Преследуя Аделайн

Глава 3

Манипулятор

Не так я представляла вечер пятницы. Копаться в стенах старого дома с бог знает какими существами, запертыми внутри.

Я просто жду, когда бешеная белка подпрыгнет и вцепится в мою протянутую руку, обезумев от голода и готовая съесть что угодно, потому что столько лет была заперта в стенах, не имея ничего, кроме жуков, чтобы прокормиться.

Моя рука по плечо погружена в проклятую дыру, которую создал Грейсон, фонарик крепко зажат в моей руке. Там достаточно места, чтобы просунуть руку и часть головы под странным углом, чтобы осмотреться.

Это глупо. Я глупая.

Как только я услышала, что дверь ударила Грейсона по заднице, когда он выходил, то осмотрела повреждения. Дыра не очень большая, но что меня насторожило, так это довольно большой зазор между двумя стенами. По крайней мере, три или четыре фута пространства. И зачем только его так построили, если не было причины?

Такое ощущение, что магнит тянет меня к нему. И каждый раз, когда я пытаюсь отстраниться, глубокая вибрация проходит через мои кости. Кончики моих пальцев гудят от желания протянуть руку. Просто заглянуть в бездонную пустоту и найти то, что зовет меня.

И вот я здесь стою, согнувшись и забившись в нору. Полагаю, если я не могу набить свою сегодня вечером, я могла бы получить действие таким образом.

Фонарик на моем телефоне показывает деревянные балки, густую паутину, пыль и тушки жуков на внутренней стороне стены. Я поворачиваюсь в другую сторону и направляю свет на нее. Ничего. Паутина слишком толстая, чтобы видеть хоть что-то, поэтому я использую свой телефон как дубинку и начинаю срывать некоторые из них.

Клянусь, если я его уроню, я буду в бешенстве. Вернуть его будет невозможно, и мне придется купить новый.

Я поморщилась от ощущения волосовидных паутинок, проходящих по моей коже, имитируя ощущение ползающих по мне жуков. Я снова поворачиваюсь влево и направляю фонарь.

Сбиваю еще пару паутинок, готовая просто сдаться и проигнорировать призыв сирены, из-за которого я вообще оказалась в этой дурацкой ситуации.

Вот.

Чуть дальше по коридору что-то блестит в свете фонаря. Всего лишь малейший намек, но этого достаточно, чтобы я подпрыгнула от волнения, ударившись головой о толстый гипсокартон и отправив хлопья в волосы.

Ой.

Не обращая внимания на тупую пульсацию в затылке, я вырываю руку и мчусь по коридору, прикидывая расстояние до места, где я видела загадочный предмет.

Схватив фоторамку, я отцепляю ее от гвоздя и осторожно ставлю на пол. Делаю это еще несколько раз, пока не натыкаюсь на фотографию моей прабабушки, сидящей на ретро-велосипеде, с пучком подсолнухов в корзине. Она широко улыбается, и хотя фотография черно-белая, я знаю, что на ней красная помада. Бабушка сказала, что она накрасила губы красной помадой, прежде чем поставить кофе.

Я снимаю фотографию со стены и задыхаюсь, когда вижу перед собой армейский зеленый сейф. Он старый, с простым циферблатом на замке. Волнение разгорается в моих легких, когда мои пальцы скользят по циферблату.

Я нашла сокровище. И, полагаю, я должна поблагодарить за это Грейсона. Хотя мне хотелось бы думать, что в конце концов я бы сняла эти фотографии, чтобы мои предки больше не смотрели свысока на мои крайне сомнительные решения.

Я смотрю на сейф, когда холодный ветер обдувает мое тело, превращая мою кровь в лед. От резкого мороза я оборачиваюсь, оглядывая пустой коридор.

Зубы стучат, и мне кажется, что я даже вижу, как дыхание вырывается изо рта. И так же быстро, как и появилось, оно исчезает. Медленно мое тело согревается до нормальной температуры, но холод по позвоночнику не проходит.

Я не могу оторвать взгляд от пустого пространства, ожидая, что что-то произойдет, но минуты идут, и в итоге я просто стою на месте.

Сосредоточься, Адди.

