Ревность

32

Дэвид обнаружил под стволом поваленного дерева массу гусениц. При виде этого кишащего месива его руки подернулись гусиной кожей. Этого количества жирных светло-зеленых насекомых хватит для того, чтобы Шон приготовила из них что-нибудь на обед. Он колебался. Можно было так все и оставить, никому не говоря о своей находке. Но это будет нечестно по отношению к другим. Если он сам не мог себя заставить есть жуков, это еще не давало ему права лишать такого удовольствия других.

К тому же Мег нуждалась в пище. Утром она призналась ему, что фиги проскакивают сквозь нее, не заряжая энергией. Кроме того, она не знала их пищевой ценности и не могла поэтому рассчитать дозу инсулина. Дэвид прочел в ее глазах страх перед смертью и впервые с полной ясностью осознал, насколько реальна для нее опасность. Остальные могли прожить без пищи какое-то время, для Мег дело обстояло иначе.

Дэвид насыпал пригоршню гусениц в пластиковый пакет. Кишащая зеленая масса блестела сотнями черных глазок. Дэвид направился к лагерю, сомневаясь в том, что Шон удастся придать этим омерзительным существам вид чего-то съедобного. Интересно, какие они на вкус? Он был достаточно голоден, чтобы задуматься об этом всерьез. Фиги, съеденные за завтраком, только заморили червячка в его желудке.

Кстати, о фигах. Он представил себе Шон ползущей вдоль ветки, царапающей ей голые ноги, змею, выросшую перед ней. Эта сцена представлялась Дэвиду грубо эротичной, она пробуждала в нем смешанное чувство восхищения, желания и страха, равно как и знакомое чувство беспомощности, с которым он наблюдал за тем, как Ивен руководит ее спуском. Дэвид стоял парализованный, близкий к панике, так что она обратилась к Ивену, когда ей потребовалось на кого-то опереться.

Подойдя к костру, Дэвид передал гусениц Шон и увидел, как вспыхнули ее щеки. Она опасливо держала шевелящийся пакет кончиками пальцев, и Дэвид с трудом сдержал улыбку. Он не хотел ей улыбаться, так сказать, дарить улыбку. Возможно, в этом и заключалась истинная причина того, что он так неохотно нес этих гусениц: он не хотел давать ей ничего. Она и так получила от него достаточно.

– Это вряд ли подойдет, – заключил Ивен, постукивая по стволу бальзового дерева. – Слишком сочное.

Двое мужчин бродили в полумиле от лагеря, подыскивая деревья для плота. Наконец они набрели на целую бальзовую рощу. Деревья оказались молодыми и нужного размера, но Ивен пояснил, что только женские деревья являются достаточно плавучими. Дэвиду было интересно, откуда Ивен это знает и как он собирается отличать женские деревья от мужских, но спрашивать он не захотел.

– Отлично. – Дерево, которое Ивен простукивал на этот раз, издавало глухой полый звук. – Поработай над ним с пилой, а я поищу другое и попробую его срубить с помощью мачете.

Дэвид подчинился, не говоря ни слова. В последние дни он почти не обращался к Ивену, а сегодня вообще с ним не разговаривал. Ему было что сказать Ивену, но это подождет до более подходящего момента. Не сейчас, когда они вынуждены до вечера работать рука об руку.

Ивен нашел дерево поблизости и начал срезать его мачете, Дэвид пилил. В лесу было тихо и спокойно, но пила, оставленная Тэсс, оказалась хлипкой и тупой, и работа продвигалась медленно. Рубашка Дэвида скоро взмокла, и он ее снял. Ивен поступил точно так же, затем они оба сняли брюки. На мокрую грудь Дэвида садились комары, клещи облюбовали его ноги. Поначалу он пытался их отдирать, но это оказалось бесполезным. Он займется ими потом.

Дерево Дэвида упало первым. Его ветки гнулись и ломались, встречаясь с соседними деревьями, его белые колоколообразные цветы плавно опускались на землю. Дэвид перешел к следующему дереву. Поработав пару часов, они повалили пять деревьев и начали обрубать ветки, превращая деревья в длинные бревна. Когда они почти закончили работу, Дэвид подкатил бревна одно к другому, Ивен продолжал рубить сучья. Им еще придется отодрать кору от древесины, но в глазах Дэвида плот уже приобретал зримые очертания.

Он снова взял пилу и сел на ствол, чтобы отпилить последнее бревно. Теперь он находился рядом с Ивеном, так близко, что ему были видны узловатые вены на руках, работавших с мачете, капли пота на кончиках длинных ресниц. Наконец Дэвид почувствовал себя готовым сказать Ивену то, что хотел.

