Прядильщица Снов

Глава 5. Маска королевы

Полина

Полина прекрасно знала, как выглядит силуэт победительницы со стороны. Стильная причёска развевалась на ветру, бёдра покачивались под облегающей синей юбкой, а каблуки новых ботильонов стучали по разбитому асфальту жалкого, ненавистного Зимнеградска. Она наслаждалась эффектом — украдкими взглядами, оборачивающимися мальчишками, завистливыми шёпотами подруг.

В свои шестнадцать она уже чувствовала себя королевой.

— Господи, Катя, ты реально собираешься это есть? — Полина резко остановилась и ткнула длинным ногтем в булочку, которую подруга уже подносила ко рту. — Ты в курсе, сколько в ней углеводов? Да ты на неделю вперёд калорий съешь!

Катя Волкова замерла с открытым ртом, её веснушчатое лицо залила краска стыда. Булочка мгновенно исчезла обратно в пакет, будто была не куском хлеба, а горящей спичкой — забавно.

— Я… просто не завтракала, — пробормотала она, опуская взгляд. — И в школе не ела.

— И правильно сделала, — Полина закатила глаза. — Я тоже не завтракала и не обедала. Знаешь, почему? Потому что у меня есть дисциплина, а у тебя нет.

— Ты и без диеты худая, — пробормотала Катя, убирая пакет в потёртую кожаную сумку.

— Я не худая, Кать, — поправила Полина, морщась от её недалёкости. — Я просто работаю над собой. У меня есть дисциплина.

«Почему они такие наивные? Худоба не достаётся от природы!»

Лиза Скворцова и Даша Маслова переглянулись, пряча улыбки. Они знали правило: встать на сторону Полины, поддержать, подыграть. За это она позволяла им находиться в своей орбите, греться в лучах её популярности.

— Ты вчера пропустила такую драму на физ-ре, — Лиза ловко перевела тему. — Кострова чуть не заехала Ларинскому мячом по лицу. Он отскочил, как ужаленный.

— Она ещё ему так улыбнулась, как дебилка, — добавила Даша. — Боже, было так противно наблюдать. Эта жируха реально думает, что у неё есть шанс?

Полина сделала паузу, эффектно отбросив с лица несколько светлых прядей.

— Она просто лохушка, — с лёгкой усмешкой произнесла она, слегка запрокинув голову.

Девочки взорвались смехом — слишком громким, слишком восторженным и неестественным. Но Полине — плевать. Адреналин растекался по венам, словно наркотик. Она впитывала свою дозу превосходства, ежедневную инъекция власти, даже когда вела их за собой по серому школьному двору после уроков. Стройную гибкую Дашу с её идеальным шпагатом, тихую, но остроумную Лизу и восторженно смотрящую на неё Катю, мечтающую когда-нибудь тоже постройнеть. Полина ощущала себя центром вселенной.

— А может, Аля действительно случайно промахнулась? — неуверенно предположила Катя.

Полина резко обернулась, и та вжала голову в плечи, будто ожидая удара.

— Ты её защищаешь? — голос Полины звенел от напряжения. — Тебе её жалко, да?

— Нет, я просто…

— Ты просто что? — Полина сделала шаг к ней, и весь мир будто замер. — Тебе нравится эта зашуганная корова?

— Полина, я не это имела в виду, — голос Кати дрогнул.

Полина смерила её холодным взглядом, а затем резко улыбнулась и легонько щёлкнула её по носу.

— Расслабься, я пошутила, — усмехнулась она. — Господи, у тебя такое лицо было!

Девочки нервно засмеялись, одновременно с облегчением и напряжением.

— Как же я ненавижу эту школу! — с чувством выдохнула Полина, когда они вышли за ворота. — Кто вообще придумал это тупое название? Зимнеградск. Как будто тут круглый год зима!

— Ну, почти! — горько усмехнулась Лиза. — Девять месяцев минимум.

Каштановые пряди подруги выбились из-под её шапки, а на щеках играл румянец от холода. Лиза всегда выглядела небрежно, но в этом была её прелесть. Сегодня её яркий жёлтый шарф эффектно сочетался с чёрным пальто.

Они прошли мимо облезлых трёхэтажек с выцветшими вывесками: «Парикмахерская «Локон», «Аптека», «Ремонт обуви». Ветер дул в лицо, путался в волосах, забирался холодной рукой под пальто. Осень здесь — не красивое время года из фотографий в социальных сетях, а безнадёжный период между недолгим летом и бесконечной зимой.

В такие моменты Полина ощущала себя единственной вспышкой света в сером существовании подруг. Без неё они, казалось, растворились бы в унылом пейзаже города. Для них она была окном в другой мир — мир стиля, красоты и надежд на лучшее. Она раздавала им крохи своего внимания, а они ловили каждое слово, как голодные птенцы.

Но никто из них не знал, что она сама — такой же голодный птенец, только научившийся прятать свой голод за безупречным макияжем и дизайнерской одеждой.

— Кстати, вы знали, что у Климовой из одиннадцатого «Б» анорексия? — небрежно бросила Полина, наблюдая за реакцией.

— Да, она вроде в больнице лежала, — кивнула Лиза.

— Какой ужас! — пробормотала Катя, инстинктивно поправляя расстёгнутое пальто, которым пыталась скрыть недостатки фигуры.

— Странно, — Полина задумчиво покрутила кулон в форме луны. — Она была почти идеальна. Наверное, перестаралась.

