Пустое сердце Матвея

Матвей. Двадцатая глава

Матвей был удивлен ответом.

Он не сомневался, что Марта достаточно взрослая девочка, чтобы понимать подтекст «приглашения на кофе», и ожидал некоторого сопротивления.

Слишком легко.

Даже неинтересно.

Он успел выйти из машины первым и открыть ей дверцу. Потом догнал по пути к подъезду и тоже распахнул подъездную дверь. Все для того, чтобы спросить:

— Ты же феминистка? Почему позволяешь мне, проклятому сексисту джентльменские жесты?

— Можешь не открывать мне дверь, но тогда плати на тридцать процентов больше, — пожала она плечами, поднимаясь пешком на третий этаж. Ему пришлось тоже пройтись. — Нет? Не хочешь? Тогда не выпендривайся.

Матвей хмыкнул, прислоняясь плечом к стене рядом с ее дверью, пока она возилась с замком. Но быстро вспомнил, где находится — отнюдь не в элитном ЖК! — и выпрямился, смахивая побелку с пиджака.

В открытую дверь сразу ломанулись два пушистых зверя, но Марта оттренированным движением задвинула их обратно и махнула, приглашая его войти.

Сразу присела, почесывая за ухом пушистую кошку явно сибирской породы.

— Это Кошка-Мать, — представила она ее, проводя ладонью по спине, и та взметнула вверх хвост, похожий на метелку для вытирания пыли.

— Очень приятно, госпожа, — склонил голову Матвей, но не был удостоен ответом.

— А это Лорд. Он у нас самый красивый, но глупенький.

Лордом звали рыжего мейнкуна с кисточками на ушах. Насчет глупенького было не совсем понятно, выражение морды у кота было, как у модели мирового класса. Слегка презрительное и равнодушное.

Третьим животным было нечто лысое и слегка облезлое с глазами ирландского эльфа — не гордого красавца из книг Толкиена, на такого скорее походил Лорд, а настоящего злобного подкидыша из мифов.

— Это Петенька, — Марта подняла лысого с клочками шерсти по всему телу кота на руки и чмокнула его между ушей. — Она — левкой. Очень редкая порода. Но, к сожалению, не чистая, а по приколу скрещенная с каким-то сфинксом, поэтому к разведению оказалась непригодной.

— В зоопарке ученые скрестили слона со слоном. Не для науки, а так, позырить, — усмехнулся Матвей.

Марта обернулась к нему, подняв брови. Без тени улыбки.

Кошка-мать обернулась тоже. И посмотрела таким взглядом, что у Матвея холодок пробежал по спине.

Он сделал себе отметку в голове — не оставаться тут спать.

Никогда.

Даже если волшебство с отступившей бессонницей повторится. Потому что проснуться тут можно с перегрызенным горлом.

— Идем, — позвала Марта, направляясь на кухню. — Сделаю тебе настоящий кофе. После него ты больше никогда не будешь пить ту бурду, что подают у тебя в офисе.

Матвей замешкался, не зная, снимать ли ботинки.

Какой-то древний инстинкт требовал это сделать. Марта чем-то напомнила ему суровых матерей его школьных друзей, от которых можно было получить по ушам за разведение грязи, даже если она тебя впервые видит.

У большинства его знакомых в домах пространство делилось на общественное и личное, и там разуваться было не принято.

К тому же Петенька смотрела как-то очень недобро и явно ждала, пока ей дадут шанс нассать гостю в ботинки.

Анекдот, наверное, не понравился.

Матвей поколебался несколько секунд, но все-таки снял обувь, заранее мысленно попрощавшись с черными «оксфордами» из премиальной телячьей кожи.

На кухне неожиданно оказался мягкий ковер с длинным ворсом, и ступать по нему босиком было приятно. Но еще удивительнее была сама кухня. Да и кухня ли?

Формально это пространство было на нее похоже.

