Развод и девичья фамилия (СИ)

17

По дороге домой заехала в офис, там всё работает как часы. Не стала долго задерживаться, обычно, всегда находится куча дел.

Сегодня я ни на что не способна, мозг работает только в одном направлении. Хочу поскорее приехать домой, остудить голову под струёй холодной воды.

Хочу увидеть сына, удостовериться, что за это время с ним не произошло ничего плохого.

И плевать, что подумает свекровь. Скажу — прилетела утренним рейсом.

А почему нет?

Я вообще не должна ей ничего объяснять и отчитываться.

Въехала во двор, вышла из машины и пошла к дому. На пороге и в гостиной, на удивление, никого не встретила. Обычно Валентина всё слышит и всё видит. Кто въехал, кто уехал, всё контролирует.

На этот раз её не видно. Может, прилегла после обеда, или в тысячный раз пересчитывает в кладовке моющие средства и закрутки, которые она каждый год делает. Пыталась и меня привлечь, но мне вечно не до этого.

Я поднялась на второй этаж, в нашу с Прохором спальню. Прикрыла дверь и сразу пошла в ванную, там уже закрылась на замок. Скинула с себя одежду и только включила кран душа, как услышала:

— Адочка, ты уже приехала! Ты принимаешь душ?

— Да, я прилетела утренним рейсом! — отвечаю, выключив кран и снова его включая.

— А! Ну хорошо, мойся!

Что за манера?

Нельзя было подождать, пока я выйду из душа. Обязательно кричать.

Терпеть не могу эти её выпады. Всякий раз пытается показать, что она тут больше хозяйка, чем я. Что за человек.

Хотя мне уже всё равно. Сегодня расстанемся навсегда.

Наконец, я осталась одна.

Какое-то время стою под струями воды, закрыв глаза, с наслаждением впитываю странное новое удовольствие, словно всё забылось, ничего нет, только я и тёплая вода.

Не хочется ни о чём думать. Пустота. Светлый мыльный шар с радужными переливами. Я бы стояла так вечно, только бы, когда выйду из этого состояния, всё как-то решилось само, без моего участия.

Невозможно. И время не бесконечно. Я открыла глаза, протянула руку к бутылочке с гелем для душа.

Помылась. Полотенцем промокнула влагу на теле. Надела халат, завернула в полотенце мокрые волосы, откинула назад и остановилась у зеркала.

Смотрю на своё лицо.

Конечно, оно изменилось. Уже не такое юное, как было, когда мы с Прохором только познакомились. Мне почти 36. Я уступаю тем восемнадцатилетним девочкам, которые приходят устраиваться к нему на работу. Дальше будет только хуже. Чем больше будет проходить времени, тем я старше, тем хуже кожа, блеск глаз. Я буду стареть, а он будет всё чаще смотреть на молоденьких. Уже смотрит. Я не справляюсь. Не в состоянии владеть его вниманием. А чем дальше, тем хуже.

Это не изменится никогда. Значит, я должна отпустить. Ведь я не могу сказать — либо я, либо они, потому что, даже если он поклянётся на коленях, я всё равно буду помнить тот момент, буду изъедать себя подозрениями, сойду с ума от паранойи.

Легче отпустить.

Прохор уже понял, что значит позволять себе больше. Это как однажды попробовать что-то запретное и потом уже не в силах остановиться и заставить себя больше этого не пробовать. Оно будет всегда свербеть и требовать. И заставлять только лучше скрываться.

Мне это не нужно. Я не хочу рассматривать под лупой его воротнички, принюхиваться к его одежде. Не хочу, глядя ему в глаза и слушая его, думать, как сегодня хорошо он врёт и изворачивается.

Не хочу.

И не буду жить с человеком, который в своём кабинете пробует на вкус разные женские губы.

Для меня это невозможно.

Тронула тонкую морщинку возле глаза. Это от смеха. Слишком много веселилась, вот и получи. Приблизила лицо к зеркалу… Да чёрт, мне ещё только 35, у меня ещё столько всего впереди, а я должна волноваться, не сходил ли мой муж налево?