— Ты же не думаешь, что анорексия — это хорошо?

Катя испуганно посмотрела на неё.

— Это же смертельная болезнь.

— О, Кать, конечно, нет, — Полина закатила глаза. — Я просто говорю, что Климова всегда была красивой. В ней было что-то… утончённое.

Она заметила, как Катя опустила глаза, словно пытаясь спрятаться от этих слов. Подруга никогда не станет утончённой — с её широкими бёдрами и круглым лицом — как бы ни старалась. Полине было почти жаль её. Но Катя свято верила в себя, а Полина поддерживала ей веру, наслаждаясь превосходством.

Ей нравилось ловить собственное отражение в витринах магазинов, в лужах, в тёмных окнах автобусов. Проверять, не выбился ли волос из причёски, не размазалась ли тушь, не легло ли пальто неправильной складкой. Она видела себя со стороны, как фото в глянцевом журнале: высокая, стройная, с осиной талией, подчёркнутой широким ремнём на дизайнерском сером пальто. Под ним — ненавистная школьная форма, которую она разбавляла брендовыми брошками. На длинных и стройных ногах — идеально сидящие ботильоны на устойчивом каблуке. Ни грамма лишнего жира. Она работала над этим месяцами.

Её украшения — изящные, но каждое со смыслом. Серебряная цепочка с кулоном — подарок отца перед его уходом. Жемчужные серёжки — от бабушки на шестнадцатилетие. Браслеты с подвесками — собственная покупка на сэкономленные деньги, как напоминание о достижении цели.

За спиной — сумка, стоившая больше месячной зарплаты матери. Отец прислал её из отпуска с новой семьёй. «Чтобы ты не думала, что я о тебе забыл», — написал он в записке, будто дорогая вещь могла заменить отца. Хотя иногда Полине казалось, что да, могла. По крайней мере, сумку не приходилось умолять о алиментах.

— Посмотрите, что это за убожество! — заметила Полина, когда они проходили мимо сквера, блеклого, как старая фотография. — Даже деревья здесь выглядят депрессивно.

И правда, почти облетевшие тополя и клёны мрачно качали ветвями. Сквозь них проглядывало грязно-серое небо, низкое, будто крышка, накрывающая Зимнеградск. Воздух был влажным и холодным — дышать им казалось пыткой. Полина ненавидела эти улицы, эти дома, эту вечную сырость, пробирающуюся под кожу и заставляющую чувствовать себя грязной.

Она мечтала о тёплых странах, где всегда солнце, где можно носить лёгкие платья и не думать о складках на теле.

— Клянусь, после школы я сваливаю отсюда, — заявила Полина. — Буду тусоваться в Милане или Барселоне, встречаться с горячими итальянцами и ходить на настоящие показы, а не на жалкие школьные дискотеки.

Она представляла себя на побережье: загорелая, в белом платье, с бокалом в руке, среди красивых и успешных людей. Море, пальмы, яхты — и ни намёка на прошлое.

Девочки неуверенно кивнули, не понимая, но боясь признаться. Они не видели жизни за пределами Зимнеградска. Город душил, но давал ложное чувство безопасности — как клетка: есть колесо, поилка, опилки. Всё для выживания, но не для жизни. Разве что Катя разок путешествовала в Турцию, но это не в счёт.

— Любишь загорелых парней с кубиками? — подколола Лиза. — Надоели наши прыщавые придурки?

Подруги захихикали, но как-то неуверенно. Полина знала, что Даше нравился Дима из одиннадцатого «А». Да и Лиза поглядывала на старшеклассников, но её стандарты были выше.

— Кстати, о парнях, — Полина понизила голос. — Как думаете, ради кого я сегодня прогуляю танцы?

Три пары глаз впились в неё. Она выдержала паузу, наслаждаясь их нетерпением.

— Мы идём гулять с Ларинским, — наконец выдала она, следя за реакцией.

Лиза аж приоткрыла рот, Даша замерла, а Катя удивлённо заморгала.

— С Ларинским? — Лиза округлила глаза. — Ты серьёзно?

— Ну да, — Полина пожала плечами, изображая небрежность. — Он сам предложил. Сказал, что я ему нравлюсь.

— Правда? Ты же жаловалась, что он сливается, — недоверчиво посмотрела Даша.

— Это была часть игры, — отмахнулась Полина. — Он просто козлился. На самом деле мы переписываемся, и он сам позвал меня в парк.

Это была ложь. Роман никогда не писал ей первым. Единственное, что она о нём знала — он, как и она, раньше жил в Питере. Но о прошлом он говорил мало.

Сегодня она сама подошла к нему на перемене и предложила встретиться. Заявила, что нужно обсудить что-то важное и непубличное. И, конечно, лучезарно улыбнулась. Он подумал, но, заинтригованный, согласился.

— Он сам написал? — Даша не сдавалась. — Ты же говорила, что он не пишет первым.

— Боже, Даша, ты как следователь! — Полина закатила глаза. — Да, написал. Окей? Сказал, что ему нравятся мои посты, и позвал погулять.

В глазах подруг мелькнула зависть. Это радовало, но одновременно оставляло пустоту. Полина наслаждалась их завистью, но также мечтала, чтобы кто-то знал правду: Роман Ларинский не писал ей, не звал на свидания, в школе общался с ней вяло. Но она не сдавалась. Рано или поздно он будет её — просто потому, что она так решила.

