Прядильщица Снов

Глава 16. Прядильщица Снов

— Александра, ты слышала новость? — От голоса Астры, прозвучавшего прямо над ухом, и резкого аромата фиалок Аля невольно вздрогнула.

Медленно повернулась. Астра улыбнулась, но уголки ее губ не дрогнули, будто застыли в идеальной форме. Ее призрачные пальцы, холодные и слегка влажные, как стекло после дождя, коснулись Алиной руки, оставив на коже легкое покалывание.

— Говорят, сегодня придет сама Прядильщица Снов, — в ее глазах вспыхнули крошечные искорки.

По спине Али пробежали мурашки. Она вспомнила свой первый визит сюда — как дрожала от страха, глядя на этих прекрасных, но таких чужих существ. Теперь они стали ей роднее, чем люди в реальном мире. Роднее, чем мама, вечно обесценивающая ее проблемы. Роднее, чем одноклассники и их издёвки.

«Забавно».

— Это большая честь, да? — спросила Аля, содрогнувшись от потусторонней мелодичности и в собственном голосе: раньше она не замечала этого изменения.

Роза, хрупкая блондинка в платье цвета первого снега, с которой Аля познакомилась на балу, наклонилась вперед. Её бледно-голубые глаза напоминали осколки льда, но взгляд согревал. От нее исходил аромат древней библиотеки — пыльный, сладковатый, с нотками старого пергамента.

— Огромная честь, — прошептала Роза, нервно перебирая пальцами край скатерти. — Она так редко появляется на наших собраниях. Обычно Прядильщица занята своим искусством — плетет нити снов, создает нашу реальность.

Аля взглянула на свои руки — тонкие, с изящными пальцами и аккуратными ногтями, покрытыми лаком цвета жемчуга, и мягкими светящимися узорами из лунных красок, которые ей несколько ночей назад нарисовал Ноктюрн — узоры снова проявились, как только она опять перенеслась в дворец, и здесь это не показалось ей странным.

Она сжала кулаки, но даже в этом движении не осталось ни капли привычного напряжения — только плавная, отточенная грация.

— Я так счастлива быть здесь, с вами, — голос Али дрогнул. — В реальном мире я никогда… — она замолчала, проглотив комок в горле.

«Никогда не сидела за общим столом. Никогда не смеялась вместе со всеми. Только пряталась в тени, как забитый зверек».

— Все мы были одиноки там, — Астра словно прочитала ее мысли. Ее пальцы снова коснулись Алиной руки, на этот раз сильнее, почти болезненно. — Все мы искали место, где сможем быть собой. Настоящими собой.

Аля подняла глаза и увидела свое отражение в хрустальном бокале — идеальные черты лица, высокие скулы, губы, полные и ровные, без трещин и шелушения.

— Разве это настоящая я? — голос прозвучал неуверенно даже в этом совершенном теле.

Роза внезапно сжала её руку так сильно, что костяшки пальцев хрустнули под этим ледяным давлением. Боль пронзила запястье острой иглой, но через секунду исчезла — будто её нервные окончания уже начали перестраиваться под новые, совершенные параметры. Глаза блондинки потемнели, зрачки расширились и поглотили бледно-голубую радужку, пока не стали двумя бездонными колодцами.

— А кто сказал, что твоя настоящая сущность — та, уродливая оболочка? — голос Розы зазвенел, как разбитый хрусталь, губы растянулись в улыбке, но уголки рта оставались неестественно неподвижными, будто приклеенными. — Может, настоящая ты — именно эта, прекрасная? А тот мир просто исказил тебя, запер твою душу в теле, которое тебя недостойно?

Аля машинально осмотрела свои руки — гладкие, безупречные. Сжала пальцы, ожидая привычного приступа тошноты при воспоминаниях о своём старом теле, но вместо этого ощутила лишь лёгкое головокружение.

«Разве это плохо — забыть?» — пронеслось в голове.

«Зачем думать о том, болезненном мире, когда я здесь, в месте, где все совершенно?»

— А помните, как Александра впервые появилась здесь? — смех Астры рассыпался по залу стеклянными бусинами. — Такая растерянная, испуганная бедняжка!

— Я думала, вы все призраки, — пробормотала Аля, заставляя себя улыбнуться.

В ответ раздался хор смеха — идеально синхронизированного, будто запрограммированного. Звук обволакивал, как тёплая вода, смывал последние сомнения.

Как же приятно было смеяться вместе, а не сжиматься под градом насмешек. Как легко дышать, зная, что твоё дыхание не заставит кого-то брезгливо морщиться.

Она окинула взглядом зал. Своды терялись где-то в вышине, растворяясь в серебристой дымке, которая пульсировала в такт невидимой музыке. Стены то расширялись, то сжимались, и с каждым движением на их поверхности расцветали новые узоры: то морозные кристаллы, то переплетения виноградных лоз.

За столом из черного стекла сидели существа неестественной красоты. Их кожа переливалась перламутром, словно внутренняя поверхность раковины, а глаза светились изнутри — у одних холодным лунным светом, у других тлеющим огнем далеких звезд. Они двигались с плавной грацией, одновременно восхитительной и неправильной. Слишком плавной. Как если бы кто-то взял обычные человеческие движения и отполировал их до глянцевого блеска, убрав все случайные, живые неровности.

Аля провела ладонью по скатерти — белоснежной, но странно холодной на ощупь. От её пальцев на ткани остались едва заметные влажные следы, но тут же исчезли, будто впитались.

От вида местных блюд у Али перехватило дыхание. Фрукты светились изнутри маленькими лунами, внутри прозрачных конфет кружились созвездия, а в хрустальных кубках плескалась жидкость цвета расплавленного золота. Ягоды напоминали рубины, но с серебристой мякотью. Сквозь пирожные, увенчанные взбитыми сливками, просвечивали краски.

Аля вдохнула головокружительные ароматы — сладость меда, свежесть утреннего воздуха после грозы, терпкость спелых виноградин, пряность корицы, горечь темного шоколада. Затем потянулась к персику, но в последний момент отдернула руку. В груди что-то затрепетало неприятное предчувствие.

— Что такое, Александра? — голос Розы прозвучал прямо у нее за спиной и заставил вздрогнуть. Подруга наклонилась ближе, и Аля почувствовала, как холодное дыхание касается ее шеи. — Не хочешь попробовать?

Глаза Розы казались слишком голубыми. Слишком. Вблизи можно было разглядеть крошечные трещинки.

— Я… не знаю, можно ли, — призналась Аля, чувствуя, как под взглядом Розы ее новая, совершенная кожа покрывается мурашками. — Вы все такие… эфемерные. И еда тоже. А я…

Астра, сидевшая слева, залилась своим хрустальным смехом.

— Дорогая, ты просто еще не до конца перешла на нашу сторону, — ее пальцы, коснувшиеся Алиной руки, оказались удивительно тяжелыми, будто сделанными из влажного песка. — Когда придет время, ты сможешь есть все, что захочешь. И это будет в тысячу раз вкуснее, чем в твоем мире.

— И никогда не будешь поправляться, — в голосе Розы прозвучали металлические нотки.

Аля заставила себя рассмеяться, но смех застрял в горле. Даже здесь, в этом идеальном теле, она вдруг почувствовала знакомую зажатость в груди — ту самую, что испытывала каждый раз, когда в реальном мире подходила к зеркалу.

— Тише всем! — голос девушки в голубом платье разрезал воздух, как лезвие по шёлку. Её кристаллический смех, ещё секунду назад звучавший так беззаботно, оборвался на высокой ноте. Аля узнала её — эта блондинка встретила её в первый день в комнате с диваном и псише. Безымянная девушка с глазами цвета зимнего неба и улыбкой, от которой стыла кровь в жилах.

