Пустоцвет

Глава 22. Потаенное

Кто-то ушел на дно, а кому-то все равно.

Погрустили, а завтра забыли, будто не были и не любили.

Кто-то ушел наверх, то есть ушел на век,

И следит улыбаясь за нами, сквозь глаза наших воспоминаний .

Так пускай наступает холодным рассветом на нас новый день.

Все останется в этой Вселенной, все вращается в этой Вселенной -

Возвращается к нам, запуская круги на воде.

Ничего не проходит бесследно, ничего не проходит бесследно.

Слот, "Круги на воде"

***

Уже лежала в кровати, и мысли в очередной раз пыталась силой разогнать, дабы впустить, уступить сну, как вдруг скрип, шорох, стук на улице. Раздался лай соседской собаки.

Всполошилась я. Тихо, осторожно, дабы не разбудить Анну Федосеевну, тотчас встала и подалась на кухню, к окну - прикипела испуганным взглядом к непробудной темени. И даже луна, что временами все же выглядывала из-за туч, не давала возможности разглядеть, что там происходит на самом деле. Как и свет фонаря: он давал обзор лишь вблизи этого дома; чуть влево, чуть вправо... или же даже вперед, где и обитали нынче наши защитники, - и все, хоть глаз выколи... ни черта не видно... и лишь догадки и надежда в помощь.

И вдруг шорох, шарканье за спиной. Обернулась я - неспешные, в меру возможностей, шаги старушки ко мне ближе. Криво улыбнулась она - скользнул по ее лицу луч лживого солнца.

- Колька это. Сосед наш. Опять пьяный домой вернулся. Переполох навел - а собака, то ли мудрая, то ли глупая псина, никогда его любила... Вот и гавкают друг на друга постоянно: она - ночью на него, а он - днем на нее... Потому не переживай. И спать иди ложись. Ночь, она на то и ночь, чтобы спать, сил набираться. А то кто знает, что нас ждет с рассветом, что день принесет. Костик сказал, что приставил своих ребят присматривать за домом, за нами - значит нечего бояться. По крайней мере, заранее. Пошли, - несмело коснулась моей руки, ласково погладила по плечу. - Не стой столбом. Не пугай соседей. Да и Бога не гневи.

Пристыжено усмехнулась я таким странным суждениям. Подчинилась.

Шаги опять едва ли не на ощупь, иногда все же да врезаясь в мебель.

Легла я на кровать. Анна Федосеевна - на свой диван.

Обмерли мы обе. Тихие, мерные вдохи.

Но в голове моей - мысли... снегопадом, засыпая поспешно одной другую, и образовывая тем самым целую лавину сумасбродства.

- А Костя... кто он Вам? - осмеливаюсь на один из самых важных, что до безумия уже затерзали меня, вопросов.

Молчит женщина, хотя слышу - дыхание ее переменилось. Стало более тяжелое, сбитое. Не спит.

- Внук? - рискую предположить... или дать возможность красиво выпутаться. Солгать.

Жгучие мгновения ее внутренних рассуждений, каких-то за и против - и ответила:

