становилось тем сильнее, чем больше я узнавала. Картотечные шкафы опустошались. Папки рассыпались по полу, словно потускневшие от времени снежинки.

Я потеряла счет времени, и у меня не было часов, которые напомнили бы вернуться к моему поколению. Я оставалась в неопределённости, запертая с призраками, не желая оставлять их одних после стольких лет.

В конце концов, мой взгляд затуманился. Слова перестали иметь смысл. И повторение того, как каждая женщина платит одни и те же долги, слилось в акварель, искусно смешав все прошлое в одно.

К тому времени, когда я добралась до последней коробки, фотографии превратились в маслянистые портреты. Последний снимок был потрескавшимся и едва различимым, но я знала, что держу в руках последний фрагмент.

Женщина, с которой все началось.

Та самая Уивер, которая отправила невинную девушку на смерть, на Позорный стул, и закрыла глаза на все остальное.

Она не заслуживала такого же сострадания, как остальные мои предки ― она обрекла нас всех на гибель. Но в то же время было причинено очень много боли, пришло время отпустить все это.

Они заслуживали покоя.

Маленькое пространство кишело призраками моей семьи, все они сплетались воедино, словно торнадо. Воздух пронизывал меня омерзительными порывами с обратной стороны.

Глубоко вздохнув, я вернулась в мир живых. Встав, застонала от дискомфорта. Колени ныли а спина затекла от того, что я стояла на полу, как на скамье для поклонения, медленно пробираясь к храму с коробками.

Я не верила в то, что призраки обитают среди нас, но не могла отрицать правду.

Они были здесь.

Плакали вместе со мной. Радовались за меня. Праздновали конец, несмотря на то, что заплатили самую высокую цену.

Они любили меня. Они благодарили меня.

И это наложило на меня отпечаток стыда и, в конечном счете, гордости.

Гордость за отказ от традиций

Гордость за то, что сдержала клятву.

Они погибли.

Я нет.

***

Я жива.

Я обнаружила Джетро на улице.

Солнце уже давно село, и зимняя стужа завывала над ухоженными садами и башенками Хоуксбриджа.

Я предусмотрительно надела теплую одежду, прежде чем отправиться на поиски свежего воздуха, и поглубже закуталась в куртку, позволив перевязи принять на себя вес гипса. Натянув на голову капюшон из искусственного меха, я пожалела, что не взяла перчатки для быстро замерзающих пальцев.

Джетро поднял глаза, когда услышал мои шаги, сапоги из овчины захрустели по гравию, когда я огибала живую изгородь из штакетника. Вингс и Мот стояли вдалеке, заслоняя горизонт, закутанные в попоны.

Когда я шла по коридорам поместья, я видела силуэты людей снаружи. Среди них я узнала фигуру Джетро. Я хотела присоединиться к ним ― быть рядом с реальными людьми, а не с пыльными привидениями.

И теперь я нашла не только Джетро, но и всех, кого любила и о ком заботилась.

На большой лужайке стояла моя новая семья. Жасмин, Вон, Джетро и Текс. Они стояли вокруг огромной кучи веток, вперемежку с Позорный стулом, стулом ведьмы и другими предметами, которые я больше не хотела видеть.

Пригнув голову от ветра, я прошлась по траве. Капюшон откинулся, и я поймала взгляд Жасмин.

Она улыбнулась и протянула мне руку.

Я взяла её за руку.

Ее пальцы были словно лёд, но она сжала мои, когда я наклонилась и поцеловала ее в щеку. Нам не нужно было говорить. Мы все понимали. Она потеряла братьев и отца. Я потерял мать. Вместе мы выстоим и не сломаемся под натиском слез.

Вдали южные сады сияли от быстро образующегося инея, сверкавшего на листьях и травинках, словно природные бриллианты.

Джетро обошел большой ящик с дровами и остановился рядом с сестрой с большим поленом в руках. Его глаза светились в темноте, губы скрывали белые зубы.

― Я не буду спрашивать, что случилось. И не буду лезть в твои дела, если ты не захочешь поделиться. Но я соорудил это для них. Для тебя. Ради того, что живет в той комнате.

Он опустил взгляд, неловко поглаживая полено.