Вдоль стены выстроились напольные шкафы из светлого дерева, поверх них шла столешница, в которую была врезана раковина. Рядом стояла внушительная профессиональная кофемашина, чуть дальше — микроволновка.

Но не было ни плиты, ни холодильника.

У окна стоял овальный стол с двумя креслами напротив друг друга, а под ним — стопка разноцветных табуреток. Похоже, гости у Марты бывали, и даже много, но все же чаще она предпочитала общение один на один.

А еще здесь были джунгли.

Высоченное дерево с яркими желтыми лимонами, еще одно — с твердыми зелеными плодами нависали над столом, создавая иллюзию, что вы сидите на террасе где-нибудь в южной стране. У батареи толпились кусты, среди ветвей которых пряталась автоматическая кошачья поилка. На подоконнике колосился газон из разнотравья.

И даже полки на стене были заставлены горшками, из которых свисали гибкие ветви.

На глазах Матвея Кошка-Мать запрыгнула туда и развалилась, обняв собой горшок с растением.

Но Марта обломала ей идиллию.

— Дети! Жрать! — рявкнула она, открывая один из шкафчиков. Там-то и оказался холодильник, откуда она достала несколько пакетиков с кормом.

Кивнула Матвею на кресло:

— Садись пока. Сейчас займусь кофе.

— Пойду руки вымою, — сказал он, выходя из кухни.

Это тоже всплыло откуда-то из детства.

Команда мыть руки раздавалась на автомате, и бесполезно было возражать «Теть Тань, я только из дома, они чистые!» Вот и сейчас он, как обычно после того, как посидел за рулем, вытер руки влажными салфетками, но память детства — требовала.

— Заблудишься! — Марта поспешила за ним.

— Да вряд ли… — ответил он, уже озадаченно замирая в коридоре.

Заблудился.

Полуоткрытая дверь вела в спальню — там было видно разобранную кровать с ворохом ярко-зеленого постельного белья.

Другие двери из коридора были двустворчатыми, и он сомневался, что они вели в туалет.

Третью он открыл… но она оказалась шкафом.

Еще в коридоре была темно-зеленая шторка из плотной ткани, но ведь она не могла…

Могла.

Марта подошла и отдернула ее, открывая вход в…

Ванную?

Матвей бывал за свою жизнь в очень разных местах — от крошечных комнат в общагах или казарм с двухъярусными кроватями до пятиэтажных особняков с тремя лифтами и олимпийским бассейном на крыше, и в принципе нестандартными планировками его удивить было сложно.

Но в обычной панельной девятиэтажке извращений бывало сильно меньше.

Санузел с окном в питерской коммуналке — да.

Или в пентхаусе, как у него.

Но отводить целую комнату обычной московской трешки под ванную — это странновато.

Только для того, чтобы поставить там довольно стандартную чугунную ванну на ножках.

И диван.

Нет, конечно, там была и раковина, и унитаз за ширмой, и даже душ, просто текущий на пол, в обустроенный там слив — даже без занавесок или еще одной ширмы.

Но ванна и диван доминировали.

Вместе с филиалом джунглей. Разлапистые тропические растения с огромными листьями и мясистыми стволами окружали эту ванну, превращая ее в какой-то тропический разврат.

Матвей вообще не разбирался в цветах, но один узнал.

Спатифиллум, «женское счастье».

Как-то Лера притащила его домой, не забыв сообщить, что он приносит это самое счастье. И еще месяц он глумился над ней, спрашивая, когда же наконец она станет по-женски счастливой, и не надо ли для этого что-то сделать, кроме воркования над цветком.

Но однажды во время субботнего покера кто-то об этот спатифиллум затушил сигарету, и растение скончалось, так и не осчастливив его жену.

— Гм. А почему без двери? — спросил Матвей озадаченно, пытаясь задвинуть занавеску.

— Да как-то все некогда, — отмахнулась Марта, задергивая ее сама.

