Пташка

30. Мёд и полынь.

Гнеда медленно ехала по опушке леса, напряжённо вглядываясь в заросли и время от времени издавая призывный свист, но тщетно. Она не видела Злого с конца зимы, а нынче на исходе был уже берёзозол. Должно быть, он улетел или того хуже, вовсе не пережил морозов. Девушка безуспешно искала птицу уже несколько дней, не желая признавать, что её маленький друг потерян безвозвратно.

Душа полнилась смятением и неизвестностью, и Гнеда отчаянно цеплялась за то последнее, что связывало её с порой, когда жизнь была проста, понятна и честна. Девушке чудилось, что стоит отыскать пустельгу, и она приблизится, хотя бы в мыслях, к Айфэ, по чьему надёжному верному плечу Гнеда так тосковала, и всё сразу встанет на свои места.

Наверное, стоило радоваться, ведь последние седмицы, полные страшных испытаний, наконец минули. Город, там, где он пострадал, отстраивался заново, и на месте звучавшего плача нынче раздавался весёлый смех и стук топоров. Павшие были упокоены, раны залечены. Но вместо того, чтобы испытывать облегчение, Гнеда чувствовала, что завязла, будто птица в кляпцах.

Месть, приведшая девушку в Стародуб, теперь была окончательно забыта. Как Гнеда ни старалась, у неё не получалось считать врагом больного, измученного человека, бросившего последние силы на защиту своих людей. Девушка никогда не знала ни мать, ни отца, погибших по вине Войгнева, но перед ней была Славута, которая, не помня себя от счастья, обнимала ноги мужа, вернувшегося живым благодаря князю. Перед ней были дети, не ставшие добычей диких степняков. Гнеда видела благодарность людей своему правителю, не оставившему их в беде. Хуже того, она сама разделяла эти чувства.

Другой же причиной раздрая в душе Гнеды был Стойгнев. Разве могла она помыслить о том, чтобы поднять руку на его отца? Сама выросшая в горьком сиротстве, желала ли она подобной участи другому? И не просто другому, а человеку, который занимал её мысли и сердце.

Нездоровье княжича сблизило их, и нынче Стойгнев, оставивший было свои взоры и полуулыбки, вновь вернулся к прежнему. Поначалу, обессиленный, страдающий от боли, он казался ей уязвимым и нуждающимся в заботе, будто дитя. В те скоротечные дни Гнеда не испытывала ни малейшего стеснения, ухаживая за Стойгневом как за собственным братом. Но юноша быстро шёл на поправку, и вскоре она не могла больше не замечать трепета, который рождался внутри неё всякий раз, когда девушка подходила к его ложу. Остальных раненых постепенно забирали по домам, и Гнеда была только рада известию, что и княжича вскоре перенесут в его покои. К тому же Судимир уже присылал за ней, упорно настаивая на возвращении в усадьбу. Это был последний вечер, и девушка не смогла удержаться, чтобы не подойти к Стойгневу, полагая, что он спит и её слабость останется незамеченной.

— Побудь со мной немного, — раздался голос княжича, тихий, но совсем не от немочи, и его рука поймала ладонь Гнеды.

Девушка испуганно распахнула глаза и едва не шарахнулась в сторону, на что Стойгнев лишь мягко рассмеялся и нежно погладил её запястье.

— Не бойся. Разве я ещё не заслужил твоего доверия?

Гнеда нахмурилась. Сердце билось, рвясь навстречу юноше, и, казалось, радость должна была заполнить всё её существо. Не рядовой воин, а сам княжич, могучий витязь, отважно сражавшийся против врага и обративший сарынов в бегство, держал её руку и говорил сладкие речи. Но его голос и взгляд, источавшие уверенность и спокойствие, тревожили девушку. Стойгнев не мог не чувствовать, как дрожат её пальцы. Он без труда читал в сердце Гнеды. Она была лёгкой добычей, и княжич с улыбкой на устах смотрел, как девушка сама наступает в петлю силков.

Гнеда открыла глаза, возвращаясь в весенний лес. Она могла различить правильное от неверного, и происходящее между ней и Стойгневом должно было прекратиться.