Мгновенная тишина обрушилась на зал. Даже свет люстр замер, перестав мерцать. Гости поднялись в едином порыве — настолько синхронно, что у Али закружилась голова. Она вскочила вместе со всеми, ощутив, как холодный пот стекает по спине под шелковым платьем. Её пальцы сами собой сжали край скатерти (настоящей ли? Или это была лишь иллюзия ткани?), оставляя влажные морщины на безупречной поверхности.

Двери распахнулись беззвучно, будто кто-то разорвал саму ткань реальности. И вошла Она.

Прядильщица Снов.

Её платье было самим ночным небом. Тёмная ткань переливалась глубиной космоса, в складках мерцали далёкие звёзды, а при движении обнажались участки кожи, усыпанные созвездиями, которых нет на земных картах. Аля вдруг поняла, что не может определить — движется ли Прядильщица или стоит на месте, в то время как весь зал неудержимо приближается к ней, как планеты, падающие в чёрную дыру.

Чёрные с фиолетовым отливом волосы аккуратно лежали в сложной причёске, но отдельные пряди выбивались и шевелились сами по себе, как щупальца глубоководного создания. На шее сверкало колье из камней, похожих на застывшие капли чернил. Но больше всего Алю поразили глаза — глубокие, бездонные, вбирающие в себя весь свет и не отдающие ничего взамен.

«Агата…»

Но нет, это была лишь бледная тень той женщины. Та Агата, с которой она занималась в психологическом кабинете, казалась теперь жалкой куклой по сравнению с этим божеством.

В одной руке Прядильщица держала веретено из чёрного дерева — древнее, потрёпанное, с выщербленными краями. В другой — нить, неестественно тонкую, почти невидимую. Лишь когда свет падал под определённым углом, она мерцала серебром, словно паутина, покрытая росой.

Аля почувствовала, как её идеальное тело дрожит. Сердце (было ли оно ещё её сердцем?) бешено колотилось, но не от страха — от предвкушения. Ведь это ради Неё она пришла сюда. Ради этого момента.

И тогда она увидела Его.

Рядом с Прядильщицей шел высокий юноша в черном костюме, расшитом серебряными нитями, которые переплетались в замысловатые узоры, напоминающие карту неизвестных созвездий. Шелковистые черные кудри обрамляли его бледное лицо, а глаза — ясные голубые, как лед на рассвете — смотрели поверх голов гостей с бесконечной тоской, словно он видел что-то, недоступное чужим глазам.

— Ноктюрн! — вырвалось у Али прежде, чем она успела сдержаться. Ее голос прозвучал слишком громко во внезапно наступившей тишине.

Астра вцепилась ей в запястье с такой силой, что под тонкой кожей выступили капельки жидкости, похожей на ртуть.

— Поклонись, глупышка, — прошипела она тоном, напоминающим скорее шелест сухих листьев под ногами. — Разве ты не видишь, кто перед тобой?

Аля машинально склонила голову, но не могла отвести взгляд от Ноктюрна. Почему он выглядел таким… изможденным?

Прядильщица легко взмахнула рукой, и все снова устроились за столами. Она заняла центральное место во главе стола, Ноктюрн сел справа от нее. Его лицо оставалось бесстрастным, но пальцы дрогнули, когда он коснулся скатерти.

— Мои дорогие дети, — голос Прядильщицы был мелодичным, но в нем слышались нотки металла. — Я рада видеть вас всех на нашем празднике. Вы все — избранные. Вы все — особенные. Вы все нашли дорогу сюда, на Ткань Снов, где нет места боли, уродству, страданиям.

Она обвела взглядом присутствующих, словно осветив каждого изнутри.

— Мы здесь собрались, чтобы отпраздновать еще одно пополнение в нашей семье, — продолжила Прядильщица, и Аля с ужасом поняла, что все взгляды обратились к ней. — Еще одна душа готова оставить тяготы реального мира и присоединиться к нам в вечном празднике красоты и совершенства.

Ноктюрн поднял взгляд и посмотрел прямо на Алю. В его глазах читалась мольба, но Аля не понимала, о чем он просит.

— Реальность, — продолжала Прядильщица, — это лишь одна из многих нитей в полотне мироздания. Нить, полная боли, несовершенства, разочарований. Зачем цепляться за нее, когда есть другие нити — нити грез, нити желаний, нити идеалов? Здесь каждый из вас может стать тем, кем всегда хотел быть. Здесь каждый прекрасен. Здесь каждый любим.

Аля слушала, и каждое слово находило отклик в ее душе.

Да, зачем возвращаться в тот мир? В мир, где ее ненавидят, где над ней смеются, где она чувствует себя уродливой и никчемной?

— В реальности, — голос Прядильщицы стал глубже и теперь проникал в самые потаенные уголки сознания, — люди гонятся за иллюзиями. За тем, что им навязывает общество. Красота, успех, богатство — все это эфемерно и субъективно. Но здесь, на Ткани Снов, иллюзия становится реальностью. Здесь вы можете быть теми, кем всегда мечтали стать, без усилий, без боли, без жертв.

Внезапно Алю охватил необъяснимый страх. Что-то в словах Прядильщицы, что-то в печальном взгляде Ноктюрна вызвало в ней волну тревоги. Она поднялась с места, чувствуя, как дрожат колени.

— Мне… мне нужно идти, — пробормотала она, обращаясь к своим призрачным подругам. — Простите.

Но Астра и Роза схватили ее за руки.

— Ты не можешь уйти, — прошептала Астра, и ее голос больше не был мелодичным. Теперь в нем слышалось шипение, как у потревоженной змеи. — Еще слишком рано.

— Ты обещала, — добавила Роза, обхватив запястье Али холодными, как лёд, пальцами. — Ты обещала присоединиться к нам.

— Каждый приходит на Ткань Снов по своей воле, — голос Прядильщицы разносился по залу, отражаясь от стен, усиливаясь, разделяясь на множество жутких шепотов. — Каждый делает выбор: продолжать страдать или обрести счастье. Продолжать быть уродливым или стать прекрасным. Умереть в одиночестве или обрести семью.

Свет в зале начал мигать. Сначала едва заметно, потом все сильнее. Люстры то ярко вспыхивали, то почти гасли, погружая все в зловещий полумрак. В эти моменты Аля видела, как менялись лица окружающих: красота становилась острее, хищнее, опаснее. Улыбки превращались в оскалы, глаза светились голодным блеском, пальцы, сжимающие ее руки, удлинялись, заострялись на концах.

— Останься с нами, — шептали они. — Навсегда. Никогда больше не будешь страдать. Никогда больше не будешь уродливой. Никогда больше не будешь одинокой.

— Останься, — фиолетовые глаза Астры сверкнули в темноте. — Здесь ты прекрасна.

— Останься, — белые пальцы Розы впились в кожу Али. — Здесь ты любима.

Аля вырвалась и побежала к выходу, но двери исчезли. Вместо них Аля увидела зеркала — десятки, сотни зеркал окружали ее со всех сторон. Зеркала разбились и покрылись трещинами, но в каждом осколке Аля видела свое идеальное отражение.

— Посмотри на себя, — шептали двойники. — Посмотри, какой ты можешь быть. Всегда. Навечно.

И из каждого фрагмента разбитого стекла на нее смотрело ее собственное лицо, идеальное и прекрасное, и говорило:

— Останься. Останься. Останься.

Сердце Али колотилось в груди, как загнанная птица. Ужас сжимал горло, мешая дышать. Она металась между зеркалами, пытаясь найти выход, но везде видела только идеальную версию себя.

И сквозь этот хаос, сквозь шепот зеркал и голосов призрачных друзей, она услышала его — тихий, но настойчивый голос Ноктюрна:

— Аля!

«Не Александра. Аля. Он назвал меня так».

Она обернулась, пытаясь увидеть его среди моря зеркал, но видела только свои отражения, которые требовали все громче, все настойчивее:

— Останься! Останься! Останься!

— Сегодня, — выкрикнула Аля, не понимая, откуда пришли эти слова, словно кто-то говорил ее устами. — На мосту. Обещаю!

