Ревность

12

Дэвид вместе с Робин и Коко сидел в кузове грузовика и ждал, пока Шон звонила мальчикам. Эльф сидел у него на плече, маленькое тело обезьянки грело ему шею. Он слышал, как Тэсс и Мануэль в кабине говорили по-испански, видел, как струйка дыма от сигареты Тэсс выползает из окна и сворачивается в змеевидные кольца в густом сумеречном воздухе. Он еще не оправился после слов, произнесенных Шон. Они выбили его из колеи. Обычно он как-то подготавливался к вспышкам ее гнева, сооружал вокруг себя подобие щита. Он должен был держать удар, потому что, видит Бог, она умела быть жестокой. Но в последнее время она больше с ним так не говорила. Видимо, сказался стресс, вызванный воспоминаниями, связанными с этим городом.

Робин наблюдала за ним, и ему это было неприятно. Ее еще не было с ними на протяжении того кошмарного года, после смерти Хэзер, поэтому она, вероятно, впервые увидела Шон с этой стороны. Он был смущен тем, что Шон так вела себя при посторонних.

Робин наклонилась к нему.

– Я не думаю, что Шон действительно имела в виду то, что она сказала.

Он кивнул, хотя знал, что это не так. Шон имела в виду именно это. Но он не хотел говорить об этом с Робин. Не думал, что она сможет понять.

Дэвид не испытывал по отношению к Робин никаких чувств. Он был удивлен, когда впервые ее увидел. Ожидал, что Ивен найдет себе женщину, похожую на Шон, – более земную и чувственную. Но Робин представляла собой тип классической красоты; увенчанная короной густых светло-земляничных волос, она всегда великолепно выглядела. Даже сейчас можно было заметить, как тонко наведены зеленые тени над ее карими глазами, как изящно очерчена линия нижней губы. Она была вежливой, ласковой и всегда пыталась смягчить ситуацию, что она и делала теперь. Но у нее это не очень хорошо получалось. Она плохо чувствовала нюансы, и у нее не было мудрости, присущей Шон, не было ее способности за внешней шелухой разглядеть суть дела.

С того самого момента, когда Дэвид впервые увидел Шон, он сравнивал ее с другими женщинами. У нее не было соперниц, хотя иногда ему казалось, что это относится только к прежней Шон. Возможно, он ошибся, рассчитывая на то, что эта поездка возродит ее. Паника, которую он только что наблюдал в этом грузовике, погрузила его в поток дурных предчувствий. Он никак не ожидал, что путешествие может обострить ситуацию.

Шон и Ивен снова взобрались в кузов, и она заняла место рядом с Дэвидом.

– С ними все в порядке, – сказала она. Шон выглядела смущенной, она старалась не встречаться с мужем взглядом. По пятнам, проступившим на ее щеках, он догадался, что она плакала или была близка к этому.

– Отлично, – кивнул он, передавая ей обезьянку.

– Извини меня, Дэвид, – тихо сказала она. Шон подняла руку, поправляя волосы, и он увидел, что пальцы ее дрожат. Дрожь всегда выдавала ее. Он почувствовал, как поднимается в нем волна сочувствия и сострадания.

Он обнял ее за плечи.

– Все в порядке, Шон. Я знаю, сегодня был тяжелый день.

Мануэль свернул на лесную дорогу. Тьма, сгустившаяся над ними, напомнила Дэвиду о том времени, когда они с Шон располагались лагерем в Национальном парке секвой четыре или пять лет назад. Он не был уверен, чем именно было вызвано это воспоминание. Высокие тощие деревья, окаймлявшие дорогу, ничем не напоминали гигантские калифорнийские мамонтовые деревья парка. Но теперь он вспомнил, как тогда его охватило схожее чувство: лес смыкается вокруг него, заставляя осознать собственное ничтожество.

