Развод. Я его так любила (СИ)

Глава 53

Виктор.

Полгода спустя.

— Давай, малыш, давай, — произнёс я, наклоняясь над колыбелькой и щекоча Макару животик. Сын вскинул ножки, схватил их ручками и закачался из стороны в сторону. — Ух ты, какой богатырь.

Пока Зоя спала, я мог находиться рядом с ребёнком. Да все у нас было странно. Зоя не ставила себе какую-то цель отобрать у меня сына, не ставила себе цель причинить боль, просто так получилось, что после роддома все были немножко не в себе, настолько не в себе, что я находился почти все время рядом, мне казалось, этого никто, кроме меня, не замечает, и от этого щемило душу, потому что я чувствовал себя воришкой незаслуженного счастья, чужого счастья.

Я оставался в своём кабинете на ночёвку, вставал почти каждый час для того, чтобы проверить Макара и помочь Зое покормить его, и, слава Богу, молоко было. Его было очень много, так, что Макар не справлялся, и от этого у Зои безумно болела грудь. И мне надо было находиться постоянно рядом, потому что после таких родов Зоя была беспомощна, обессилена. Я сам менял памперсы, сам купал Макара. Ни с чем не сравнимое чувство.

— Почему ты? — Тихо спросила как-то Зоя, а я, покачивая сына на руках, честно ответил:

— Мне однажды Роза сказала, что она относится ко мне так же, как и я относился к ней, то есть я помогал, советовал, но отсутствовал. И мне не очень бы хотелось, чтобы и мой сын однажды к этому пришёл.

Зоя прятала взгляд. Я знал, что она ещё и переживала из-за этого всего. Роза приезжала со Степаном и подолгу возилась с братишкой. Тетёшкала его, смотрела влюблёнными глазами, и Макар от этого почему-то смеялся громко. А поначалу куксился, хмурил бровки, надувал щёчки, пускал пузыри.

И это тоже было до болезненного жутко наблюдать за такой большой разницей между детьми.

И да, я чувствовал себя вором, незаслуженно пытающимся приобщиться к чужому счастью.

Мне кажется, Зоя тоже это чувствовала, поэтому молчала. Она молчала когда я оставался с ночёвкой, она молчала когда я приезжал без звонка, она молчала, когда я забирал Макара, чтобы она поспала.

Я хотел, чтобы все было по-другому, но если бы все было по-другому, я бы не был таким, какой я сейчас смиренный, принявший свою судьбу, заплативший за свои ошибки, внимательный к младшему ребёнку, участливый со старшим и заботливый с женой, и мне казалось, что цена слишком велика, но если бы она была для меня меньше, возможно, я бы ничего не понял, ничего и никогда.

Осенью я столкнулся в коридоре с Владимиром. Он тащил здоровенную тумбу в сторону грузового лифта. Я поставив покупки на полку, скинул с плеч куртку и с другой стороны перехватил тумбу.

— О, спасибо! — выдохнул Владимир, а я промолчал. И когда мы оказались в лифте то повисла неловкая тишина.

Я поступил с ним незаслуженно по-свински. Поэтому под прицелом недоверчивого взгляда честно признался:

— Это тебе спасибо, что не прошел мимо, когда моей жене было плохо. И прости, что я тебя не понял и унизил. Не должен был. Сразу надо было по-человечески поблагодарить.

Я не знал что еще сказать, но сказал это предельно честно. Протянул руку.

Владимир недоверчиво вскинул брови и помедлив пару мгновений все же ударил по моей ладони своей.

— Да всякое бывает. Зато у тебя вон мелкий какой здоровый родился, — сказал он усмехнувшись, а я напрягся, но сосед объяснил: — Он когда после прогулки в подъезде кричит сразу видно сильные легкие.

Я расслабился и улыбнулся.

А Владимир переезжал в Москву, потому что ему предложили хорошую должность в одной из частных клиник.

Полгодика…

Полгодика нашему малышу.

И он хватал меня за щетину, больно-больно тянул на себя, а ещё все волосы на груди повыдёргивал. Зоя вздыхала, глядя на это, забирала у меня с рук Макара и тихо замечала:

— Одень футболку.

