После того, что кажется вечностью, мы доходим до крыльца. Келлан наконец закрепляет уздечку на веранде, затем снова поднимает меня на руки.
Он отталкивает дверь и проносит меня на кухню, усаживая за стол. Уходит на несколько минут и возвращается с аптечкой, полотенцем и чашей. Я жду, что он вернется к своим занятиям, но вместо этого садится возле меня. Его близость слишком близка к комфорту, когда он снова начинает проверять мою лодыжку.
Его рука кажется грубой на моей коже.
Как будто он всю жизнь работал на ферме.
В жизни я не могу представить, чтобы он был владельцем ночного клуба, такого, где вечеринки на всю ночь, и все же его дорогая машина предполагает, что он это делает. В то же время странно думать, что такой богатый парень, как он, обладает только чистым физическим трудом. Это меня заставляет задуматься о его прошлом, кто он, что он делает.
— Этого бы не случилось, если бы ты не пыталась убежать от меня. Я сказал тебе оставаться рядом, — замечает Келлан, его хриплый шепот мгновенно посылает удар сквозь мое тело.
Конечно, он мог подумать об этом.
— Я не бегала и, конечно, не от тебя.
— Да. Ава, — он колеблется. Слова остаются невысказанными.
То, как он говорит мое имя слишком хрипло. Слишком интимно. Оно отскакивает от его языка, как будто принадлежит ему.
Как будто он владеет им.
Мое тело мгновенно напрягается, и я проклинаю свою неудачу за то, что не только подтолкнула меня к Монтане и в объятия этого человека, но и за то, что даровала ему высокомерие, которое делает его слишком наблюдательным.
— Как бы то ни было, что бы ты ни хотел сказать, не делай этого, — бормочу я. — Я не могу разобраться с твоим видом в этот момент в моей жизни. Не тогда, когда все только окончательно начало идти по плану.
— Мой вид, неужели? — наконец он встает на колени у моих ног. Его пальцы начинают заниматься моей опухшей лодыжкой, нанося влажное полотенце. Я вздрагиваю, когда он снова касается больного места. — Вот так. Могу я спросить, что это опять?
— Спасибо за вопрос. Я буду более чем счастлива просветить тебя. Ты — высокомерный член, который, кажется, думает, что ноги женщины должны быть раздвинуты. И если ты растоптал некоторые сердца в процессе, то пусть будет так. Готова поспорить, это связано с описанием задания.
— Ты все поняла, да? — он останавливается и смотрит на меня, его глаза мерцают от удовольствия.
Я вызывающе поднимаю подбородок.
— Ты ставишь свою задницу, которую я имею.
Его глаза снова мерцают.
Большая ошибка, чтобы бросать ему вызов.
Почему я не могу держать язык за зубами, когда это имеет значение?
Я хочу вернуть свои слова.
Только как?
— Ты все еще не ответила, что я хочу знать, — говорит Келлан. Его взгляд темный, глаза полуприкрыты. Я понятия не имею, о чем он думает, и неведение сводит меня с ума.
— Я не заметила, что ты задал вопрос, — замечаю я.
— Я никогда не говорил, что у меня есть. Я все время чему-то удивляюсь.
— Да? Чему это?
Его длинные пальцы обхватывают мое лицо с обеих сторон, удерживая мою голову на месте. Его губы приближаются, пока его дыхание не ощущается как мягкие бабочки на моем рту. Он возвышается надо мной, его близость нервирует, но то, что заставляет меня затаить дыхание в ожидании его следующего движения, — это то, как он смотрит на меня своими горящими зелеными глазами.
Как будто он хочет поцеловать меня.
Я хочу, чтобы он это сделал.
Я хочу, чтобы он был так плох, я чувствую, что я наклоняюсь к нему — всего на секунду, но этого достаточно, чтобы принести злую улыбку ему в губы.
— Вот, о чем я подумал, — говорит Келлан.
— О чем ты подумал?
Он собирается сказать что-то глупое, что сильно разозлит меня. Я просто знаю это. И все же я все еще хочу, чтобы он ответил на вопрос, который я не должна была задавать.
— То, что ты хочешь меня.
Его тон уверенный и беззаботный, как будто в аду не может быть неправильного вывода.
До этого момента я могла отрицать это.
Но искусственный пас, который я только что сделала, не то, что я могу изменить.
Да, я хочу его.
Но мы не всегда хотим то, что нам нужно. Мне нужен кто-то, кто надежен, кто-то, с кем я могу построить будущее, если я влюблюсь, кто серьезно относится к отношениям. Келлан противник обязательств и стабильности. Он против всего, что я когда-либо знала.
