Эпилог


Элейн вглядывалась в зеркало на туалетном столике, отражающее бледный овал ее лица и фартук служанки позади него. Кейти подхватила локон темных волос и уложила на голове, уколов острой шпилькой. Из глаз Элейн брызнули непроизвольные слезы.

- Такая жалость, что все так печально произошло с сердечком вашего дядюшки, когда он спасал вас от этих тайком пробравшихся головорезов.

Солнечный свет лился сквозь раскрытые драпировки кровати. Где-то рядом за балконом заливалась трелью птица.

- Представьте себе, убийцы и злодеи прямо здесь, в Дорсете! Невозможно понять, почему они выманили и задушили эту старую Хэтти. Заметьте, такое не могло бы случиться с благочестивым человеком. Лучше всего было бы их повесить, чтобы видеть, как эти головорезы дергаются на веревке. Но они скрылись, не оставив ни единого волоска. - Кейти воткнула другую шпильку в укладываемую пышную прическу. - Ваша тетушка вернулась в Корнуолл. Лорд позволил ей взять двуколку для холодного тела. Так как она заявила, что не может допустить, чтобы он - то, что было вашим дядюшкой, мэм, - был похоронен здесь, на варварской земле. Повариха сказала, что в жизни не слышала подобного богохульства. Ваш дядя - он умер, выполняя свой долг, следовательно, его надлежало захоронить здесь. У меня был кузен, с папочкиной стороны, мэм, он убился, вися на закорках…

Элейн не удивилась, услышав подобное спустя три ночи, прошедшие после так называемой деятельности «тайком пробравшихся головорезов». Ее не покидало стойкое ощущение дежавю. Она, пройдя полный круг, опять оказалась запертой в своей спальне наедине с бесчувственной, без умолку тараторящей служанкой, дожидаясь отправки в Бедлам.

Элейн закрыла глаза, чтобы не видеть эти бездонные черные омуты, глядящие на нее из зеркала. Внезапно, сердце забилось, пытаясь выскочить из груди. Мгновенно в мозгу вспыхнуло воспоминание - нога Чарльза, вынырнувшая из темноты и проносящаяся рядом с ее головой. Она отдернулась назад.

- Одну минутку, мэм! Извините, я не успела. Только еще несколько шпилечек, и мы закончим. Этот доктор Дэймон, он такой душка, не правда ли?

Нет, Элейн не думала, что черноволосый, темноглазый, похожий на Хитклифа[30] доктор, который разбудил ее два дня тому назад, пытаясь приподнять ей веки, был «душка». Он вызвал в ней чувство крайней неловкости, разглядывая ее с тем же самым выражением, которое напомнило ей Чарльза. У него был взгляд мужчины, который скрывался под женской кроватью и знал о тех вещах, которые не должны были его касаться. О нем можно сказать лишь одно утешающее обстоятельство - к его чести, он не засунул ее в смирительную рубашку. Хотя, может, это и не стоит относить к его достоинствам поскольку, кто знает, были ли вообще изобретены смирительные рубашки в этом времени?

- Вот и все, мэм! - Кейти отошла назад. - Сейчас мы…

Служанка исчезла из зеркального отражения. Элейн услышала, как она роется в платяном шкафу.

- Такое чудесное утро, мэм! Повариха, она сказала, что никогда еще не видела такой замечательной весны с тех пор, как корова ее батюшки родила теленочка с двумя головами.

Элейн встала и подошла к распахнутым балконным дверям. Пылинки кружились в потоках струящегося света. Теплое солнце ласкало лицо и шею.

Кейти вытянула желтое атласное платье.

- Лорд послал за вами. Доктор Дэймон говорит, вы теперь свеженькая, как огурчик. Он утверждал, что вы нуждаетесь только в небольшом отдыхе, чтобы вернуть румянец своим щекам.

Как темно и холодно в комнате. Что за сумасшедшую трескотню издают эти чертовы птицы! Элейн нахмурилась. Итак, по прошествии трех дней Чарльз, наконец-таки, решился сообщить ей о ее дальнейшей судьбе. Прямо в глаза, не меньше.

Элейн отошла в сторону, когда Кейти попыталась накинуть ей на голову желтое платье. Когда служанка проявила упорство в достижении своей цели, Элейн отбросила одежду прочь.

- Я не хочу одеваться, Кейти! А даже если бы и захотела, я не хочу надевать это платье. Оно слишком… молодежное.