Он подергал еще немного пилой и посмотрел на Ивена.

– Шон бросает меня из-за тебя? – спросил он обыденным тоном, будто речь зашла о погоде.

– Что? – вскинул голову Ивен. – Нет.

Дэвид с удовлетворением отметил искорку страха во взгляде Ивена.

– Я знаю о том, что вы были любовниками после смерти Хэзер. – Дэвид вновь сосредоточился на бревне и заработал пилой.

– Она тебе это сказала? – Ивен воткнул мачете в ствол дерева, которое обрабатывал.

– Нет. Я набрел на вас однажды ночью, сразу после того, как ты вернулся из Перу. Вы спали вместе в твоем кабинете. – Пила вонзалась в дерево, как нож мясника в говядину. – После этого я держал след. Она лгала мне, говорила, что у нее деловые встречи. Я знал, что она ходила к тебе. Ты тоже мне лгал. Иногда я спрашивал тебя, где ты был в пятницу вечером, и ты говорил, что на свидании с новой женщиной. Но ты был с Шон. Ты трахал мою жену.

– Дэвид… – Ивен встал.

– Ты знаешь, что я был благодарен тебе тогда? – Дэвид взглянул на Ивена. – Я думал, что ты ее поддерживаешь, чего я тогда сделать не мог. И я любил ее так сильно… – Дэвид почувствовал, как дрогнул его голос. Он посмотрел вниз, на ствол дерева. Нет, Ивен не увидит его сломленным. Дэвид не доставит ему такого удовольствия. Он глубоко вздохнул. – Я любил ее так сильно и чувствовал себя настолько опустошенным после того, что я сделал, что готов был все стерпеть, лишь бы ей стало полегче. Я был дураком. – Он откинулся назад и посмотрел в глаза Ивену. – Вы ведь и теперь любовники? Ты и Шон?

– Нет. – Ивен провел рукой по волосам. – Лучше бы ты сказал мне, как только узнал об этом. Лучше бы попытался прекратить это.

– О да. Это была моя вина.

– Я не это хочу сказать. Ты прав: тогда мы были любовниками. Но теперь нет. Правда состоит в том, что я хочу этого, но она не хочет. Она не хочет доставлять тебе новые страдания. И она не хочет причинять боль Робин.

Дэвид поверил Ивену. Он ощутил прилив невыразимого облегчения, но его гнев не иссяк.

– Наша дружба ничего для тебя не значила.

– Это не так, – ответил Ивен. – Вспомни, у меня не было никого, кроме вас двоих. Мне не приходилось гордиться тем, что я делал. Я повсюду таскал за собой это вонючее бремя вины.

Дэвид засмеялся.

– Да, я для тебя настоящее наказание. Позволь мне выразить тебе глубочайшее сочувствие. – Он встал и потянулся, ощутив вдруг безмерную усталость. – На сегодня достаточно, ладно?

Ивен сделал шаг по направлению к нему.

– Дэвид, пожалуйста. Давай договорим до конца.

– Я сказал все, что хотел. – Дэвид собрал свои вещи и направился к лагерю.

– Мое блюдо выглядит неважно, поэтому его надо есть с закрытыми глазами. – Шон поставила котелок на стол. От него пахло перцем.

– Я не смогу этого сделать, – заявила Робин. – Я не могу есть гусениц.

– Ты бы никогда и не подумала, что это гусеницы, – уговаривала ее Шон.

Дэвид видел, как Мег прикусила нижнюю губу, когда Шон вывалила половник своей густой зеленой стряпни ей на тарелку. «Интересно, куда девались все их сияющие черные глазки?» – подумал Дэвид о гусеницах.

Ивен сидел напротив него. Он выглядел измочаленным: лицо болезненно белело над бородой. Когда он поднес ложку ко рту, его рука дрожала. Дэвид и сам ощущал дрожь во всем теле: от пилы и злости, от гнева и облегчения. Он не жалел о том, что поговорил с Ивеном. Его отпускало. Он по капле освобождался от чувства боли и вины, накапливавшихся в нем в течение трех лет.

Перцовая заправка не могла скрыть присущего гусеницам запаха рыбной тухлятины. Каждая ложка обжигала рот, и только потом текла в пищевод желеобразной струйкой. В тарелках Ивена и Мег зеленой массы тоже поубавилось, но Робин больше налегала на фиги, оставшиеся после второго десанта Шон на дерево. Сама Шон съела не больше двух ложек зеленого месива.