Я могу легко влюбиться в него, но вместо моего счастливого финала он будет моим падением.
Он — прекрасное отвлечение от реальности с перспективой разрушения сердца.
Я поднимаю подбородок и смотрю на него, надеясь, что в моем взгляде кинжалы льда.
Он молчит.
— Хорошо, — говорю я. — Может быть, я хочу тебя немного. Ты привлекателен для глаз, и у меня было немного свободного времени, — я останавливаюсь, рассматривая его, чтобы поймать его выражение — моргание, ухмылку, шок, все, что может выдать, что он может быть, затронут тем, что я говорю. — Но только потому, что я нахожу тебя привлекательным, это не значит, что я прыгну в твою постель. Это все.
Я снова останавливаюсь, ожидая ответа. Всплеск забавы никогда не оставляет его глаза, поскольку он просто пожимает плечами, казалось бы, не заинтересованный, чтобы узнать ответ.
— Это окончательно? — спрашивает Келлан.
— Мне неинтересно, — говорю я холодно.
— Понимаешь ли, вот поэтому у нас есть проблема. Я тебе не верю.
Я нахмурилась, а он добавляет:
— Ты отрицаешь. Я знаю, что ты относишься ко мне так же, как я к тебе отношусь.
Его пальцы расположились под моим подбородком, заставив меня встретить его взгляд.
— Меня влечет к тебе, и да, для меня все это весело, но, по крайней мере, я честен. Меня раздражает то, что ты не честна. Вот, как я это вижу: ты одинока, и я одинок. Мы оба не ищем обязательств, — он снова пожал плечами. — Это безопасно.
Вау.
Он просто не остановится.
Я моргаю несколько раз, пока его слова крутятся в моем сознании.
— Кто сказал, что я одинока?
— Твоя подруга. Мэнди.
— Я знаю ее имя, — бормочу я, все еще глядя на него. — Ты спросил ее?
— И не нужно было, — говорит Келлан. — Как только она узнала, что мы встретились перед «Клубом 69», она выпалила все твою биографию, в особенности последние три месяца твоей жизни.
Он многозначительно шевелит бровями. Я не должна была пустить все на самотек, но к сожалению, я это сделала.
После того, как я легла спать, они значит много говорили…
Мэнди такой предатель! Отныне я собираюсь сознательно раскрыть ее.
— Что именно она рассказала? — осторожно спрашиваю я.
Келлан смеется, играя на моих нервах, и я понятия не имею, почему.
Но меня это похоже не раздражает. На самом деле, это самый красивый смех, который я когда-либо слышала. Жаль, что такой сексуальный голос и потрясающая внешняя упаковка поставляются с самым дерьмовым характером, который я когда-либо встречала.
— Я мог бы сказать тебе, но что получу взамен?
— Ничего, — я смотрю на него. — Я могла бы спросить ее, ты знаешь. Она моя лучшая подруга.
— Я ее не вижу, — он смотрит на меня. — Разве ты не задавалась вопросом, почему она ушла?
Я сужаю глаза в подозрении.
— Я это знала, — говорю я медленно. — Она рассказала тебе кое-что, прежде чем уйти?
— Мои губы запечатаны.
Он «застегнул» губы, и это такой смешной жест, что я рассмеялась.
— Ее попытка безуспешна. Я не буду спать с тобой.
— Ты уверена? — спрашивает он. — Мне нравится, когда ты извиваешься.
Он такого высокого мнения о себе.
Стремясь сохранять спокойствие, я глубоко вздыхаю и медленно выпускаю воздух.
— Я не извиваюсь.
— Вот на этой лошади ты извивалась.
— Я не буду спорить с тобой, — говорю я, качая головой.
— Потому что у тебя нет доводов.
Я задыхаюсь от смеха. Он бросает мне вызов. Я вижу как его рот кривится в ухмылку, настолько сексуальную, что я боюсь, это подожжет меня. Я уверена, чувствую это между моими ногами.
Что я могу ответить, когда он прав, и он это знает?
Я извивалась против него, и, честно говоря, я уверена, что, учитывая этот шанс, мое предательское тело сделает это снова.
В тишине комнаты я наблюдаю, как он применяет лосьон, который пахнет обычным больничным запахом.
— Итак, ты врач или обучен в медицинской области?
Я указываю на свою лодыжку, желая узнать о нем больше.
— Ничего подобного, — он закрепляет повязку на моей лодыжке. — Я просто хорош с лошадьми. Они не так сильно отличаются от женщин.
— Ах.
Я киваю в знак согласия.
— Ты действительно очаровательна. Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе об этом?