- Но мэм! Лорд сказал, чтобы я надела на вас желтое. Если я не послушаюсь его, он прогонит меня без гроша за душой, а я должна кормить и…

- …обувать малышей. Я уже слышала эту историю, - раздраженно прервала Элейн. - Мы обе знаем, что лорд не собирается тебя выгонять, хоть с пособием, хоть без. А сейчас будь хорошей девочкой и иди докучать Фрицу. Хотя я сомневаюсь, что он захочет выслушивать тебя дольше, чем я.

- Миледи!

Элейн почувствовала угрызения совести. Это не вина Кейти, что лорд собирается отослать Элейн в Бедлам.

- Извини, Кейти. Я не это имела ввиду. Думаю, что… еще не полностью оправилась от… от вторгшихся головорезов. Мне очень жаль. На самом деле жаль. У Фрица, должно быть, совсем не варит котелок, раз он не хочет на тебе жениться.

- Ну, мэм, я не знаю, как насчет «несварения котелков», но у мистера Фрица такие выдающиеся способности.

Щеки Элейн залились румянцем. Конечно, Кейти не имела в виду то, о чем подумала Элейн. Последний раз, когда они с ней по-дружески разговаривали с глазу на глаз, Фриц еще даже ни разу не целовался с Кейти.

Элейн смиренно согласилась облачиться в желтый атлас. Украдкой она изучала раскрасневшееся лицо служанки. У Элейн закралось нехорошее подозрение, что ей опять манипулировали. Причем не в первый раз.

- Вот, мэм! - Кейти отошла за Элейн и взбила платье над короткой, присобранной деталью одежды в форме передника, которую она нацепила на Элейн вместо проволочного турнюра.

Затем служанка подскочила спереди и поправила вырез глубокого декольте, который Элейн до этого тщетно пыталась немного натянуть наверх, чтобы прикрыть выпуклости груди.

- Не делайте так, у вас все просто замечательно!

Элейн вымучила слабую улыбку.

- Спасибо, Кейти.

Она знала, что просто смешно чувствовать стеснение от открытого выреза, оголяющего тело. Особенно после того алого наряда. Но тогда все думали, что она Морриган. А сейчас Чарльз думает, что она сумасшедшая.

Сумасшедшая шлюха Элейн. А что, если он подумает, будто она пытается соблазнить его?

- Дай мне шаль, Кейти. Я уверена, что лорд пожелает встретиться со мной в библиотеке, а в этой комнате всегда сквозняки.

- Фу! Если вы напялите на себя еще хоть какую-нибудь одежду, вы просто поджаритесь до хрустящей корочки! Пойдемте!

Элейн смиренно проследовала за Кейти по коридору и спустилась вниз по лестнице. Она ощущала себя скучной неуклюжей старухой по сравнению с оживленной молодой служанкой.

Внизу лестницы Кейти повернула направо вместо того, чтобы проследовать налево, в библиотеку. Когда служанка достигла главного выхода, лакей с каменным лицом открыл массивные двери со всей напыщенностью и торжественностью, достойной королевских особей. Или же стремясь выпроводить слишком долго засидевшегося гостя.

- Идемте, миледи! - нетерпеливо позвала Кейти. - Карета ждет вас!

Элейн ощутила, как ее сердце ухнуло вниз.

Чарльз не стал тратить время на разговоры, избавляясь от своей «безумной» жены. И уже, наверняка, провел кастинг среди вороха девиц, стремясь заполнить вакантное место. Девиц с «весомыми достоинствами» и двумя ровными ногами.

Другой лакей ожидал рядом с каретой. Он невозмутимо помог Элейн подняться по ступенькам. Внутри было темно и душно, дверь захлопнулась, и ей стало не по себе на роскошном бархатном сидении. Карета резко дернулась вперед. Она схватилась за бархатные ремешки, прикрепленные к окнам.

Итак, мрачно размышляла Элейн. Опять все впервой - первое путешествие в настоящей карете девятнадцатого века. Вскоре она переживет еще один новый опыт - поездку в психиатрическую клинику девятнадцатого века. С такой скоростью ей следует уже завести список этих первых ощущений.