Матвей вымыл руки, стряхнув лишнюю воду на какой-то папоротник, тянущий резные листья из-под раковины и открыл шкафчик над раковиной — подглядеть в щелочку за чужой жизнью. Обычно там пряталось самое стыдное — и интересное.

Он вернулся на кухню, когда Марта уже поставила на стол две фарфоровые чашечки с черным кофе.

— Сливки есть, — сказала она. — Сахар тоже. Но сначала попробуй нормальный вкус кофе.

— Почему у тебя в ванной две зубные щетки и мужская бритва на полке? — спросил Матвей, принюхиваясь к содержимому своей чашки. — И халатов тоже два. У тебя таки есть муж?

— Нет, мужа нет, — Марта ехидно усмехнулась. — А что, ты боишься?

— Ну хотелось бы знать, не явится ли он в самый неподходящий момент.

— Вот когда ты видишь бритву, халат, большие тапочки в коридоре, синюю зубную щетку рядом с розовой, мужской дезодорант, ты что думаешь первым делом?

— Что у тебя есть мужик, — честно ответил Матвей.

— Вот! — Она подняла палец вверх. — Поэтому и лежат.

— Это ритуал какой-то? Магия? Типа трусов на люстре?

— Нет. Какое колдовство? — нахмурилась она.

— Чтобы привлечь мужчину в жизнь. Трусы же за этим вешают. И тапочки мужские покупают.

— Боже! Нет! — Марта искренне расхохоталась, да так, что ей пришлось поставить чашку с кофе на стол. — Наоборот! Чтобы сантехники, курьеры, электрики, или кто еще заглянет, сразу подумали, что у меня есть муж. И поостереглись. Женщина, живущая в одиночестве — слишком легкая добыча.

— Это паранойя, — фыркнул Матвей. — Не думаю, что сантехники будут к тебе домогаться.

— Это не будет паранойей, если со мной что-то случится. Наоборот — люди скажут, что я сама виновата, что впустила мужчину в дом и не приняла никаких мер безопасности.

— Опять ваша феминистическая чушь?

— Опять наша женская чушь, Матвей. Ты можешь себе позволить об этом не думать, а мы нет. Вот что ты последний раз делал для своей безопасности, когда ночью возвращался домой?

Он еще раз понюхал кофе, сделал осторожный глоток.

Ну горький. Что еще надо было почувствовать.

Марта ждала ответа.

Он вздохнул.

— Странный вопрос. Что делал? Ну машину на сигналку поставил.

— Это для безопасности машины. А для себя? Ключи, например, заранее достал?

— Ну… наверное.

— А зачем?

— Чтобы быстрее домой попасть

— В лифте зажимал их между пальцами?

Он смотрел на нее непонимающим взглядом.

Марта встала, сходила в коридор и принесла ключи. Зажала их так, чтобы между пальцами торчали стержни, словно шипы кастета.

— Вот так. Чтобы ударить, если кто-то нападет.

— Часто нападают?

Матвей расслабился, откинувшись в кресле, и сделал еще один большой глоток кофе.

Что-то в нем было такое… Мазохистское. Горько и невкусно, но как-то по-особенному глубоко.

— На меня? Или тебе статистику найти?

— На тебя.

— Понимаешь… — Марта держала свою чашку у губ, делая крошечные глоточки между фразами. — Этот вопрос не имеет правильного с точки зрения мужчин ответа. Если я скажу, что редко — ты опять скажешь, что это паранойя. Если я скажу, что часто — ты спросишь, где я хожу, в чем я хожу, не хожу ли я пьяной и как вообще себя веду, что провоцирую. И посоветуешь сидеть ночами дома. А ты сидишь?

— Я… — он осекся, понял, что чуть не попался в ее ловушку, ответив, что он мужчина. И это другое.

— Что еще ты делаешь? — спросил он вместо этого. — Для своей безопасности?

