Пташка

32. Новый князь.

Славута внесла с собой в горницу запах горячего толокна и раздражения. Поставив еду рядом с кроватью, она тяжело вздохнула и опустилась на скамейку. Гнеда осторожно пошевелилась, стараясь забраться повыше на подушку.

— Спасибо, Славутушка, — проговорила она. — Что стряслось, рассердил тебя кто?

Молодая боярыня снова вздохнула.

— Да нет с ними сладу, — с горечью отозвалась она. — Как стрыйко Бьярки уехал, Негашка житья мне не даёт своими вычурами! А сегодня так и вовсе на головах стоят…

Гнеда одеревенела. Это было первое упоминание младшего Судимировича за время болезни, и девушка не ожидала, что его имя так чувствительно отзовётся в её душе.

Она выздоравливала медленно. Гнеду долго не оставлял длинный, путанный сон, с одной стороны, страшный и тяжёлый, но с другой, наполненный надеждой оттого, что рядом всё время был кто-то сильный и добрый, не дававший в обиду. Сама Гнеда старалась не вспоминать события, предшествовавшие её нездоровью. Они слились с тем мучительным сном, что принесла лихорадка, и теперь было сложно отличить действительность от болезненного бреда.

— Когда он уехал? — тихо, не глядя на подругу спросила Гнеда.

— Да как только ты на поправку пошла, — буркнула Славута.

— Куда? — ещё тише вымолвила девушка.

— На южный рубеж, возводить город от сарынов. — Боярыня и не думала скрывать упрёка в голосе.

Во всём княжестве трудно было найти место опаснее.

— Не я его погнала туда, — прошептала Гнеда.

Славута полоснула её злым взглядом.

— Натворила ты дел, ничего не скажешь, — мрачно проговорила она.

Между подругами хоть и витала заметная прохладца, но доселе жена Судислава не позволяла себе подобной откровенности.

— А ты бы пошла за нелюбого? — ожесточаясь в ответ, повысила голос Гнеда, встречая взгляд подруги.

— За нелюбого! — передразнила Славута, резко уперев руки в бока, отчего сердито звякнули обручья на её точёных запястьях. — Много ты понимаешь! Вымахала кобылица, а умишки, что у моей дочки несмышлёной! Да он тебя с того света вытащил! С ложечки отпаивал, сам в лес за березовицей ездил, ночей не спал, тенью ходил, никого не замечая! А ты бы хоть разочек вспомнила о нём, хоть словечко б обронила! За нелюбого!

Гнеда опустила глаза. Она вспоминала о Бьярки каждый день. За время, что девушка провела в борьбе с лихорадкой, многое в её мнении переменилось. И без слов подруги она уже относилась к нему иначе. Отбросив глупые предрассудки, Гнеда нынче видела, что Бьярки пытался сделать ей честь. Что сватовство к безродной простолюдинке было со стороны боярина отважным поступком, а приглашение отца и княжича-побратима прибавляло его словам веса. Бьярки заслуживал достойного отказа, а не её бездумной выходки. Но сделанного не воротишь.

— Что умыслила! К ней самый завидный жених в Стародубе — да куда там в Стародубе, во всём Залесье — княжеского сына сватом послал, а она — топиться!

Кажется, Славута, наконец, могла выговориться и жалеть Гнеду больше не собиралась.

— Я не хотела топиться, — слабо возразила девушка.

— Да? А что ж, купаться надумала? В травень-то месяц вода ай как хороша!

Гнеда еле удержалась от улыбки. Она и не предполагала, что мягкая и добрая Славута способна на такие язвительные слова.

— Не знаю, что на меня нашло… — запнулась девушка, понимая, что не сумеет объяснить своих чувств, которые и сама-то едва осознавала.

Славута только покачала головой.

— Ешь, — хмуро велела она, кивая на дымящуюся кулагу. Некоторое время боярыня молча смотрела в одну точку, но постепенно её лицо разгладилось, а зажатые плечи опустились. — Прости, — проговорила Славута без прежнего раздражения. — На сердце нынче уж очень муторно. Как старый князь умер, нет покою. Все в тревоге, Судислава днями не вижу, матушка сурова сверх меры.