— Аля! — снова позвал Ноктюрн, и его голос был полон боли и отчаяния.

Звон будильника ворвался в сознание Али, разрывая сон. Она подскочила на кровати, задыхаясь; сердце едва не выпрыгивало из груди.

Комната плыла перед глазами, контуры предметов расплывались, звуки доносились как сквозь вату.

Мама стояла в дверях, недовольно поджав губы.

— Аля, ты опять проспала! — в ее голосе звучало раздражение. — Уже третий раз на этой неделе. Что с тобой происходит?

Аля смотрела на маму, не понимая, как она может вести себя так, будто ничего не случилось. Будто Полина не исчезла из реальности. Будто Аля не провалилась в кошмар, где ее реальное «я» становится все более размытым, а идеальный образ из снов — все более настойчивым. Будто она не пыталась покончить собой, спрыгнув с моста.

«Мост. Я пообещала».

Алю всю окатило холодом, как от ледяного душа, но она попыталась сделать вид, что всё хорошо.

— Я… я плохо спала, — пробормотала она, спуская ноги с кровати. Голова кружилась, во рту пересохло.

— У тебя пятнадцать минут, чтобы собраться, — отрезала мама. — Я не хочу каждый день выслушивать от классной, что ты опаздываешь!

Она ушла, оставив Алю в полумраке комнаты. Пятнадцать минут до очередного дня в школьном аду. Пятнадцать минут до насмешек, издевательств, презрительных взглядов. Пятнадцать минут до реальности, которая хуже любого кошмара.

Аля механически натянула школьные брюки и блузу, расчесала спутанные волосы. Все движения давались с трудом, словно тело сопротивлялось возвращению в ненавистный мир. «На мосту. Обещаю». Эти слова пульсировали в голове зловещей навязчивой мелодией.

Аля вошла в школьный коридор с первым звонком. Такие же опаздывающие, как она, ученики спешили в классы, но, стоило ей пройти мимо, разговоры тут же стихали, а затем возобновлялись с новой силой — уже о ней.

— Это она, — услышала Аля чей-то громкий шепот. — Воровка. Та самая.

— Точно, я видела видео. Прикинь, она даже не отрицала.

— Говорят, у нее в сумке нашли кучу краденых вещей.

— Я слышала, она еще и бредит. Рассказывает о несуществующих людях.

Слова вонзались ледяными иглами в кожу, проникали в кровь, вызывая холод во всём теле. Воздух в коридоре становился густым, с каждым вдохом становилось труднее дышать. Плитка под ногами пульсировала, искажалась и растекалась, как в зеркальном лабиринте. Аля опустила голову, избегая смотреть по сторонам; её щёки пылали.

«Что за видео? О чём они говорят? Что происходит?»

Пальцы до боли сжали лямку рюкзака — единственный якорь в ускользающей реальности. Даже школьные запахи — столовой, дешёвых духов и пота — превратились в тошнотворную волну.

Учительница ещё не пришла, и прямо около класса Аля сразу натолкнулась на Лизу. Из-за низкого роста и аккуратных каштановых косичек она выглядела почти ангелом, спустившимся с небес, но в глазах таилось что-то жёсткое, металлическое. В руках она держала дорогой смартфон в блестящем чехле.

— О, вот и наша звезда! — воскликнула она, увидев Алю. Её звонкий и мелодичный голос эхом отразился от стен коридора, привлекая внимание окружающих. — Смотри, какая популярность! Уже пять тысяч просмотров!

Она протянула телефон, и Аля увидела на экране саму себя. Видео было снято вчера, когда она выбежала из класса после инцидента с якобы украденным шарфом. Картинка немного дрожала — снимали явно на ходу, тайком. Камера следовала за ней, фиксируя каждое неловкое движение: как она идёт по коридору, сутулясь, неуклюже переставляя ноги, как её рыжие волосы спутанной копной закрывают лицо.

А потом — самое страшное. Вот она останавливается у окна и шепчет что-то, обращаясь к пустоте. Обрывки фраз, отчаянных, умоляющих:

«Полина, я помню тебя… Но почему они забыли?»

Закадровый голос Лизы комментировал происходящее с притворным сочувствием, от которого веяло ледяным презрением:

— Наша школьная психопатка. Разговаривает с воображаемыми друзьями и ворует вещи. Совсем крыша поехала.

Грудь Али сдавило невидимыми тисками. Острый спазм прошёл от солнечного сплетения к горлу, перехватывая дыхание. Земля едва не ушла из-под ног, а стены коридора пульсировали в такт ударам сердца.

Это — ещё хуже, чем травля Полины.

Полина была стервозной, но предсказуемой. Она всегда действовала прямолинейно: грубые слова в лицо, издёвки и сарказм, публичные насмешки над весом. Нападала в лоб, как разъярённый бык.

Лиза же — другая. Тихая, незаметная, она всегда оставалась в тени Полины. Но внутри неё скрывалась настоящая тьма — холодная, расчётливая, безжалостная. Тьма не из вспышек гнева и мгновенной жестокости, а из терпеливого выжидания, планирования, наслаждения чужими страданиями. И теперь эта тьма обрушилась на Алю всей своей силой.

— Пять тысяч людей увидели, какая ты на самом деле, — прошептала Лиза ей на ухо, наклонившись так близко, что Аля почувствовала аромат её приторно-сладких духов и холодное змеиное дыхание. — И это только начало.

За спиной Лизы собралась небольшая группа — три девочки и два парня из классов помладше, все с телефонами наготове. Они смотрели на неё, как на странный экспонат — с любопытством, смешанным с брезгливостью.

Аля хотела ответить, закричать, что всё это ложь, что Полина существовала, что она не воровка. Что она не сумасшедшая. Что весь этот мир сошёл с ума, а не она. Но слова застряли в горле. Реальность снова начала расплываться перед глазами, звуки стали приглушёнными, будто сквозь толщу воды, а цвета — слишком яркими, почти ядовитыми.

Холодный пот выступил на лбу, между лопатками. Виски сдавило, словно обручем. В голове пульсировала единственная мысль.

«Бежать, бежать, бежать».

А потом, сквозь рябь искажённой реальности, она увидела Романа.

Он сидел на своём привычном месте на последней парты, безучастно глядя в окно. Солнечный свет, льющийся через стекло, создавал вокруг него почти нереальное сияние, словно он был пришельцем из другого мира. Или ангелом. Или демоном.

«Он всё помнил. Он знал правду о Полине. Но не вмешивался. Почему?»

И вдруг, как вспышка, в памяти Али всплыли слова из сна.

Слова, произнесённые серебристым голосом её идеального отражения:

«На мосту. Обещаю».

— Что застыла, психопатка? — Лиза помахала рукой перед её лицом. — Опять видишь призраков?

Окружающие засмеялись, доставая телефоны. Они хотели новых кадров, нового шоу, нового унижения.

Но Аля больше не чувствовала страха. Внутри растекалось странное спокойствие — прозрачное, холодное, как вода на дне глубокого колодца. Она медленно подняла голову и посмотрела прямо в глаза Лизе.

— Знаешь, — сказала она тихо, но отчётливо, — иногда призраки реальнее живых.

В глазах одноклассницы мелькнуло смутное беспокойство. Так смотрит человек, внезапно обнаруживший, что игрушка, которую он считал сломанной, вдруг начала двигаться сама по себе.

— Ты точно чокнутая, — пробормотала Лиза, отступая на шаг.

Аля просто развернулась и пошла к своему месту, чувствуя, как взгляды буравят её спину, но уже не испытывая той боли, что раньше.

Проходя мимо Романа, она замедлила шаг. Он смотрел на неё с тревогой, словно пытался прочесть её мысли.

— Сегодня после уроков, — прошептала она, не глядя на него. — На мосту.

На уроке литературы все буквы расплывались перед глазами, сливаясь и распадаясь, превращаясь в причудливые узоры. В этом танце чёрных линий ей мерещились тонкие нити, похожие на сны в бледных пальцах Прядильщицы — невозможно длинные, сверкающие, как лунная дорожка на воде.