— Ну, девчонки, мне сюда, — она остановилась у своего подъезда обычной девятиэтажки с облупившейся штукатуркой и тяжёлой металлической дверью. — Надо подготовиться. Не ждите меня на танцах.

— Наденешь что-то сексуальное? — подмигнула Лиза.

— Возможно, — Полина загадочно улыбнулась. — Но не слишком. Должна оставаться интрига.

— А нам потом всё расскажешь? — Лиза смотрела на неё горящими глазами.

— Может быть… Посмотрим.

Даша фыркнула, закутываясь в спортивную зелёную куртку. Её тёмные волосы были собраны в небрежный хвост, а на лице — минимум макияжа. Даша всегда отмахивалась от разговоров о собственной внешности, но Полина знала всю правду: та украдкой разглядывала себя в зеркале, когда думала, что никто не видит.

Девочки обменялись формальными объятиями — не настоящими, а лишь лёгкими прикосновениями. Полина никогда не позволяла прижиматься к себе, будто боялась, что они почувствуют, какая она хрупкая под маской уверенности.

Она зашла в подъезд, поморщившись от вони — кошатины, борща, сырости. Стены, когда-то салатовые, покрылись трещинами и граффити. Полина поднялась по лестнице, стараясь не касаться перил.

«Кто знает, сколько грязных рук их трогало».

Седьмой этаж, квартира тридцать пять. Она замерла перед дверью, прислушиваясь. Тишина. Может, матери не было дома. Может, повезло, и она спокойно подготовится к встрече с Романом.

Полина открыла дверь — и застыла.

Благословенная тишина оказалась обманом — из спальни матери доносились приглушённые стоны, скрип кровати, прерывистое дыхание. Опять. Уже третий раз за неделю. И каждый раз — новый мужчина.

Желудок болезненно сжался от отвращения и голода одновременно. Руки задрожали, отчего ключ едва не выпал. Видимо, мать не ожидала, что она вернётся так рано и пропустит танцы.

Полина бесшумно закрыла дверь, сняла ботильоны, оставила сумку на прихожей тумбе. Кухня, гостиная, её комната — безопасная зона. Но чтобы добраться туда, придётся пройти мимо приоткрытой двери материнской спальни.

Она сделала глубокий вдох и на цыпочках пробралась по коридору.

— Только не смотреть! Только не смотреть! — шептала она, но глаза предательски скользнули в щель приоткрытой двери.

На мгновение перед глазами мелькнули переплетённые тела, двигавшиеся в странном ритме. Крашенные в блонд волосы матери раскидались по подушке. Его спина, покрытая испариной, блестела в тусклом свете. Лиц она не разглядела — и слава богу. Но и этого хватило, чтобы ком подступил к горлу.

«Как животные… Тупые животные».

Полина знала этот сценарий наизусть. Мать находила мужчин в баре, на работе или через приложения. Приводила их домой, когда думала, что дочери не будет. Они исчезали под утро, часто даже не запоминая её имени. А потом она сидела на кухне в халате, курила одну сигарету за другой и смотрела в окно пустым взглядом. Но теперь, кажется, появился кто-то постоянный — этого мужчину Полина видела уже не впервые.

«Неужели?»

Полина проскользнула в свою комнату, щёлкнула замком, втолкнула наушники в уши и включила музыку на полную громкость — лишь бы не слышать звуков из-за стены. Повалилась на кровать, ощущая, как слабость разливается по телу. В глазах потемнело, заплясали чёрные точки. Она не ела ничего с утра, кроме яблока и нескольких глотков воды — да и то потом вызвала рвоту. Шестьсот калорий в день — её предел сейчас, и даже эти калории давались с трудом. Но она терпела, потому что терпеть голод легче, чем быть некрасивой, как Кострова, как мать.

Полина разглядывала свои руки — тонкие, с проступающими венами и косточками. Колени выпирали из-под колготок, рёбра можно было сосчитать под тонкой блузкой. Она знала, что красива. Знала, что мальчишки сходят по ней с ума, а девчонки кусают локти от зависти.

«Почему же тогда внутри так пусто?»

Где-то в глубине души таился ужас: а вдруг она станет такой же? Вдруг вся эта красота и популярность — лишь отсрочка перед неизбежным падением? Вдруг однажды она окажется на месте матери — постаревшей женщиной, ищущей подтверждения своей ценности в постели с едва знакомыми мужчинами?

Полина впилась взглядом в зеркало напротив кровати. Лицо совсем побледнело, под глазами залегли тёмные круги, хотя утром она тщательно замаскировала их консилером. Губы, накрашенные яркой красной помадой, сейчас потеряли цвет. В глазах — усталость и отвращение ко всему происходящему за стеной.

Она поднялась с кровати, слегка пошатываясь. Чёрные точки снова заплясали перед глазами, но она проигнорировала их. Подошла к шкафу, распахнула створки. Внутри ровными рядами висели тщательно подобранные наряды.

Пальцы сами нашли тёмно-синее платье с высоким воротом — строгое, но подчёркивающее каждый изгиб фигуры. К нему — тонкие колготки, серебряные серёжки с сапфирами, любимый лунный кулон на цепочке. И чёрное пальто нараспашку — для завершения образа.

Да, в этом она пойдёт на встречу с Романом. В этом добьётся своего. Потому что она — Полина Лунёва, а она всегда получала желаемое.

За стеной раздался особенно громкий стон, затем наступила тишина. Полина знала, что дальше — разговоры шёпотом, звук открываемой бутылки вина, возможно, смех. А потом всё заново, пока он не уйдёт, оставив мать с пустотой внутри.