Гнеда едва не выронила чашку из рук.

— Князь умер? — переспросила она.

Славута скорбно кивнула.

— Через несколько дней после… после сватовства.

Гнеда нахмурилась. Так просто? Ей не пришлось и пальцем о палец ударить.

Но почему она не чувствовала удовлетворения?

— Бояре присягнули Стойгневу, но наши им не верят, — продолжала Славута. — Они не покидают княжича, — боярыня осеклась и, прочистив горло, исправилась, — князя.

— Не верят? – нахмурилась Гнеда.

— Батюшка Судимир всех подозревает, — вздохнула Славута. — Есть те, что хотят раздора и смуты. Ты ведь знаешь, князь Войгнев получил престол не по праву крови… Время сложное. Угроза и внутри, и снаружи. Оттого-то Бьярки и поспешил, чтобы устроить заграждение от сарынов. Боятся, что они прослышат о наших бедах и воспользуются замешкой. Но его так не хватает и здесь, и в княжеском детинце!

Гнеда кивнула и отставила еду в сторону. Кусок не лез в горло.

— Прости, — повторила Славута, и её голос вовсе растерял всякую враждебность. — Душа не на месте уж который день. А я-то! Накинулась на хворую, вот ведь нашла, на ком отлаяться! — Брови Славуты жалобно изогнулись, она взяла Гнеду за руки. — Холодные-то какие! Ложись, отдыхай. Утомила я тебя.

Суетливо подоткнув одеяло под подругу, боярыня, прошелестев подолом, выскользнула за дверь, оставив Гнеду наедине с новыми мыслями.

То, за чем она пришла в этот город, свершилось. Войгнев умер, и больше ни в Стародубе, ни в этом доме её ничто не держало. Всё пошло не так, как Гнеда задумывала, но итог один. Убийца её отца мёртв. Она жива. Пора возвращаться.

Но куда?

Домой.

Но где был дом?

Гнеда задумалась. Ей было хорошо здесь, у Судимира, в тепле и сытости, рядом со Славутой. Одни из лучших дней своей жизни она провела в Кранн Улл, подле Фиргалла и Айфэ. Она могла представить, что Твердята — её мать, а Пчёлка — сестра. Но, пожалуй, настоящим домом Гнеда могла назвать лишь Переброды. Там осталась её Вежа, могила Домомысла, Катбад.

Единственное место, куда она могла вернуться, не навлекая беду на остальных, были Переброды. Гнеда станет жить в Веже, в стороне ото всех, и Кузнец будет в безопасности. И потом, она спокойно провела почти целый год в Стародубе. Её либо не искали, либо не могли найти. Возможно, Аэд уже умер, и новый наследник без помех вокняжился в Ардгласе.

Как бы то ни было, оставаться здесь Гнеда больше не могла. Не должна была. Не имела права. Она боялась даже подумать о том, как посмотрит в глаза Судимиру и Вышеславе. Она боялась встречи со Стойгневом, нынче облечённым княжеской властью. Девушку грызло лишь то, что она так и не попрощалась с Бьярки. Не объяснилась с ним, не извинилась. Но, наверное, это было к лучшему.

Решено. Как только Гнеда окрепнет, она оставит этот город, этот дом.

Чтобы уехать как можно скорее, необходимо было восстановить силы. Гнеда нуждалась в пище и движении и старалась не пропускать выти и чаще вставать с постели. Поднявшись и заставляя себя делать несколько мелких шагов по горнице, девушка обнаружила, что сильно похудела. Одежда стала чересчур свободной, и казалось, сквозь истончившуюся кожу проглядывали кости. Пальцы болезненно ссохлись, и Гнеда с огорчением обнаружила, что потеряла перстенёк Катбада. Наверное, это был знак, и девушка только утвердилась в решении вернуться в родную деревню.