Свет октябрьского солнца, пробивающийся сквозь жалюзи, рисовал на странице мерцающие золотистые полосы. В одной из них Аля на мгновение увидела своё отражение — не настоящее, с тусклыми рыжими волосами и веснушками, а то, идеальное, с сияющей кожей и выразительными глазами.

— Кострова, повтори, пожалуйста, что я только что сказала, — приглушённый голос учительницы литературы, Людмилы Петровны, донёсся словно сквозь толщу воды.

Аля медленно подняла голову, чувствуя, как шея затекла от долгого сидения в одной позе. Мир вокруг колебался, терял чёткость. Класс расплывался, стены то приближались, то отдалялись, а лица одноклассников искажались, как в кривом зеркале парка развлечений.

На месте Людмилы Петровны на мгновение возникла высокая фигура в тёмном одеянии. Прядильщица с её чёрным веретеном и тонкими, как паучьи лапки, пальцами, смотрела на Алю гипнотическим взглядом. Но видение длилось лишь долю секунды и тут же исчезло, оставив после себя лишь ощущение холодка на коже.

— Я… я не знаю, — пробормотала Аля, чувствуя, как горячая волна стыда поднимается от шеи к щекам, заливая лицо предательским румянцем.

Людмила Петровна — женщина средних лет с усталыми глазами и всегда аккуратно уложенными каштановыми волосами — устало посмотрела на неё сверху вниз.

— Конечно, не знаешь, — вздохнула учительница, поправляя очки в тонкой оправе. — Ты опять витаешь в облаках, Аля. Мы обсуждаем «Войну и мир», а ты, кажется, находишься где-то в другой вселенной.

Эти слова странно резонировали внутри.

«В другой вселенной. Если бы она только знала, насколько права».

Аля действительно была не здесь — её разум блуждал по серебристым тропинкам Ткани Снов, где реальность подчинялась другим законам, где время текло иначе, а боль не могла до неё дотянуться.

Сны.

Ткань Снов.

Место, ради которого Полина пошла на страшный шаг. Но теперь и сама Аля собиралась присоединиться к ней: терять больше нечего.

«Сегодня. На мосту. Обещаю».

Звонок с последнего урока прозвенел для Али как сигнал к действию, словно молния в тишине ночного леса. Она быстро собрала свои вещи, руки тряслись от волнения. Поверх учебников положила картину с идеальным образом и шарф Полины — сразу оба ключа между реальностями, чтобы всё точно получилось.

Когда Аля вышла из класса, за спиной раздался знакомый смешок. Обернувшись, она увидела Лизу рядом с двумя семиклассниками — Денисом Петровым и Колей Барановым. Оба славились своим хулиганским поведением и состояли на школьном учёте, но их защищали богатые родители, спонсировавшие школу. Это знание добавляло горечи к унижению.

— Вот она, — Лиза указала на Алю с ухмылкой, как на диковинное животное. — Помните, что нужно делать?

Денис поднял телефон с уже открытой камерой.

— Конечно, — кивнул он с азартным предвкушением, будто только что нашёл сокровище. — Снимать жирную психичку в естественной среде обитания.

— И комментировать все её действия, — добавил Коля с мерзкой улыбкой, словно это было частью какого-то зловещего шоу. — Типа как в роликах про животных.

Аля почувствовала, как внутри всё сжимается от страха и обиды. Они собирались снимать её, следить за ней, выкладывать очередное видео, чтобы публика смеялась над «психичкой». В этот момент мир вокруг неё стал серым, холодный пот стек по спине. Но останавливаться было нельзя; она не могла позволить им поймать её.

— Эй, психичка! — раздался за спиной голос Дениса. — Куда бежишь?

— Может, к своим воображаемым друзьям? — смех Коли острым лезвием вонзился в её душу.

«А что, если они правы? Что, если я действительно схожу с ума?»

Они следовали за ней, но не бежали, а просто шли быстрым шагом, продолжая снимать. Аля обернулась и увидела, что они держат телефоны на вытянутых руках, направив камеры на неё.

— Итак, друзья, — серьёзным тоном прокомментировал Денис, словно вел репортаж, — перед нами редкий экземпляр школьной психички в момент побега из места обитания.

— Обратите внимание на характерные признаки, — подхватил Коля зловещим шёпотом. — Испуганный взгляд, нелепая походка, повышенная потливость.

Аля снова побежала, страх придавал ей сил. Она свернула за угол, обогнула дворы, петляя между домами, стараясь оторваться от преследователей. Но они не отставали.

— Смотрите, как она бежит! Прям как бегемот в нашем зоопарке! — голос Дениса, полный издевки, догонял её.

— Сейчас задохнётся, — добавил Коля. — У жирных плохая выносливость.

Их смех и комментарии ранили больнее любых тычков и толчков. Каждое слово било точно в цель, попадало в самые изувеченные участки её души. Каждый смешок ножом вонзался в сердце, оставляя за собой кровоточащие раны.

Но впереди, за поворотом, уже виднелся мост. Старый мост над рекой Зимницей, где в тёплую погоду любили романтично прогуливаться парочки, но в промозглый осенний день было пусто.

Добежав до середины моста, она остановилась. Преследователи отстали, но всё ещё стояли в начале моста. Они снимали её на расстоянии, не решаясь подойти ближе, словно боялись, что её боль может заразить их.

Дрожащими руками Аля достала из сумки картину — портрет идеального образа с Ткани Снов. И шарф Полины — последнее доказательство, что одноклассница существовала, была реальна.

«Наверное, реальна».

Сжимая «ключ» в руках, она подошла к краю моста, где кто-то выломал перила, оставив лишь зияющий провал. Внизу, на приличном расстоянии, темнела река. Холодное и мрачное осеннее течение уносило опавшие листья, будто сама природа избавлялась от всего лишнего.

Аля посмотрела вниз, и её накрыла волна головокружения.

Высоко. Страшно.

«Но разве не страшнее возвращаться в мир, где тебя ненавидят? Где над тобой смеются? Где ты — никто?»

Перед глазами внезапно возник образ — Полина, лежащая на полу школьного туалета, вся в собственных рвотных массах и крови. Её лицо — бледное, с синеватым оттенком, словно вылепленное из воска. Губы шевелятся, произнося одно слово: «Помни».

Воспоминание было таким ярким, таким реальным, что Аля покачнулась, ощущая, как земля уходит из-под ног.

Всё это действительно происходило. Но никто, кроме неё и Романа, не помнил Полину. Как будто её никогда не существовало. Как будто кто-то вытер её из памяти всего живого, оставив только мёртвую пустоту.

— Эй, психичка! — голос Дениса врезался в сознание, как нож в мягкое тесто.

Аля вздрогнула, и мир вокруг резко вернулся в фокус — потрескавшийся асфальт под ногами, ржавые перила, вонь речной воды. Она машинально сжала в руках картину, углы холста впились в ладони.

Коля подошёл так близко, что Аля почувствовала его дыхание, пахнущее чипсами и дешёвой газировкой.

— Смотри-ка, она себя нарисовала! — он выхватил картину одним резким движением, будто отрывая пластырь. — Только на рисунке она не такая жирная!

Холст замерцал в его руках — идеальная Аля с полотна презрительно улыбнулась обидчику.

— Дай посмотреть! — Денис потянулся, но Коля отпрыгнул, задев плечом Алин рюкзак. Он упала на асфальт с глухим шлепком, и оттуда выплеснулось содержимое — учебники, тетради с аккуратными подписями, розовый дневник с наклейками.

— Ого, здесь вся её жизнь! — Коля пнул рюкзак ногой, разбрасывая вещи. — Дневник, наверное, есть? С секретиками?

Они перебрасывали сумку друг другу, не давая Але её поймать. Их смех отражался от поверхности реки, усиливаясь, превращаясь в целый хор издевательских голосов.