― Не знаю, захочешь ли ты прощаться таким образом, но я подумал… ― Он пожал плечами. ― Я решил развести костер на всякий случай.

Я не проронила ни слова.

Я отпустила Жасмин, обежала ее кресло и влетела в его объятия.

Он уронил полено и крепко обнял меня. Мне было все равно, что за этим наблюдают брат и отец. Все, что я хотела, ― поблагодарить этого человека. Этого Хоука. Потому что теперь он позволил себе быть тем, кем, как я всегда знала, он может быть, и я влюблялась в него все больше и больше.

Его губы согрели мое замерзшее ухо нежным поцелуем.

― Ты в порядке?

Я кивнула, прижимаясь ближе, вдыхая сосновый аромат и земляные оттенки от сбора дров.

― Мне лучше. ― Я собралась с мыслями, прежде чем прошептать: ― Когда ты оставил меня там, я не могла пошевелиться. Мне очень не понравился твой поступок. Но ты оказался прав. Спасибо, что дал мне это время. И за то, что знал, что мне нужно, даже когда я не знала.

Он обнял меня еще крепче.

― Все что угодно для тебя, ты же знаешь.

Я вздрогнула, когда над верхушками деревьев пронесся очередной вой. Ночь будет очень холодной, но скоро найдется что-то, что согреет нас.

Отстранившись, я улыбнулась своему близнецу, стоявшему со скрещенными руками и печальным выражением лица. В конце концов, мне придется поговорить с ним и сказать, что Джетро будет его шурином. Он должен будет принять его. И Текс тоже.

Я просила гораздо больше, чем они могли дать, ― любить сына человека, который украл жену Текса и нашу мать, но такова жизнь.

Сердце обладает невероятной способностью исцелять обиды. И я не стала бы извиняться за то, что предала свою семью с Джетро. Я выбрала его. И если они не смогут с этим смириться… что ж, я не хотела об этом думать. Не сегодня.

Джетро заправил мне за уши развевающиеся волосы и натянул капюшон.

― Ты готова?

Я уткнулась лицом в его ладонь и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его обветренные губы.

― Готова.

Взяв мою руку, он поцеловал костяшки пальцев.

***

― В таком случае, давайте оставим прошлое позади.

Нам потребовалось полтора часа, чтобы стащить коробки с лестницы к костру.

Мы образовали конвейер, работая сообща, чтобы очистить комнату.

Джетро присоединился ко мне в комнате, почтительно собирая папки и упаковывая их в коробки. Я оставила все в беспорядке, но вместе мы сложили все аккуратными стопками, чтобы Вон и Текс могли отнести их вниз.

Жасмин оставалась на лужайке, с готовностью принимала вещи на колени и катилась с ними по траве к незажженному костру.

Последняя коробка была заполнена воспоминаниями моей матери о работе в поместье. Я смахнула слезы, неловко передавая ее отцу.

Он с первого взгляда понял, что это за документы. На его лице отразилась душевная боль, он взял в руки тяжёлую коробку и отнес вниз по лестнице. Он не передал её Вону. Не отпустил ее. Он в последний раз обнял дух своей жены.

Когда он ушел, и комната опустела, Джетро вышел в коридор и заговорил с Ви.

― Не мог бы ты оставить нас на пару минут.

Вон посмотрел мимо него, его черные глаза встретились с моими.

― Ты в порядке, Ниточка?

Я подалась вперед, сердце забилось быстрее.

― Я в порядке. Увидимся внизу. ― Я слегка улыбнулась ему. ― Не начинайте без нас.

Он нахмурился.

― Ты же знаешь, что я так не поступлю.

Я вздохнула. Нам предстоял долгий путь, чтобы снова начать шутить друг с другом без недоверия и боли, окутывающей все вокруг.

― Знаю, Ви. Глупая шутка.

Протиснувшись мимо Джетро, я обняла своего близнеца.

Он нагнулся, его спина выгнулась дугой, сильные руки обхватили меня. Он дрожал, когда мы сжимали друг друга. Последние десять дней благоприятно влияли на наши отношения. Мы проводили время вместе, избегая проблем, но у меня было чувство, что после сегодняшнего вечера нас ничто не разлучит, мы, наконец, сможем обсудить произошедшие события и обрести былую близость.