Девушка свистнула со всей силы, вложив в зов своё отчаяние, но звук лишь бесплодно рассеялся по опушке.

— Он нашёл себе пару, — раздался звонкий голос сзади, и Гнеда быстро обернулась.

Сердце радостно подпрыгнуло. Удивительно, но на душе сразу полегчало, словно в ненастный день показалось солнце. Мог ли когда-нибудь Бьярки сделаться ей другом, как Айфэ?

Юноша выехал из перелеска и приблизился к Гнеде.

— Они поселились в старом сорочьем гнезде возле поля. Я покажу тебе.

Бьярки двигался молча, кажется, ни капли не тяготясь тишиной и не глядя на девушку. Гнеда же испытывала непонятное смущение, искоса рассматривая лицо боярина. Синяки и разбитая губа давно зажили, и только рубец на брови напоминал о его участии в битве.

— Тебе не следует бродить одной за пределами города. Это опасно, — буднично проговорил Бьярки, по-прежнему избегая смотреть на свою спутницу.

— У меня нет ни слуги, ни брата, который мог бы сопровождать меня, — пожала плечами Гнеда.

— Ты можешь попросить меня, — сухо заметил юноша и, наконец, поднял на девушку глаза.

— Ты изменился, — недоверчиво проговорила Гнеда, не зная, как воспринимать его предложение. Подумав, она продолжила: — Я не хочу лишних пересудов. Это лишь добавит к тому, что уже говорят про меня.

— И что же про тебя говорят? — хмуро спросил Бьярки. — Я заставлю пожалеть о своих словах всякого, кто скажет худое про тебя.

— Пристыдят тебя, боярин, что за вахлачку заступаешься. Давно ли тебе стала безразлична людская молва? — с язвительным удивлением спросила девушка.

— С некоторых пор, — без улыбки ответил юноша. Гнеда оторопело встретила его почти дерзкий взгляд, но Бьярки, видимо, не собирался вступать в дальнейшие рассуждения или пояснения. — Здесь.

Он остановил коня и показал на высокую сосну. Гнеда запрокинула голову и, действительно, смогла разглядеть гнездо, хорошо спрятанное в пышной хвойной кроне.

— Неужели это и вправду Злой? – спросила Гнеда, не отводя прищуренных глаз от верхушки дерева.

— Я никогда ещё не жалел, что вернулся из боя невредимым, — неожиданно произнёс Бьярки вместо ответа, и девушка похолодела, почувствовав себя голой под его проницательными очами. — Ты так смотрела на него. Боялась дышать, не замечая ничего вокруг. А я стоял и бессильно желал, чтобы я, я лежал перед тобой, окровавленный. Чтобы моя грудь была разодрана сарынскими копьями. Я отдал бы всё, лишь бы оказаться на его месте.

Гнеда мучительно пыталась подобрать нужные слова, но те никак не приходили на ум. Бьярки опустил голову, и волосы скрыли его глаза. Через мгновение он снова посмотрел на девушку и невесело усмехнулся.

— Как месяц не свети, а всё не солнышко, а? Едем в усадьбу, — отрывисто прибавил он и изо всех сил сдавил бока Гуляя, высылая его вперёд.

***

Каким наслаждением было снова ходить, ездить верхом и держать в руках меч, получая удовольствие от каждого простейшего движения! В последний раз Ивар испытывал подобное в детстве, когда после долгой болезни, начавшейся зимой, он, наконец, в первый раз вышел во двор, с удивлением обнаружив, что наступила весна. С какой жадностью он вдыхал свежий благоухающий воздух после затхлого запаха душной горницы и смрадного жировика!

Так было и ныне, только во сто крат сильнее. Ивару казалось, что за спиной выросли крылья, а весь мир лежал подле его ног. Даже мысль о больном отце не могла омрачить счастья княжича. Он ехал по улицам города и купался в тепле людской любви и благодарности. Всюду он был желанным и дорогим гостем, каждый хотел попасть хоть на миг под сень его славы и удачливости. Ивар знал, что пир, созванный Судимиром во имя князя и свершившейся победы, на самом деле был его чествованием, и ехал туда с особенным воодушевлением.