Тогда была чудесная поездка, одна из многих. В свое время они ездили туда регулярно, иногда с детьми, но чаще одни, оставляя мальчиков с Линн. Эти поездки им никогда не надоедали. Шон ожидала их с нетерпением. Все воспринималось как приключение. Водные лыжи, плавание – на каноэ, подводное плавание. Джуд Мандел был прав, когда говорил, что Шон нуждалась в том, чтобы жить на пределе. Дэвид старался ей в этом не препятствовать – за одним исключением, касавшемся прыжков с парашютом. Постепенно Дэвид осознал, что и сам находит удовольствие в риске.

Преодолев расстояние в 250 миль, они подъехали к парку рано утром, их автомобиль был набит всевозможными принадлежностями для лагеря. Шон вознамерилась осмотреть охотничьи капканы лесников и выследить медведя. Дэвиду было не по себе, когда он видел прямо перед собой этих огромных могучих животных, зная, что точно такие же существа свободно бродят по лесу где-то поблизости. Шон была так увлечена этой идеей, что преднамеренно оставляла на ночь пищу недалеко от палатки, чтобы привлечь медведей. По всему парку были развешаны предупреждения о том, что этого делать нельзя, но он не сказал ни слова. Шон с фотоаппаратом на шее караулила первые две ночи, но визитеров не было. Только на четвертую ночь медведь добрался до их провизии, не оставив после себя ничего, кроме огромных неровных следов на земле и царапин на автомобиле, куда он пытался проникнуть при помощи когтей, увидев на переднем сиденье пакет с хрустящим картофелем. Они оба проспали это приключение к большому облегчению Дэвида.

Где бы ни разбивали они лагерь, Шон тут же начинала выискивать место, где можно было бы заняться любовью. Палатка была недостаточно хороша – недостаточно рискованна? – для нее, хотя она никогда не отказывалась уединиться в ней с Дэвидом. Он запомнил одну ночь в парке, когда они занимались любовью на скамейке рядом с туристским центром, пока остальные обитатели лагеря смотрели фильм о горных животных. В другой раз они занялись этим днем посреди купы секвой, таких высоких, что, когда они лежали на спине и смотрели вверх, у них захватило дух, и они должны были ухватиться друг за друга, чтобы унять головокружение.

Грузовик угодил в рытвину, и Дэвид крепко сжал рукой плечо Шон. Он наклонился к ее уху.

– Помнишь секвойи? – спросил он.

Она кивнула. «В другой, предыдущей жизни».

Сексуальность Шон была для него даром судьбы. Если бы ее интерес к сексу располагался в пределах нормы, он все равно любил бы ее, а так у него поначалу возникли сомнения, сумеет ли он удовлетворить ее запросы. Но и в нем обнаружился сексуальный голод, который удивлял его самого. Получалось так, что чем больше они занимались любовью, тем больше в этом нуждались. Однажды днем, несколько лет тому назад, она сбежала с работы, приехала домой, распахнула дверь туалета, где он начитывал «Мадам Бовари» на магнитофонную пленку, и сказала: «Дэвид, мне приспичило. Прямо сейчас». После близости она сказала ему, что они наркоманы. Их возможности только возрастали, они никак не могли насытиться.

И вот, до предела развив в нем сексуальные потребности, она оставила его ни с чем. Как мог он это выдержать, если в последние три года она неизменно отвергала его? Он просто терпел. У него не было выбора. Он заслуживал того, чтобы быть отвергнутым. О связи на стороне не могло быть и речи, не из моральных соображений, а из-за отсутствия интереса к другим женщинам. Правда, в последнее время что-то изменилось. Женщины в бассейне и вот теперь – женщина, сидящая в кабине грузовика. Мег. Боже, что бы все это значило? Весь день ему хотелось быть рядом с ней и – держаться от нее подальше в одно и то же время. В маленьком магазинчике на Плаца де Армас она передавала ему в руки банки с консервами, и каждый раз, когда ее пальцы касались его руки, он испытывал головокружение. Сладостное чувство, загадочное, опасное томление. Возможно, это чувство скоро пройдет. Он надеялся, что со временем так и будет. Может быть, когда он узнает ее поближе, в ней обнаружатся дурные свойства, скрытые от поверхностного взгляда, и его чувство умрет естественной смертью, так и не проявившись.

Но сейчас ее теплота властно притягивала его как человека, которого слишком долго держали на морозе.