Три года. Три года мать тщетно убеждала себя в собственном счастье.

Полина вспомнила тот день три года назад, когда мать объявила о переезде из Петербурга в эту дыру под названием Зимнеградск. Тогда она разрыдалась впервые после развода родителей. Это оказалось хуже предательства — настоящее убийство всех её надежд. Петербург, пусть серый и дождливый, оставался настоящим городом с перспективами, возможностями, культурой. Там можно было мечтать, становиться кем-то, строить будущее.

— Ты не понимаешь, Полина, — говорила мать, методично складывая вещи в коробки. — В Петербурге мы никто. Там у нас будет своя квартира, хорошая работа, нормальная жизнь.

— Нормальная жизнь? В Зимнеградске? — Полина смотрела на неё с недоверием. — Там даже названия улиц звучат как диагноз!

— Тебя никто не спрашивает, — отрезала мать. — Тебе тринадцать лет. Ты будешь жить там, где я скажу.

— Папа бы никогда…

— Твой папа живёт в трёхкомнатной квартире с новой женой и её сыном, — голос матери звенел от напряжения. — И ни разу не предложил тебе остаться с ним. Так что хватит. Он сделал свой выбор.

Так они и оказались здесь — в Зимнеградске, маленьком городке в трёх часах езды от Петербурга. Достаточно далеко, чтобы не бывать там каждые выходные, и достаточно близко для постоянных воспоминаний о прошлой жизни.

Полина фыркнула, разглядывая свои ногти. Идеально накрашенные, как и всё в этой квартире. Несмотря на ужасный подъезд, мама постаралась с ремонтом. Большая гостиная с панорамными окнами, дорогой диван, стеклянный журнальный столик, картины на стенах, модные светильники, которые мать выбирала с таким энтузиазмом, будто они могли заполнить внутреннюю пустоту. Но пустота осталась. И стала только больше.

Да, у матери хорошая работа — менеджер в фармацевтической компании, частые командировки, достойная зарплата. У неё было всё необходимое — и даже больше.

Но какой смысл в дизайнерских вещах, если нет семьи? Какой смысл в красивой квартире, если она превратилась в проходной двор для случайных мужчин?

— Идиотка, — прошептала Полина, вставая и направляясь на кухню.

Желудок свело от голода. Она почти не ела уже три дня, но сейчас внутри всё горело. Она открыла холодильник и уставилась на содержимое: йогурты, фрукты, сыр. Всё выглядело аппетитно, но она не могла. Не могла.

Ей казалось, что она толстая. Что скоро станет такой, как Аля Кострова.

«Кострова».

Полина открыла телефон и пролистала фотографии, пока не нашла случайный снимок из столовой. Начала разглядывать фото с болезненным интересом. Аля выглядела как воплощение главного страха Полины — полная, рыхлая, в бесформенной одежде, лишь подчёркивавшей её полноту. Рыжие волосы собраны в неаккуратный хвост, на лице — ни грамма косметики, только веснушки и нездоровый румянец. На снимке Аля сидела за столом, держала в руках булочку и глупо улыбалась.

Полину передёрнуло от отвращения и страха одновременно. Страха, что однажды она может стать такой же. Что стоит ей расслабиться, начать есть нормально — и она превратится в такое же бесформенное существо, которое все будут игнорировать, высмеивать или, что ещё хуже, жалеть.

— Никогда, — прошептала она сухими губами. — Лучше сдохну.

Желудок снова свело, но она лишь отпила воды из стакана. Это пройдёт. Голод всегда проходит, если потерпеть. А она умела терпеть.

Вода была холодной, почти ледяной, и это немного успокоило.

За дверью раздались шаги — мать и незнакомый мужчина вышли из спальни. Смех. Голоса. Полина схватила стакан и юркнула в ванную, захлопнув за собой дверь. Сердце колотилось, руки дрожали от злости и унижения.

Она села на край ванны, уставившись на своё отражение в зеркале. Бледное лицо, заострившиеся скулы, тёмные круги под глазами. Она знала, что похудела за последние недели — все джинсы болтались на бёдрах, рёбра проступали под кожей. Но ей всё равно казалось, что этого недостаточно.

Медленно она приподняла блузу, разглядывая живот. Плоский, впалый. Но ей померещилась какая-то складка, неровность — что-то лишнее, от чего нужно избавиться. Она ущипнула кожу на животе — совсем немного, но достаточно, чтобы почувствовать отвращение.

За дверью слышались голоса, смех, звон посуды. Они проводили время на кухне. Полина стиснула зубы, стараясь не вслушиваться, но голоса всё равно проникали сквозь дверь — мамин, высокий, с притворной весёлостью, и его — низкий, с хрипотцой.

— …давно здесь живёте? — спросил он.

— Почти три года, — ответила мама. — Переехали из Питера.

— И как тебе Зимнеградск?

— Тихо, спокойно. Для Полины хорошая школа недалеко. И работа у меня неплохая.

Полины.

Она знает, что я дома? Ей плевать, что я могу все слышать, видеть, знать?

Полину затрясло от злости. Она резко включила душ на полную мощность, чтобы заглушить их голоса. Горячая вода хлестала по кафелю, заполняя ванную паром. Она опустилась на пол, прислонилась спиной к прохладной стене и закрыла глаза.

Голод и злость смешивались, превращаясь в тошноту. Перед глазами поплыли чёрные точки. Она знала это состояние — так организм протестовал против голодания. Но она была сильнее своего тела. Она контролировала его, а не оно её.