- Внук... Хоть и не по крови, а все же - внук. Ванечку когда-то моего спас. Вместе они всегда были: и дружба, и служба. И вот однажды... Костик его от смерти спас. Он его всегда братом звал... по духу, потому, не задумываясь, на себя его участь и принял. Всего изрешетили, подонки, а Ваньку - лишь слегка задели: тот на него упал и собой закрыл, как щитом. Думали, сволочи, всё - справились. Так и бросили их на том же месте - посреди голого поля. Вот Ваня потом и тащил на себе Костю до города. Операции - одна за другой. Кома. Ирина... невеста тогда у него была. Та еще... девица. Красавица. А внутри - пусто. Так к нему ни разу и не пришла. Только Ванька да я и крутились вокруг несчастного. И аж пока не очнулся, бедолага. И не стал у нас допрашиваться... где она, что она. Чуть ли не силой Иван ее тогда привез. Засрамил и притащил. Не знаю... что Костика так держало рядом с ней. Чего тянуло? Наверно, и сам не знал. Но сразу было видно: не лежит ее душа к нему, нет там любви - одно только... пользование. Как вещью. Но слепой, дурной... ничего ни слушать, ни понимать не хотел. Кричал, что любит безумно, жить не может, всё простит... Жениться хочет. Женился... Хлопца родили - а счастья... так и не нашли. Ушла она от него - в очередной раз хвостом вильнув. Костик же, как и Ванька, долг и честь - превыше всего. Семья, достаток, жизнь - всё на второе место ставили, хотя вслух об этом признаться боялись. Так и поплатились потом: один - первым, второй - последним. Костюши тогда не было рядом. Иван вляпался во что-то, но брата в этот раз за собой потащить не захотел, пожалел... побоялся. А потому и не признался ему. Так потом и вывезли балбеса моего в лес... и расстреляли. Долго его Костя искал. Очень долго - все руки опустили, а он - нет. Не мог смириться. Верил, до последнего верил, что еще может помочь, спасти. И меня постоянно успокаивал, поддерживал. Заботился. У них у обоих... родителей рано не стало. У Ваньки - белая горячка отца, сына моего, забрала, хотя еще молодой был, лобуряка. А мать - почти следом ушла: болезнь сердца скосила. У Костика же: отца не знал никогда, а мать - убили. На остановке стояла - и пьяный водитель влетел прямо в нее. Это были 90-е. Тогда много народу погибало, или просто без вести пропадало. А потому... никто никого... особо не искал. Если это не давало какую-то прибыль - особо силиться никто не хотел. Так дело и осталось нераскрытым, а убийца - ненаказанным: свидетели замолчали, а слова тринадцатилетнего мальчика ничего ни для кого не значили. А ведь все произошло у него на глазах... Дальше - детдом. Пыталось несколько семей Костюшу усыновить - да сбегал сразу. Боялся к кому-то привязываться, к себе подпускать, доверять. Так оно у него по жизни и пошло: из близких остались только Игорек, сын его, и я - и то, наведывается ко мне раз в год, на день рождения Ваньки... Хотя и на том спасибо. О здоровье справляется да денег дает, по хозяйству помогает, если что надо: вон, весь ремонт за его счет... мебель... газ провел, отопление, воду в дом, канализацию сделал - всё, как в городе. Даже ванна своя, и тоже в доме, стиральная машина модная... и холодильник двухкамерный - живу, как богачка, - тихо рассмеялась пристыжено себе под нос. - Врал, конечно, по началу, чтоб я не отказывалась от всего, что государство за все это платит... как за погибшего - все же на службе Ванька был, она его под черту подвела. Но я узнавала, да и так ясно, глупая бабка - глупая, да не настолько, чтоб верить в такие сказки: чего это вдруг - старухе... да за внука, хоть и опекуном когда-то фактически была, и к тому же постоянно? Да, семьи у него не осталось, но все равно... Нет тела - значит и беды нет. Потом и Костя уже сознался, когда в лоб спросила. Но упрашивал... что так ему и Ваньке спокойнее будет. Говорит, что тот видит нас, все слышит - и не простит, если бабку их старую без заботы оставит. Вот и поддаюсь...хотя нет-нет, да копеечку коплю - ему самому когда-то пригодится... Да и чтоб хоронить меня было за что. Вот ты теперь знаешь - если что, подскажешь, расскажешь, посоветуешь - а я только и рада буду, если смогу вам, хорошим моим, помочь.

Шумный вздох. Тяжелая, гудящая тишина, глодая сознание.