Кормилич умел устраивать застолье, и всего было вдоволь — мёда, кушаний, смеха и бесед, кубков, поднятых во славу витязей, павших и выстоявших. Были здесь и песни, и нарядные красавицы, и добрый огонь, и потешные игрища. Всякому гостю было весело, и Ивар жалел лишь, что отец отбыл сразу после первой здравницы, да Сонкур, умчавшийся в свою степь, как только оправился от ран, не мог разделить с ним это торжество.

Сердце каждой девушки в Стародубе принадлежало Ивару, стоило ему лишь улыбнуться, и княжич беззастенчиво пользовался своим оружием, заставляя славниц рдеть и мечтать о несбыточном. Впрочем, была одна, к которой его взгляд возвращался чаще других. Возможно, причиной тому была незримая связь, что установилась между ними во время его болезни. Но скорее дело было в том, что Гнеда, в отличие от всех остальных, не только не пыталась поймать случайный взор Ивара, но и, напротив, избегала его. Это раздражало и подстёгивало одновременно.

Он вдругорядь взглянул туда, где сидела Судимирова чадь, и в этот раз, наконец, успел поймать её вороватый взгляд, который девушка тут же поспешила опустить вниз.

Где же твоя хвалёная смелость? Не прячь глаза, ведь я и так всё знаю! Ты выбрала меня, а не его!

Ивар нахмурился. Нет, эти думы не принадлежали ему. Брага хозяйничала в голове. Княжич взглянул на Бьярки, который был непривычно молчалив и задумчив. В отличие от побратима, который едва успевал поставить кубок, как его снова наполняли до краёв, он почти не притрагивался к своей чарке. Было ясно как день, что здесь опять замешана девчонка, и мысль об этом злила Ивара.

Княжич отодвинул от себя чашу и поднялся. Он вышел на стемневший двор, где каждый камешек под ногой был знаком. Он вырос здесь. Отцом Ивара был воспитавший его Судимир, а не чужой постаревший человек, умиравший теперь в своей одинокой ложнице. Ивар всегда был для князя лишь сыном постылой жены, ненужным и нежеланным.

Почему он думал об этом? Должно быть, потому что размышлять о своих обидах было проще, чем признать, что сам он нынче поступал подло.

Подло?

А как иначе можно назвать то, что он делал? Пообещав Бьярки оставить девушку в покое, он вновь смотрел на неё, мучая брата и даря ей ненужные надежды.

Начавшись как игра, эта забава становилась всё менее смешной. Если б не Бьярки, Ивар никогда в жизни не взглянул бы на угловатую девчонку второй раз. Ему всегда нравилась яркая, нарочитая красота. Ивар обратил на Гнеду внимание лишь потому, что его друг неожиданно сильно увлёкся ей. Потому что на сей раз названный брат не собирался делиться или добровольно отходить в сторону, как он всегда делал в детстве, стоило Ивару положить глаз на его новый плащ или нож.

Хмель взбаламутил рассудок княжича, поднимая со дна самые потаённые мысли. В глубине души Ивар знал, что, пытаясь присвоить себе то, что принадлежало Бьярки, он думал получить нечто совсем иное. Ведь ни оружие, ни безделушки, ни женщины не могли дать того единственного, чего он в действительности алкал. Отца и мать. Любовь и уважение. Семью. Дом.

Что же до самой Гнеды, то Ивар не простил ей унижения, которое испытал, будучи отвергнутым. Не забыл того, что она когда-то предпочла Бьярки ему. И даже теперь, когда сердце девушки, казалось, было вывернуто наизнанку, Ивар чувствовал, что эта любовь не настоящая. Ему вновь досталось что-то внешнее и незначительное, тогда как истинное содержимое по-прежнему принадлежало его брату.

Бьярки был прав, говоря, что девчонка принесёт беду. Разве уже не пролегла между ними трещина? Разве сохранилось былое доверие? Ведь он стоит здесь, тогда как Бьярки сидит над нетронутой чашей, мрачный и погружённый в собственные, не поверенные побратиму думы.