Она задумалась над тем, как Мэтью устроил ее освидетельствование в двадцатом веке. Затем представила лицо психиатра девятнадцатого века, которому она рассказывает о том, как проснулась в ином времени и чужом теле. Интересно, ее упекут до или после того, как она успеет закончить всю историю. Успеет ли она сказать ему, что если бы Чарльз не ударил Морриган, которая была в теле своего толстого старого дяди, то Морриган взяла бы назад свое законное тело, а Элейн бы умерла, попав в ловушку жирной дряхлой плоти? Во всяком случае, Элейн предполагала, что именно это и произошло. Ее память после того, как она сняла кольцо, хранила в себе лишь беспорядочные отрывки событий и ощущений. Она помнила удар, потому что в какой-то момент времени он был нацелен прямо ей в голову.

Она по привычке потерла палец, теперь уже лишенный кольца. На глаза выступили слезы. Чарльз знал, черт возьми, он знал, что Элейн - не Морриган, и что Морриган была в теле своего дяди. Почему иначе он ударил Боули в лицо? Как он может отослать ее прочь, зная правду?

Как он мог отсылать ее в этой карете? На теле Элейн выступил пот и стал сочиться струйками между грудей. Все лицо вспотело. Нет, ей не нужно волноваться о смерти в сумасшедшем доме девятнадцатого века. Она умрет раньше, в этой костедробилке и зубостучалке, именующейся «карета», которая быстро разогрелась до адской температуры.

Элейн попыталась подергать за ручки у каждой двери, которые, конечно же, должны были опускать стекла. Одна из них отломилась прямо у нее в руках, другая отказалась поворачиваться. Элейн уже не знала, что и делать: плакать ей или смеяться, когда карета внезапно остановилась. Она несколько секунд пялилась на противоположное сидение, стиснув пальцами оторванную ручку. Даже тогда, когда распахнулась дверь, она все еще сидела, уставившись на роскошный синий бархат.

- Ты выглядишь, как увядшая маргаритка, - произнес до боли знакомый голос. Элейн напряглась, услышав нотки веселья. - Давай, вылезай отсюда.

Сильные теплые руки обхватили ее затянутую в корсет талию. Ее так резко поставили на землю, что она чуть не прикусила язык. Элейн глубоко вздохнула, собираясь с силами, чтобы взглянуть на это - ее первую психиатрическую больницу девятнадцатого века. Она старательно отвела взгляд от его распахнутой белой рубашки, выставлявшей на обозрение темную поросль волос.

Глаза девушки расширились от удивления. Ее окружали высокие деревья, покрытые молодой зеленой листвой, на земле расстилался пышный ковер из трав. Голубая вода искрилась за плечом Чарльза, блестящие маленькие цветочки покачивались и вальсировали на берегу озера.

Элейн облизала губы.

- Я… Я не понимаю.

Чарльз опустил ресницы.

- Чего не понимаешь? - в его голосе звучал отнюдь не вопрос. - Роджер, возвращайся домой. Я и ее светлость прогуляемся.

- Хорошо, милорд.

Карета рванула вперед, окутав их облаком пыли.

Густой, песчаной, обволакивающей пыли.

Которая тут же прилипла к вспотевшему телу, образовав грязные дорожки на лице и груди Элейн.

Она стиснула зубы.

Губы Чарльза дрогнули.

- Идем, пока мы оба не стали выглядеть уличными сорванцами.

Он повернулся и зашагал в сторону деревьев, растущих около озера. Элейн последовала за ним, разрываясь между гневом от того, что он видел ее в таком неприглядном виде, и смехом над абсурдностью всей этой ситуации. Свойственны ли такие неоднозначные эмоции людям, живущим в 1883 году?

Элейн зашагала в направлении расчищенного места с другой стороны от деревьев. На ковре крохотных голубых цветочков было развернуто шерстяное одеяло, рядом стояла плетеная корзинка. Чарльз плюхнулся на одеяло, как большой грациозный кот. Заметив, что Элейн все еще продолжает стоять, он протянул ей руку.

Она уставилась на длинные пальцы, вспоминая, каково это, чувствовать их на своем теле, внутри плоти, и гадая, когда же эта рука подпишет документы, позволяющие избавиться от нее навсегда.

Чарльз издал нетерпеливый звук и схватил руку Элейн.

- В чем дело? - спросил он, видя ее сжатые в кулак пальцы. Медленно, один за другим, он разогнул их и вынул ручку от каретного окна. - Только не говори мне, что Роджер все еще не починил это окно!

Элейн безмолвствовала. Чувствовать его прикосновения было совершенно невыносимо. Не желая смущать их обоих непрошенными слезами, она отдернула руку. Немедленно Чарльз схватил ее за руку и притянул к себе на колени. Он обнял ее так, словно боялся, что она вот-вот от него убежит.