Отпустив меня, он улыбнулся. На его скулах появилась щетина, темная и густая, отчего он казался экзотичным и неукротимым.

― Люблю тебя, Ниточка.

― Люблю тебя сильнее. ― Я похлопала его по груди. ― Увидимся позже.

Вон кивнул и исчез на лестнице. Когда он ушел, я вернулась в комнату и подождала, пока Джетро закроет дверь.

Мое сердце заколотилось сильнее.

― Что ты задумал?

Джетро мрачно посмотрел на шкаф с документами и обошел его с другой стороны.

― Есть еще одна коробка, которую ты не видела. Я ее спрятал.

Я шагнула к нему.

― Спрятал? Зачем?

Опустившись на колени, он подковырнул ногтями деревянную панель в обшивке. Открыв потайной отсек, он, волоча, достал оттуда покрытую пылью коробку. Эта коробка не была похожа на другие, тускло-коричневые. Она была белой и узкой, с инициалами «Э.У.» наверху.

Сердце подскочило к горлу.

Джетро встал, держа коробку и смахивая пыль с джинсов.

― Я спрятал ее, потому что меня попросил об этом человек, который был мне дорог.

Подойдя к столу, он положил коробку в центр.

― Она просила передать это тебе. Она знала, что я приду за тобой, когда ее не станет, и она знала, что я другой.

Я не могла пошевелиться. Я не могла оторвать глаз от коробки.

― Другой?

― Однажды она поймала меня. Она поймала меня до очередного урока. Она не понимала, что я собой представляю, но догадывалась настолько, что это заставило ее доверять мне. Я хотел сказать ей, чтобы она не была такой глупой. Я был сыном своего отца. Но она не оставила мне выбора. Она сказала мне, что я влюблюсь в тебя. Сказала, что ты победишь. Она также сказала, что если я позволю тебе помочь мне, все будет по-другому.

Слезы застилали мне глаза, а затем скатились вниз по щекам. Говорить о матери, раскрывать новые воспоминания, которыми я не делилась, было одновременно чудесно и горько-сладко.

Я неосознанно подалась вперед, пальцами проследила ее инициалы.

― Она тебе все это сказала?

Джетро усмехнулся:

― Она мне много что сказала. И Кесу. Думаю, она предпочитала его мне ― в него все влюблялись, ― и она поручала нам разные задачи.

Я, наконец, отвела взгляд от коробки и посмотрела на Джетро.

― Что она заставляла тебя делать?

Джетро кивнул в сторону стола.

― Она хотела, чтобы я сохранил это для тебя. Она сказала, что я найду подходящий момент, чтобы отдать это тебе. И когда это произойдёт, она надеялась, что все закончится не так, как для нее. Это будет означать, что ты выиграла. В тот момент я возненавидел ее за такую самоуверенность и уверенность. Мне было неприятно, что я оказался настолько слаб, что она осмелилась предсказать мое будущее. Но в то же время я любил ее за то, что она увидела во мне то, что я не позволял себе увидеть. Мне нравилось, что она считала меня достойным твоей любви. Мне нравилось, что она хотела, чтобы я взял тебя, потому что, в конце концов, она знала, что я проиграю, а ты победишь, и мы будем бороться вместе.

Я тяжело дышала, когда нахлынули новые слезы. Мне хотелось задать столько вопросов. Я хотела, чтобы Джетро рассказал мне о каждом своем разговоре с матерью. Я хотела сохранить его воспоминания как свои собственные и составить представление о ее силе после того, как ее отняли у нас.

Но я не хотела спешить в подобных делах. В другой раз. В другой вечер. Когда люди не будут ждать прощания.

Затаив дыхание, я тихо спросила:

― А Кес? В чем заключалась его задача?

Лицо Джетро напряглось от боли.

― Ты уже знаешь. Он выполнил свое обещание через несколько дней после того, как ты оказалась с нами.

Его глаза сузились, желая, чтобы я вспомнила.

Что сделал Кес, кроме того, что отвел меня в свои покои? Он дал мне альбом для рисования. Стал моим другом. Смеялся вместе со мной. Развлекал меня и пытался создать атмосферу нормальности, пока я пребывала в замешательстве.

― Он должен был стать моим другом.

Джетро кивнул.