— Фу, как скучно, одни учебники, — разочарованно протянул Коля. — Я-то думал, у психопатки будет что-то интересное.

— Зато смотри, какой экстрим! — Денис указал на Алю, стоящую у края моста. — Она что, прыгать собралась? Псих, конечно, но кто о ней пожалеет?

— Никто, — хохотнул Коля. — Даже мамка её будет рада, что больше не надо кормить эту тушу.

Их слова донеслись до Али сквозь пелену слез. Они были правы. Никто не пожалеет. Никто даже не заметит её исчезновения, потому что она сознательно сотрёт себя с полотна мироздания, сознательно отправит уродливую Алю вместе со всеми её воспоминаниями в небытие.

И хорошо.

Шаг ближе к краю. Ещё шаг.

И вдруг — шаги. Твёрдые, быстрые, они не оставляли сомнений, что их хозяин знает, куда идёт.

Лица Дениса и Коли исказились — сначала удивлением, затем страхом. Аля не обернулась, но кожей почувствовала его присутствие.

— Что здесь происходит? — голос Романа прозвучал спокойно, но со стальными нотками.

Он подошёл так близко, что Аля учуяла его запах — не дешёвый одеколон, как у других парней, а неуловимо знакомый аромат дождя и старых книг в библиотеке.

Как у Ноктюрна.

Коля замер с её сумкой в руках. Роман одним движением выхватил её и нанёс точный удар под рёбра. Не со всей силы — ровно настолько, чтобы Коля согнулся, задыхаясь, как рыба, выброшенная на берег.

— Ещё раз тронешь её вещи — и полетишь с моста, — Роман говорил тихо, с привычным вялым спокойствием, подводя обидчика к провалу в перилах. — Хочешь?

Денис сначала попытался рассмеяться, показывая свою браваду:

— Ты дебил? Я тебе сейчас…

Но Роман наклонил его ещё сильнее, практически укладывая животом на край обломанных перил. Лицо Дениса резко побледнело при виде темной воды далеко внизу.

— Я спрашиваю, хочешь полететь? — в голосе Романа не было злости, только холодная дерзость, от которой мурашки бежали по коже.

— Н-нет, — выдавил Денис, побледнев, как мел. — П-пусти меня, чувак. Я больше не буду.

Роман отпустил его, позволив обоим хулиганам убежать, и повернулся к Але.

— Аля, — голос Романа стал мягче, в нём даже прозвучала непривычная смесь решимости и нежности. — Отойди от края. Пожалуйста.

Аля не двигалась. Вечерний ветер трепал её волосы, забирался под лёгкую куртку, заставляя дрожать — но не от холода. Сердце колотилось, как безумное, но не от страха падения, а от близкого присутствия Романа.

Он был здесь. Он заступился за неё. Но почему? И почему в его голосе ей слышались знакомые интонации Ноктюрна? Те же переливы, та же музыкальность, та же глубина, от которой внутри всё переворачивалось.

Осеннее солнце пробилось сквозь свинцовые тучи и осветило его лицо. На мгновение Але померещился в его чертах отблеск Ноктюрна — та же линию скул, тот же изгиб губ, те же тени под глазами, словно нарисованные искусным художником.

Конечно. Ноктюрн. Это он звал её с Ткани Снов. Это его голосом говорил Роман, потому что границы между мирами истончались, рвались, как старая ткань. Ноктюрн ждал её там, в мире, где она будет любима и счастлива, в теле мечты.

— Ноктюрн! — радостно выкрикнула она, чувствуя, как разливается внутри тепло. — Я уже иду к тебе!

И, не дав себе времени на сомнения, сделала шаг вперед, в пустоту, в бездну между реальностями.

Инстинкт самосохранения сработал в последний момент. Когда ноги оторвались от твердой поверхности, Аля вскрикнула и по инерции выбросила руку вперед, схватившись за кусок ржавой арматуры, торчащий из разрушенных перил. Металл был холодным, шершавым от коррозии. Острые края впились в кожу, раздирая ладонь до крови.

Теперь она висела, цепляясь одной рукой за мост. Снизу гудела река — тёмная, неприветливая, с бурлящими потоками и маленькими водоворотами, которые даже отсюда напоминали крошечные воронки. Ветер обдавал холодом заплаканное лицо, забирался под одежду. Пальцы, сжимающие металл, начали неметь, рука дрожала от напряжения — вот-вот отпустит спасительную опору.

В этот момент ловкие руки схватили её за запястье. Роман. Он лег на край моста, удерживая её своей хваткой, не давая упасть. Его прикосновение показалось ей горячим, почти обжигающим на фоне холода вокруг.

— Держись, Аля! — в его голосе прозвучал страх, не деланный, не наигранный, а первобытный ужас человека, боящегося потерять что-то дорогое. — Я тебя вытащу!

— Нет! — закричала она, чувствуя, как из глаз снова текут слёзы, смешиваясь с каплями накрапывающего дождя. — Отпусти! Я хочу к нему! К Ноктюрну!

Она пыталась вырваться, извивалась, словно пойманная рыба, но Роман слишком сильно сжал её запястье. Медленно, преодолевая её сопротивление, он начал подтягивать её вверх. Аля отбивалась свободной рукой, отталкивалась от моста, но все тщетно. Каждое движение Романа сочилось решимостью и уверенностью.

Оказавшись на поверхности моста, Аля не сумела сдержать истерику от пережитого стресса. Плакала, кричала, пыталась снова бежать к краю, но Роман держал её крепко, не давал пошевелиться.

— Успокойся, — его тихий, но твердый голос в тот момент пробрал Алю до самых костей. — Все хорошо. Ты в безопасности.

— Ничего не хорошо! — всхлипнула Аля, вырываясь, ощущая, как от её движений одежда задирается, обнажая ненавистные складки на животе. — Оставь меня в покое!

Роман не отпускал её, но его взгляд упал на картину, лежащую неподалеку ярким пятном на сером асфальте. Он потянулся к ней, свободной рукой поднял и посмотрел на нарисованный образ. Его глаза расширились — явно понял.

— Это… что? — спросил он, хотя наверняка знал ответ.

— Это я, — прошептала Аля, на мгновение перестав вырываться. — Настоящая я. Такой я должна быть. Такой меня видит Ноктюрн.

Роман изучил рисунок долгим, тяжелым взглядом. Его глаза бегали по изображению, словно что-то ища, а потом блеснули осознанием. Не говоря ни слова, он разорвал картину пополам, потом еще раз, и еще, пока от неё не остались лишь мелкие клочки; ветер тут же подхватил их и унес в реку, как осенние листья.

— Нет! — закричала Аля, в слезах бросаясь к летящим обрывкам. — Что ты наделал?!

Она упала на колени, собирая жалкие клочки бумаги, но большинство уже улетело, растворившись в сером пейзаже осеннего дня. Слёзы застилали глаза, руки дрожали, она царапала асфальт и искала недосягаемое.

— Зачем?! — она повернулась к Роману, глядя на него с отчаянием и яростью, чувствуя, как сердце разрывается от боли утраты. — Зачем ты спас меня? Зачем порвал картину? Ты такой же, как они все! Ты смеешься надо мной! Тебе нравится смотреть, как я мучаюсь!

— Аля… — он хотел что-то сказать, но она не дала ему закончить.

— Я жирная уродина! — закричала она, не слушая его, выплёскивая всю накопившуюся боль. — Я ненавижу себя! Я ненавижу эту жизнь! Ткань Снов была моим единственным шансом на счастье! А ты все сломал!

Роман подошел ближе и понимающе положил руку ей на плечо, но Аля отскочила, как от огня, словно его прикосновение могло обжечь.

— Не трогай меня! Ты все испортил! Ты разрушил мой единственный шанс!

— Аля, послушай меня, — голос Романа стал мягче, в нём прозвучали новые, но в то же время болезненно знакомые нотки, заставившие Алю на мгновение замереть. — Это не шанс. Это ловушка.