- Боже, как я тебя хотел, - сказал он низким голосом. - Ты не представляешь себе, какая это мука - не подходить к тебе. И особенно тяжело, когда ты знаешь, что разделяет-то нас всего ничего - какая-то жалкая дверь и та не заперта. Я лучше бы встретился с тысячей воинственных индийцев, чем еще раз испытал то, что я пережил за эти дни, находясь в изоляции вдали от тебя.

Элейн посмотрела на его горло. Пульс бился в ускоренном ритме. Его сердце стучало так сильно, что подрагивало все тело. Почувствовав под ягодицами нечто твердое, она уловила, насколько сильны были его страдания в последние несколько дней.

- Но почему? - спросила она тонким голосом, боясь надеяться, боясь предполагать. Разум твердил не доверять другому мужчине, ведь один уже использовал ее сексуальность против нее и вполне возможно, что и этот сделает то же самое.

Мир опрокинулся, мелькнув лабиринтом голубого неба и зеленых листьев. Элейн лежала на спине, Чарльз склонился, не сводя с нее настороженных глаз.

- Возможно потому, что миледи был необходим отдых. Дэймон сказал, что последняя вещь, в которой ты нуждаешься - это ненасытный муж, домогающийся тебя днем и ночью.

Элейн всегда считала, что большинство докторов - стадо несведущих ослов.

Очевидно, это время не было исключением.

- А возможно… возможно потому, что я был обижен.

Любопытно.

«С чего бы ему обидеться?» - лениво подумала Элейн, разглядывая, как легкий ветерок играет с густым каштановым локоном.

- Видишь ли, ты сказала, что не хочешь меня. И не нуждаешься во мне. Я не хотел тебе навязываться. Снова. Я хотел, чтобы ты сама пришла ко мне. Но потом я понял, что это не важно. Я не могу стоять в стороне. Ты возражаешь?

Было удивительно видеть, как за неумолимой решительностью скрывается неуверенность - весьма странное состояние для человека, который считал свою жену ненормальной. Элейн подняла руку и в порядке эксперимента провела по губе, которая искривлялась тогда, когда ее обладатель был встревожен. Непонятно, к чему приведет то, что дернуло ее сейчас ответить ему низким, хриплым голосом:

- Да.

Колеблющийся свет в его синих глазах потускнел. Чарльз отдернулся - отверженный черный лебедь.

Элейн обхватила его шею.

- Да, - повторила она. - Я возражаю. Я против того, что ты оставил меня одну на целых три дня.

По внезапной вспышке в его глазах она поняла, что пришло время отвечать за свои слова. Он скользнул головой под ее правую руку.

- Куда ты лезешь?

Чарльз вытянул ивовую корзинку.

- У нас пикник, - ответил он и вывалил содержимое корзины на одеяло. Дюжина лимонов покатилась и запрыгала по клетчатой шерсти.

Элейн сидела, замерев от удивления.

- Вот это? - спросила она - Это все, что ты принес для пикника?

Чарльз ухмыльнулся. Не успела Элейн произнести последние слова, как уже обнаружила себя лежащей на спине. - Это такой пикник со свежевыжатыми лимонами.

- А не с лимонными тарталетками? - кисло спросила она.

Чарльз промурлыкал.

- Ну, видишь ли, ты должна извлечь из них пользу раньше, чем они превратятся в тарталетку.

Кто бы мог подумать, что лимоны можно так широко использовать? Элейн мечтательно задумалась, прицепившись к слову. Это оказало бы влияние на весь рынок товаров потребления. Вместо рекомендованного яблока в день, доктор рекомендовал бы женщинам всего мира принимать один лимон в день. В магазинах требовали бы удостоверения личности, чтобы не продать эти фрукты детям и подросткам. Молодые люди, достигшие возраста двадцати одного года, стремглав бы мчались к заветному магазину, чтобы впервые вкусить запретные плоды.

Чарльз лениво укусил ее за ухо.

- Фриц задал вчера удивительный вопрос.

Элейн вяло повела головой, давая зубам больший доступ.

- Ммм?…

- Он спросил, почему именно он должен отжимать лимоны, хотя повариха прекрасно бы с этим справилась сама.

Легкий ветерок внезапно показался ей прохладным, скользя по обнаженной коже. Элейн попыталась спрятаться под теплом его тела. Чарльз крепко обнял ее, удерживая в таком положении.

- И знаешь, что я ему ответил?

Элейн зажмурилась.