И не ожидал, что она ответит без запинки:

— Отсылаю подругам номер такси, в которое сажусь, и если мне не нравится водитель — звоню кому-нибудь по дороге. Прошу таксиста подождать, пока я дойду до двери подъезда, чтобы никто не вошел следом. Не езжу в лифте с мужчинами. Хожу только по освещенным улицам рядом с местами, где есть люди. Захожу в магазин, если за мной идет мужчина. Не включаю сразу свет, после того, как вернулась домой.

— А это зачем?

— Чтобы тот, кто поджидает меня снаружи, не смог вычислить мою квартиру. Если я зашла в подъезд поздно вечером, а потом зажегся свет в окне — наблюдатель поймет, в какой квартире я живу. А это уже опасно.

Она смотрела на него напряженно, ожидая какой-то реакции.

Но у него внутри звенело напряжение не меньшее.

И он не знал, что ей сказать.

Они сюда поднялись, чтобы поговорить о феминизме и ночных опасностях?

Или зачем?

— То есть, ты считаешь каждого мужчину потенциальным преступником?

Матвей хотел произнести это ядовито, но получилось зло.

— Да.

Она не отвела взгляд.

— А своего погибшего друга ты тоже считала таким?

Ее поза не изменилась.

И выражение лица тоже.

Только резко сузились зрачки.

Марта молча встала, забрала у него пустую чашку из-под кофе. Свою тоже взяла. Открыла еще один шкаф — внутри оказалась посудомойка. Она поставила туда чашки и захлопнула дверцу.

Развернулась, оперлась на столешницу позади себя ладонями.

У нее было очень расслабленное выражение лица.

Как будто только что ничего не произошло. Не было удара Матвея в уязвимое место.

— Знаешь, — сказала она. — Как мне было сложно делать ремонт в этой квартире? Абсолютно на все строительная бригада говорила: «Так никто не делает!» Кухня без плиты — так никто не делает! Ванная в комнате — так никто не делает! Плитка в спальне — так никто не делает! Обои на откосах — так никто не делает! Знаю, чего хочу и готова заплатить — и все равно бешеное сопротивление! Я больше времени тратила, чтобы объяснить, что я хочу именно так, чем они потом это делали.

— Так почему у тебя кухня без плиты? — спросил Матвей.

— Потому что я не готовлю! Очевидно же, — Марта закатила глаза.

— Допустим, не готовишь. Но иногда плита все равно нужна. Например… — он замешкался, пытаясь вспомнить, что обычно делают с плитой.

— Чай можно сделать с водой из кофеварки, готовую еду я разогреваю в микроволновке, если захочу котлету с макаронами — есть доставка.

— А яйца? Тоже в микроволновке? — сощурился Матвей.

— Ты не поверишь… — понизила голос Марта и заговорщицким тоном сообщила: — Вареные яйца тоже есть в доставке. Абсолютно все есть в доставке.

— Стейк? — придумал он. — Пока доедет — остынет. Разогревать стейк — кощунство.

— Ради хорошего стейка могу и прогуляться до ресторана. Сама я его все равно пожарю плохо.

— Еду не готовишь, посуду не моешь, — он кивнул на дверцу, за которой пряталась посудомойка. — Что же ты делаешь по дому?

— Не готовлю, не мою. И полы не мою. У меня есть клининг и робот-пылесос.

— Настолько сложно самой, что готова за это платить?

— Готова, — пожала она плечами. — Ненавижу заниматься хозяйством. Как будто ты любишь. Сам когда последний раз унитаз мыл?

— Это другое. Я…

И снова он осекся на привычном «я мужчина».

Матвей даже не догадывался, как часто он использовал этот аргумент, пока Марта не заставила его это увидеть.

Почему с ней так непросто? Как будто само ее существование обостряет войну между мужчинами и женщинами. Она подвергает сомнению буквально каждую базовую вещь, о которой он раньше не задумывался.