Аккуратно отложив фотографию, я решаю отмахнуться от странного холодка и погуглить, как вскрыть сейф. Найдя несколько форумов с пошаговым описанием процесса, я бегу к дедушкиному ящику с инструментами, который пылится в гараже.

Это место никогда не использовалось для машин, даже когда бабушка владела домом. Вместо этого здесь поколениями скапливался хлам, состоящий в основном из инструментов моего деда и всякой всячины из дома. Я хватаю нужные мне инструменты, бегу обратно по лестнице и пробиваюсь к сейфу. Старая вещь довольно дерьмовая в плане защиты, но я полагаю, что тот, кто спрятал эту коробку здесь, не ожидал, что кто-то найдет ее. По крайней мере, не при их жизни.

После нескольких неудачных попыток, разочарованных стонов и разбитого пальца я, наконец, вскрыла эту хреновину. Снова воспользовавшись фонариком, я обнаружила внутри три коричневые книги в кожаных переплетах. Никаких денег. Никаких драгоценностей. Вообще ничего ценного, по крайней мере, не денежного.

Я, честно говоря, и не надеялась на это, но все равно удивлена, что не нашла ничего, учитывая, что большинство людей используют сейфы именно для этого.

Я протягиваю руку и беру дневники, наслаждаясь ощущением мягкой маслянистой кожи под пальцами. Улыбка расплывается по моему лицу, когда я провожу пальцами по надписи на первой книге.

Женевьева Матильда Парсонс.

Моя прабабушка — бабушкина мама. Та самая женщина на фотографии, прячущая сейф, известная своей красной помадой и яркой улыбкой. Бабушка всегда говорила, что ее зовут Джиджи.

Быстрый взгляд на две другие книги показывает, что это одно и то же имя. Ее дневники? Должно быть, они.

Ошеломленная, я иду в свою спальню, закрываю за собой дверь и устраиваюсь на кровати, скрестив ноги. Кожаный шнур обмотан вокруг каждой книги, удерживая их закрытыми. Внешний мир исчезает, когда я беру первый дневник, осторожно разматываю шнур и открываю книгу.

Это дневник. На каждой странице есть запись, написанная женским шрифтом. А внизу каждой страницы — фирменный поцелуй губной помады моей прабабушки.

Она умерла до моего рождения, но я выросла, слыша бесчисленные истории о ней. Бабушка говорила, что свой дикий характер и острый язык она унаследовала от матери. Интересно, знала ли бабушка о дневниках? Читала ли она их когда-нибудь?

Если Женевьева Парсонс такая же дикая, как говорила бабушка, то я представляю, что эти дневники могут рассказать мне много интересного. Улыбаясь, я открываю две другие книги и проверяю дату на первой странице каждой из них, чтобы убедиться, что начинаю с самого начала.

А потом не сплю всю ночь и читаю, все больше тревожась с каждой записью.

Толчок снизу пробуждает меня от беспокойного сна. Ощущение такое, будто меня вырвали из глубокого, непроницаемого тумана, который затаился в глубине моего мозга.

Моргая глазами, я смотрю на свою закрытую дверь, фокусируясь на слабых очертаниях, пока мой мозг не догоняет то, что я услышала. Мое сердце намного опережает меня, мышцы быстро бьются в груди, а волосы на затылке встают дыбом.

В глубине моего живота клубится беспокойство, и только спустя несколько секунд понимаю, что звук, который я услышала, был захлопыванием входной двери.

Я медленно сажусь и выскальзываю из-под одеяла. В моем организме бурлит адреналин, и я не сплю.

Кто-то только что был в моем доме.

Звук мог быть чем угодно. Это мог быть оседающий фундамент. Или, черт возьми, даже пара призраков. Но точно так же, как если ваша интуиция подсказывает вам, что должно произойти что-то плохое, моя подсказывает мне, что кто-то только что был в моем гребаном доме.

Это был тот человек, который стучал в мою дверь? Должно быть, да? Это слишком большое совпадение, чтобы незнакомец намеренно проделал путь в милю до поместья только для того, чтобы постучать в дверь и уйти. А теперь он вернулся.

Если он вообще уходил.

Шатаясь, я встаю с кровати, холодный озноб охватывает меня и покрывает кожу мурашками. Дрожа, я беру с тумбочки телефон и легкими шагами направляюсь к двери. Медленно открываю ее, вздрагивая от громкого скрипа.