- Нет.

- Я сказал ему, что лучше уж лимоном, чем рыбой.

Лавина возмущения, затмившего смущение, окатила Элейн с головы до ног. Она вздохнула. Боже ты мой! Она, конечно, знала, что это была старая шутка, но чтобы больше ста лет?

- Затем Фриц спросил меня самую удивительную вещь. Он задал мне вопрос, а нельзя ли и ему воспользоваться парочкой? Кажется, он отказывался приблизиться к нашей малышке Кейти, потому что чувствовал, что она слишком молода, чтобы обременять себя детьми.

Улыбка тронула губы Элейн. Не удивительно, что Кейти была так самоуверенна сегодня утром. Выдающиеся способности, говоришь? Еще неизвестно, что водится в тихом омуте по имени Фриц. Элейн засмеялась низким, хриплым голосом, в котором звучала неприкрытая чувственность.

Горячий, влажный язык исследовал внутреннюю поверхность ее ушной раковины.

- Что? - вдохнул он. - Мои любовные заигрывания забавляют миледи?

Элейн глубоко вздохнула. - Чарльз…

- Нет, не говори «Чарльз», - он фальцетом повторил свое имя, - таким голосом. У меня был учитель латыни, который произносил мое имя точно так же перед тем, как отослать меня к директору. Мне нравится, когда ты произносишь мое имя другим голосом, как тогда, помнишь, когда я напрягался для осеменения.

Жар залил ее тело. - Чарльз, мы собираемся не обращать внимания на случившееся три ночи тому назад?

Он вздохнул. - Я полагаю, ты так не сможешь?

Элейн замерла под его исследующими губами. Он сел, и ее взору открылся великолепный вид двадцати двух его позвонков.

- Чарльз, ты любишь меня?

Элейн наблюдала за перемещениями позвонков. Она не знала, почему это спросила. Возможно, потому что внезапно осознала, что за все семнадцать лет брака, Мэтью ни разу не произнес этих слов.

- Неужели я только что не продемонстрировал это? - холодно спросил он.

- Чарльз, ты бы захотел меня, если бы я была толстой?

Чарльз повернулся и посмотрел на нее. Непроизвольный смех сорвался с его губ.

- Любимая, ты вся перемазана смесью лимонного сока, пота и пыли. Почему ты об этом спросила?

Элейн натянула один конец одеяла на свое обнаженное тело.

- Не знаю. Все что я знаю, это то, что ты сегодня еще ни разу не назвал меня по имени. Садясь в карету, я думала, что ты отсылаешь меня в сумасшедший дом.

Чарльз потупил взор, глядя на одеяло, обмотанное вокруг ее тела. Сердце Элейн пропустило удар. Он избегал смотреть ей в глаза. Неужели, он все еще рассматривал такую возможность…

- Чарльз, если ты не хочешь меня, я уйду…

- Не говори так! - резко прервал ее Чарльз. - Если ты еще когда-либо скажешь подобное, я так наподдам по твоей маленькой попке, что ты целую вечность не сможешь сидеть на ней. Боже мой, женщина, я чуть было не потерял тебя. Неужели ты думаешь, что я соглашусь, чтобы ты ушла от меня?

Выражение его лица было таким угрожающим, что Элейн воздержалась от ответа.

- Я верю тебе. Сейчас я уже понимаю, что ты - не та женщина, на которой я женился. Слава Богу! Мне только нужно… больше времени, чтобы осознать это. Когда-нибудь я захочу услышать обо всем, о твоей другой жизни. Но сейчас я хочу только… тебя.

- Я была замужем, Чарльз.

Его губы сжались.

- Ты любила… любишь его?

Болезненный укол, вспоминая предательство Мэтью.

- Думала, что любила. Да. Теперь - уже не знаю.

- У вас были дети?

- Нет. Он не хотел детей.

- А я хочу. Не сию минуту, но через год или около того. Я не знаю, как ты предотвращала беременность, если только совсем не воздерживалась. Но гарантирую - мы не будем так поступать. Но даже если бы я не захотел иметь детей, и мы бы предохранялись всякий раз, когда были близки, все равно всегда есть вероятность того, что ты забеременеешь.

Элейн почувствовала сердечный трепет. Он прав, разумеется. В девятнадцатом веке нет «пилюль». Нет мазков. Нет элементарных лекарств. Нет пенициллина.

