Пташка

22. Медвежья берлога.

Жук торопливо докладывал суть дела своему хозяину, пока тот, нахмурившись, переводил взгляд с Бьярки на Гнеду. Девушка всё ещё осмысливала, что знатный свенн с постоялого двора, оказывается и есть Судимир, а темноволосый юноша рядом с ним, тот самый, что сидел с ней у костра в ночь Солнцеворота, — сам княжич Стойгнев. Бьярки поднялся и с мрачным видом отряхивался, по-прежнему не произнося ни слова, и его молчание не сулило Гнеде ничего хорошего.

Судимир кивнул и что-то коротко и довольно резко сказал ключнику. Тот с поклоном попятился и тут же нашёл, на ком выместить злость.

— Шапку долой перед княжичем и боярином! – закричал он на Гнеду.

Она моргнула от неожиданности, но осталась стоять, не шелохнувшись, добела сжав губы. Жук подскочил и сам сорвал шапку, тут же отпрянув, будто ошпарившись чёрной как смоль косой, выпрыгнувшей из-под неё.

Люди не смогли сдержать изумления. Кто-то охнул, женщины вскрикнули, а иные стали делать знаки от нечистой силы.

— Девка! — послышалось со всех сторон. — Гляньте, девка!

Судимир, как и все пристально смотрел на девушку, и теперь было ясно как день, кем ему приходился Бьярки и почему Гнеде он показался знакомым. Глаза и брови сын явно унаследовал от отца. Прищурившись, боярин сделал еле заметное движение головой, словно не веря какой-то собственной мысли.

Княжич, нахмурившись, изучал девушку, и если и удивился, то не подал виду. Ропот среди дворовых людей усиливался, но Судимир по-прежнему молчал, спокойно поглядывая на Стойгнева.

— Кто ты такая и по какому праву нарядилась в мужскую одежду? — наконец спросил княжич, выражая всеобщий вопрос.

Девушка еле стояла на ногах от слабости, а во рту пересохло так, что язык прилип к нёбу. С усилием размежив губы, она ответила чужим голосом:

— Моё имя Гнеда, княжич. Я пришла сюда издалека, дорогой, опасной для одинокой путницы, верхом, и хотела лишь обезопасить себя.

Стойгнев коротко хмыкнул.

— Нынче не колядки и рядиться никому не дозволено, — холодно возразил он. — Что заставило тебя в одиночку пуститься в путь? Откуда ты идёшь?

— Я сирота, княжич, и жила милостью одного доброго старого человека, принявшего меня под свой кров. Но мой опекун умер, а вместе с ним я лишилась дома. Я решила отправиться в город, чтобы наняться на службу. А иду я из Перебродов.

Стойгнев сложил руки на груди и ещё раз окинул её смурым взором с головы до ног. Гнеда почувствовала, что он не верит ей. Княжич полуобернулся, ища взглядом кого-то из слуг, и девушка замерла в тягостном предчувствии беды. Что он собирается сделать? Вышвырнуть из города? Бросить в поруб? Или что похуже? Девушка сжалась, и её пробрал озноб.

— Княжич, дозволь слово молвить, — неожиданно вмешался Судимир. Слегка поклонившись, он с мягкой улыбкой дотронулся до руки Стойгнева, и Гнеде подумалось, что это почти родственное прикосновение было невозможно без тесной близости между ними. — Не спеши казнить, княжич. Кажется, нашёлся мой скромный заступник-то. Разреши подойти к ней, — попросил он и, едва дождавшись скупого кивка Стойгнева, приблизился к Гнеде.

— Узнаёшь ли ты меня, девочка?

В его голосе слышалось столько участия, что у Гнеды перехватило дыхание. Боярин был первым человеком, от которого девушка слышала доброе слово. С трудом сдерживая подступившие слёзы, она лишь кивнула, не понимая, к чему Судимир клонит.

— Где же ты видела меня?

— В Зелёном Трилистнике.

— При каких обстоятельствах? Говори всё без утайки. — Он одобряюще улыбнулся ей.

Гнеда в растерянности огляделась. Княжич внимательно ждал, хотя с чела его так и не сошла подозрительность, а Бьярки взирал на них глазами, полными недоверия и тревоги.

— Вчера я видела тебя в харчевне, среди свеннов. — Она остановилась и с беспокойством обвела окружающих глазами, но кажется, дружба Судимира с северянами ни для кого не была новостью. — А потом, в конюшне… Я случайно приметила, как двое замышляли напасть на хозяина мерина, что стоял по соседству с моим Пламенем. Остальное ты знаешь, — закончила Гнеда.

— Я-то знаю, а остальные нет. Досказывай. — Он уже не говорил с ней, словно с ребёнком. В голосе боярина проступила нетерпеливость и привычка повелевать.