Раньше, в Петербурге, у них была другая жизнь. Мать работала в крупной фармкомпании, но не на руководящей должности — обычным медпредставителем. Зато они были семьёй — отец, мать и она. Отец трудился в IT, часто работал из дома. Они вместе ужинали, выезжали за город, ходили в театры и музеи.

А потом он встретил её — коллегу, моложе на двенадцать лет. И всё полетело к чертям. Сначала скандалы, потом — холодная война, затем — развод и раздел имущества. Квартира осталась отцу, потому что он вложил в неё деньги от продажи бабушкиного наследства. Им с матерью досталась компенсация — хватило на жильё в Зимнеградске, но не в Питере.

И вот они здесь. Мать с головой ушла в карьеру и в бесконечную череду романов. А Полина… Полина просто пыталась выжить. Пыталась стать лучше, красивее, успешнее — вопреки всему.

Ей вспомнился один вечер, случившийся примерно год назад. Мать вернулась с работы рано, что происходило редко. У неё было хорошее настроение — получила премию за перевыполнение квартального плана. Купила пиццу и бутылку вина, включила музыку, расставила тарелки на столе.

— Сегодня праздник, — объявила она, разливая себе вино. — Давай поужинаем вместе, как нормальные люди.

Полина помнила, как смотрела тогда на эту пиццу — большую, ароматную, с тянущимся сыром и пепперони. Желудок скрутило от голода, но она лишь покачала головой:

— Я на диете.

Мать фыркнула, отпивая вино из бокала:

— Боже, Полина, тебе пятнадцать лет. Какая диета? У тебя прекрасная фигура.

— Не такая прекрасная, как могла бы быть.

Мать посмотрела на неё долгим взглядом, потом покачала головой:

— Знаешь, в твоём возрасте я тоже комплексовала. Мне казалось, что я недостаточно красивая, недостаточно стройная. Я мечтала быть похожей на моделей из журналов. И что в итоге? Всю молодость потратила на диеты и переживания. А потом встретила твоего отца. И он полюбил меня такой, какая я есть. И я подумала: какой же это был идиотизм — мучить себя столько лет!

Полина посмотрела на неё с недоверием. На эту женщину, которая, как ей казалось, выпивала бутылку вина почти каждый вечер. Которая меняла мужчин, как перчатки. Которая отдавалась первому встречному, лишь бы не чувствовать себя одинокой.

— Посмотри, к чему тебя это привело, — сказала она тихо. — Папа ушёл к другой. К той, которая моложе и красивее.

Лицо матери закаменело. Она залпом допила вино и налила ещё:

— Твой отец ушёл, потому что он слабак и эгоист. А его новая жена… поверь мне, ей тоже недолго осталось быть счастливой. Твой отец не умеет быть верным — ни женщине, ни своему слову.

— Зато ты теперь даже не пытаешься быть верной, да? — она не смогла сдержать горечь. — Сразу перешла к модели «переспать и забыть»?

Пощёчина обожгла ей щёку прежде, чем Полина успела отшатнуться.

— Никогда, — произнесла она дрожащим голосом, — никогда не смей так со мной разговаривать.

Полина выбежала из кухни, захлопнула дверь своей комнаты. Сердце отчаянно колотилось, щека горела, внутри всё кипело от обиды и злости. В ту ночь она поклялась себе, что никогда не будет такой, как мать. Никогда не позволит мужчине управлять её жизнью. Никогда не станет искать утешения в вине и случайном сексе.

Она будет лучше. Сильнее. Красивее. Успешнее.

И она сдержит это обещание, даже если оно её убьёт.

Полина достала телефон из кармана, открыла соцсети. Бездумно пролистала ленту, пытаясь отвлечься от голода и подступающего головокружения. Потом остановилась и, после секундного колебания, поискала в поиске некую Юлию Ветрову.

Перед ней открылася аккуратный, ухоженный профиль, полный красивых и фальшиво позитивных фотографий. Юлька Ветрова — девушка, к которой ушёл от неё её бывший парень, Влад. Полина презирала ее всей душой, но не могла перестать смотреть.

На последнем фото Юлька сидела за столиком в кафе, с чашкой капучино и пирожным на блюдце. Улыбалась в камеру. Простая белая футболка, джинсы, минимум макияжа. Подпись: «Доброе утро вторника!» с кучей мерзких смайлов.

Полину передёрнуло от злости и зависти. Юля выглядела… нормальной. Здоровой. Счастливой. Могла позволить себе съесть пирожное и не умирать потом от чувства вины. Не считала каждую калорию. Могла надеть обычную футболку и выглядеть хорошо.

Она глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Юля ведь не красивее её. Не стройнее. Её фотографии набирали не так уж много лайков.

«Так почему же Влад выбрал её? Почему предпочёл эту обычность моему совершенству?»

Полина закрыла её профиль, швырнула телефон на бортик ванны. Её охватила паника — внезапная, иррациональная, удушающая.

«Что, если Роман тоже предпочтёт кого-то другого? Кого-то обычного, несовершенного, реального? Или, что ещё хуже, если он уже заинтересовался Костровой? Этой неуклюжей, бесформенной, не умеющей одеваться лохушкой?»

Нет, этого не могло быть. Роман не настолько слеп. Он должен был видеть, что она лучше. Что она особенная. Что она достойна его внимания.

Она снова схватила телефон.