Я нуждаюсь в том, чтобы Жестянщик смазал петли на моей двери, так же как и в храбрости Льва. Я дрожу как лист, но отказываюсь трусить и позволять кому-то свободно разгуливать по моему дому.

Щелкаю выключателем, и несколько работающих лампочек мерцают, освещая коридор ровно настолько, чтобы мой разум смог разыграть меня и представить людей-теней, живущих прямо за светом. И пока я медленно иду к лестнице, чувствую, что глаза с картин на стенах наблюдают за мной, когда я прохожу мимо.

Смотрят, как я совершаю очередную глупую ошибку. Как будто они говорят: «Глупая девочка, тебя сейчас убьют.»

«Смотри назад.»

«Они прямо за тобой.»

От последней мысли я задыхаюсь и оборачиваюсь, хотя знаю, что на самом деле за мной никого нет. Мой тупой гребаный мозг слишком изобретателен.

Эта черта характера чудесно помогает моей карьере, но я ни хрена не ценю ее в этот самый момент.

Ускоряя темп, я спускаюсь по лестнице. Сразу же включаю свет, морщась от яркости, которая обжигает сетчатку.

Лучше, чем альтернатива.

Я бы умерла на месте, если бы, обыскивая все вокруг с помощью единственного луча света, обнаружила кого-то, скрывающегося в моем доме таким образом. В одну секунду там никого нет, а в следующую — привет, вот он, мой убийца. Никакого, блядь, спасибо.

Не обнаружив никого в гостиной или на кухне, я поворачиваюсь и дергаю ручку входной двери. Она все еще заперта, а это значит, что тот, кто ушел, каким-то образом сумел запереть дверь заново.

Или они вообще не уходили.

Резко вдохнув, я прорываюсь через гостиную на кухню и бросаюсь к ножам.

Но тут в поле моего зрения попадает что-то, лежащее на островке, и я застываю на месте. Мой взгляд перескакивает на предмет, и с моих губ срывается проклятие, когда я вижу одинокую красную розу, лежащую на столешнице.

Я смотрю на цветок так, словно это живой тарантул, который смотрит прямо на меня и не решается подойти ближе. Если я это сделаю, он, несомненно, съест меня живьем.

Выпустив дрожащий вздох, я взяла цветок со столешницы и покатала его в пальцах. Шипы были отрезаны от стебля, и у меня возникает странная мысль, что это было сделано специально, чтобы уберечь мои пальцы от уколов.

Но это безумие. Если кто-то пробирается ночью в мой дом и оставляет мне цветы, его намерения прямо противоположны добродетельным. Они пытаются меня напугать.

Сжав кулак, я раздавливаю цветок в ладони и выбрасываю его в мусорное ведро, а затем возвращаюсь к своей первоначальной задаче. Я открываю ящик, столовое серебро громко звякает в тишине, а затем захлопываю его, выбрав самый большой нож. Я слишком зла, чтобы быть тихой и скрытной.

Кто бы здесь ни прятался, он услышит меня за милю, но мне все равно. У меня нет желания прятаться.

Сейчас я в ярости.

Мне не нравится, когда кто-то думает, что может просто вломиться в мой дом, пока я сплю наверху. И особенно мне не нравится, когда кто-то заставляет меня чувствовать себя уязвимой в моем собственном доме.

А потом иметь наглость оставить мне цветок, как чертов чудак? Может, они и сделали эту розу бессильной, обрезав ее шипы, но я с радостью покажу им, что роза все еще смертельно опасна, когда ее запихивают им в глотку.

Я тщательно проверяю главный и второй этажи, но не нахожу никого, кто бы меня ждал. Только когда оказываюсь в конце коридора на втором этаже и смотрю на дверь, ведущую на чердак, мои поиски обрываются.

Я застыла на месте. Каждый раз, когда я пытаюсь заставить себя идти вперед, ругая себя за то, что не обыскала все комнаты в поместье, я не могу заставить себя двигаться. Все мои инстинкты кричат мне, чтобы я не подходила к этой двери.

Что я найду что-то ужасающее, если подойду.