— Ивар, — раздалось вдруг за спиной, и княжич вздрогнул. — Мне нужно поговорить с тобой.

Ивар уже не помнил, когда в последний раз был в покоях Бьярки, но, казалось, здесь ничего не менялось годами. Наверное, отпрыск одного из самых влиятельных семейств в Стародубе мог бы обставить свою горницу богаче, но Ивару даже нравилась эта строгость. Очаг, кувшин для умывания, узкая постель, убранная шкурой добытого Бьярки волка, который в память о себе оставил ему рубец на груди, щит, топор и лук на стене, старая облупленная скрыня в углу.

Открылась дверь, и мальчишка-слуга ловко водрузил на стол корчагу и кубки, так же расторопно исчезнув, оставляя побратимов наедине. Бьярки разлил вино и, сделав рассеянный глоток и явно не заботясь вкусом, тут же поставил чашу на место. Ивар знал, что друг выпил в силу привычки. Он с детства был обязан пробовать всё, чем потчевали княжича.

Ивар же с удовольствием откинулся в кресле, потягивая напиток мелкими глотками, и молча глядел на Бьярки, вставшего у окна. Он видел, что другу нелегко было начинать разговор, но помогать не собирался.

— Я решил жениться, — выпалил, наконец, юноша, поворачиваясь лицом к собеседнику.

Это было неожиданно и весело, и Ивар выразительно приподнял брови, ожидая продолжения. Но его не последовало, и княжич принуждённо рассмеялся:

— Что ж, отец будет рад, он давно мечтает тебя охомутать.

Бьярки смотрел на друга без тени улыбки.

– Гром тебя разрази, отчего ты такой трезвый? С тобой невозможно разговаривать! — досадливо воскликнул княжич.

— Он не будет рад, — мрачно возразил Бьярки, пропуская упрёк побратима мимо ушей.

— Почему? — нахмурился Ивар, начиная что-то подозревать.

— Я решил жениться на Гнеде.

— Что? Ты рехнулся? — изумился княжич, отставляя полупустой кубок. Опьянение мигом слетело с него.

— Может быть. Это дела не меняет.

— Девка вскружила голову, всякое бывает. Но не настолько же! Теперь я начинаю верить. Она и вправду ведьма, раз смогла свести тебя с ума!

— Ведьма или не ведьма, мне всё равно. Но я точно сойду с ума, если она не станет моей.

— Бьярки, послушай, — Ивар подошёл к другу и взял его за плечо. — Ты не можешь жениться на вахлачке без роду и племени!

Бьярки скривился словно от зубной боли и скинул его руку.

— Не называй её так.

— Давно ли ты сам её так величал! И так о ней будут отзываться все, потому что это правда. Если хочешь позабавиться с девчонкой, тебе никто слова не скажет. Но это… — Ивар запустил руку в волосы, глядя куда-то мимо побратима. — Зачем я только полез? Не останови я тебя тогда, ты бы утолил свою похоть и давно бы перебесился!

— Нет, — горячо возразил Бьярки, бездумно беря со стола нож и принимаясь суетливо крутить его в руках. — Если бы не ты, неизвестно, чем бы... Даже утоли я похоть, душевная тоска бы никуда не делась, я знаю. Я… — Голос Бьярки стал незнакомым и страстным, и Ивар с тревогой и недоумением смотрел на побратима. — Нет, сами боги послали тебя. Я не успел нанести ей непоправимой обиды, значит, у меня ещё есть надежда! Я хочу, чтобы она стала моей. Я хочу, чтобы она тоже любила меня!

— И свадьба заставит её полюбить тебя? — недоверчиво приподнял Ивар широкую бровь.

Клинок замер между пальцев боярина. Он опустил глаза и сглотнул, прежде чем ответить.

— Я хотя бы не буду больше чувствовать себя подлецом. Я предложу ей кров и опеку, стану мужем, заступником, и тогда, быть может, когда-нибудь она посмотрит на меня по-иному.