— Ложь! — Аля топнула ногой, словно капризный ребенок, чувствуя, как от этого движения трясётся ненавистный жир. — Ты просто завидуешь! Все вы завидуете, потому что я нашла путь туда, а вы — нет!

— Аля, — в этом вздохе было столько усталости, словно он нёс на своих плечах весь мир. — Ты хочешь навсегда остаться на Ткани Снов, так? В воображаемой реальности, фантазии?

— Да! — выкрикнула Аля, отталкивая его и отходя ближе к краю моста; бетон под ногами стал скользким от начинающегося дождя. — Да, потому что здесь у меня нет жизни! Здесь я страшная, жирная, ни на что не способная! Здесь я заслуживаю только ненависти и насмешек! Ты не понимаешь, каково это — ненавидеть себя каждую секунду, каждый миг! Каждый раз, когда видишь свое отражение! Каждый раз, когда надеваешь одежду, которая все равно сидит как на корове! Каждый раз, когда слышишь шепот за спиной!

Она снова побежала к краю, крича:

— Я хочу к Ноктюрну! Я люблю Ноктюрна!

Роман догнал ее в два шага, схватил за плечи и развернул к себе. Его лицо оказалось совсем близко, он посмотрел ей в глаза с отчаянной решимостью.

— Ноктюрн — это я. Только не здесь.

Аля замерла, а потом рассмеялась — истерично, со слезами и нотками паники.

— Хватит издеваться! — она снова попыталась вырваться, но пальцы Романа держали её крепко, как стальные обручи. — Ты не можешь быть Ноктюрном! Он добрый, понимающий, заботливый, а ты — просто эгоистичный придурок! Издеваешься надо мной! Так же, как они! Уходи!

Ледяной ветер хлестал по лицу, трепал волосы, забирался под одежду, но Аля не чувствовала холода — только жгучая обида и гнев разливались внутри расплавленной лавой.

— Я не издеваюсь, — В глазах Романа промелькнуло что-то тёмное, болезненное. — Смотри.

Он засучил рукав пиджака и рубашки чёткими, уверенными движениями, будто раскрывал давнюю тайну. Обнажилось бледное запястье с выступающими голубоватыми венами под тонкой кожей. На внутренней стороне руки тускло мерцал полустертый рисунок — контуры нот и созвездий, выполненные синими и зелёными красками, которые светились изнутри даже в неярком осеннем свете.

Аля ошеломленно замерла. Время будто остановилось. Окружающий мир — мост, река, облетающие деревья — всё растворилось, осталось только это запястье с мерцающим рисунком. Она нанесла это прямо на Ноктюрна на Ткани Снов несколько дней назад, когда они остались наедине в роскошной дворцовой комнате с камином. Тогда они рисовали лунными красками друг на друге, но на теле Али в реальном мире не осталось и следа.

— Это… это… — Аля протянула дрожащую руку, осторожно, будто боялась, что рисунок исчезнет от прикосновения, растает, как утренний туман. Пальцы скользнули по коже Романа — теплой, живой, реальной. Рисунок не исчез. Под пальцами она чувствовала биение пульса, ощущала слегка шероховатую текстуру кожи.

— Это твоя работа, — подтвердил Роман. Его голос теперь звучал иначе, с теми самыми интонациями, которые она так любила в Ноктюрне — мягкими, обволакивающими. — Ты нарисовала его мне несколько дней назад.

Воспоминание нахлынуло с удивительной ясностью, словно кто-то открыл дверь в комнату, полную образов и звуков. Она помнила мягкий свет звезд, отражающийся в глазах Ноктюрна. Помнила трепещущее сияние свечей, шёлковые простыни, нежные объятия, жгучие поцелуи. Помнила всё.

— Ты… ты действительно… — слова будто застревали в горле. — Но как это возможно? Роман, я видела тебя выходящим из кабинета Агаты перед моим первым сеансом.

— Теперь ты понимаешь? — спросил он. В его взгляде мелькнуло что-то похожее на надежду, смешанную со страхом.

— Он… реальный? — прошептала Аля, снова прикасаясь к рисунку, боясь поверить. — Ноктюрн, он…

— Только для тебя и меня, — тихо ответил Роман. Ветер трепал его волосы, и на мгновение Аля увидела в нем то, чего раньше не замечала — уязвимость. — Для остальных — просто странные серебристые разводы на коже.

— А у меня его нет… потому что я там в другом теле?

Роман мрачно кивнул. Аля пристально посмотрела на него, отыскивая в холодных чертах теплый взгляд Ноктюрна, его мягкую улыбку, его внимательность. И сейчас, когда все маски были сняты, она как никогда чётко заметила это — те же глаза, та же линия губ, тот же наклон головы.

— Это правда? — она все еще не могла поверить, хотя доказательство было прямо перед ней. — Но как? Ты тоже ходишь к Агате?

Горькая усмешка исказила лицо Романа, сделав его более усталым и даже взрослым.

— О, у меня все немного сложнее…

— Расскажи, — всхлипнула Аля, все еще держась за его руку, словно боясь, что он исчезнет, если она отпустит, растворится в воздухе. — Пожалуйста.

— Я расскажу, — он мягко высвободил руку и поправил рукав, скрывая рисунок, но Аля знала, что он там, под слоями ткани. — Но не здесь. Когда ты успокоишься, передумаешь прыгать с моста и будешь готова выслушать. Обещаешь?

Аля кивнула, утирая слезы рукавом. Шершавая ткань куртки царапала кожу, но это ощущение было почти приятным — оно возвращало её в реальность. От абсурдности всей ситуации ей хотелось одновременно смеяться и плакать. Вся её жизнь за последние недели напоминала безумный сон, от которого невозможно проснуться. Каждый день — лестница, ведущая вниз, в темноту, в неизвестность. И теперь, когда ей предложили объяснение, она цеплялась за него, как за спасительную соломинку.

Они отошли от моста, сели на скамейку в парке неподалеку. Деревья вокруг уже почти оголились, лишь кривые ветви костлявыми пальцами тянулись к серому небу. Редкие прохожие спешили по своим делам, кутаясь в куртки и шарфы, не обращая внимания на двух подростков. Аля обхватила себя руками, чувствуя озноб — то ли от холода, то ли от пережитого стресса. Её пальцы задрожали, и она сжала руки в кулаки, чтобы скрыть эту дрожь.

— Я спокойна, — выдохнула она, хотя внутри все еще бушевал ураган эмоций: страх, недоверие, надежда, любопытство — все смешалось в один запутанный клубок. — Я готова выслушать. И я… я не буду прыгать с моста. Обещаю.

Роман кивнул, глядя куда-то вдаль. Его четкий и красивый профиль вырисовывался на фоне серого неба. Сейчас, в этом освещении, он действительно напоминал Ноктюрна, только без привычной полуулыбки. Он положил руки на колени и переплёл пальцы, словно сдерживал какое-то движение.

— Агата — моя мать, — затуманенно начал он, и Аля вздрогнула от неожиданности.

Это признание — как удар под дых, выбивающий весь воздух из лёгких.

«Прядильщица Снов тоже была матерью Ноктюрна на Ткани Снов», — от этой мысли по спине пробежал холодок.

— Но она не просто психолог, — голос Романа стал тише, словно он опасался, что их подслушают. — Она… из другого места. Божество из другой реальности. Она — Прядильщица Снов.

Аля затаила дыхание. То, что она подозревала, что чувствовала интуитивно, оказалось правдой. Всё встало на свои места — странное поведение Агаты, её гипнотический голос, её способность заставлять забывать… Все детали складывались в единую картину, одновременно пугающую и завораживающую.