И вдруг снова отзывается Анна Федосеевна:

- А Ваньку он потом нашел. Возможно, конечно... это и не он там схоронен. Кто ж теперь точно узнает: не тревожить же его останки. Однако... нашел. Уверен, что нашел. Убили его в лесу - и бросили там, среди бурелома. А охотники шли - наткнулись. Вызвали милицию. Ну, те и оформили как бездомного, чтоб меньше проблем было. Похоронили неизвестным. Долго, очень долго мучился, искал Костя. Пока клубок весь не распутал. Сказал, вышел на тех, кто все это заварил... Кто сделал такое с моим, нашим мальчиком. Сказал, что Закон их покарал... и чтобы я не переживала. Признались они, что, где и когда. А дальше снова ниточки - и так, пока могилку не отыскали. Далеко отсюда... а потому, как в гости приезжает Костя, так и возит меня туда. Раз в год... с Ванечкой моим у нас встречи. Но хоть так. Уже проще - чем незнамо где и как, да неухожено. А тут внучок памятник ему гранитный, большой, красивый поставил. Ванька молодой на той картине... веселый: таким же шутником вечным был, как и Костик... Вот и застыл в вечной улыбке на камне навсегда... Рядом сосенку посадил, оградку сделал. И место мне там, по моим слезным просьбам, отыскал... неподалеку прикупил. Чтобы я... хоть потом была рядом.

...Хотя всё равно жду. До сих пор жду: иногда скрипнет дверь, а я к ней - думаю: он, внучок мой вернулся... Но нет: то ли ветер, то ли кот в злую шутку играет...

Но хоть Костик у меня остался. Да Игоречек. И теперь еще ты появилась... Детки мои. На старость лет хоть для одного... счастья дождалась.

Обмерла я, не дыша... стыдясь сознаться, что та очень даже может ошибаться: ведь даже мне доселе неизвестно, как действительно относится ко мне Пахомов.

- Любит он тебя, - словно гром, словно молнией пронзая, внезапно вновь заговорила старушка, будто отвечая на мой немой вопрос, будто мысли мои читая. - Очень любит. Потому прошу, слезно прошу: береги его. Это с виду он такой... сильный, черствый, вечно веселый и жизнерадостный. В душе же - мягкий, уступчивый, неконфликтный, ранимый. Добрый... и грусти внутри у него хватает. А потому нужна ему забота, ласка... и тепло. Береги, прошу. И не будь глуха, как Ирина. Вечно она на него только и сетовала: то денег мало, то внимания, то радости в жизни. Ну, ушла. Нового себе жениха завела - лучше стало? Не думаю. Внутри себя надо прежде найти покой, а не по сторонам... искать, ждать, что кто-то прибежит и принесет безвозмездно на блюдечке счастье. Костя сказал, что развелись всё-таки. А я и рада. Честно, рада. Да, жаль Игорешу, но Костик его не бросит. Никогда. А жизни - с той барыней... не было бы однозначно. Только бы все рыдали взахлеб, да души себе и другим изматывали. А так... дали друг другу шанс... - немного помолчала. - Вот тебя повстречал... и снова ожил. Гляди, все хорошо у вас будет. Все же верится мне так. А прошлое - на то и прошлое, чтоб опыта дать, мудрости... не повторять старых ошибок. Умнее будете - и как муж с женой, и как родители. Авось и ваших деток... понянчить удастся... если доживу. Игорька вживую я видела только раз. Привез как-то: еще совсем кроха тот был (это сейчас смотрю на фотокарточки - и прям душа радуется: большой уже, мужает мой мальчик). А то - кнопка. Носик такой чудной, как пятачок, и глазки - прищуренные, мудрые. Ирина лишь раз согласилась сюда приехать, да еще и малого показать. Сама же даже и не вышла из машины. Не хотела... "в грязь и вонь соваться к больной, наверняка, уже давно ополоумевшей от горя и одиночества, бабке". Но хоть малого позволила в дом занести, показать... Костик даже на руках дал подержать, потискать кроху, - шмыгнула носом Анна Федосеевна.

И я вторила ей слезами - особенно от осознания того, что еще одному человеку... своим пустоцветом гублю надежду.

- А твои родители кто? - внезапно отозвалась та, видимо, наконец-то совладав с нахлынувшими воспоминаниями, растопленными чувствами.

- Папа - бывший военный, мама - учитель младших классов, тоже сейчас уже на пенсии.