Но стоило Гнеде неосторожно обмолвиться Славуте о намерении оставить усадьбу, как в тот же вечер Судимир разыскал её. Стояло раннее лето, и девушка сидела на покатом берегу Листвянки. Внизу, на свежей пойменной траве паслись лошади. Работы были закончены, и по реке разносились радостные песни возвращавшихся с полей девушек и парней. Гнеда пригрелась на закатном солнце и теперь с неохотой думала о возвращении в поместье.

— Насилу нашёл тебя, — послышался голос боярина, который с завидной для своего возраста ловкостью спрыгнул с коня.

Девушка подобралась. Она почти не виделась с домочадцами, стараясь незаметно оставлять покои для своих одиноких прогулок. Ей до сих пор было стыдно вспоминать о том, что произошло.

— Ты что же, решила нас покинуть? — сразу перешёл к делу Судимир, усаживаясь рядом.

— Так будет лучше для всех, — сдержанно ответила Гнеда.

— Не дури, — жёстко возразил боярин. — Куда тебе идти? Всё переменилось за это время. Вряд ли кто-то ждёт тебя в той веси.

Гнеда отвыкла от суровой прямоты боярина и несколько раз моргнула, но Судимир, не заметив, продолжал:

— Если это из-за Бьярки, то не тревожься. Он оправится. И потом, неизвестно, когда он сможет теперь вернуться. Если из-за боярыни, то и она скоро остынет. — Гнеда поёжилась, подумав о том, что её собеседник не иначе умел читать мысли. — А уж коли из-за меня, так и в голову брать не смей. Я обиды на тебя не держу. Жена Бьярки или нет, ты мне уже как дочь.

После увещеваний Судимира, слова которого согрели её сердце, Гнеда разрешила себе ещё некоторое время в Стародубе. В конце концов, она на самом деле была ещё слишком слаба. Отголоски болезни преследовали девушку, не давая жить в полную силу. Она гораздо быстрее, нежели раньше утомлялась, подолгу спала и всё никак не могла добиться того, чтобы одежда сидела на ней по-старому.

Наверное, это была слабость, но Гнеда позволила её себе. Последнее лето.

И жизнь потекла по-прежнему. Резкие речи, которые вырвались у Славуты, развеяли тень разочарования и недосказанности, возникшую было между подругами, и молодая боярыня была вновь добра и ласкова. Вышеслава вела себя отстранённо, и Гнеда знала, что она не простила ей сына, но боярыня не была враждебна.

Кажется, постепенно тучи над Золотым Гнездом рассеивались, и все стали спокойней. Должно быть, никто не осмеливался оспорить право Стойгнева на престол, и чудилось, словно тетива лука, натянутая для выстрела, наконец расслабилась.

Несколько раз Гнеда замечала во дворе усадьбы свиту князя, которая теперь разрослась и неотступно следовала за своим господином, но самого Стойгнева девушка видела лишь однажды, да и то издалека. Гнеде показалось, что он сделался старше и значительнее, и вместе с тем к его облику прибавилось что-то ещё. Поступь стала тяжелее, будто на плечах юноши вместе с княжеским корзно появилось бремя, придавливавшее к земле. Глядя на Стойгнева, Гнеда больше не могла представить его хохочущим на вечерних посиделках.

В середине лета безмятежные будни нарушило известие о том, что Бьярки на несколько дней приезжает домой. Но, вопреки опасениям Гнеды, о пребывании боярина в поместье напоминал лишь Гуляй, поселившийся в конюшне на своём старом месте. Почти всё время младший Судимирович проводил при дворе нового князя.

Гнеду раздирали противоречивые мысли. С одной стороны, она была рада, что не видит Бьярки. Она не знала, как вести себя с юношей, что говорить, и едва ли положение дел между ними могло быть как-то выправлено. С другой стороны, в эти дни девушка часто вспоминала о нём, ловя себя на неожиданном и пугающем желании увидеть юношу. Осознание того, что Бьярки был где-то рядом, но предпочитал не встречаться с ней, странным образом уязвляло Гнеду. Наверное, в ней говорило тщеславие, потому что девушке претила сама мысль о том, что боярин стал к ней равнодушен.