Да пошёл он!

Вышла из ванной, подошла к шкафу, открыла обе створки.

Ну что же, пора вещи собирать. Начала доставать с полок свою одежду и выкладывать стопками на кровать.

— Адочка, ты уже помылась? — стук в дверь ничуть меня не смутил.

Я привыкла — она вездесущая.

— Да, входите.

Дверь открылась, вошла Валентина. Как всегда в элегантном домашнем платье, напоминающем платья горничных в богатых аристократических домах прошлого века.

— А что ты, куда-то уезжаешь? — смотрит, как я красиво выкладываю вещи на кровати.

— Да… я уезжаю из этого дома, — говорю даже с наслаждением, хочется посмотреть на её реакцию.

— В смысле, а как… не поняла, а почему?

— Я подала на развод, — даже не подозревала, что так спокойно буду говорить.

Но сейчас как будто всё моё раздражение и злость куда-то испарились, осталось одно сплошное спокойствие.

— Как? — свекровь прижала руки к груди.

— Очень просто — приехала в суд, написала заявление и отдала его, — отвечаю, складывая платье.

— А почему? — растерянно за мной наблюдает.

Ещё не осознаёт, что между нами всё кончено.

— Как вам сказать… — тут я запнулась, выдать правду об измене пока не хватает смелости, — может быть, вы лучше у Прохора спросите? Наверное, он сможет понятнее объяснить.

— Я удовлетворюсь твоим объяснением, — нахмурилась Валентина.

Я остановила движение. Что ж, действительно, чего мне за неё волноваться.

— Ответ — измена, вас устроит?

— Ну… как бы… — она начала заикаться, — это, конечно… если так…

Нечего сказать. Наверное, спала и видела, как я куда-нибудь деваюсь. И скорее всего, она представляла за изменой меня, но никак не своего любимого Прошу.

Продолжаю складывать вещи. Вошла в гардеробную, взяла большую спортивную сумку и чемодан.

— П-подожди, ты что, действительно собираешься уходить? — удивлённо моргает равномерно накрашенными короткими ресницами.

Вижу, для неё это так же неожиданно, как для меня. С большим трудом выходит из ступора.

— А вы предлагаете, чтобы я осталась и продолжила жить с изменщиком? — я посмотрела ей прямо в глаза.

Она отвела взгляд. Не нравится, когда сыночка так называют.

— Ну подожди, Ада, не нужно пороть горячку, все мужчины рано или поздно изменяют…

— Да что вы говорите, — усмехнулась я, — вы бы сразу предупредили, я может, сейчас не разводилась, знала бы, такое случается.

— Не нужно иронизировать.

— А вы сами себя послушайте, — двигаюсь быстро.

Её слова ускоряют мою работу, помогают активно собирать вещи, подстёгивают желание поскорее уйти.

— Да, я понимаю, это нелегко.

— Нелегко это — мягко сказано. Это невозможно. Уж я точно мириться с таким не стану.

— Послушай, Ада… я много лет жила с мужем и да, я знала, что он мне изменяет, — она потупилась.

— Вот оно что, — я остановилась у кровати.

— Да, я мирилась с этим, ради ребёнка, ради сына, — признаётся, ей явно сейчас нелегко.

Но я не могу оценить по достоинству это доверие, а она явно ждёт, что оценю.

— Предлагаете и мне мириться, ради ребёнка?

— А как ещё, Адочка?

— Я так не умею.

— Терпи. Зачем тебе эта делёжка?

— Мне ничего не нужно. Свой бизнес я заработала сама. У Прохора свой бизнес. Дом мне не нужен.

— Ладно, пусть ты самостоятельная, но всё равно…

— А мне не всё равно.

— Зачем же действовать так радикально? Поговорите…

Раздражает её такое спокойное видение ситуации. Рассуждает, словно бы ничего и не произошло. Придётся разочаровать.

— А вот это вы видели, — я отодвинула ворот халата и показала ей синяк на шее.

— Прохор тебя ударил? — она выпучила маленькие глазки.