Ивар помотал головой и тихо произнёс:

— Не делай этого, Бьярки. Вожделение пройдёт, а ты останешься один на один со стыдом и потерянными надеждами. Представь, как силён ты можешь стать, породнившись со Звениславой! Твоя семья не уступает в знатности княжеской. Любая дорога открыта перед тобой нынче, но многие двери затворятся навеки, если ты выберешь неверно. Люди отвернутся от тебя.

— А ты? Ты тоже отвернёшься?

Взгляд юноши, пристальный и цепкий, был так не похож на старого доброго Бьярки, весёлого и легкомысленного. Новый, незнакомый Бьярки больше не принадлежал Ивару, он повзрослел и отдалился, и княжич никак не мог смириться с этим.

— Ты знаешь, что я всегда останусь на твоей стороне. Ты — мой брат.

Глаза Бьярки немного потеплели, и он отбросил нож на стол.

— Жизнь лишь одна, Ивар, и я понял, что хочу прожить её так, как вольно мне. Что, если бы я не вернулся из-под стены? Если бы погибла Гнеда? Кто знает, сколько нам отмерено? Я не хочу презирать себя за то, что мог бы сделать и не совершил, поддавшись собственной трусости и людским кривотолкам. Я позвал тебя не для совета. Это дело решённое, и тебе не отговорить меня. Я прошу иного — стань моим сватом.

Ивар замер, в неверии глядя на Бьярки. Это было уже слишком.

— Скажи мне, что шутишь? — Он пытливо посмотрел в глаза друга. — Нет, вижу, всё взаправду. — Ивар провёл рукой по лицу и вновь потянулся к чарке. Парой жадных глотков осушив сосуд до дна, он со стуком поставил его обратно. — Позволь полюбопытствовать, почему именно я?

— Кто, если не ты? — просто ответил Бьярки. — Ближе тебя у меня нет никого.

Княжич нахмурился, невесело размышляя, так ли это на самом деле. Он боялся признать, что сердце его побратима уже давно безраздельно принадлежало черноволосой ведьме.

— Бьярки, это плохая затея. Во всех отношениях. Это скверно кончится.

— Ты согласен? — спросил Бьярки, точно не слыша слов друга.

Ивар обречённо помотал головой.

— Да, Медвежонок. Но не говори, что я не предупреждал тебя.

***

Гнеда сразу поняла, что случилось неладное, когда в светлицу, где они со Славутой сообща ткали, вбежала Сторонька, и, прикрыв ладонями раскрасневшиеся щёки, заговорщицким шёпотом прошипела:

— Идут, идут!

Подруги непонимающе переглянулись, но не успели обмолвиться ни словом, когда снаружи послышались шаги. Дверь отворилась, и на пороге возник Судимир, а за его спиной — Стойгнев и Бьярки. Старый боярин одним взором выслал служанку вон, и та, оглядываясь на Гнеду и спотыкаясь, подчинилась.

— Зёв в бёрдо, хозяюшки, — улыбнулся Судимир, но Гнеда почувствовала в его ласковом голосе смущение. — Славута, дочка, поди, передохни. А нам с гостьей нашей перемолвиться надобно.

Славута рассеянно поклонилась свёкру и, бросив на подругу извиняющийся и одновременно взволнованный взгляд, удалилась.

Все трое вошли в горницу, затворив дверь. Гнеда поднялась из-за стана и, принуждённо возвращая их приветственные поклоны, по очереди пробежала взглядом по лицам мужчин. Она видела, что всем им было не по себе, но не имела ни малейшего понятия, что стряслось.

Судимир откашлялся и первым нарушил тишину.

— Видишь, какое дело, Гнеда. Пожаловал нынче сам княжич, говорит, в наш двор куничка забежала.

Стойгнев вышел из-за спины Судимира, и сердце девушки ушло в пятки. На его правом плече лежал рушник. Княжич поклонился Гнеде до самой земли.

— Здравствуй, славница. У меня охотник уж больно хорош, говорит, след сюда ведёт.