— Она создает иллюзии, — голос Романа был ровным, но Аля чувствовала скрытую боль за каждым словом, словно каждое признание иглой впивалось в сердце. — Создаёт и разрушает. Плетёт сны, которые кажутся реальностью, и стирает воспоминания о том, что когда-то было реальным. Принимает образ прекрасной женщины, играет на человеческих слабостях, предлагает им идеальную жизнь в обмен на… на маленькие жертвы. До тех пор, пока человек не готов отдать всё — свою личность, свою память, своих близких. Она забирает всё. Их сны, желание, отчаяние. Ткань Снов — это не убежище. Это ловушка.

Холодок пробежал по спине Али. Вокруг становилось всё темнее, солнце почти скрылось за горизонтом, и сумерки чернильным пятном расползались по небу. Фонари в парке ещё не зажглись, и деревья вокруг них казались молчаливыми стражами, охраняющими их разговор.

Аля помнила это ощущение — когда на Ткани Снов её окружили призрачные друзья, не давая уйти. Когда их лица становились странно текучими, глаза — пустыми и стеклянными. Когда зеркала говорили с ней, убеждая остаться, и в каждом отражении она видела себя идеальной, такой, какой всегда мечтала быть. Когда Прядильщица Снов говорила о выборе, который на самом деле не был выбором, а лишь иллюзией свободы.

— Но если она… божество из другого мира, — медленно проговорила Аля, пытаясь осознать масштаб услышанного, чувствуя, как голова начинает кружиться. — То ты…

— Нет, я не божество, — Роман покачал головой. — Агата не совсем моя родная мать.

В полумраке его лицо показалось вырезанным из мрамора: бледным и идеально симметричным.

— Я родился сновидцем — тем, кто с рождения способен перемещаться между реальностями без проводников. Возможно, именно поэтому она меня и выбрала.

— Сновидцем? — Аля не могла отвести от него взгляда. Теперь, когда она знала правду, Роман выглядел иным — загадочным, непостижимым, словно фигура из древнего мифа, затерявшаяся в современном мире.

— Я могу попасть на Ткань Снов без сеансов гипноза, без проводников, без ключей, — пояснил Роман, откидываясь на скамейку. — Могу переплетать свои сны со снами других, если знаю этих людей в реальной жизни. И да, я помню тех, кто уходит из реального мира ради иллюзий Ткани Снов. Помню, когда все остальные забывают.

— Как Полину, — тихо сказала Аля, и имя одноклассницы повисло между ними, словно тяжёлая капля дождя, готовая сорваться. Воспоминание о Полине вновь кольнуло сердце иглой тоски.

— Как Полину, — подтвердил Роман.

«Тени под его глазами стали глубже, или это просто игра вечернего света?»

— Прости, что порвал твой рисунок, но это был опасный проводник. Каждый раз, когда ты смотрела на него, часть тебя уходила туда, на Ткань Снов. И с каждым разом вернуться было бы все сложнее.

Он отвел взгляд, словно избегая смотреть ей в глаза, чтобы случайно не показать что-то слишком личное, слишком интимное. Ветер усилился, принося с собой запах влажной земли и опавших листьев — запах осени, увядания, конца.

— Поэтому ты меня спас сегодня, — Аля обхватила себя руками, защищаясь от холода, который, казалось, шёл не только снаружи, но и изнутри. — Ты знал, что я собираюсь сделать.

— Ты пообещала это там, а потом говорила в школе, — кивнул Роман. На его лице отразилась внутренняя борьба, словно он решал, сколько ещё можно рассказать.

Аля посмотрела на свои руки, пытаясь систематизировать мысли. Обычные руки Али Костровой — полные пальцы, обкусанные ногти, заусенцы. Такие знакомые и такие несовершенные, совсем не похожие на изящные руки её идеальной версии из мира снов. События последних недель обретали смысл, детали складывались в общую картину, но от этого становилось только страшнее.

— Кто ты? — спросила она внезапно, поднимая глаза и встречая его взгляд, глубокий и непроницаемый, как беззвёздное ночное небо. — На самом деле. Ты — Ноктюрн или Роман?

— И то, и другое, — он улыбнулся уголком рта, и в этой полуулыбке Аля наконец увидела отголосок того Ноктюрна, которого знала на Ткани Снов, как вспышку света во тьме — мимолётную, но яркую.

— Ноктюрн — это псевдоним, который я использовал, когда писал музыку. Пытался выразить то, что чувствовал, через ноты, через мелодии. Это помогало… на какое-то время.

— Но на Ткани Снов ты… другой, — Аля вспомнила нежность в голосе Ноктюрна, его терпение, его способность слушать, не осуждая. — Более открытый, более… добрый.

— Там ты общаешься с идеальным воплощением человека, — Аля вдруг услышала в его голосе те самые интонации, которые так любила в Ноктюрне. — С тем, кем он хотел бы быть. С его светлой стороной, отделенной от тьмы и боли. Но я помню все, что происходит там. Каждый разговор, каждую встречу, каждое прикосновение.

Его последние слова заставили Алю покраснеть. Жар прилил к щекам, и она была благодарна сумеркам, скрывающим её смущение. Она вспомнила нежные моменты с Ноктюрном — их разговоры под звёздным небом у моря, их поцелуи, рисунки друг на друге…

— Но ты тогда же встречался с Полиной, — вдруг вспомнила она, и эта мысль кольнула неожиданной ревностью. — Я видела вас… целующимися около торгового центра.

«Неужели он встречался со мной на Ткани Снов, а с Полиной в реальном мире? С двумя девушками одновременно?»

Аля нервно потупила взгляд, словно сказала что-то невероятно постыдное. Роман вздохнул так устало и печально, что Аля пожалела о своем вопросе.

— Я не любил Полину, — сказал он просто; в его голосе не было ни защиты, ни оправдания — только констатация факта. — Мы создавали иллюзию отношений, чтобы помогать друг другу оставаться в реальном мире. Чтобы был якорь, что-то, что не давало бы нам полностью уйти в мир снов. Но в итоге все вышло только хуже.

Аля кивнула, пытаясь не показать, как эти слова облегчили что-то внутри неё. Она знала, что это эгоистично — испытывать облегчение, когда речь шла о Полине, навсегда потерянной там.

— Ты был в её снах? — спросила Аля, вспоминая, что Роман упоминал о способности переплетать свои сны с чужими. Она представила, как их сознания соединяются, словно струи разных рек, сливающиеся в единый поток.

— Мы договорились не вмешиваться в сны друг друга, — покачал головой Роман. — Это… слишком интимно. И опасно. Особенно с Полиной, учитывая, насколько сильно её тянуло к Ткани Снов.

Аля кивнула, пытаясь осмыслить все услышанное. Странная, новая реальность, открывающаяся ей, одновременно пугала и завораживала.

— Надеюсь, теперь ты не считаешь меня бабником…

Роман произнёс это с лёгкой иронией, но за ней Аля услышала настоящее беспокойство. Он поднялся со скамейки, плавно подошел к мосту и сел на перила, опасно отклоняясь спиной над рекой. Внизу чернела вода, похожая на расплавленную смолу, на поверхности изредка вспыхивали отражениями далёких фонарей.

— Рома, осторожнее! — в ужасе выкрикнула Аля, бросаясь к нему. Сердце её сжалось от страха — только что она сама стояла там, и вот теперь он.

И тут же осеклась, вспомнив, что он не любил, когда его называли Ромой. Смущенно опустила взгляд, чувствуя, как краска заливает лицо, как будто совершила непростительную ошибку.

Но Роман только улыбнулся — той самой улыбкой Ноктюрна, от которой у нее всегда теплело в груди, словно кто-то зажигал маленькое солнце между рёбер. В этой улыбке было столько нежности, столько понимания, что Аля на мгновение забыла, где находится.

— Боишься, что упаду и навсегда стану Ноктюрном? — он чуть наклонился назад, испытывая судьбу, играя с опасностью, как ребёнок с огнём — зная, что может обжечься, но не в силах устоять перед завораживающим танцем пламени.

— Боюсь за твою жизнь, — тихо ответила Аля, протягивая ему руку. Собственные пальцы казались ей слишком толстыми, неуклюжими, недостойными его прикосновения, но страх за него был сильнее самоуничижения. — Пожалуйста.