— Так получилось.

Не стану же я объяснять ей, что сама попала под его кулак.

— Боже мой, до чего уже дошло! Прохор не мог… он не такой. Мой сын никогда не поднимет руку на женщину. Может быть, ты спровоцировала его?

— Ну, давайте, начинайте — я спровоцировала, я виновата, а он совсем ни в чём не виноват.

— Нет, я так не сказала.

— Я сама умею принять решение и в ваших советах, извините, не нуждаюсь, — уже начала кидать одежду, так меня раздражает эта женщина.

— Да, я понимаю.

Я начала копаться на верхней полке, а когда повернулась, увидела, что свекровь сидит на краю кровати, склонилась и закрыла лицо руками.

— Валентина, вы чего? — я подошла, положила ладонь ей на плечо и сразу почувствовала, как подрагивает её тело. Кажется, она плачет.

— Я просто не верю в это. Какой же он гад, — пролепетала она всхлипывая.

— Не переживайте, мы будем часто видеться, — пытаюсь утешить.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, — вот это даже интересно, играет или говорит искренне.

— Остаться я тоже не могу.

— Ма-ам?! — послышалось с лестницы, и торопливый грузный топот ног сына.

Давид показался на пороге спальни. Высокий, крепкий, спортивный, в своей этой расхлябанной, тинэйджеркой одежде, с тёмным, облепленным патчами рюкзаком. Мой сын, до боли в сердце, похожий на своего отца.

Вошёл и увидел разложенные на кровати вещи.

— Привет. Ты что, куда-то уезжаешь?

— Привет, — я подошла, сын по привычке нагнулся, я поцеловала в щёку, положила ладони ему на грудь. Смотрю снизу вверх на своего сына и говорю как можно мягче, — Данил, пойди, пожалуйста, собери свои вещи, мы переезжаем.

— Что? Ты о чём? — он нахмурился.

— Мы переезжаем жить в другое место, потому что… мы с твоим отцом разводимся, — не смогла удержать это в себе.

Начинаю раздражаться, хоть и понимаю, нельзя.

Не так я себе представляла, как скажу ребёнку, что мы с его отцом разводимся. Честно сказать, я вообще не могла себе этого представить.

— Я никуда не поеду, — Данил головой мотает.

— Не заставляй меня повторять два раза, — строгость сама включилась, тоже по привычке. — Я сказала, иди собирай вещи, мы переезжаем.

— Я не хочу! Ты меня спросила?

— Говорю по-хорошему, — пытаюсь держать себя в руках, упрямство сына порой так раздражает что могу, не сдержатся и перейти на крик. Пока держусь.

— Я не хочу! — закричал на меня сын, развернулся и вышел, хлопнула дверь его комнаты.

— Данил… — я хотела броситься за ним, но Валентина схватила меня за руку.

— Не надо, прошу тебя. Представь, каково ему сейчас услышать такое.

— Да, я представляю. Мне тоже было вчера нелегко, когда я увидела… всем нелегко. И вам нелегко.

— Боже мой. Думаешь, вы должны теперь вот так сразу разъезжаться? — её брови скорбно выгнулись.

— А вы считаете, мы должны продолжать жить вместе?

— Адочка, милая, я тебя прошу, не надо, — смотрит на меня глазами мокрыми от слёз.

— Я здесь не останусь!

— А я с тобой не поеду! — кричит Данил из своей комнаты.

— Ты слышишь? У мальчика школа, он не может просто так взять и сорваться с места… — умоляет Валентина.

— Ладно, хорошо, — я выдохнула и наконец, попыталась взять себя в руки. — Я вас прошу по-хорошему, пойдите и поговорите с ним. Скажите, что он должен ехать со мной…

— Ничего я не должен! Никуда не поеду! — кричит Данил.

— Боже! — я схватилась за голову, представляя, что сейчас думает обо мне мой сын.

Что я злая, жестокая мать. Мегера… Божечки… что я делаю?

— Никто никуда не поедет! — послышался из гостиной голос Прохора.