Открыла чат с Романом — пустой, ни одного сообщения. Полина добавила его три месяца назад, но они так и не общались в сети. Её пальцы дрожали, когда она набирала сообщение:

«Привет. Встречаемся сегодня?»

Отправила и тут же пожалела. Слишком прямолинейно, слишком навязчиво. Он ведь подумает, что она интересуется им, что она…

Телефон завибрировал. Новое сообщение. От Романа.

«Привет. Да».

Два слова. Только два слова, но её сердце уже колотилось, как сумасшедшее. Он ответил! Сразу же! Не проигнорировал, не отмахнулся, не поставил просто лайк. Ответил словами. Полина разглядывала его аватарку — не фотографию, а чёрно-белую иллюстрацию с абстрактным геометрическим рисунком. Типично для Романа — никакой личной информации, минимум деталей.

Она быстро набрала ответ:

«Вау, не думала, что ты ответишь так быстро! Ты обычно не особо активен в чатах».

Ответ пришёл почти сразу:

«У всех бывают исключения».

У неё перехватило дыхание.

«Это что, флирт? Он намекает, что я — исключение? Что для меня у него нашлось время?»

«В парке, на набережной Зимницы, через час?» — написала она, стараясь не показывать слишком явного интереса. Три точки появились и исчезли. Он печатал, останавливался, снова печатал. Её сердце колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.

«Ок».

Одно слово. Всего одно слово, но оно меняло всё. Их встреча действительно состоится!

Полина вскочила, чуть не упав от головокружения. Следовало переодеться, подкраситься, уложить волосы. Следовало выглядеть идеально, но при этом случайно-небрежно, словно она не придавала никакого значения этому событию. За дверью царила тишина — наверное, мама и её новый «друг» уже ушли или вернулись в спальню. Полина осторожно выглянула из ванной — коридор опустел, кухня тоже. Лёгкими шагами она проскользнула в свою комнату, быстро заперла дверь. Наряд, выбранный для прогулки, уже ожидал своего звёздного часа.

Она быстро подкрасила ресницы, нанесла немного тонального крема, чтобы скрыть бледность, и чуть-чуть блеска для губ. Расчесала волосы, оставив их свободно ниспадать на плечи.

Последний взгляд в зеркало — да, хорошо. Не идеально, но достаточно привлекательно.

Она шла по аллее парка, чувствуя, как холодный октябрьский ветер щипал щеки, словно пытаясь напомнить: «Ты здесь, в этой дыре, и никуда от этого не денешься». Листья под ногами шуршали, как шепот осени, а в воздухе витал запах сырой земли и опавшей листвы. Набережная реки Зимницы пустовала в этот будний вечер. Несколько пожилых пар неторопливо прогуливались вдоль воды, молодая женщина катила коляску, компания подростков шумно болтала на скамейке у самой воды. Полина ступала медленно, стараясь выглядеть расслабленной и уверенной, хотя внутри всё сжималось от нервного напряжения и голода.

Парк в Зимнеградске — не то место, где она хотела бы оказаться, но сейчас ей было всё равно. Потому что она шла к нему. К Роману.

Она увидела его издалека: высокий силуэт на фоне темной воды, у старого, полуразрушенного моста. Роман сидел на каменном парапете, спиной к тропинке, лицом к реке. Его фигура гармонично вписывалась в осеннюю меланхолию. Чёрное пальто с высоким воротником подчёркивало задумчивость, а тёмный шарф, небрежно наброшенный на шею, добавлял загадочности. Тёмные волосы Романа слегка растрепались от лёгкого ветра, а на лице играла полуулыбка, загадочная и притягательная.

— Привет, — тихо произнёс он, когда Полина подошла ближе.

— Привет, — ответила она, стараясь звучать уверенно, хотя сердце бешено колотилось.

Роман взглянул на неё затуманенными голубыми глазами, так похожими на этот октябрьский день. Но в них мелькнуло нечто большее, проникающее в самую душу. Он словно читал её настоящую, ту Полину, которую она так умело скрывала от всех.

— Пойдём прогуляемся? — предложил он, чуть наклонив голову.

Полина кивнула, и они двинулись по аллее. Он шагал медленно, будто никуда не спешил, а её каблуки вязли в мокрой листве.

В один момент в голову закралась неловкая мысль: она не сводила с него глаз. Его профиль казался ей… совершенным. Высокие скулы, прямой нос, тонкие губы, слегка приоткрытые, словно он вот-вот что-то скажет. Но он молчал.

Они шли по аллее, и Полина чувствовала, как внутри нарастает напряжение. Она не могла терпеть тишину, слишком громкую и слишком обнажающую.

— Ну, как дела, Рома? — она нарочно исковеркала его имя. Он поморщился, уголки его губ дрогнули. Ему не нравилось, когда его так называли. Но ей плевать.

Раздражать парней — её любимое занятие.

— Нормально, — ответил он односложно, не глядя на неё.

— Нормально — это как? — подколола она, слегка подтолкнув его локтем. — Ты вообще когда-нибудь говоришь больше двух слов?

Он пожал плечами, отчего внутри у Полины закипело раздражение.

«Почему он такой… такой закрытый? Почему он не мог просто расслабиться?»

— Как тебе совместная работа с Костровой? — спросила она, улыбаясь своей самой яркой улыбкой. — Кошмар, да? Мария Сергеевна как всегда — мастер садистских сочетаний.

Роман пожал плечами, будто говорил этим движением: «Отстаньте все, мне плевать». Её это бесило и завораживало одновременно.