Роман посмотрел на нее долгим взглядом, проникнутым усталостью, болью и смутной многолетней тоской. Потом легко соскочил с перил и оказался рядом с ней так близко, что она почувствовала тепло его тела.

И Аля не выдержала. Бросилась к нему, обхватила руками, прижалась всем телом, чувствуя, как колотится сердце — её или его, она не могла разобрать. Его пиджак был прохладным и чуть влажным от речного тумана и накрапывающего дождя, но под ним ощущалось тепло. Тонкая ткань не защищала от холода октябрьского дня, и Аля чувствовала, как он слегка дрожит — не от страха, а от холода.

Она вдыхала его запах — теплый, с нотками чего-то древесного, как будто кедр и сандал смешались с легким ароматом цитрусов. Тот же запах, который она ощущала, когда была рядом с Ноктюрном на Ткани Снов. От этого воспоминания по коже пробежали мурашки. Сердце билось где-то в горле, и Аля сама не понимала, рада она этому или напугана.

Руки Романа неуверенно легли ей на спину, словно он сомневался, стоит ли отвечать на объятие здесь, в реальности. А потом, когда Аля не отстранилась, он крепче прижал ее к себе, положил подбородок на ее макушку.

И в этот момент Ткань Снов с ее идеальной красотой, вечным летом и призрачными друзьями показалась Але не более, чем далеким воспоминанием, блёклой картинкой, несравнимой с яркостью настоящего мгновения.

— Тебе не холодно? — тихо спросила Аля, чувствуя, как он слегка дрожит в своем тонком пиджаке.

— Нет, — уверенно ответил Роман, крепче прижимая ее к себе, словно боялся, что она исчезнет, растворится, как сон при пробуждении. — Совсем не холодно.

И Аля поняла, что он лжет, но эта ложь была такой светлой, такой теплой, что она просто улыбнулась и прижалась к нему еще ближе, делясь своим теплом.

Слова застыли на губах, но всё равно сорвались — тихие, почти неслышные, как шелест осенних листьев под ногами:

— А ты правда всё помнишь? Всё-всё?

Аля заметила, как дрогнула вена на его виске — единственный признак волнения.

— Всё-всё, — от нежности в его голосе у Али затрепетало сердце. — Каждое слово. Каждый жест. Каждое прикосновение.

Внизу под мостом тёмная вода напоминала расплавленное зеркало — искажённое, мутное, но всё ещё отражающее блики фонарей и силуэты их фигур. Аля невольно отвела взгляд от воды — даже такие отражения вызывали дрожь.

— А ты… — она помедлила, собирая слова в предложение, как разбросанные осколки стекла, боясь порезаться об острые края, — ты сразу понял, что во сне той… красавицей… была я?

Вопрос уколол изнутри. Ненавистная тревога снова поднялась из глубины, зашептала привычные слова:

«Зачем спрашиваешь? Ты же знаешь ответ. Твоё настоящее лицо отталкивает. Всегда отталкивало».

Эти мысли — как старые шрамы, которые начинают ныть при смене погоды, напомнили о былых ранах.

Роман повернулся к ней, и в его глазах отразились огни набережной.

— Сразу, — просто ответил он. — Я же сновидец.

Его слова повисли между ними. Сновидец. Тот, кто способен во сне путешествовать по мирам снов и помнить всё. Абсолютно всё.

Аля не заметила, как начала теребить край куртки от волнения.

— И тебе… — голос предательски дрогнул, слова колючками застряли в горле. — Тебе не противна моя настоящая… внешность?

Роман посмотрел на неё долго, изучающе. Без отвращения, но и без лжи. Его взгляд словно видел сквозь кожу — прямо в душу. В полумраке его глаза выглядели почти чёрными, но Аля знала, что они небесно-синие.

— Реальное всегда лучше воображаемого, — произёс он наконец. — Настоящее невозможно подделать.

Он поднял руку — медленно, словно опасаясь спугнуть — и осторожно коснулся её волос. Крепче прижался к ней дрожащим телом. Аля едва не вздрогнула от этого прикосновения.

— Живая Аля гораздо лучше, — добавил он, и его холодные пальцы невесомо скользнули по прядям её непослушных волос. — Забавно, что твои веснушки напоминают созвездия с Ткани Снов…

Что-то сжалось в груди Али. Радость? Страх? Надежда? Дыхание перехватило, и она отстранилась из его объятий, боясь поверить в реальность происходящего.

— Но почему ты избегал меня здесь? — вопрос вышел слишком прямолинейным, почти обвиняющим. — Раньше? До… до моста?

Роман убрал руку, и Але сразу стало холоднее, словно он забрал с собой часть тепла. Он отвёл взгляд, посмотрел вдаль, туда, где городские огни сливались с тёмным октябрьским небом.

— В последнее время я постоянно уходил от реального мира, — голос Романа прозвучал глуше, словно признание давалось ему с трудом. — Ткань Снов… она затягивает. Там всё идеально. Всё подстраивается под твои желания. Я избегал реальных людей, потому что они… непредсказуемы. Ненадёжны.

Он сделал паузу, и Аля услышала, как где-то вдалеке проехала машина, разбрызгивая лужи. Этот звук — такой обыденный, такой реальный — заземлил их разговор, вернул из фантазий в мир асфальта, фонарей и дождливых вечеров.

— А после встречи с тобой там, на Ткани Снов… — он наконец повернулся к ней, и в его глазах отразилась глубинная боль, — я испугался, что если мы начнём общение здесь, в реальном мире, это сделает нам только хуже. Что вместе мы сильнее увязнем в иллюзии.

— И что изменилось? — спросила она тихо, почти шёпотом, будто громкие слова могли расколоть этот хрупкий момент доверия.

Его лицо стало серьёзнее, почти мрачным, даже круги под глазами, которые бросились ей в глаза в первый же день их знакомства, словно потемнели.

— Полина, — произнёс он. — После того, что случилось с ней… Я понял, что не хочу быть следующим. Не хочу, чтобы ты стала следующей. Я хочу бороться с Тканью Снов, а не подчиняться ей.

Его слова прозвучали как клятва, как обещание самому себе. Аля увидела, как искренность этого признания отражается во всём его существе — в напряжённом изгибе плеч, в сжатых губах, в решительном взгляде. Роман, стоящий перед ней сейчас, соединил в себе черты холодного старшеклассника и тёплого, понимающего Ноктюрна. Он был настоящим — с его страхами, сомнениями, решимостью и уязвимостью.

— И… — он запнулся, — я хочу помочь тебе.

Она сделала шаг навстречу и вновь позволила себе положить голову ему на плечо. Сквозь ткань пиджака Аля почувствовала биение его сердца — быстрое, взволнованное, как и её собственное.

— Мы теперь будем вместе? — прошептала она, и в её голосе прозвучала надежда. — Здесь? В реальности?

Она впитывала это мгновение всеми чувствами: тепло его тела, запах осеннего вечера, шум ветра в голых ветвях. Вкус осеннего воздуха на губах — терпкий, с привкусом увядания. Картинка, которую она хотела сохранить в памяти навсегда: мост, река, огни, и они вдвоём, настоящие в этом непридуманном мире.

Сердце билось где-то в горле, и внутри разливалось странное чувство — словно она летела, парила над землёй и одновременно стояла на ней крепче, чем когда-либо.

Но вдруг она ощутила, как тело Романа напряглось. Его дыхание изменилось — стало глубже, тяжелее. Аля подняла голову и заметила, как его черты лица заострились, а глаза потемнели.

— Сначала ты должна узнать кое-что обо мне, — его голос прозвучал глухо, почти чуждо. — Возможно, после этого ты меня возненавидишь.

Холод пробежал по спине, и дело не в осеннем ветре. В его глазах отразилась тьма и боль, которую она раньше не замечала.

Которая отличала холодного Романа от нежного Ноктюрна.