- А ты?

- Раньше в школе работала, тоже учителем, но уже физкультуры. А теперь... в милицию пошла.

- И согласились? - удивленно, пронзительно.

- С трудом, - шепчу пристыжено. - Еле упросила, - жалящая, забитая мыслями, молчаливыми рассуждениями, пауза. - А с чего Вы взяли... что он меня любит? - отваживаюсь на невероятное. До боли закусила губу - страшен и ответ.

Хмыкнула как-то добро, с пониманием та:

- Не любил бы - не привез бы.

- Просто опасность, - отчаянно пытаюсь оправдаться, хотя и сама не знаю зачем. - Но... после всего, что Вы рассказали... После всего, кем являетесь Вы для него... не понимаю. Честно, не понимаю... как можно так глупо, неосмотрительно Вами рисковать ради... да вообще кого-либо.

Тишина - и вдруг выстрелом слова:

- Глупая. Я уже давно свое отжила. Только ради Костика еще и перебираюсь изо дня в день. От встречи с ним... к встречи перебиваюсь. Пусть она и раз в год - как и с моим Ванечкой. Так что любая возможность помочь ему, моему внучку, подарить, проявить к нему любовь, заботу - мне только в радость. Они с Ванькой в свое время много народу спасли. Свидетели, важные фигуры или еще кто, что... И никогда... ни при каких обстоятельствах не мешали службу с домом. Ни разу не видела, только слышала о них - и то, невзначай, когда те шушукались меж собой. Да и не только относительно службы. Друзей у них не было, а остальных - близко к тылу своему не подпускали: ни один, ни второй. С Ириной и Игорьком - особый случай, и то... всё неудачно закончилось. Не смог он ей простить такого плевка. Я не обиделась, ну... не так что бы. Понимаю ее. Что я? Кто я? Старуха, живущая в глуши и в одиночестве. Дом перекошенный, туалет - за сараем. Не терем - а "сказка". Однако Косте она по живому тогда полосонула. После того случая - почти сразу и разошлись. Он съехал на съемную квартиру. Но семью содержал, с Игорем почти каждый день виделся. Та гулять начала... А он... Он знал всё, и закрывал на это глаза. Терпел. Делал вид, что не в курсе. На развод подать так и не решался... всё искал в душе своей силы простить ее, принять такую - ветреную. Но не смог... так они и остались... каждый сам в себе и по себе. А потом... Игорек очень сильно заболел. Сорок температура. Больница. Ночи без сна. Помирились... Горе сблизило - решили вновь дать друг другу шанс. Съехались. Слава Богу, и Игорёша пришел в норму. И даже операцию не пришлось делать. Чудо. Однако... вычеркнуть прошлое оно не помогло. Не так-то все просто - переступить и забыть. Холоден Костя стал. Любовь... исчерпала себя, сменившись на обиды и задавленную ненависть. Тяга пропала. Огонь погас. Вот Ирина - опять на стороне закрутила, ласки дома не найдя... Костя - с головой в работу, а где свободные дни - за бутылку смело. Но не его это - дурман проходил, а боль, разочарование, пустота внутри оставались. Вот и бросил всё - рванул ко мне. Раньше, чем обычно. Сел, в кухне за столом напротив и говорит: "Ба, я так больше не могу... Я старался... Как мог - пытался. Но не люблю я ее больше. Причем... давно уже. И то, если вообще когда-то любил... Наваждение. Болезнь. Но не может любовь быть настолько безрассудной, слепой и жуткой. Не может... Развестись хочу. Она давно уже ноет, пугает меня этим. А я? А я не знал, долго не знал, чего хочу... Но больше так не могу. И опять мы с ней не живем вместе. Видеть ее больше не могу. Иногда мне кажется, что я готов ее убить... просто за то, что она существует. Душу выдирает из меня каждый раз, будто наслаждаясь этими пытками, моими муками. А ведь я лишь добра хочу... Игорю, ей... всем нам. Но не могу. Не уберег я семью... Хотя и клялся. Но, видит Бог, я уже больше не выдерживаю. Ненавижу ее. Но еще больше - себя... что в свое время не остановился. Добился всего. Хотя и рад... что Игорь в моей жизни появился. Но не могу - в ее глазах я вижу лишь беса, а не женщину". И подал... приехал - и подал на развод... А сейчас, говорит, всё наконец-то закончилось. Долго из них наша система соки пила, веревки вила... Будто и без того, самостоятельно они не намучились сполна. Разошлись - все им (Ирине и сыну), в том числе и жилье, оставил. Себе лишь машину забрал - она поперву ему за дом и была. Хоть и снимал квартиру - да редко там появлялся: все в работу с головой. А потом, признался, еще до повторного штампа в паспорте, еще до окончательного решения судьи... девушку одну повстречал. "Гляжу, - говорит, - невеста бежит, будто ангел с небес... надеждой моей растрепанной. Я и не сдержался - погнался за ней безрассудно. И до сих пор... гонюсь". Это ты была, да? - немая пауза, но даже не дожидаясь ответа, продолжила. - Глаза у него так горели, когда про нее рассказывал, так горели... как сейчас, когда на тебя смотрит, горят. Будто в твоих руках... вся его жизнь, - и снова жгучая тишина... а у меня и слов нет, которые можно было бы подобрать... особенно осознавая... как жестокого я с ним поступила... и как еще поступлю, когда... сознаюсь в своей... правде.