― Твоя мать знала, что никто не сможет заменить Вона. Вы выросли вместе. Вы очень любили друг друга. И она знала, что отсутствие этой связи будет одной из самых тяжелых вещей, с которыми тебе придется столкнуться. Поэтому она попросила Кеса быть твоим братом, пока твой настоящий брат не сможет быть рядом.

Мой желудок скрутило узлом, я обхватила себя руками. Дружба Кес была бесценна, но теперь стала ещё более бесценной, потому что знаю, что каждое прикосновение и шутка исходили из уважения к моей матери.

В каком-то смысле это могло бы принизить доброту Кеса по отношению ко мне ― зная, что его попросили об этом, ― но я не воспринимала это так. Я видела в этом бескорыстный поступок, и была уверена в нашей взаимной привязанности, он сделал это не только ради Эммы. Он сделал это ради себя, ради той связи, что образовалась между нами.

Джетро подошел ближе, придвинулся сзади и обнял меня. Я прижалась спиной к его груди, наклонила голову в сторону, чтобы он мог поцеловать меня в шею.

― Она также попросила его передать тебе «Дневник Уивер». Я знал, что ты думала, что это инструмент моей семьи, чтобы управлять твоими мыслями. Что это мы создали такую традицию. Но это не так.

Его губы любовно скользнули по моему ошейнику к уху.

― Это был секрет Уивер, и, по крайней мере, один Хоук в каждом поколении хранил его в тайне. Кесу было поручено передать его тебе. Но его не просили говорить, зачем он это сделал. С ним можно было делать все, что угодно ― писать в нем или нет. Читать его или игнорировать. Выбор был за тобой.

Как я могла узнать так много за несколько коротких предложений? Как могла влюбиться в мертвых еще больше, чем когда они были живы?

Повернувшись в объятиях Джетро, я прижалась лицом к его груди.

― Спасибо. Спасибо, что рассказал мне.

Его объятия стали крепче.

― Спасибо тебе за то, что сбылись предчувствия твоей матери.

Мы простояли неподвижно очень долго, благодаря мертвых, заново переживая тайны, радуясь правомерному концу.

Наконец, Джетро отпустил меня.

― Открой. А потом мы присоединимся к остальным.

Я посмотрела на коробку. Воздух вокруг, казалось, пульсировал от желания, умоляя меня заглянуть внутрь.

Джетро, шаркая, двинулся к двери.

Я протянула руку.

― Подожди. Не уходи.

Он остановился.

― Ты не хочешь остаться одна?

― Нет. ― Покачав головой, я улыбнулась. ― Я хочу, чтобы ты остался. Она хотела, чтобы ты был рядом со мной.

Прикусив губу, Джетро вернулся ко мне.

Молча я подтащила коробку поближе и сдвинула крышку.

Ворсинки взметнулись при открывании и рассыпались по столешнице. Сердце замерло, когда я сунула руку в крошечный гробик воспоминаний и вытащила письмо, лежащее сверху.

― Оно адресовано мне.

Джетро обхватил меня за талию, дрожа от всего, что я чувствовала.

Замешательство.

Надежда.

Печаль.

Счастье от того, что услышу ее в последний раз.

― Открой его.

Клей выветрился и отклеился, конверт открылся, когда я перевернула его и, повозившись с перевязью, вытащила лист бумаги.

Дорогая моя милая доченька,

Я много раз обещала себе написать это письмо, и каждый раз, начав, останавливалась.

Мне так много хочется сказать. В голове крутятся рекомендации и советы по поводу всего того, чем тебе еще предстоит насладиться. Первая любовь, первое разбитое сердце, первый ребенок. Я не увижу этого. Я не увижу, как ты становишься женщиной и как наслаждаешься материнством.

И это меня огорчает, но я знаю, что буду гордиться той женщиной, которой ты стала, потому что ты ― часть меня, и через тебя я останусь живой, что бы ни случилось с моим бренным телом.

Есть также вероятность того, что ты не достигнешь того, на что я надеюсь. Что ты, как и я, окажешься на гильотине. Что мы встретимся на небесах слишком молодыми.

Но я не хочу думать об этом.