— Нормально, — ответил он наконец. — Кострова умная. Сделала всё сама.

Её словно прошибло током.

«Он защищает эту корову? Серьёзно?»

— Умная? Эта серая мышь? — фыркнула она. — Она же двух слов связать не может без заикания.

Роман бросил на неё холодный взгляд:

— Не все должны быть громкими.

Что-то в его тоне заставило сбавить обороты. Она решила сменить тактику.

— Знаешь, я недавно заняла первое место на региональных соревнованиях по контемпу, — заявила она, будто между прочим. — Наша студия «Импульс» теперь поедет на всероссийские в декабре.

Это была лишь полуправда. Она действительно танцевала в «Импульсе», и они действительно выиграли регионалку. Но главную партию исполняла не она, а Маша Соколова — девчонка с идеальным телом и нулевым чувством стиля. Сама Полина танцевала во втором ряду, но Роману об этом знать не следовало.

— Любишь унылые современные танцы? — спросил он с лёгкой насмешкой.

— Это искусство самовыражения, Рома, — она намеренно использовала уменьшительное имя, видя, как он снова поморщился. — Эмоции через движение. Хотя о чём я — ты же вечный наблюдатель, никаких эмоций.

— Не называй меня Ромой, — его голос стал холоднее. — И да, я предпочитаю наблюдать, а не выплёскивать всё наружу, как некоторые.

Она поймала его взгляд — тяжёлый, внимательный, с какой-то странной искрой, будто он видел её насквозь.

— Что? — спросила она, не выдержав. — У меня тушь размазалась?

— Нет, — он снова отвернулся к реке. — У тебя идеальный макияж. Как всегда.

И снова это прозвучало не как комплимент, а как констатация факта. Или даже как обвинение. Но это заводило ещё больше — хотелось пробиться через его отстранённость, заставить его реагировать, чувствовать.

— Давай присядем, — она указала на скамейку под старым клёном. — Я замёрзла.

Они сели на скамейку. Роман держался прямо, но всё ещё закрыто, словно в любой момент собирался вскочить и уйти. Полина, наоборот, развернулась к нему всем телом — колени почти коснулись его бедра, локоть опёрся на спинку скамейки, а ладонь сама потянулась к значку в виде ноты на его пальто. Она хотела, чтобы он чувствовал её близость, даже если пытался игнорировать.

— А знаешь, что самое сложное в контемпе? — она кокетливо заправила прядь волос за ухо. — Нужно быть одновременно сильной и хрупкой. Показать силу через слабость. Это как…

— Как твоя жизнь? — неожиданно спросил он, поднимая на неё взгляд.

Она запнулась, теряя нить мысли. Что он имел в виду? Откуда ему было знать что-либо о её жизни?

— Моя жизнь идеальна, — отрезала она с фальшивой улыбкой. — Завидуешь?

— Нет, — он покачал головой. — Не завидую.

Телефон в её кармане завибрировал — новое сообщение от мамы:

«Полина, не забудь зайти в магазин после танцев».

Она почувствовала, как кровь прилила к щекам. Мать обращалась с ней как с прислугой, даже не спрашивая, где она и всё ли в порядке. Её волновала только грязная посуда и продукты в холодильнике.

Роман, должно быть, заметил изменение на её лице: взгляд стал вопросительным. Она убрала телефон и кивнула на реку:

— Красиво, правда?

— Ты не ответишь? — спросил он, кивая на её карман.

— Нет, — она пожала плечами. — Это мама. Опять недовольна чем-то.

Что-то в его взгляде изменилось — появился интерес, почти сочувствие. И она, сама не понимая, почему, внезапно ощутила острую необходимость доверить ему правду. Или хотя бы часть правды.

— Она изменилась после развода, — начала она тихо. — Раньше она была… другой. Заботилась обо мне, интересовалась моей жизнью. А теперь у неё только работа и эти… мужчины.

Она замолчала, не зная, стоит ли продолжать. Роман смотрел на неё внимательно, без обычной иронии или отстранённости.

— А отец?

— А что отец? — она горько усмехнулась. — У него новая семья, новая жена, её сын. Он присылает деньги мне на карту раз в месяц и считает, что выполнил отцовский долг. Даже на день рождения не звонит, только сообщение шлёт.

Она подняла глаза к небу, часто моргая, чтобы сдержать непрошеные слёзы. Плакать перед Романом было последним, что ей сейчас нужно.

— Знаешь, что самое поганое? — продолжила она, стараясь говорить небрежно. — У него на аватарке фотка с её сыном. Они вдвоём на рыбалке, смеются. А со мной он никогда не ездил на рыбалку. Мол, это не для девочек.

Она замолчала, сжимая кулаки. Эта острая боль до сих пор заставляла её задыхаться, хотя прошло уже три года.

— Как будто у него никогда и не было дочери, — закончила она тихо. — Как будто я — просто неудобная строчка в ежемесячных расходах.

Лицо Романа заметно помрачнело. Взгляд потяжелел, уголки губ опустились. Он посмотрел куда-то мимо неё, на тёмную воду, и в его профиле мелькнула такая знакомая тоска, что ей стало не по себе.

— У тебя тоже проблемы с родителями? — спросила она осторожно.

Он усмехнулся, но в этой усмешке не было веселья — только горечь и что-то ещё, тёмное, глубокое.

— Есть небольшая проблемка, — ответил он, всё ещё глядя на воду. — Мой отец сгорел заживо в пожаре почти девять лет назад.