Он смеется хриплым смехом. Несмотря на обидные слова, которые он просто бросил мне в лицо, я обнаружила, что меня совсем не оскорбляют. Я не знаю почему, но я не ожидала от него ничего другого.
— Лошади верны, пока ты заботишься о них, — объясняет Келлан, игнорируя мое заявление. — Но их эмоции, как правило, улучшают их, и они всегда ставят себя на первое место. Они, не колеблясь, сбросят тебя.
Его слова застали меня врасплох.
Его улыбка все еще на месте, но темный блеск покинул его глаза.
Что-то в его тоне заставляет меня думать, что у него были плохие отношения.
Может быть, именно поэтому он такой, какой есть.
— Мне жаль, что ты так думаешь. Но я могу заверить тебя — не все женщины одинаковы.
Я откидываю волосы с лица, недоумевая, что случилось с ним в прошлом, что он обобщил всю женскую популяцию.
У каждого свой шкаф, полный эмоционального багажа. Он приходит с людьми, которых мы пускаем в наши сердца и жизни. Очевидно, я здесь не для того, чтобы доказать, что Келлан ошибается, поэтому я прочищаю горло и немного размышляю над изменением темы.
Через кухонное окно я смотрю на Снайпера снаружи. Он растянулся на лужайке, его голова лежит между лапами. Из его расслабленной осанки, я могу сделать вывод, что он в собачьей дремоте.
— Он хорошая собака, — говорю я из необходимости поддерживать разговор.
— Так и есть.
Я возвращаюсь к Келлану.
— Ты говорил, что ты его приютил?
— Это длинная история.
— У меня нет ничего, кроме времени, как ты видишь.
Я указываю на свою лодыжку.
Он рассмеялся.
— С вывихнутой лодыжкой, действительно, есть.
Он откладывает аптечку и садится рядом со мной. Вместе мы поворачиваемся к Снайперу.
— Он военная рабочая собака, которая должна была быть усыплена, — говорит Келлан.
— В самом деле? Но почему? Он такой милый, — я не могу не расстраиваться. — Кроме того, как военная рабочая собака, он, вероятно, очень полезен.
— Он был, — Келлан делает паузу, нерешительно. — Снайпер был одним из лучших на службе. Его обучили находить мины-ловушки, бомбы и мины, отслеживать войска противника и пропавших без вести. Все, что нужно было сделать, это позволить ему ознакомиться с запахом, и он убежит и найдет человека. Он был безжалостным, — он с восхищением качает головой, его глаза теряются в воспоминаниях. — Он спас столько солдат. Но потом…
Я задерживаю дыхание.
— Потом что?
— Его хозяин погиб в результате взрыва бомбы, и он прекратил слушаться кого-нибудь.
— Он должен был быть усыплен, чтобы не навредить? — спрашиваю я недоверчиво.
— Это было нечто большее. Он начал нападать на близких людей. Каждый громкий звук был для него травматичным. Это стало настолько плохо, что он не ел. Он не позволял никому прикоснуться к нему. Он не подчинялся, — Келлан смотрит на меня. — Он считался опасным, неуправляемым, бесполезным.
— Пока ты не спас его.
Он снова кивает.
— Я сделал это, потому что чувствовал, что должен.
Его голос настолько низок, что дрожь пробегает по моему позвоночнику.
— Что ты имеешь в виду? — спросила я, затаив дыхание.
Он отводит взгляд, не спеша с ответом. Его глаза стекленеют, когда он смотрит вдаль, его разум находится в миллионе миль.
— Хозяин Снайпера был моим лучшим другом, — шепчет Келлан наконец. — Когда она умерла, мне показалось, что я должен забрать его.
Я смотрю на собаку, тысячи вопросов проносятся у меня в голове.
Его лучшим другом была женщина, и она была солдатом. Я не могу представить, чтобы кто-то вроде Келлана дружил с женщиной, и, конечно же, не с тем, кто сражался за свою страну.
Черт, я даже не представляю, как он живет на ферме.
И все же, похоже, это так.
Это, как если бы Келлан был совершенно другим человеком, чем тот, которого я себе представляла. Кокетливая сторона его — это только начало. Я чувствую, что мне придется снимать слой за слоем, освобождать по частям, чтобы узнать его.
Может быть, он не так плох, как я думала.
Возможно, за игроком, которого он изображает, кроется настоящий человек с эмоциями, такой, что способен создавать значимые привязанности.
— Я рада, что ты его забрал, — говорю я мягко. — И мне очень жаль твою подругу.
Он кивает, а затем возвращается ужасная тишина.