Реванш

Глава 36

У Гильермо сейчас были свои сложные и болезненные переживания. Обмолвка сеньоры Кастильо о том, что она знала его мать, воскресили в нем все страдания детства. В детстве он ждал свою мать каждый вечер, ждал, что вот-вот откроется дверь, и его мама вбежит в комнату, обнимет его, прижмет к груди, и прижимаясь к ней, он, наконец, спокойно и сладко уснет. С годами он перестал тешить свое воображение такими картинами, ожидание стало привычным фоном, почти неосознаваемой болью, однако достаточно было любой мелочи: слова, взгляда, чтобы она запульсировала и заняла все душевное пространство целиком.

Сеньора Кастильо вскоре навестила дона Фернандо еще раз, и в то же время как раз пришел Гильермо. Он торопливо стал задавать ей вопросы, и она ему рассказала, что его мать была балериной, что пользовалась большим успехом, а потом получила травму – сильно ушибла колено и не смогла больше танцевать, тогда-то они и расстались, и сеньора Сандра больше ничего о ней не знает.

Дон Фернандо, услышав голоса в гостиной, выглянул и позвал сеньору Кастильо к себе в кабинет.

– Я подумала, Фернандо. Мое молчание будет стоить пять миллионов, – объявила Сандра.

– Ты всегда была бесстыжей, – с сожалением сказал дон Фернандо. – Даже я не могу дать тебе таких денег.

- Очень жаль, старичок, очень жаль…

На следующее утро Гильермо, попросив Виолету пойти с ним, отправился в библиотеку. Они перерыли все старые подшивки газет, все энциклопедии, ища имя балерины Кастильо, а рядом – какой-то другой балерины, которая получила травму. Но как выяснилось, травму получила сама сеньора Кастильо, она ушибла колено и больше не смогла выступать. Все эти подробности сообщались в прессе чуть ли не двадцатилетней давности. Гильермо все понял. Узнать адрес сеньоры было делом одной минуты.

Они с Виолетой потратили на поиски целый день, и поиски их увенчались успехом. Гильермо знал теперь, кто его мать, но не понимал, почему она все это от него скрыла. Час был еще не поздний и он, не теряя ни минуты, немедленно отправился к ней.

Открыв дверь и увидев на пороге Гильермо, Сандра удивилась. Ее забавлял этот красивый голубоглазый и такой серьезный молодой человек.

Гильермо сразу заметил, что она в нарядном платье и накрашена, значит, явно собирается уходить.

– Я знаю, вы моя мать, – как бы выдохнул Гильермо.

Сандра лениво поотнекивалась, но потом кивнула.

Гильермо ждал чувствительной сцены, ждал объятий, поцелуев, ждал чего угодно, но только не этого равнодушного безразличия, какое он встретил. Он стоял потрясенный.

– То, что ты – мой сын, чистая случайность, я любила только танцевать и никогда не собиралась иметь детей. Конечно, я могла бы сейчас начать сюсюкать, нести всякую сентиментальную чепуху, но врать я тоже не люблю. Природа поскупилась, не наделив меня материнскими чувствами, и я прекрасно обхожусь без них.

Послышался звонок в дверь. Сандра открыла. На пороге стоял рослый мужчина.

– Добрый вечер, дорогая. Вот мы и свиделись снова, и снова проведем приятный вечер.

Тут мужчина увидел Гильермо, лицо его вытянулось, а потом он заговорил очень гневно:

- Я же старый клиент, я предварительно позвонил и совершенно не понимаю…

Сандра спокойно стояла и наблюдала сцену, которая ее очень занимала.

– Не беспокойтесь, я здесь совершенно по другому делу, – с горечью проговорил Гильермо. – На подобные развлечения у меня и денег-то нет.

С этими словами он ушел.

Кто опишет состояние его юношеской души, благородной, романтически настроенной, сентиментальной и эгоистической одновременно, когда она впервые столкнулась и с прозой, и с грязью, и с циничной трезвостью жизни?

– Видно папа прекрасно знал, что делает, когда пропускал мимо ушей мои вопросы о матери, – сказал Гильермо Виолете, заканчивая свой рассказ.

Прямодушная Виолета, даже не познакомившись, уже возненавидела эту женщину, да и не женщину вовсе, какое-то чудовище, под стать Фернандо!

Наконец Рею повезло: он напал на след Мерседес. Брунхильдо сказал ему, что она живет у падре Эустакио, и Рей отправился туда. Несколько раз он пытался войти к нему в дом, но падре спокойно и твердо повторял, что у ней никого нет и он не видит никакой необходимости пускать к себе Рея, поведение которого постыдно и недостойно! Потерпев с падре фиаско, Рей стал ждать подходящего случая, и довольно скоро такой случай представился.