— Когда я услышала, как ты подошёл — я не знала, что это ты, лишь потом увидела, — я крикнула, чтобы предупредить. Они ведь недоброе задумали. — Голос Гнеды звучал всё тише. Она опустила голову, чувствуя, что язык начал заплетаться, а тело перестаёт слушаться.

— А потом, как я и доложил князю нынче утром, мой неведомый спаситель помог отбиться от душегубов, — подхватил нить сбивчивого рассказа Гнеды Судимир. — Кабы не она, не стоять бы мне перед тобой.

Едва боярин успел договорить эти слова, как Гнеда начала оседать. Было очень холодно, а левая рука, по которой пришёлся удар, почти не чувствовалась.

— Помогите ей! — прикрикнул Судимир, подхватывая девушку, и сразу несколько слуг метнулось поддержать её.

— Ох, матушки мои, да у ней весь рукав набряк от крови! — раздалось рядом чьё-то причитание, но Гнеда не стала поворачивать головы. Она лишь лениво подметила, что это объясняло ощущение холода и сырости.

Поведя глазами, Гнеда вдруг споткнулась о взор Бьярки. Он смотрел на неё странно, одновременно виновато и яростно, и, встретившись с глазами девушки, с отвращением опустил голову.

— Княжич, разве твой батюшка не обмолвился, что спасший меня отрок достоин великой награды? — с горячностью и как-то нарочито воскликнул боярин. — Девушка эта провинилась, но видят небеса, у неё доброе и храброе сердце. Она сирота, как ты слышал, так позволь мне взять её под свою опеку? Я перед ней в неоплатном долгу.

Голова Бьярки взвилась, и широко раскрытые очи в неверии воззрились на отца.

— Что ж, воля твоя, Судимир Брячиславич, — безразлично пожал плечами Стойгнев и, не глядя больше ни на кого, знаком велел подать ему лошадь. Ещё несколько мгновений, и княжич вместе со своими людьми покинул усадьбу.

— Что столпились? Али все дела переделали? — сварливо прикрикнул Жук на челядь, и все тут же зашевелились, принимаясь за оставленные хлопоты.

Бьярки, проводив хмурым взором удаляющегося Стойгнева, разом поник. Плечи его опустились, словно на них навалилась непомерная тяжесть, и в полной тишине, не встречая ничей взгляд, юноша скрылся в хоромах.

Когда все разошлись, Судимир повернулся к Гнеде, которую бережно поддерживали две чернавки. От его воодушевлённости не осталось ни следа. Он выглядел измождённым и вмиг постаревшим.

— Слуги позаботятся о тебе. А потом нас ждёт обстоятельная беседа.

***

Рана оказалась лёгкой, но из-за волнений Гнеда ослабла и потеряла довольно много крови. Боярин даже прислал к девушке лекаря, и тот, тщательно осмотрев и омыв язву, наложил остро пахнущую мазь и замотал предплечье чистой повязкой, повелев лежать.

Служанки переодели девушку в простую небелёную сорочку. Гнеда заметила большие от страха глаза чернавок, снимавших с неё пропитанную кровью рубаху, и облегчение, когда они воочию убедились, что их подопечная оказалась всё-таки не парнем.

Девушки накрыли её одеялом и удалились, и Гнеда пробовала заснуть, но, взбудораженная чужими запахами и прислушиваясь к окружающим звукам, лишь болталась на границе неспокойной дремоты. Трудно сказать, сколько прошло времени, когда дверь в её горенку тихонько отворилась и на пороге возник Судимир.

— Лежи, — негромко сказал он Гнеде, которая испуганно дёрнулась, порываясь привстать. — Ты в моём доме. Тебя здесь никто не тронет.

Боярин сел на приставную скамью подле постели и некоторое время молча рассматривал лицо Гнеды, так что ей захотелось накрыться с головой, только бы спрятаться от пристального взгляда. Но вот Судимир удовлетворённо улыбнулся, словно убедившись в чём-то, и его глаза потеплели. Он покосился на её повязку.

— Бьярки укусил тебя, — сказал боярин с усмешкой. — Он не хотел. Он думал только проучить.

Гнеда нахмурилась.

— Мой сын, — пояснил Судимир, а его глаза снова залучились. — Ты, кажется, знакома с северным наречием?

Гнеда медленно кивнула, отчаянно сожалея о том, что позволила боярину это проведать.

— Моя семья происходит с Севера, — продолжал Судимир, — а далёкий предок, первый, осевший на залесской земле, носил имя Бьёрн.

— Медвежонок, — слабо усмехнувшись, промолвила Гнеда, только теперь вдруг понимая смысл прозвища.

— Да, — засмеялся Судимир, потирая колени. — Медвежонок Бьярки.

Гнеда подумала, что трудно было представить более неподходящее имя. Бьярки скорее напоминал хищную пронырливую ласку, чем неуклюжего косолапого детёныша.

— Я решила, что ты тоже свенн, господин.

