Виктор.
— Я же тебе говорил, что никто не будет ни с кем встречаться.
— Виктор, ты не понимаешь, это не какой-то праздный интерес, я тебя умоляю, нам надо увидеться.
— А я не хочу ни с кем видеться, ты это можешь себе представить, — хрипло произнёс я сейчас больше раздражаясь от этой связи. Мне всегда казалось, что если человеку что-то нужно, он готов терпеть какие-то трудности. И вот на пятом десятке жизни я понял, что если человеку что-то не нужно, то даже любой проступок, косяк, незначительное действие, сука, поворот головы, это все может запустить момент того, что начнётся крах. И вот сейчас я пребывал как раз именно в этой ситуации, причём наравне с этим, я также осознавал, что если Зоя мне скажет открыть балконное окно, вероятнее всего, я его открою. То есть вот сейчас у меня условно было на чашах весов раздражение от ненужности отношений и благодарность от необходимости семьи.
Если говорить более метафорично, то за косой взгляд мне хотелось грохнуть Ольгу, а из рук Зои я бы сейчас спокойно взял отравленное яблоко.
И это бесило, потому что я не был тем человеком, который будет терпеть какой-то дискомфорт. Нет, если мне что-то больно, что-то неприятно, что-то некрасиво или невкусно, я просто с этим не буду больше сталкиваться.
И да, с Ольгой, наверное, стоило встретиться только ради этого.
Я глубоко вздохнул и бросил косой взгляд на часы, которые висели на боковой стене кабинета.
— Я через полчаса заеду. — Выдохнул я, и Оля произнесла недоверчиво:
— Правда?
— Правда, — заметил я и бросил трубку.
Зачем нужна была эта измена?
Возвращаясь назад, я пытался восстановить хронологию событий, так как она виделась бы здравому, не задавленному никакими эмоциями человеку. Взгляды, встречи, разговоры не раз, не два, а мы несколько раз встречались до того, как все перешло в горизонтальное положение.
Мы виделись по каким-то рабочим вопросам.
И, собственно, все то это не так давно завязалось, но логическую цепочку я вывести никак не мог.
Может быть, на самом деле, как сказал бы какой-нибудь современный коуч, это кризис среднего возраста, такая седина в бороду, бес ребро, только бесился я как-то избирательно по расписанию. Раз в месяц. И значит, это нельзя было списать на то, что я действительно кем-то настолько сильно увлёкся, что забыл о своих обязательствах, нет.
И ведь нет у меня особо окружения, которое могло бы похвастаться тем, что в их семьях отсутствует как таковая верность, что, ну вот, Макс Решетов. Отец Стёпы, парня Розы. Он же только и носится со своей женой. Лида, Лида, Лида… Кружит вокруг неё коршуном и упаси боже, кто косо посмотрит. Макс такой рубаха парень компанейский, а в случае чего становится психопатом.
Я покачал головой.
Или вот Лукины. Тоже ведь в семье все хорошо, да, скажу больше, там эта Машенька, она то и дело отслеживает контакты своего мужа на предмет того, в браке ли его друзья, все ли у них хорошо, потому что она считает, что семейные должны отдыхать исключительно семьями, встречаться, общаться и так далее.
Ну то есть не было у меня в окружении примеров того, что можно наплевать на семью.
Какого хрена меня понесло?
Я не понимал.
Но это все философия.
А между делом я вышел из кабинета, наплевав на свой чай, бросил, что я приеду через полчаса и стал собираться на встречу с Ольгой.
Кровь пульсировала в венах, надо было как-то успокоиться, и поэтому я специально сбросил скорость, чтобы медленно добраться по заснеженной улице до Ольги. Чисто по привычке поднялся на этаж, позвонил в дверь, была секундная задержка, а у меня родилось чувство, что Оля стояла по ту сторону двери и караулила когда же я подойду.
Ну, это было, наверное, глупо.
— Привет, спасибо, что приехал, — тихо сказала Оля и поправила волосы, которые упали с плеча. Я заметил на запястье здоровенный синяк и вскинул бровь. — Ах, не обращай внимания. Упала неудачно.
Ольга попыталась одной рукой зажать другую, чтобы не было видно синяка, но я только покачал головой.
— Пройди, пожалуйста, нам надо очень серьёзно поговорить.
— Мне кажется, наш разговор закончится прямо здесь.
— Нет, нет, Виктор, — она дёрнулась вперёд, протянула ко мне руку. — Пожалуйста, пожалуйста, я тебя умоляю, если ты хочешь что-то сказать такое, что может до конца все разрушить неделай это так, не выставляй меня какой-то невменяемой идиоткой, не позорь.
Ах, вот какие высокие материи начались позор, унижение и так далее.
Я шагнул внутрь.
Оля сразу потянулась помочь мне снять пальто, но я только покачал головой и разулся, медленно прошёл в зал и плюхнулся в кресло.
— Я тебя слушаю.
Мне не особо было интересно, но казалось, может быть, вот в этот момент, пока у меня идёт очень сильная мыслительная активность относительно моей измены, я смогу что-то узнать.
— Виктор, понимаешь, это, конечно, очень странно, глупо и непонятно, но я на самом деле не хотела разрушать ничего, я безумно по тебе скучаю, мне очень больно, что ты никак не даёшь о себе знать, это тяжело.
Оля подошла ко мне, присела на край столика, потянулась и сняла с графина хрустальную резную пробку, налила в бокал по виду клюквенного морса протянул мне, но я покачал головой.
Оля замерла с протянутой рукой и только потом тяжело вздохнула.
— Знаю, знаю, это глупо, но, Виктор, давай будем взрослыми людьми…
— Видеться я больше не хочу, встречаться, соответственно, тоже…
— Виктор. Ну пожалуйста.
Ольга дёрнулась вперёд, видимо, ошалев от моих слов и не подрассчитав, все-таки расплескала грёбаный клюквенный морс, который тут же въелся в ворот моего бежевого пальто.
— Твою мать, — выдохнул я зло, резко поднялся с кресла.
— Прости, прости, — зажала пальцами глаза Ольга, — прости, пожалуйста, — выдохнула она, а я, сцепив зубы, протянул:
— Замолчи лучше.
Я качнулся вперёд, встал, прошел в коридор, открыл дверь ванной, обернулся назад, вытащил из кармана пальто мобильник, ключи от машины, бросил на столик, а сам зашёл внутрь, включил воду, и в этот момент, словно по щелчку пальцев, как специально раздалась трель мобильника.
Я выматерился.