- Но ты на прошлое его не гляди, - внезапно отозвалась она опять. - И нет, не зря я тебе все это рассказываю. Не зря. Хочу, чтоб знала какой он, что прошел. А будучи зажатым - вряд ли он когда в чем тебе толково сознается, и даже чувства - о них ему очень сложно говорить. Но... прошлое - в прошлом. И оно лишь опыт, мудрость дает ценить то, что ему досталось, что обрел ныне. Не импульсивно ссоры решать, а взвешенно, уступая, прислушиваясь... Ты, главное... доверие его не предай - и он голову на плаху ради тебя сложит.

Слова... каждый звук ее, словно лезвия, кромсают меня. Не видит, не слышит старушка... как рвет мою душу... моим же предательством, которое уже... я против него совершаю, пусть и невольно.

Всхлипнуть, вобрав в себя слезы. Шумный вздох - и решаюсь на самое жуткое:

- А если... - будто скрежет метала, мой голос разрезал тишину едва не визгом. - А если я не смогу никогда... его сделать счастливым?

Враз поежилась я, а по хребту захлестал страх: от ее вероятного порицания... и того, что правду уже от Кости... никогда не будет возможности утаить.

Но это - решение, мое решение, первый шаг на пути к неизбежному разговору, который обязательно должен будет у нас состояться.

Отваживается нарушить безмолвие женщина в ответ. Тяжелое:

- Почему?

Молчу, будто смертник, глотая в последние разы воздух.

Продолжила учтиво та:

- Я же видела... как и ты смотришь на него. Как глаза твои пылают, как отрываться было больно - хотя... дай Бог, у вас еще вся жизнь впереди. Ты на него смотришь точно так же, как и он на тебя: роняя семя надежды и взращивая, как что-то самое ценное, там.

И снова тишина. Снова позорно молчу я, подбирая слова... как будто есть у этой... правды менее сложное, горькое, жуткое звучание:

- А если я не смогу... - расстрельным свистом пуль кромсаю всю себя и будущее свое, наше с ним, с Пахомовым, заодно, - никогда не смогу Вам подарить правнуков? - кровавая эксплозия.

Жуткие, мертвые минуты... ее молчания, ее размышлений, ее... суда.