— Что ж, во мне достаточно свеннской крови, — согласился боярин. — Я часто бываю на Севере, да и не скрываю своей приязни к ним. Веду дела с тамошними гостями, и далеко не всем это по нраву. В последнее время северян не особо-то жалуют, пытаются рассорить с залесцами. Я должен был быть осторожнее. Впредь будет мне наука. Когда я говорил, что если бы не ты, то мне несдобровать, я ведь не преувеличил. Я пред тобой в долгу, Гнеда.

— Спасибо тебе, господин, на ласковом слове. В расплате мы. Если б не ты, княжич бы меня не пожалел. Дай только до завтра у тебя переночевать, и поутру уйду, не побеспокою больше.

— Экая ты норовистая! — снова засмеялся Судимир. — Куда же ты пойдёшь?

Гнеда нахмурилась, прикусив губу. Теперь наверняка весь Стародуб судачит о произошедшем. Кто примет её после такого?

Боярин, заметив смущение девушки, сжал её здоровую руку.

— Вот что. Княжич бы тебя не погладил по голове, но и с плеч её снимать бы не стал. Я тебя от срама разве что избавил, а ты меня от верной гибели. Я сказал, что беру тебя под опеку, и не шутил. Моё слово крепкое. Оставайся в моём доме.

Гнеда удивлённо перевела взор с их соприкасающихся рук на лицо боярина. Тут же вспомнила Жука, да и всех прочих, особенно Бьярки и его глаза, полные ненависти. Мурашки пробежали по коже, хотя под шерстяным одеялом было тепло и уютно.

— Как же я останусь, после такого-то?

— Глядишь, не съедят тебя, — усмехнулся он.

Девушка с сомнением смотрела на боярина, не доверяя его расположению, пытаясь найти истинную подоплёку такой щедрости. С другой стороны, она и вправду помогла Судимиру.

Гнеда облизала потрескавшиеся губы.

— Я могу любую работу делать.

— Что же ты делала в своих Перебродах?

— Всего понемножку, — смешалась девушка. — Пока Домомысл не умер, помогала ему переписывать книги.

— Вот как? — удивился боярин, и в его очах зажглось любопытство. — Домомысл — это тот самый добрый старик?

Гнеда кивнула.

— От него ты научилась свеннскому языку?

— Нет, от наставника, — девушка опустила глаза.

— А мечом владеть?

Гнеда резко вскинула на Судимира взор.

— Да какое там владение, — замялась она.

— Судя по тому, что я слышал и успел краем глаза увидеть, ты не пральником моего сына охаживала. — Боярин улыбнулся в усы, словно позабавившись этой мысли.

— Да, тоже от наставника, — сдалась Гнеда. Она хотела увести разговор подальше от Фиргалла. Врать не хотелось, но и рассказывать о сиде, она чувствовала, не должно. — Мы были дружны с его сыном, и он помогал мне. Знал, что у меня никого нет, поэтому научил, как постоять за себя.

— А что твои родители? — спросил Судимир, и в стороны от его прищурившихся глаз разбежались вороньими лапками мелкие морщинки.

— Я их не знала, — отчего-то насторожилась девушка. — Меня младенцем подбросили Домомыслу на порог.

— Что ж так далеко пустилась? В своих местах не хотела оставаться, так ближе есть деревни, пошла бы в работницы.

Гнеда нахмурилась и подобралась, немного отодвинувшись от Судимира.

— Ты, боярин, мне допрос чинишь, будто я лиходейка какая. Я худого никому не сделала и в город идти в своём праве была.

— Да что ж ты ерошишься! Уж и спросить нельзя, — усмехнулся Судимир. — И я в своём праве узнать о человеке, что в мой дом вступает.

— Я могу за скотиной ходить, бельё стирать, стряпать.

— Мне не нужны работники, в этом Жук не соврал. Мне не надобна твоя плата, живи у меня как… — он запнулся на мгновение, — как гостья. Отдыхай. Я пошлю в Трилистник за твоими вещами. И за конём, — добавил он, опередив её. — Он у тебя знатный красавец.

Судимир поднялся и направился к выходу.

— Господин, — позвала Гнеда. — Ты сказал, что княжич бы не стал снимать мне голову. Почём ты знаешь?

Боярин обернулся, и лицо его уже не было благодушным, как раньше.

— Княжич Стойгнев не такой бессердечный, каким кажется.

— А его отец? — вырвалось у Гнеды, и она тут же захотела воротить сказанное, видя, как в глазах Судимира что-то враз переменилось и потемнело, словно в избе в ясный день закрыли ставни.

— Есть такое присловье. Князь как солнце, хорошо на него любоваться, да только издалека. Вблизи-то и опалиться можно.

Он вышел, а Гнеда откинулась на подушку и смотрела на столбики в изножье кровати, увенчанные резными медвежьими головами, пока её незаметно не сморил сон.