Чердак был местом, где бабушка часто уединялась, проводя дни наверху за вязанием, напевая какую-нибудь мелодию, а летом на нее со всех сторон дули несколько вентиляторов. Клянусь, иногда я слышу эти мелодии с чердака, но никогда не могу заставить себя подняться туда и посмотреть.

Это подвиг, который, видимо, не удастся совершить и сегодня. У меня не хватает смелости подняться туда. Адреналиновые пары иссякают, и усталость тяжелым грузом лежит на моих костях.

Вздохнув, я волоку ноги на кухню, чтобы взять стакан воды. Выпиваю его в три глотка, затем наполняю и снова опустошаю.

Я опускаюсь на барный стул перед островком и, наконец, откладываю нож. Тонкий слой пота увлажняет мой лоб, и когда я наклоняюсь и упираюсь им в холодную мраморную столешницу, по всему телу пробегают мурашки.

Человек ушел, но мой дом, не единственное, куда он вторгся сегодня ночью.

Теперь они в моей голове, как они, блядь, и хотели.

— Кто-то вломился в мой дом прошлой ночью, — признаюсь я, зажав телефон между ухом и плечом. Ложка звенит в керамической кружке, пока я помешиваю кофе. Это уже вторая чашка, а мне все еще кажется, что у меня гантели для глаз, и мои веки проигрывают в тяжелой атлетике.

После ухода гада прошлой ночью я не могла снова заснуть, поэтому прошла по всему дому, проверяя, заперты ли все окна.

Обнаружение того, что они были заперты, встревожило меня еще больше. Все двери и окна были заперты до и после их ухода. Так, как же, черт возьми, они вошли и вышли?

— Погоди, ты сказала что? Кто-то вломился в твой дом? — кричит Дайя.

— Да, — говорю я. — Они оставили красную розу на моей столешнице.

Тишина. Никогда не думала что увижу день, когда Дайя Пирсон потеряет дар речи.

— Но это еще не все, что случилось. Полагаю, это только худшее в грандиозной схеме вчерашней ночи.

— Что еще произошло? — резко спрашивает она.

— Ну, Грейсон — засранец. Он как раз пытался найти языком загадочную дырку на моей шее, когда кто-то стучал в мою входную дверь. И я имею в виду, очень сильно. Мы пошли и посмотрели, но там никого не было. Я предполагаю, что это сделал мой новый друг.

— Ты, блядь, серьезно?

Я продолжаю объяснять остальное. Придурковатость Грейсона — я зациклилась на том, чтобы немного пожаловаться на это. Потом его кулак, попавший в мою стену, и его драматический уход, не упоминая о сейфе и дневниках, которые нашла, и о том, что в них прочитала. Я еще не осознала этого, как и иронии в том, что читаю ее грязную историю любви, а потом кто-то врывается в мой дом в ту же ночь.

— Я приеду сегодня, — заявляет Дайя, когда я заканчиваю.

— Я должна сегодня убраться в доме, чтобы подготовиться к ремонту, — отвечаю я, уже изнемогая от одной мысли об этом.

— Тогда я помогу. Мы будем пить, чтобы было интереснее.

На моем лице появляется небольшая улыбка. Дайя всегда была для меня отличным другом.

Она была моей лучшей подругой со средней школы. Мы поддерживали контакт после окончания школы, даже когда мы обе разъехались по разным колледжам. Последние несколько лет наша жизнь позволяла нам видеться только на праздниках и ежегодной ярмарке с привидениями.

Я бросила колледж через год и занялась писательской карьерой, а Дайя получила степень в области компьютерных наук. Каким-то образом она пробралась в какую-то хакерскую группу и теперь является народным мстителем, раскрывая правительственные секреты.

Она — самый большой теоретик заговора, которого я когда-либо встречала, но даже я могу признать, что дерьмо, которое она находит, вызывает беспокойство и имеет слишком много доказательств, чтобы считать его теорией.

Несмотря ни на что, обе наши работы дают нам достаточно свободы в повседневной жизни. Нам повезло больше, чем другим.

— Я очень ценю это. Скоро увидимся, — говорю я, прежде чем повесить трубку.

Я вздыхаю и смотрю на дневники, лежащие передо мной на острове. Я еще не дочитала первую книгу и нервничаю по поводу продолжения. С каждым словом я хочу отвергнуть Джиджи.

Почти так же сильно, как и хочу быть ею.