И наконец-то:

- Что Бог даст, то и будет... И если не чудо - то смирение. И потом... я же говорю, и пусть с Костей мы не одной крови, он - внук мой. Истинный. И он для меня родной. А все те особенности - глупости. Предрассудки. Так и ваших детей любить буду: сами родите, или в детдоме возьмете, судьбу заодно кому-то спасая, - всё равно. Или даже... если вообще ни на что подобное не решитесь. Это - ваша жизнь, ваш выбор. И каков бы он не был - я любить меньше вас не стану. Пока вы счастливы, пока делаете друг друга счастливыми - пока и я радуюсь всему тому. А остальное - как уж есть. Не мне осуждать, порицать или навязывать мнение. У каждого - свой путь. И у каждого - он верен.

- Костя не знает.

Выстрел, разрывая темень.

Обмерла старушка. Казалось, даже забыла как дышать.

Но еще мгновение - и шумное, болью своей пронзающее, сопение. Вздох.

Но не даю сказать, тотчас поспешно перебиваю ее, осмеливаясь:

- Но я ему скажу... обязательно, - немного помедлив. - Но сейчас... я еще не готова. Я... сама для себя... еще не готова... это прямо произнести вслух. Принять... свою участь. Не осуждайте меня, прошу, - отчаянно. - Не со зла я... и не из корысти.

- Я и не осуждаю, - сухое, неизвестное (то ли лживое, то ли щедрое).

- Мы с Костей, - вновь тороплюсь... не знаю зачем, - только недавно вместе. Но я уже успела... сделать ему больно. И мне страшно его потерять, - короткая, болезненная пауза. - Вы говорите... любовь. Но разве можно так полюбить кого-то быстро? По-настоящему...

- А что еще должно произойти? - неожиданно, сдержанно-колко.

- Не знаю, - растерянно. - Узнать... получше друг друга.

- Ты же чувствуешь его, уже. Суть, нутро... Тянет к нему, верно? Любовь тянет... первородная, слепая, интуитивная... Словно дитя, что только что покинуло матери лоно. А дальше - ты Костика лучше узнаешь... И как ребенок мир познает - так и ваша Любовь будет расти. Мудреть. Набирается опыта: то ли доброго, счастливого, то ли горького, болезненного. И один путь приведет к глубокой, как некоторые ее называют, "настоящей любви": к уважению, терпению, снисхождению, щедрости и теплу. А другой - к гибели: к боли, обидам, к презрению, раздражению, брезгливости и злости. К ненависти приведет. И если что и будет вас держать вместе... то не чувства, а привычка - гнилая, пустая, коварная обманщица, дающая как силы верующим, праведникам, так и кару - отступникам. Так что всё в ваших руках: вы это ваше дитя, эту вашу... "уже любовь", в ласке и нежности воспитаете, взрастив целое дерево; или же ваш росток завянет, а на душе вновь раскинется пустошь.

Немного помолчав:

- А горе твое... ваше... наше... - не помеха всему тому. Если с мудростью и терпением подойти. Всё преодолимо. Главное, что вы друг у друга есть, и помыслы ваши - чисты. А вот... молчание, умалчивание, как и ложь - до добра... не доведет. Никогда. Это - яд. И он - травит. Наступит момент, тайны, как гнойник, вскроются - но уже будет поздно что-то менять... И придется, как гангрену, - жестко и беспощадно... напрочь отсекать. Так что... не стоит этого всего ждать, до такого запускать. Общая жизнь - общие тайны. Общие беды. Общие радости. Общее... всё. Я понимаю... и не осуждаю тебя. Нет. Понимаю... страх, боль. Но с каждой минутой - время уходит: чувства ваши растут, и момент, когда ложь или жуткие тайны - еще не трагедия... тоже убегает.

- Но Он же далеко... - с горечью тяну я.

- А сейчас и не надо ему это знать, голову забивать. Сейчас поважнее другое будет: как обезопасить тебя, как сделать так, чтоб ты смогла вернуться туда, где и он обитает, в его мир. Но как только... буря утихнет, но еще даже не запоют на рассвете петухи, сознайся. Не стоит его бояться. Не глупый Костя. И не глухой. Ты дорога ему - а значит, примет тебя такую, какая есть, со всеми оговорками, но только при этом в довесок искреннюю и настоящую. И да, он тебя любит.