Вдруг Мег поперхнулась. Она прикрыла рот рукой, соскользнула со скамейки и помчалась в лес. Дэвид последовал за ней, но не для поддержки Мег, а оттого, что его самого рвало. Через несколько минут все они, включая Робин, которая только смотрела, как они ели клейкую зеленую массу, – опустошили в кустах свои желудки.

Они вернулись к столу, облегченные, но все еще голодные. Шон выглядела ужасно: ее лицо побледнело, глаза покраснели. Дэвид потянулся через стол и удивил ее, прикоснувшись к ее руке.

– Когда-нибудь мы со смехом вспомним эту сцену, – пообещал он.

– А я-то решила, что мы продержимся на насекомых.

Робин плакала.

– Что же нам делать с едой? На фиги я уже смотреть не могу.

– Мы должны воспользоваться ружьем, – тихо сказала Мег.

Шон покачала головой.

– У нас полно фиг. И мы еще не пробовали ловить рыбу. Завтра я примусь за это дело.

Дэвид вымыл посуду один и пошел в палатку Мег. После обеда она держалась особняком, и Дэвид понял, что с ней творится что-то неладное. Он боялся, что она сдастся.

Мег была одета точно так же, как в ту ночь, когда он увидел ее с Тэсс; она была в длинной синей рубашке – на этот раз застегнутой – и босиком. Когда Дэвид зашел в палатку, она держала перед собой вытянутую руку, на кончике указательного пальца темнела капелька крови.

– Как ты? – спросил Дэвид, присаживаясь на кровать.

Ее глаза увлажнились.

– В моем приборе сели батарейки. Я купила новые перед самой поездкой, но от жары или еще от чего… – Она размазала каплю крови по пластиковой полоске. – Теперь придется пользоваться цветовой таблицей. – Мег показала ему таблицу на оборотной стороне коробочки с пластиковыми полосками. – Полоски тоже кончаются. Скоро я не смогу определять количество сахара в крови. Я и так запуталась с дозами инсулина. Я думала, что гусеницы помогут, но не смогла…

– Так же, как и я. – Дэвид улыбнулся и взял ее за руку. Едва ли в джунглях нашлось бы что-нибудь холоднее ее пальцев, и он накрыл их другой ладонью. – Я собираюсь объяснить Шон, почему мы должны воспользоваться ружьем. Она поймет.

– Нет, пожалуйста, не рассказывай ей обо мне. Она уже и так меня ненавидит.

– Нет, это не так. Она совсем другой человек. – Он и в самом деле не замечал, чтобы Шон кого-нибудь ненавидела, за исключением его самого.

– Пускай она сперва попробует половить рыбу. Рыба – прекрасная еда.

– Ты уверена, что еще сможешь подождать?

– Да. – Мег изучала цифры на цветовой таблице, она покачала головой. – Кажется, восемь единиц, – сказала она, заправляя шприц.

– Мег.

Она подняла голову.

– Сделай небольшой допуск на дополнительную затрату энергии, идет?

Она недоуменно нахмурилась.

– Почему? Я же ложусь спать… О! – Она улыбнулась, густо покраснев. – Я хочу, Дэвид, но я…

Он приблизился к ней и расстегнул верхнюю пуговицу ее рубашки, затем вторую и третью. Мег сидела неподвижно, держа одну руку на колене, другой сжимая шприц. Он слышал, как она глотнула слюну, чувствовал ее дыхание на своей щеке. Расстегнув все пуговицы на ее рубашке, Дэвид провел пальцами по ее коже над талией.

– В какой бок?

– Что?

– В какой бок ты будешь делать инъекцию?

– О! – Мег посмотрела на шприц в своей руке, словно не понимая, как он туда попал. – Я и забыла. Кажется, в левый.

Он приподнял ее рубашку с левой стороны и увидел, как золотистые пряди ее волос ниспадают на грудь. Она вколола инсулин в свою шелковистую кожу. Когда она укладывала шприц в футляр, ее руки дрожали.

– Только не нервничай, – сказал он. – Мы не должны нервничать.

– Дэвид, я хочу. Я сама хотела попросить тебя, чтобы сегодня вечером мы… Но я действительно нервничаю. – Она запахнула рубашку на груди. – И если мы переживем это путешествие, я не хочу забеременеть.

Он улыбнулся.

– Мне сделали вазэктомию несколько лет назад.

– Правда? Дэвид кивнул.

Она несмело прикоснулась к его плечу.

– Ты хоть понимаешь, что это ничего не изменит? Я хочу сказать, что все равно останусь лесбиянкой.

Он пожал плечами.