Заболела Роса, она лежала дома с высокой температурой и Мерседес, ее давняя подруга, отправилась ее навестить.

- Я пришла повидаться, Роса, и попрощаться, потому что мы с папой уезжаем, – сказала ей Мерседес.

- Куда? Почему? – забеспокоилась Роса.

– Папа боится оставаться здесь, боится и за меня, и за себя, и хочет увезти меня за границу. Он считает, что нам с ним там будет спокойнее.

– А ты? Ты-то как считаешь? – продолжала задавать вопросы Роса.

– Мне уже все равно. Если ему так спокойнее, мы уедем.

Подруги поцеловались на прощание, хрупкая смуглая Мерседес буквально утонула в объятиях крупной белокурой Росы.

Но на обратном пути Мерседес попала в другие не менее мощные объятия: ее схватил за плечи и властно обнял Рей, и, несмотря на ее протесты, подвел к машине, усадил и увез.

– Я никогда не буду с тобой! – твердила Мерседес.

– Ты моя жена, и вот теперь твой дом, – объявил Рей, вводя ее в прекрасно обставленную квартиру. – Наше гнездышко я готовил как святая святых нашей любви, ты поселишься здесь и будешь хранить наш семейный очаг. Я больше не намерен жить в разлуке. Синэль! – позвал он горничную. – Поручаю твоим заботам твою хозяйку.

Горничная, с любопытством поглядев на Мерседес, вежливой улыбкой поздоровалась.

И опять была ночь, но увы! — не любви, а ненависти.

– Ты моя жена, ты родишь мне сына, о котором мы так с тобой мечтали, и мы будем вместе всегда-всегда, – страстно шептал Рей.

– Не засыпай со мной рядом, Рей, не засыпай, потому что я убью тебя, – отвечала ему Мерседес.

Утром Рей ушел по делам, ему срочно нужно было встретиться с Геррой, а Мерседес как разъяренная пантера металась по дому, ища возможности уйти. Но Рей хорошо платил Синэль, он дал ей твердые указания, и Мерседес все время наталкивалась на вежливую улыбку молчаливой Синэль и крепко запертые двери.

В ожесточенной подспудной борьбе прошло несколько дней. Рей не собирался сдаваться. Ферейра сходил с ума и искал Мерседес. Наконец он подстерег на улице Рея и стал требовать отдать ему дочь. Рей только усмехнулся.

– Я заявлю на тебя в полицию как на похитителя! – прошептал Ферейра вне себя от ненависти.

– А я как на убийцу! Или ты забыл, что стрелял в меня, и до поры до времени я тебе это простил.

Ферейра и сейчас бы убил негодяя голыми руками, убил бы без малейшего раскаяния и сожаления, и взгляд его откровенно говорил об этом, но сейчас он ничего не мог поделать с наглецом Реем.

Спустя несколько часов в дом Рея нагрянула полиция, с ней вместе пришел и падре Эустакио.

– Ты можешь идти, ты свободна, дочь моя, – сказал падре Мерседес. – А этот человек за посягательство на твою свободу будет арестован, – добавил он, кивнув на Рея.

Рей замер. Полицейские в ожидании стояли у входа.

– Падре, я никуда не могу идти, перед людьми и по гражданскому закону он – мой муж, и я останусь с ним, – отвечала Мерседес.

Рей, поглядев на растерявшегося падре, громко расхохотался.

Полицейские в свою очередь неприязненно поглядели на священника, принесли извинения и ушли восвояси.

Старый падре понурил голову, потом тихонько сказал:

– Бедная моя девочка! Помогай тебе Бог, – и, не сказав больше ни слова, ушел.

Мерседес молчала. Рей, смеясь, обнял ее:

– Ты ведь любишь меня, моя святая! Они ушли, а ты осталась со мной. Ты не подвела меня, не предала.

Мерседес молча высвободилась из его объятий.

– Открой двери и сними с Синэль обязанности сторожа, – вот все, что ответила Мерседес Рею.

– Твое желание для меня закон, – отвечал ей Рей. На следующий же день Мерседес вернулась в дом падре Эустакио к своему отцу.

– Я не могла, чтобы его арестовали, падре, – сказала она. – Я люблю его.

– Я это понял, – тихо и ласково сказал священник, – и дай Бог тебе сил, – прибавил он.