Легкий трепет перерос в полную аритмию, понимая, как мало она может контролировать это новое тело, живя в девятнадцатом веке. А что если…

- Если бы ты могла вернуться назад, в прежнюю жизнь - ты бы согласилась?

Элейн взглянула в синие глаза лорда, которые, тут же отгородившись от нее, устремились ресницами к правому уголку губы, который уже было потянулся к тонкому белому шраму.

Теперь это ее жизнь. К лучшему или худшему.

Она облизнула губы, различая лимон, ощущая мужской аромат, пробуя их совместный вкус.

К лучшему. О да. Совершенно очевидно, что с этого момента ее жизнь изменится к лучшему.

Ее сердце успокоилось и выровняло ритм.

- Нет.

Его лицо осветилось улыбкой.

- Ты любишь меня?

Опять кто-то дернул ее за язык. Кроме того, он ведь не ответил на аналогичный вопрос, когда она задала его. - Я не могу целоваться и отвечать одновременно.

Он выгнул бровь.

- Неужели?

- Да, но я могу демонстрировать тебе и говорить одновременно.

Чарльз засмеялся.

- Я люблю тебя, дерзкая шалунья. Я люблю твое чувство юмора. Твой смех. Я люблю твое дыхание, пахнущее белым имбирем. Я люблю, как ты кричишь от наслаждения, которое я дарю тебе. Но больше всего…

- Да? - Элейн обнаружила, что совсем не против получать комплименты и еще кое-что от этого мужчины. И если ему так нравится, она будет и дальше чистить зубы этим мылом.

- …я люблю, когда ты не споришь со мной!

Элейн завизжала со всей мочи феминистского протеста двадцатого века. Он сдернул с нее одеяло. Она попыталась вырваться из рук, которые стали удивительно похожими на щупальца осьминога, когда, покоряя, обхватили ее.

- Ай!

Элейн села и потрогала место на спине, в котором все время ощущалось какое-то давление. Чарльз наклонился и потянулся рукой. Широкое золотое кольцо заблестело в его ладони.

- Вот оно где! Я собирался преподнести его тебе в другой форме, но, так сказать, забыл о нем в пылу момента. Я, должно быть, вовремя забыл убрать его. Или потерял. Где-то здесь.

Чарльз схватил руку Элейн. Кольцо было теплым, нагретым их телами. Оно запылало на длинном белом изящном пальце. Пальце Элейн, а не Морриган. Морриган ничего не хотела делать с этим телом, которое принесло Элейн столько наслаждения.

- Чарльз, ты задумывался, почему это произошло? Почему я здесь? Ты думаешь, она и вправду была друидка?

Чарльз поднес руку Элейн к своим губам. Он поцеловал теплым долгим поцелуем ее палец, покрытый малозаметными царапинами, образовавшимися в результате ее недавних попыток стянуть кольцо.

- Нет, не думаю, что она была друидкой. По-прежнему существуют некоторые старые обряды. Белтейн, например. Правда, ни один из них не предполагает нанесение вреда другому. И так как ты здесь…

Чарльз играл с кольцом, вертя и вертя его вокруг пальца. - Думаю, мне несказанно повезло, я каждую ночь и в любое другое время, когда смогу уговорить тебя, буду доказывать тебе, что ты так же счастлива, как и я. И хотя некоторые события связаны с этим кольцом, я не суеверен. Однако, если ты хоть когда-нибудь, когда-нибудь попробуешь снять его опять, я отшлепаю твою попку. На самом деле, думаю, что стоит в качестве профилактики продемонстрировать…

- Чарльз!

Элейн обнаружила себя прижатой лицом к волосатому бедру Чарльза. Она повернула голову. Их одежда была разбросана по цветочному ковру. Солнце отражалось от озерной глади. Она почувствовала краткую ласку перед тем, как твердая рука шлепнула ее по ягодицам, не так, чтобы сильно, но, в самом деле, достаточно ощутимо.

Она попыталась разогнуться.

- Чарльз! Чарльз, нет! Чарльз, я люблю тебя! Смотри!

Чарльз замер. Черный лебедь плыл по озерной глади. Сзади него плыл белый. В нескольких футах от берега лебедушка грациозно нырнула в воду. Черный лебедь медленно кружил вокруг кормящейся подруги, сознавая свое лидирующее положение. Черная длинная шея вытянулась, затем изогнулась. Ярко-алый клюв начал прихорашивать перышки.

- Чарльз, они прекрасны!

Чарльз поглядел на окрашенные легким румянцем щеки Элейн.

- В самом деле.

Загрузка...