Гнеда перевела расширившиеся глаза на Бьярки, наконец, замечая, что все трое одеты чересчур нарядно.

Этого не могло происходить наяву.

— Уж я говорил ему, — вступился Судимир, видя, как обомлела девушка, — нет у нас ни куниц, ни лисиц.

— Охотник мой ошибиться не мог, — перебил Стойгнев, и в очах юноши Гнеде почудился шальной отблеск. — Глаз его меток, рука верна, собак, что давеча набегали, всех перебил, ни одной не оставил. Да вот не ест, не пьёт, только об одной куничке помышляет. Брячиславом Судимировичем прозывается, может, слыхивала о таком. У вас куница, у нас охотник, чем же не пара?

— Гнеда, я не отец тебе, — мягко обратился к девушке Судимир, — и слово моё не закон. Как рассудишь, так тому и быть.

Она неверяще смотрела на боярина, который неловко мял в руках шапку, затем перевела взор на Стойгнева, глядящего неестественно залихватски. Наконец, Гнеда собралась с духом, чтобы поднять глаза на Бьярки. Он был серый, как полотно, что лежало в кроснах, но в его очах, сияющих отчаянной решимостью прыгающего в пропасть, не было колебания.

Девушка сделала два порывистых шага к двери, и мужчины одновременно расступились, не осмеливаясь остановить её. Раздался стон деревянного настила, затем жалобный писк половицы, которую давно пора было поменять. Всё перед глазами замелькало, и Гнеда поняла, что бежит. Выскочив во двор, она юркнула на гумно и забилась в угол, тяжело осев на деревянную долонь, усыпанную прошлогодней мякиной. Сердце бешено стучало, а в ушах всё звучали нелепые речи.

Неужели это не было насмешкой? Нет, Судимир не стал бы в ней участвовать. Значит, правда, Бьярки посватался к ней? Но почему Стойгнев? Решил, что княжичу она не сможет отказать? Захотел поглядеть на её мучения? Сдался, переступив через собственную гордость, но напоследок замыслил унизить её, растоптать?

Гнеда уткнулась в ладони, когда скрипнула дверь и послышались торопливые шаги.

— Вот ты где, — с облегчением сказал Стойгнев, подходя к девушке. Легко переборов её сопротивление, он отвёл руки от лица Гнеды и внимательно посмотрел на неё. — Ты плачешь? Да любая в Залесье умерла бы от счастья, если бы такой молодец просто в её сторону глянул!

Гнеда всхлипнула, отнимая у него ладони и мотая головой, отказываясь слушать.

— Брось это! — Стойгнев нахмурился, и в его жёстком голосе больше не было снисходительности. — Неужто думаешь, мне хотелось этого глумилища? Он решил взять тебя честью, а ты ещё смеешь воротить нос! Впрочем, если откажешь, я буду только рад. Ты ему не ровня.

— Ах, вот как, — усмехнулась девушка, утирая рукавом слёзы. Она вздёрнула подбородок, вызывающе глядя в карие очи, пересыпанные зелёными искрами. Больше всего на свете ей хотелось выплюнуть в его высокомерное, рассерженное лицо всю правду. — Скажи, княжич, а ты по-прежнему будешь гладить мне руки, когда я стану женой твоего побратима?

Он замер, и гнев вспыхнул в глубине чёрных зрачков. Гнеда безотчётно отпрянула, до боли вжавшись позвоночником в стену, когда княжич нагнулся к ней. Их разделяли только руки девушки, упёртые в тяжело вздымающуюся грудь Стойгнева. Неужели она и вправду думала, что может тягаться с его волей? Против него она была былинкой на ветру.

Гнеда закрыла глаза, подчиняясь, и словно в награду ощутила на устах тепло дыхания Стойгнева. Предвкушение касания закружило голову, и она едва не подалась ему навстречу, но княжич вдруг резко отстранился. Гнеда прерывисто выдохнула, одновременно разочарованно и облегчённо. Когда девушка решилась открыть глаза, она была совершенно одна, и лишь запах хмельного мёда на губах напоминал о поцелуе, которого так и не случилось.