Он сказал это таким будничным тоном, с такой обыденной иронией, что ей потребовалось несколько секунд на осознание его слов.

— Твой отец… что? — она почувствовала, как кровь отхлынула от лица.

— Сгорел. В пожаре, — безэмоционально повторил он. — Наш дом загорелся ночью. Мы с мамой выбрались, а он — нет.

За привычной иронией в его глазах Полина увидела столько боли, что перехватило дыхание. Она не знала, что сказать. Любое «мне жаль» прозвучало бы фальшиво и пусто.

— Ничего себе, — выдохнула она наконец. — А я тут ною, что папочка не звонит.

К её удивлению, Роман слабо улыбнулся:

— У всех свои демоны. Твои — не менее реальны, чем мои.

Они помолчали некоторое время. Ветер усилился, зашуршал в опавших листьях под их ногами. Полина обхватила себя руками, стараясь согреться.

— Поэтому ты ходишь к ней? — спросила она внезапно.

Роман резко повернулся, в его глазах мелькнуло удивление, почти шок.

— К кому?

— Ну… к ней, — она неопределённо взмахнула рукой. — К этой… специалистке.

Его взгляд изменился, стал настороженным, изучающим.

— Отчасти, — ответил он после паузы. — А ты?

Она промолчала. Вместо этого достала из кармана пачку сигарет, вытащила одну, щёлкнула зажигалкой. Глубоко затянулась, чувствуя, как дым наполняет лёгкие.

— Хорошо, что мамке пофиг, — хмыкнула, выдыхая дым.

Протянула пачку Роману, но он покачал головой:

— Не курю.

— Правильный мальчик? — усмехнулась она.

— Вкус сигарет мерзкий, — просто ответил он, даже не обратив внимания на её подколку.

Ей стало неловко, но она не подала вида. Затянулась ещё раз, глядя на тёмную воду.

— Я тоже хожу к ней. Мать заставила, потому что якобы я слишком тощая. Как будто ей не плевать.

Она засмеялась, но смех вышел ломким, фальшивым. Роман посмотрел на неё, и в его взгляде что-то изменилось — появилась тревога, почти страх.

— Не ходи.

— Что? — она повернулась к нему.

— Почему?

Он молчал, словно боролся с собой, потом покачал головой:

— Неважно. Делай как знаешь.

Но его глаза говорили другое. Они почти умоляли её не ходить, держаться подальше. И это пугало её сильнее, чем его слова о сгоревшем отце.

Они сидели на скамейке уже почти час. Небо темнело, фонари вдоль набережной загорались один за другим, отражаясь в тёмной воде реки. Полина выкурила две сигареты и теперь просто сидела, обхватив колени руками, странно спокойная после всех откровений.

— В Питере в это время года уже совсем холодно, — она нарушила тишину первой. — Помню, как мы с отцом ходили в парк кормить уток, и я всегда мёрзла даже в тёплой куртке.

Забавно было, что она говорила это, ведь Роман тоже раньше жил в Питере. Но ей хотелось рассказывать о себе, вспоминать прошлое. Или просто с кем-то поговорить — не важно, с кем. С кем-то, кто её услышит.

— Ты скучаешь по нему, — это был не вопрос, а утверждением.

— По Питеру или по отцу? — она криво улыбнулась.

— По обоим, — ответил он просто.

Она пожала плечами:

— Может быть. Иногда. Но знаешь, что самое странное? Я помню, как мечтала о свободе. Чтобы никто не указывал, что делать, когда возвращаться домой, с кем дружить. А сейчас у меня столько этой свободы, что я не знаю, куда её девать.

Роман слабо улыбнулся:

— Я тоже многого желал, о многом мечтал… Но лучше бы не делал этого.

— О чём?

— Не важно. Просто будь осторожна со своими желаниями.

— А как насчёт желания выпить чая в кофейне? — Её желудок предательски урчал, подтверждая слова.

Роман внезапно встал и протянул ей руку:

— Пойдём.

Она посмотрела на его руку, потом на его лицо — серьёзное, без обычной иронии или отстранённости.

«Почему он так изменился после нашего разговора? Что его так заинтересовало?»

— Ты приглашаешь меня на свидание, Ларинский? — она подняла бровь, пытаясь вернуться к своему обычному поддразнивающему тону.

— Мы просто пойдём в кофейню. Не усложняй.

Она схватилась за его руку и встала. На мгновение они оказались очень близко — она почувствовала тепло его тела, запах его одеколона, увидела каждую ресницу над его голубыми глазами.

— Я обожаю усложнять, — тихо сказала она. — Это моё любимое занятие.

Они пошли по набережной, огибая лужи и кучи мокрых листьев. Очень тянуло взять его за руку, прижаться к нему, почувствовать его тепло. Но она держалась на расстоянии, зная, что он не любил, когда нарушали его личное пространство.

Хотелось верить, что она действительно симпатична ему, а он — ей. Что это начало глубоких, искренних чувств, а не жалкая попытка заполнить пустоту, как у матери. Но внутренний голос отчаянно кричал и сопротивлялся, будто она делала что-то не так, чувствовала что-то не так, понимала что-то не так…

Но стоило попытаться понять, что именно, как ненавистные мысли уже стучались в голову.

О маме с её бесконечными мужиками. Об отце, забывшем о её существовании. О Юле, которая заполучила Влада. Об этом чёртовом городе, откуда нет выхода.