– В этом деле ты разбираешься лучше меня. Она встала перед ним на колени, зажала его лицо между ладонями и очень мягко, очень нежно поцеловала. И тут же отклонилась назад, кусая губы. – Я бы хотела, чтобы ты был женщиной, – сказала она. – Я бы не чувствовала себя такой развалиной.

– Что мне сделать, чтобы ты так не нервничала?

– Лучше всего будет, если ты простишь мне мою… неуклюжесть.

Он улыбнулся. Какая она милая. Он притянул ее к себе и нежно целовал, пока она расстегивала его рубашку. Он спросил, как ей будет удобнее. Мягкость была ее единственным требованием, и он беспокоился только о том, как бы его пальцы, стягивавшие с нее рубашку, не оказались слишком грубыми и жадными, как бы его губы не сдавили ее грудь слишком пылко. Ее робость возросла, когда он просунул руку между ее ногами, и он понял, что слишком спешит. Он встал на колени у ее ног и окинул ее взглядом. При свете керосиновой лампы каждый дюйм ее тела отливал золотом. Подушка пылала от прикосновения золотистых прядей ее волос.

– Ты чудо, – сказал он.

– А ты огромный, – засмеялась она. – В моем воображении ты был меньше наполовину.

– Это не вызовет лишних проблем. – Он снова коснулся ее тела и увидел, как по нему пробежала дрожь. Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз был с женщиной, которая так его хотела? Он лег на спину и потянул ее на себя, и увидел выражение облегчения в ее глазах. Ей необходимо было чувствовать, что она сама распоряжается своим телом.

Она опустилась над ним так осторожно, словно была сделана из фарфора. – Ты уверен, что я тебе ничего не поврежу? – спросила она.

Он сдержал смех.

– Поверь мне: это только приятно. А как тебе?

Но ее глаза были закрыты, лицо выражало сосредоточенную отрешенность, а тело двигалось в унисон с его телом. Ей не нужно было ничего отвечать.

В одиннадцать часов ночи Дэвид все еще не возвратился от Мег. Шон лежала в темноте, перебирая пальцами золотых обезьянок на своей цепочке. Сейчас они должны были сходить с самолета в Сан-Диего. Самолет прибывал в восемь ноль пять по калифорнийскому времени. Мальчики наверняка встречают их в аэропорту с Линн. Она представляла их себе в зале ожидания, заполненном людьми, встающими на цыпочки, чтобы поскорее увидеть тех, кого они любят. И они будут ждать, Кейт, Джейми и Линн, и Линн первая заподозрит неладное. Она проверит расписание, убедится в том, что прибыл тот самый самолет. Возможно, она решит, что они на него не успели, что они прилетят на следующем самолете из Майами. И они с мальчиками дождутся его, но Шон и Дэвида не будет и на этом самолете. Наконец станет ясно, что они пропали.

Дэвид вернулся в одиннадцать тридцать, заполнив палатку запахом алкоголя и Мег. Он тихо разделся и свалился в постель. Она почувствовала, как он случайно прикоснулся к ней своей горячей и влажной ногой. Шон казалось, что все его тело хранит на себе следы его близости с Мег.

Она проглотила комок, образовавшийся у нее в горле.

– Мы должны были прибыть в Сан-Диего полчаса назад, – сказала она.

Он повернулся на спину и посмотрел на крышу палатки.

– Я забыл, – ответил он. – Я потерял счет дням.

– Сейчас Кейт и Джейми думают, где мы.

С минуту он лежал неподвижно, потом обнял ее за плечи. И тут, как будто прорвалась плотина, она разразилась слезами. Шон плакала на его груди, такая теплая и знакомая. Он прижал ее к себе обеими руками, поцеловал ее волосы и держал в своих объятиях, пока она не уснула.

Утром она смотрела, как он достает из туфли записку от Мег. Она была втиснута в самый носок. Дэвид прочитал записку и положил ее в карман рубашки.

– Мег пишет, что ты был на высоте? – спросила она. Шон просто ничего не могла с собой поделать, но в ее голосе не было горечи.

Дэвид повернулся и посмотрел на нее. При тусклом свете, просачивавшемся сквозь москитную сетку, она прочла сочувствие в его глазах. Он понимал, что она сейчас чувствует. Он слишком хорошо знал, что это значит – представлять того, кого любишь, в чужих объятиях.

Он накрыл ее руку своей.

– Мег – диабетик, – сказал он. – Она нуждается в нормальном питании, чтобы правильно рассчитать дозу инсулина. Фиги не спасают положения. Если сегодня не удастся наловить рыбы, у нас не останется выбора – придется воспользоваться ружьем.