Если ты окажешься в Хоуксбридже, когда Кат будет находиться у власти, помни две вещи. Этот человек жесток, непредсказуем и бессердечен. Но при этом им можно манипулировать. Человек, у которого есть все, не имеет ничего, если у него нет любви. А в его жизни никогда не было любви. Я притворялась, что люблю его. Я надеялась, что ложная привязанность предотвратит мой конец, но у меня не было сил любить его по-настоящему. Я люблю твоего отца. Я никогда не смогу полюбить Ката, пока в моем сердце живет Арч.

И это было моим провалом.

Итак…

Прежде чем начну болтать о пустяках, я должна рассказать два секрета. Я слишком долго хранила эти признания.

Во-первых, я должна рассказать о твоей бабушке.

Я знаю, что ты уже видела могилы на пустоши Хоуков. Ты видела ее имя на надгробном камне. Но чего ты не знаешь, так это того, что её могила пуста.

Как и ты, я считала, что она погибла от руки мужа Бонни.

Но это было до того, как Кат рассказал мне правду.

Он считал своего отца слабаком, потому что именно этим его пичкала Бонни. Однако я считаю Альфреда Хоука одним из самых храбрых мужчин. Он поддался традиции и потребовал мою мать. Он выполнил два долга, но его привязанность к ней ― любовь, которую не могла дать Бонни, ― не позволила ему прикрепить ошейник или убить ее.

Поэтому он сделал единственное, что мог.

Он сделал вид, что покончил с наследованием долга. Похоронил фальшивый труп и освободил ее. Он дал ей второй шанс, но с категорическим условием: никогда больше не связываться с семьей Уивер ― ради их общего блага.

Она сдерживала это обещание долгие годы. Я выросла, считая, что она умерла. Но однажды ночью мне позвонили из Италии. Она была жива, Нила. Она наблюдала за мной издалека, радовалась, когда у меня родились дети, и горевала, когда меня забрали. Она бы боролась за меня ― я это знаю. Но она умерла, прежде чем успела помочь.

Теперь… Нила… это самая трудная часть моего письма. Второй секрет, который я хранила всю жизнь, и, честно говоря, не знаю, как рассказать. Это непросто, умоляю понять и надеюсь, что ты сможешь простить меня.

Мои дети.

Я люблю тебя. Всех вас. Очень, очень сильно.

Я позволила своему страху взять верх над собой перед тем, как они забрали меня. Твой отец умолял меня спрятать тебя. Но мы оба знали, что это наш единственный шанс. Арч не хотел выполнять мой план. Не надо ненавидеть его, Нила. Это моя вина. Только моя. Я беру всю вину на себя, и хотя я мертва и ты не можешь меня ругать, знай, что я умерла с сожалением и надеждой.

Я сожалею, что ты проходишь мой путь, но я полна надежды, что ты достигнешь того, чего не смогла я.

Я думала, что мое письмо будет длинным и полным слез, но теперь (после множества неудачных попыток) я знаю, что не хочу об этом думать. Я не могу написать все, что хочу сказать, потому что все самое важное ты уже знаешь.

Ты знаешь, что я люблю тебя.

Ты знаешь, что я всегда буду присматривать за тобой.

А я знаю, что когда Джет придет за тобой, ты победишь. Ты победишь, дорогая дочь, потому что ты намного сильнее меня. Ты сильная, храбрая, самая лучшая дочь, о которой я только могла мечтать, и именно поэтому я пожертвовала тобой.

Тебя это смущает?

Ты ненавидишь меня?

Если это так, то я не буду просить у тебя прощения. Но знай, что я всем сердцем верила, что у тебя есть потенциал сделать то, что я не смогла. Я выбрала тебя, вместо нее, ― Жаклин.

Я приняла это решение. Правильное или неправильное. Я не узнаю.

Наблюдая за тем, как ты растешь, я понимала, что у тебя есть сила, чтобы положить этому конец. Это был риск, на который я готова пойти. Я возлагала на тебя все свои надежды. Ты та, кто может спасти нас всех.

Я люблю тебя, Нила, Ниточка, моя драгоценная, драгоценная доченька.

Простишь ты меня или нет, но я никогда не перестану заботиться о тебе, никогда не перестану наблюдать.

Пожалуйста, попытайся понять.

Я поставила на карту обе наши жизни, чтобы спасти многих других.

Спасибо за храбрость.

С любовью,

Твоя мама.