А я был в том состоянии какого-то безумного упоения, что мне было плевать. Я так хотел быть рядом, что мне было абсолютно безразлично, что происходило. И в один из поздних вечеров, когда я засиделся с Макаром, и он уже уснул у меня на руках, я искренне произнёс:

— Прости меня, пожалуйста, прости меня за то, что я предал, прости за то, что я не смог быть рядом с тобой на протяжении всей беременности, прости, что тебе было больно, прости, что ты плакала.

А Зоя, остановившись, замерев в зале, не донеся бутылочку до кухни напряглась, как струна.

— Я очень виноват перед тобой, но я на самом деле не представлял, насколько много ты для меня значишь. Я не представлял, что ты моя душа, ты моя жизнь. Я не представлял, что я буду помирать без тебя. Прости меня за то, что я тебя предал.

У Зои дрогнули плечи, и я понял, что в очередной раз сморозил какую-то глупость.

Нельзя было, нельзя было затевать этот разговор сейчас. Но Зоя тяжело вздохнула, покачала головой. Молоко в бутылочке качнулось от движений, а потом жена развернулась ко мне.

— Что ты искал там?

— Подтверждение собственному величию, — заметил я хрипло понимая, что честнее не отвечу. — Мне казалось, что я уже столького достиг, что о большем мечтать грех. И поэтому, чтобы зафиксировать свой успешный успех я решил, что никого надо мной не существует.

— А сейчас? — Тихо спросила Зоя, ставя бутылочку на столик и, проходя к диванам, села напротив меня, обняла себя за плечи.

— А сейчас я понимаю, что весь мой успешный успех, весь мой гонор, все мои рассуждения о том, что я чего-то не достиг, это слова мальчика, не мужа, я достиг очень многого. Я достиг того, что у меня была самая чудесная семья, две безумно любимые женщины, одной из которых я являлся отцом. А ещё сейчас я понял, что оно того не стоило. Я тебя молю, прости меня, пожалуйста, прости за всю ту боль, которую я причинил тебе…

Но Зоя покачала головой.

— Не прощу, не прощу и буду припоминать тебя при каждом удобном случае и даже на свадьбе Макара припомню обязательно о том, с каким трудом он у нас появился и как ты умудрился все испаскудить.

Зоя всхлипнула, шмыгнула носом. Я опустил взгляд, она была права.

— И Виктор, — подала она голос, заставляя меня вздрогнуть, я поднял глаза и почти провалился в омут её зрачков: чёрные, со звёздным блеском на дне. — Виктор, не уходи больше, ладно? — Тихо произнесла жена. Я, медленно встав с дивана, наклонился к люльке, положил Макара, тот капризно махнул ручками. Но я погладил его по пузику, чтобы он задремал дальше, и медленно шагнул к своей жене, встал на колени перед ней, уткнулся лбом в них.

— Я тебя никогда не был достоин. Я не достоин этих твоих слов. Я до конца своих дней буду проклинать себя, обвинять и приговаривать ко всем мукам. Но если то, что я останусь, сделает тебя счастливой, я буду рад. Я не прекращал любить тебя ни на минуту. Я благодарен всем высшим силам, что ты появилась в моей жизни. Я тебя безумно люблю, Зоя, — сказал я притягивая жену к себе, она положила ладони мне на плечи и сдавила кончиками пальцев.

— Я тебя тоже люблю. Я так тебя люблю, что, наверное, сошла с ума, когда произнесла сегодня эти слова…

Но счастье все равно было краденным. Потому что я врал. Недоговаривал. И Зоя много не знала.

Хватило меня еще на пару месяцев, а потом я не выдержал.

— Она была беременна… — тихо произнес я застав жену в кухне. Зоя вздрогнула. Заледенела. — Не доносила. Я молился за тебя и Макара. Стоял на коленях и молился. А на нее мне было плевать, вот она не доносила, малыш тот другой знал, что его никто не ждет здесь…

И Зоя склонившись над столом сдавленно рыдала.

— Мне лучше уйти, Зой…