***

Утро выдалось тёплое, но дождливое и пасмурное. Всю ночь по крыше стучал дождь, ветер гнул ветки, и Гнеда почти не спала, в тревоге глядя на мечущиеся за окном тени. Её мучило предчувствие беды, и девушка едва удерживалась, чтобы не выбежать из горницы. Гнеду тянуло куда-то. Она вспоминала ощущение безопасности и покоя, накрывавшее её иногда во время болезни, и отчаянно жаждала вернуть его.

Они со Славутой и Негашей сидели за шитьём, но девочка шалила, отвлекая мать. Гнеда же никак не могла отвести глаз от рубашки в руках подруги. По молчаливому договору они избегали разговоров о Бьярки, делая вид, будто его нет в доме, но Гнеда жадно ловила всякое случайное упоминание о юноше и нынче сразу узнала сорочку, которую чинила молодая боярыня.

Баловство Негаши закончилось тем, что она опрокинула поставец, перепачкавшись с ног до головы в нагаре, и Славута повела дочь переодеваться.

Некоторое время Гнеда пыталась вернуться к своему вышиванию, но в конце концов не выдержала и взяла с лавки оставленное подругой рукоделие. Зелёная и уже немного полинявшая от времени, рубашка была порвана у ворота. Девушка пробежалась пальцами по мягкой ткани и, повинуясь внезапному порыву, поднесла её к лицу и вдохнула. Свежевыстиранная сорочка пахла золой и солнцем, но Гнеда распознала тончайшую дымку травяного полынного запаха. Она улыбнулась и, вытащив осторожно заткнутую Славутой иголку, принялась продолжать работу подруги.

Когда отворилась дверь, Гнеда не сразу подняла голову, ожидая, что это вернувшаяся Славута, но неизъяснимое ощущение напряжённости заставило её оторвать глаза от шитья. На пороге стоял Бьярки. Он был одет по-дорожному и замер, видимо, изумлённый. Вновь обретя способность двигаться, юноша сдержанно поклонился.

— Я искал Славуту, чтобы попрощаться. Мне сказали, она здесь, — тусклым голосом произнёс боярин.

Замешательство юноши не оставляло сомнений в том, что он, действительно, не ожидал встретить Гнеду. Значит, Бьярки уже уезжал. Уезжал, так и не повидавшись с ней.

— Она только сейчас вышла, — промолвила девушка, чтобы не молчать.

Помимо воли она разглядывала его. Бьярки изменился. Его волосы выцвели и сделались золотисто-соломенными. Юноша растерял былую холёность, его кожа загорела и обветрилась, и вслед за лучшим другом Бьярки стал выглядеть взрослее. Но дело было не только во внешности. Глаза юноши смотрели по-иному. Гнеда никогда не тешила себя надеждой, что сколько-нибудь близко знала Бьярки, но теперь перед ней стоял совсем чужой человек.

Боярин тоже разглядывал девушку, но делал это словно через силу, то опуская, то вновь поднимая взгляд. Меж его бровей пролегла складка, и Гнеда почувствовала, что ему не нравится то, что он видит. Её сердце похолодело, и она поспешно отвела взор.

— Ты до сих пор нездорова? — наконец, спросил Бьярки.

Она вскинула на него очи. Юноша смотрел пристально, и Гнеда осознала, насколько подурнела. Девушка никогда не считала, что красива, но теперь казалась себе и вовсе уродливой, и подтверждение тому было написано на лице Бьярки. Он даже не сделал попытки скрыть своё отвращение, и Гнеде стало стыдно за то, что юноша видит её такой и, конечно, радуется, что избежал позорной женитьбы. Наверняка по прошествию времени он понял, как заблуждался, и уже испытывал облегчение от её глупого бегства.

Но ведь она не искала его расположения! Почему же сейчас под его прямым взглядом Гнеда ощущала себя голой и беззащитной? Почему ей было жаль его потерянной любви?