Хотя всю жизнь считал, что Лера — нестандартная женщина, далекая от образа «идеальной жены», и даже гордился этим. Пусть у быдла будут женушки-домохозяйки с тремя вариантами второго и киселем на десерт. У него — яркая.

Личность.

Но все равно — именно она занимается всей этой бытовой фигней, которой он не забивает голову. Клининг — так клининг. Доставка — так доставка. Не его забота.

Хотя готовит она часто и даже вкусно.

— У нас иначе распределены обязанности, — наконец сформулировал он. — У меня другие задачи в семье.

— Ага, — кивнула Марта. — Кстати, во всех моих отношениях, посуду и полы всегда мыли мужчины. Ненавижу. Лучше уж макароны сварю.

— Не слишком прилично рассказывать про других мужчин в присутствии будущего любовника.

Марта молча посмотрела на него.

Подняла брови.

— Что? — Матвей усмехнулся. — Что тебя удивило? Ты ведь меня не кино пригласила смотреть. А кофе мы уже выпили.

— Телевизора у меня тоже нет, — сообщила она, игнорируя его намек.

— Ты не смотришь кино?

— Редко.

— Скучная у тебя жизнь.

— О да, зато у тебя веселая! — фыркнула Марта. — Жена тебя ждет дома с ужином, а ты тут… кофе пьешь.

— Ты зря думаешь, что заденешь меня упоминанием жены.

— Почему ты думаешь, что я хочу тебя задеть?

— Это очевидно. — Матвей поднялся с кресла и сделал шаг к ней, нависая всем своим ростом сверху. — Я вскрыл тебя, напомнив о смерти друга. И ты хочешь отомстить.

Ее пальцы сжались на крае столешницы.

— А зачем ты меня вскрыл?

— Чтобы посмотреть, что у тебя внутри…

Матвей сделал еще шаг, приблизившись вплотную. Ей пришлось задрать голову, чтобы продолжать смотреть ему в глаза.

— И что же?

— Оказалось, что феминистки ничем не отличаются от обычных женщин. Такие же нежные внутри и так же хотят любви.

Он протянул пальцы, чтобы коснуться пряди волос, струящейся вдоль ее лица, но Марта остановила его взглядом.

— Все люди хотят любви, — сказала она. — Почему именно женщин за это стыдят?

— Потому что больше ничего вас не интересует. — Матвей сощурил глаза. — Вся ваша жизнь вертится только вокруг свадьбы и детишек.

— Ну разумеется. Сначала нас воспитывают на сказках о принцессах, где все кончается свадьбой. А потом ждут, что мы будем мечтать защитить диссертацию по ядерной физике. Причем еще и ржут, если какая-то женщина действительно об этом мечтает.

Матвей почти не слушал, что она говорила.

Он просто смотрел на нее. На то, как от возмущения краснела ее кожа.

Как от частого дыхания поднималась грудь.

Она не переоделась после приезда — как ехала в этом красном свитере, так и стоит в нем.

Пахнет медом и старым деревом.

Глаза мечут молнии, подбородок вздернут. Еще секунда — достанет шашку и рубанет.

Но… Поза защитная. Она вжимается в столешницу, цепляется за нее пальцами, чтобы не убежать.

Или…

Наоборот?

Матвей сделал еще один шаг. Теперь он чувствовал ее дыхание.

Он наклонился.

— Кстати, как тебе кофе?

Несмотря на то, что он был ближе, чем обычно подходят гости, она все еще делала вид, что ничего не происходит.

Тот разговор — на офисной кухне. Про активное согласие.

Она говорила, что спросить, можно ли ее поцеловать — это заводит.

Но ему не шли эти слова на язык. Детский сад какой-то.

— Можно мне его еще раз попробовать? — зато шли вот эти.

Потому что ее губы пахли горьким кофе.

И ему невыносимо сильно хотелось узнать, будет ли он таким же странно глубоким, если пить его не из чашки — а с них.

— Можно.