Неожиданно Бьярки сделал два резких шага вперёд. Гнеда в изумлении воззрилась на него, но взгляд юноши был прикован к рубашке, лежавшей у девушки на коленях.

— Это моё. Кто позволил тебе касаться моей вещи? — Его голос был сухим, и девушка почувствовала, как по спине расползается холод.

Гнеда открыла рот, но сказать в своё оправдание ей было нечего. В тот же миг Бьярки потянулся и резко выхватил ткань из её рук. Игла воткнулась в его ладонь, но он даже не заметил этого.

— Кто ты такая, чтобы зашивать мою рубашку? Мать? Сестра? Может быть, невеста, или жена?

Каждое его слово вылетало резко и страшно, словно удар хлыста.

— Я… я хотела бы иметь такого брата, — дрожащими губами произнесла Гнеда.

Лицо Бьярки пошло розовыми пятнами.

— Брата? — переспросил он ломким шёпотом. — К лешему брата! — вдруг выкрикнул юноша и одним движением разорвал сорочку. — К лешему!

Он изодрал оставшиеся полотнища и швырнул их к ногам Гнеды, которая была едва жива от испуга и неожиданности, и вылетел из горницы.

Трясущимися руками девушка подняла лоскуты. Больше не имея нужды крепиться, она заплакала, и её слёзы падали на растерзанное сукно, туда, где багровели три крошечных пятна крови Бьярки.

***

Закончив чистить Пламеня, Гнеда достала из-за пазухи душистое яблоко, которое хитрец уже давно почувствовал и бессовестно выпрашивал всю прогулку. Это был новый урожай, и девушка поймала себя на мысли, что снова задерживается. Твёрдо решив уехать в конце лета, она дала Славуте уговорить себя дождаться её возвращения от родителей, где боярыня с мужем и детьми гостила с начала осени. Их возвращения ждали со дня на день, и у Гнеды всё было готово к отъезду. Тем более, что Судимир отбыл на Север по торговым делам, и можно было не бояться его недовольства или новых проволочек.

Гнеда только недавно почувствовала себя достаточно окрепшей, чтобы возобновить прогулки верхом, и очень уставала после них, но тело постепенно возвращало силу, чему девушка была несказанно рада.

Она уже собиралась закрывать денник, как заслышала голос ключника.

— Да вон она, вон! — приговаривал Жук, и Гнеда насторожилась, узнавая угодливость в его речах. Заперев засов, девушка развернулась, чтобы направиться к двери, но путь ей преградили.

Жук тыкал в Гнеду грязным пальцем, а за ним высились два рослых молодца в подбитых мехом шапках и с вышитым вепрем на свитах. У каждого на поясе висело по короткому мечу и топору. Княжеские слуги.

— Вот она, — снова залебезил ключник, хватая Гнеду за руку, словно предотвращая её бегство, хотя девушка и без того стояла не шелохнувшись.

— Нам велено доставить тебя в княжеский терем, госпожа, — густым голосом проговорил один из мужей, — добром или силой.

Гнеда смотрела в его ясные голубовато-серые глаза и недоумевала собственному спокойствию.

— Я пойду добром, — ответила девушка и, не глядя, сбросила с себя пятерню Жука. — Прощай, Пламень, — прошептала она и двинулась к выходу.

Гнеду ввели в тёмный чертог, освещённый лишь огнём очага, и она не сразу увидела Стойгнева, сидевшего в глубоком кресле.

— Оставьте нас, — коротко приказал он слугам, и дверь бесшумно затворилась.

Поленья уютно потрескивали, обманчиво настраивая на мирный лад. Девушка медленно обвела взглядом покои. Стены и пол устилали узорчатые ковры, на столе лежали свитки, тут же стоял золочёный кувшин и кубки. Было жарко, тяжело пахло мёдом и вином.

Князь, облачённый в золотисто-чёрные одежды, молча смотрел на девушку, держа в одной руке чашу, и глаза его поблёскивали в полумраке.

Если у Гнеды и оставались какие-то сомнения, то нынче стало ясно. Он знал.

— Бьярки видел тебя насквозь, — наконец, произнёс Стойгнев, словно продолжая начатый ранее разговор. — Он всегда чувствовал, что с тобой дело нечисто, а теперь я уверился в том, что ты не та, за кого себя выдаёшь.

Девушка хотела сглотнуть, но во рту пересохло.

— Каково твоё настоящее имя?

— Я Гнеда, сирота из Перебродов, — выговорила она.

— Сирота, — согласился Стойгнев, — но кем были твои родители?

— Я росла, ничего о них не зная, — начала было девушка, но князь перебил её:

— Хватит изворачиваться! Я был ребёнком, но хорошо запомнил твоего отца. И мать, — добавил он с отвращением. — Говори!

Отрицать было бессмысленно, да Гнеда никогда и не собиралась врать ему.

— Я узнала, кем были мои родители, не так давно, — негромко проговорила Гнеда. — Меня разыскал родич матери. Я воспитывалась в его доме с тем, чтобы со временем вернуться в страну сидов, но…

— Но в итоге оказалась здесь, — усмехнулся Стойгнев. — Да ещё под чужой личиной.

Гнеда нахмурилась и помотала головой.

— Я всю жизнь прожила под этим именем и не имела другого. Не называй его чужой личиной.

Стойгнев слегка подался вперёд, внимательно изучая её лицо.

— Если я спрошу, зачем ты явилась сюда, тоже станешь отпираться?

— Мне больше нечего скрывать. Я приехала в Стародуб, чтобы отомстить Войгневу за смерть своих родителей, — ответила Гнеда, глядя в злые зелёные глаза.

— Отец не был причастен к их смерти, — резко вымолвил князь.

— Неправда! — смело возразила Гнеда, и на челе Стойгнева промелькнуло удивление.

— В ту пору Судимир уже посадил меня на коня, и я жил на мужской половине. Я был с ними в день убийства князя и видел лицо отца, когда ему принесли весть, — отчеканил Стойгнев, упрямо выставив вперёд подбородок. — Он был его побратимом! Он назвал первенца в честь Ингвара!

— Это не помешало твоему отцу отнять и сгубить его жену, — перебила Гнеда, и Стойгнев поморщился, словно от оскомины.

— Мой отец волочился за княгиней, это правда, но уж если кто и погубил её, так собственный муж. Отец не был хорошим человеком, но он не был убийцей. Вся его вина в том, что он плохо выбирал женщин. Хоть в чём-то мы похожи, — горько улыбнулся Стойгнев. — Если не веришь мне, то спроси Судимира. Он тоже был там.

— Кто же тогда, по-твоему, убил отца? — с вызовом спросила Гнеда.

Стойгнев пожал плечами.

— Доподлинно неизвестно, но отец и кормилич всегда считали, что это были братья Этайн, мстившие за сестру.

Гнеда растерянно нахмурилась, застигнутая врасплох новыми и неожиданными сведениями. Стойгнев заметил её замешательство и недоверчиво усмехнулся:

— Разве ты не знаешь, как умерла твоя мать? — Князь внимательно посмотрел на смятённую Гнеду, и, не дождавшись ответа, продолжил. — Она не сумела разрешиться вторым ребёнком. Ей было далеко до срока, и что-то пошло не так. Это случилось после ссоры с Ингваром.

Голова закружилась, и Гнеда пошатнулась. Она не знала, как понимать слова молодого князя. Мог ли Фиргалл ошибиться? Мог ли лгать Стойгнев?

— Сядь, — приказал князь, и его голос прозвучал чуть мягче. — Я не знаю, как было на самом деле. Лишь слышал, что говорили люди. — Он перевёл отстранённый взгляд на очаг, бездумно перебирая пальцами изумруды на кубке. — Отец был вне себя от горя, когда она умерла. Златокудрая ведьма околдовала его. Всегда улыбающаяся, всегда красивая. Бедная мать, куда ей было тягаться с ней. — Стойгнев будто забыл о присутствии Гнеды. — Даже через столько лет я закрываю глаза и слышу этот запах. Она всегда пахла цветами. Ландышами. Обманчиво приятный вначале, проклятый запах начинал душить своей приторностью до тошноты, до головной боли. — Стойгнев неожиданно посмотрел прямо на Гнеду. — Ты пахнешь иначе. Но сеешь раздор не хуже своей матери. Значит, ты собиралась убить отца?

— Да, — просто ответила девушка. Она не стала говорить, что почти сразу поняла, что не сможет этого совершить.

Князь мрачно кивнул.

— А теперь скажи, кто за тобой стоит.

Гнеда подняла на него глаза, растерянно моргая.

— Не притворяйся. Я никогда не поверю, что какая-то девчонка ни с того, ни с сего смогла вдруг в одиночку проникнуть в княжеский дом, да ещё и посягнуть на жизнь правителя! Теперь я вижу, что наша первая встреча не была случайной. Как и твоё удивительное спасение Судимира. Кто-то помогал тебе, кто-то подстроил всё так, чтобы ты оказалась в нужном месте в нужное время. Что вы задумывали? После убийства отца, что было дальше в вашем замысле? Моя казнь? Захват престола?

— Я была одна, клянусь тебе. Я не надеялась, что останусь жива, и не размышляла, что будет после.

— Неужели ты полагаешь, я поверю? — Стойгнев порывисто встал, резко отставляя кубок, так что часть вина выплеснулась наружу. Кровавая струйка медленно устремилась по крутому боку к белой льняной скатерти. — Кто твои сообщники? Кто-то из бояр? Или чужеземцы? Ты сказала, что тебе помогал твой родич из сидов?

Гнеда почувствовала, как немеют руки и ноги. Он не верил ей. Стойгнев вёл себя так, словно между ними не было этого года, наполненного взглядами и мимолётными прикосновениями. Словно не было ни плаща, накинутого на её плечи, ни ласковых слов. Ныне он был князем, допрашивающим преступницу, и только. Девушка подспудно знала, что бы она ни сказала, не будет принято им на веру. Он подозревал её тем сильнее, чем больше позволил себе обмануться в ней раньше. Стойгнев не был тем, кто даёт вторые попытки, и, осознав это, Гнеда по-настоящему испугалась.

Почему-то девушке казалось, что она успела завоевать пусть маленькую, но часть его сердца, и они могут говорить как друзья. Что она сумеет объясниться с ним просто и открыто. Что она встретит если не прощение, то понимание. Но всё оказалось совсем не так. Случившееся разом поставило Гнеду за черту, которую стало невозможно переступить обратно. Она больше не была для Стойгнева девушкой, руку которой он мог погладить. Гнеда отныне являлась предательницей, слова которой ничего не стоили.

Перебарывая страх, колотивший её ослабшее тело, девушка поднялась, встречая грозный взор князя.

— Клянусь, я не умышляла против тебя. Я была одна, и хотела лишь отомстить человеку, сделавшему меня сиротой. Лишившему всего в жизни.

— Это ложь, — сквозь зубы прошипел Стойгнев.

— Это правда! — возразила Гнеда, опьянённая собственной смелостью. — Если бы мой отец остался жив, то не ты бы нынче сидел здесь, в этих покоях! На княжеском знамени вместо вепря реял бы сокол! Всё было бы по-другому, и ты бы не смел говорить со мной так! Мы с тобой были бы…

Девушка осеклась, но Стойгнев прищурился. Он успел понять.

— Мы с тобой что? Были бы мужем и женой? — Князь недобро усмехнулся. — Да, мне известно, что с колыбели я был обручён с Яронегой. — Он наклонился к ней и произнёс громким отчётливым шёпотом: — Но княжна погибла.

От бессилия глаза Гнеды увлажнились, но Стойгнев лишь хмыкнул. Он не верил даже её слезам.

— Стража! — крикнул он, и почти сразу на пороге появился высокий гридин. — В холодную клеть! — Кивнув на девушку, он снова взял кубок и сделал глубокий глоток. — Там ты быстро всё вспомнишь.